Волжане. Люди Нижегородского края

КУДА ДЕВАЛИСЬ ДЕНЬГИ АКАДЕМИКА?

А теперь о самом Ступине. Колоритная это была фигура.

Отец-основатель

Сегодня в этом парке развлекается молодежь. Оттягивается пивом, покуривает. Взлетают выше ели крылатые качели, вертятся карусели, колесо обозрения, работают другие аттракционы. О том, что раньше здесь было Всехсвятское кладбище, уже мало кто помнит.

А это было именно так. Здесь хоронили людей состоятельных – арзамасских купцов, священников, чиновников, врачей, учителей. Здесь можно было увидеть мраморные склепы, гробницы из тесаного камня, братскую могилу воинов, погибших в боях с Наполеоном, золочёные надписи на граните. Была здесь и могила отца Аркадия Гайдара.

Увы, большевики надругались над мёртвыми. Сейчас их кости покоятся под асфальтом. В том числе и прах основателя Арзамасской художественной школы Александра Васильевича Ступина, унёсшего с собой в мир иной немало тайн.

Александр Васильевич родился в 1775 году. Уже не юноша – ему исполнилось 24 года, он, как значится в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, «будучи мещанином города Арзамаса из вольноотпущенных, движимый любовью к искусству, оставил в этом городе свой дом, жену и детей, прибыл в Санкт-Петербург и поступил вольноприходящим учеником в Академию художеств. Окончив курс в 1805 году с аттестатом второй степени, возвратился в Арзамас и завёл там рисовальную школу – первое и в течение долгого времени единственное частное учреждение подобного рода внутри России».

Но спустя много лет выясняется, что на самом деле Ступин — не Ступин. Как утверждают краеведы Сарова, Александр Васильевич был внебрачным сыном дворян Петра Соловцова и Борисовой, имя которой по сей день неизвестно. Борисова умерла спустя три года после рождения сына, а Соловцов передал ребенка на воспитание в семью Ступиных, у которых своих детей не было. Тем не менее, по мнению профессора Нижегородского государственного университета Андрея Седова, академик живописи знал, кто его настоящие родители. И совершенно не случайно, что, Ступин с учениками взялся расписывать иконостас в Успенском соборе Сарова, а также Никольскую церковь – именно в Сарове похоронен Петр Соловцов, который вместе с братьями пожертвовал Саровскому монастырю огромный 550-пудовый колокол.

«Мастера-маляры»

В биографии Ступина немало загадок. Такой авторитетный краевед, как Александр Гациский писал в «Нижегородском сборнике», что Ступин проучился в Академии художеств не шесть лет, а всего два года, и «за это время не мог усвоить прочно искусства по недостатку основательного образования, отсутствовавшего даже у тогдашних корифеев, каковы Акимов и Угрюмов. Таким образом, Ступин не мог внести в своё преподавание улучшенный метод и правильный взгляд на натуру, хотя, конечно, имел данные сформировать мастерскую на лучших основаниях, чем тогда существовавшие ремесленные заведения у подрядчиков иконописного и живописного дела». (Гациский А. Нижегородский летописец. Нижний Новгород, издательство «Нижегородская ярмарка», 2001).

Как только арзамасские помещики узнали о «рисовальной школе», так сразу же стали вести переговоры со Ступиным о том, чтобы отдать ему «в выучку» крепостных мальчиков, «дабы они стали мастерами-малярами по живописному и иконописному делу» (там же). Их не смущало то, что плата за обучения была достаточно солидной.

Школа просуществовала 45 лет. За это время в её стенах было подготовлено свыше ста учителей рисования для глубинки. В 1809 году заведение взяла под свою опеку Академия художеств. Александр Васильевич был удостоен звания академика, а его сын Рафаил и Иван Горбунов приняты на учебу в столицу «казенными пансионерами». Впоследствии академиком стал и зять Ступина, Николай Алексеев. А к зданию школы был сделан пристрой, где размещались «картинная и антическая галереи». Таким собранием высокохудожественных произведений живописи и скульптур, каким обладал Александр Васильевич, не могли похвастаться и губернские города.

Без опоры

Но Ступин старел, а надежного преемника у него не было. Возлагал, было, надежды на сына Рафаила, но тот стал спиваться и постепенно деградировал. Мог даже отметелить отца-старика так, что тот неделями ходил с синяками, а пальцы не держали кисть.

Дочь Александра Васильевича, Клавдия, завела амуры с одним из его учеников, Григорием Мясниковым, которого Ступин выделял среди других как наиболее талантливого. Дело шло к свадьбе, но Ступину не удалось выправить выпускнику школы «вольную» – Мясников был холопом. А помещик Гладков, хозяин так и не состоявшегося зятя отца-основателя, наотрез отказался принять выкуп и за какую-то провинность приказал высечь «мастера-маляра». Не стерпев такого позора, Мясников выстрелил себе в сердце из ружья.

Поплакала-погоревала Клавдия, но поняла, что слезами делу не поможешь. И нашла себе другого воздыхателя. В 1833 году она вышла замуж за Николая Алексеева, ещё одного ученика Ступина. Руководители Академии, взявшей опеку над «рисовальной школой», увидев его рисунки, тут же присвоили ему звание свободного художника, что освобождало Алексеева от крепостной зависимости. Он приравнивался тем самым к тем счастливчикам, кто закончил Академию с серебряной медалью.

Алексеев дал Александру Васильевичу клятвенное обещание, причем письменно, что сделает всё для того, чтобы Арзамасская художественная школа процветала и в дальнейшем. Но это были только слова — чего их жалеть?

С того самого времени неудачи мимо Ступина не проходили. Родив четверых детей, Клавдия сильно простыла и слегла. И уже не встала. Её похоронили всё на том же Всехсвятском кладбище. А перед этим какой-то злоумышленник поджёг здание школы — чтобы восстановить разрушенное огнем, нужны были большие деньги. Александр Васильевич был буквально убит горем.

А тут – ещё один изгиб судьбы. После смерти Клавдии Алексеева приглашают в столицу для росписи Исаакиевского собора. Это предложение вскружило ему голову, и он в Санкт-Петербурге ударился во все тяжкие. Вскоре Ступин узнаёт, что его бывший зять женился вторично. И деду (бабушка, Екатерина Михайловна, к тому времени тоже умерла) пришлось воспитывать четверых малолетних внучат.

Завещание академика

Школа не приносила прибыли. Ступину приходилось искать какие-то дополнительные источники доходов. На старости лет стал ростовщиком. Давал деньги взаймы. Естественно, с процентами. Скупал у окрестных крестьян по дешевке заячьи шкурки и продавал их с выгодой. Приобрел даже имение в Елатомском уезде Тамбовской губернии.

Деньги у него имелись. И когда Александр Васильевич почувствовал близкое дыхание смерти, составил завещание. Но очень и очень странное.

Бывшему зятю не обломилось ничего. Трем внучкам полагалось «по одной четвертой капитала с процентами, в долгах находящегося», а старшей, Екатерине, ещё и «родительский дом с землей и мебелью». Младшему же внуку, Михаилу, приходилось довольствоваться до достижения им 30-летнего возраста только процентами с капитала. Ещё он становился владельцем художественной школы.

Но имение пришлось отписать в казну, поскольку внуки не имели дворянского титула, а завещать тамбовское сельцо бывшему зятю Александр Васильевич не желал. На дух его не переносил, хоть и дарование он имел бесспорное. А дом на улице Прогонной, который приобрел за год до смерти, завещал одному из своих учеников — Соколову.

Но душеприказчица завещателя, Екатерина, находилась в Санкт-Петербурге. Ступин сделал соответствующую оговорку: «До ее прибытия поручаю сохранение имущества арзамасскому мещанину Молодцову и мещанке Лысковцевой» — близким своим друзьям. И, поставив на этом, как ему казалось, точку, расписался и вскоре умер.

Дом с «усадом»

Дальше с завещанием академика стали происходить какие-то невообразимые вещи. Внучка Екатерина наследством распоряжаться почему-то не стала, Михаил, судя по всему, передал свои права на художественную школу отцу, Николаю Алексееву, а Молодцов и Лысковцева вручили охраняемое ими имущество не душеприказчице умершего, а все тому же Николаю Алексееву. Видимо, тот сумел разжалобить их, сославшись на то, что его большая семья еле-еле сводит концы с концами, что он серьезно болен и получает пенсион, на который можно один только раз сходить в трактир пообедать.

Но как только ему отдали ключи от здания школы, «больной» преобразился. Алексеев буквально отодрал наиболее ценные картины от стен и увез с собой в Санкт-Петербург. Забрал он и скульптуры, и многочисленные работы учеников Ступина. До сих пор они всплывают на аукционах и хранятся в частных коллекциях. Продано было за бесценок и здание школы с «картинной и антической галереями».

Но тайна завещания состояла в том, что «капитал», о котором шла речь в завещании, был как бы виртуальный: внуки получали только то, что занимал в долг Ступин с заранее оговоренными процентами. Все эти деньги были на руках, а никакой наличности Александр Васильевич не оставил. И когда Екатерина все-таки выколотила с заёмщиков все то, что было им выплачено, стало понятно: графа «приход» во много раз меньше, чем графа «расход», то есть, крупная сумма денег уплыла куда-то налево. Но куда?

Сейчас уже, разумеется, трудно понять, но, похоже, разгадка как раз и скрывается между строк того самого завещания. Оно составлено так, что некоторые его параграфы можно трактовать двояко — наверное, Александр Васильевич предвидел, что всё случится не по правилам. И тем самым пытался обезопасить внуков от напористого бывшего зятя. И некая сумма была припрятана.

Полтора века назад (академик живописи скончался 31 июля 1861 года) в бумагах Александра Васильевича нашли какие-то планы и схемы, но на них не обратили внимание. Да и завещание читали не слишком внимательно. А ведь в его черновике фраза «дом на Прогонной с усадом» была подчеркнута жирной чертой. И больше таких подчеркиваний не имелось. Не в этом ли «усаде» зарыт был клад?

Но где теперь «усад», где теперь улица Прогонная?

«МАЛЬЧИК Я БЫЛ НЕКРАСИВЫЙ…»

«Это человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмётся, то уж крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук; с другой стороны, человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всём безусловно?», – писал о Кирсанове Николай Чернышевский в своём романе «Что делать?». Прототипом этого литературного персонажа стал Иван Михайлович Сеченов, ученый-энциклопедист уровня Михаила Ломоносова. Его вклад в науку неоценим. Он занимался физиологией, психологией, философией, антропологией, химией, физикой, биологией. В круг его интересов входили также патология, анатомия, гистология, токсикология, он был военным инженером, естествоиспытателем. Его помнят, а вот роман Чернышевского исключили из школьной программы по литературе. С одной стороны, наверное, справедливо: художественных достоинств у этого произведения можно найти разве что только под микроскопом. Но с другой стороны, теперь о Кирсанове, Лопухине, Рахметове, Вере Павловне практически никто не знает, хотя эти образы на протяжении многих десятилетий вдохновляли людей на подражание. Герои романа Чернышевского был революционерами, Кирсанов и Лопухин тоже исповедовали прогрессивные для того времени взгляды, а революционеры сегодня не в чести, хотя революции тем не менее совершаются, причем разного толка: и «бархатные» — якобы демократические, и кровавые, фашистские. Однако революционные преобразования затрагивают и другие сферы, прежде всего науку.

Усадьба в Тёплом Стане

Иван Михайлович Сеченов появился на свет в далёком от нас 1829 году. Никто не знал тогда о рождении гения — мир был занят своими делами. На Урале найден первый в России алмаз, Россини представляет на суд зрителей свою оперу «Вильгельм Телль», Александр Пушкин путешествует по Кавказу, хотя это и чрезвычайно опасно — идёт война с Турцией…

«Местность, где я провёл детство, принадлежит, я думаю, к наименее живописным, — вспоминал Иван Михайлович в своих «Автобиографических записках», изданных в 1907 году. – Чёрная, почти как уголь, земля, изрезанная в пологих впадинах оврагами, без единого деревца или ручейка на вёрсты с единственным украшением – редкой рощей, виднеющейся на горизонте в виде тёмных четырёхугольников» (здесь и далее цитируется по книге «Автобиографические записки Ивана Михайловича Сеченова». Москва, издательство Академии наук СССР, 1945).

Но не всё так плохо в этих краях. Есть и свои прелести. Такого лугового разнотравья, наверное, больше нигде не встретишь. Тут и ковыль, и васильки, и белоголовый клевер, и шалфей… А под богатой травяной растительностью – слой чернозёма, который кое-где больше метра в толщину! И он как будто смочен дождём – отливает, как вороново крыло…

Земля эта настолько плодородна, что, как говорят, оглоблю всунь — и та зазеленеет. И люди здесь селятся с давних времён. Село Тёплый Стан – родина Сеченова, которое сегодня носит его имя, – было основано в 1552 году Иваном Грозным во время его третьего похода на Казань. Согласно легенде погода в то время была не ахти, но когда войско расположилось на ночлег у реки Медянка, неожиданно потеплело. И становище своё царь нарёк Тёплым Станом.

Родословная

Первым владельцем этого села был Осип Иванович Ермолов, предок знаменитого генерала Алексея Ивановича Ермолова, героя Отечественной войны 1812 года и кавказских баталий. Ермоловы, кстати, утверждали, что ведут свою родословную от Чингисхана, и это, похоже, так. В 1506 году Арслан-мурза Ермола выехал из Казани на службу к великому князю Московскому Василию Ивановичу и получил в крещении имя Иоанн. Это был, вероятно, прадед Осипа Ивановича.

Осип Иванович Ермолов тоже проявил себя как храбрый воин. За оборону Москвы во время Смуты царь Михаил Федорович наградил его обширными поместьями. Но государь схитрил: поместья эти были на окраине России, и Ермолову нужно было создавать здесь заслон от врагов.

Хозяин Тёплого Стана практически в этих краях не появлялся. Вскоре он был отправлен послом в Персию. Потом случилось так, что в 1631 году, за несколько лет до смерти, Осип Иванович постригся в монахи. Он окончил свою жизнь в Нижегородском Благовещенском монастыре, презентовав богоугодному заведению значительную часть своих владений. Но каким образом этой частью поместья завладели костромские дворяне Сеченовы, выяснить мне не удалось. Известно лишь то, что в 1752 году Дмитрий Сеченов, имевший ещё и земельный надел под Костромой, передал свои вотчины брату, Ивану Андреевичу, отставному капралу. Потом по наследству они достались деду Ивана Сеченова – Алексею Ивановичу.

Сеченов писал в своих «Автографических заметках»: «Дед наш, Алексей Иванович Сеченов, хоть и был зажиточным помещиком, но детей учил на медные гроши, а сыновей по господствующему в екатерининские времена обычаю записывал в ранней юности в гвардейцы». И отец Сеченова, Михаил Алексеевич, тоже служил в одном из самых престижных в то время Преображенском полку и вышел в отставку в звании секунд-майора.

В семье, кроме самого Сеченова, было еще четыре брата – Алексей, Александр, Рафаил и Андрей и три сестры – Анна, Варвара и Серафима. Будущий физиолог был самым младшим. Отца он застал уже стариком. В 1839 году Михаил Алексеевич умер. Иван Михайлович запомнил его седым, в мягких сапогах, черных плисовых штанах и в венгерке, с неизменной трубкой в зубах. Отец любил лошадей, сам их кормил, водил на водопой. Как вспоминал потом учёный, он научил сына игре в биллиард, но каждый раз ему проигрывал и злился по этому поводу. «Не помню, — писал Иван Михайлович, – чтобы он кого-то из детей приласкал или наказал». Это и понятно. Его вообще ничего кроме лошадей не волновало. Отец Сеченова даже ни разу не ездил в Симбирск (Курмышский уезд входил тогда в состав Симбирской губернии) на выборы предводителя дворянства.

Мать Анисья Егоровна была из крестьян. В её жилах текла калмыцкая кровь, и Сеченов был на неё похож. Его сподвижник, другой выдающийся русский учёный, Илья Мечников, не раз говорил, что Иван Михайлович – вылитый татарин. О себе он писал так: «Мальчик я был некрасивый, чёрный, вихрастый и сильно изуродованный оспой (родители, должно быть, не успели привить мне оспу, она напала на меня на первом году и изуродовала меня одного из всей семьи), но был, кажется, не глуп, очень весел и обладал искусством подражать походкам и голосам, чем часто потешал домашних и знакомых».

Мать, как вспоминал Сеченов, «была кроткая нравом». Перед замужеством обучалась грамоте, рукоделию и ведению хозяйства в Суздальском женском монастыре, и в Тёплом Стане занималась исключительно только хозяйственными вопросами, то есть была экономкой. С детьми общались нянька Настасья Яковлевна и гувернантка Вильгельмина Константиновна Штром, обучавшая детей французскому и немецким языкам. Она была равноправным членом, и Михаила Алексеевича называла папенькой. Другие учителя преподавали Закон Божий, арифметику, грамоту и латынь.

Учёба давалась Сеченову легко, в отличие от сестры Серафимы, на голову которой гувернантка вынуждена была время от времени водружать бумажный колпак с надписью «За леность». Читал он всё, что попадалось под руку, но системы в подборе литературы не было. Библиотеку пополнял один из братьев, Александр, который служил на Кавказе. Но уже тогда Иван Михайлович чувствовал тягу к естественным наукам и этим объясняется его дальнейший выбор жизненного пути. Отец хотел отдать его в Казанскую гимназию, но после его смерти мать и старший брат Алексей настаивали на том, чтобы подросток поступил в Михайловское инженерное училище.

Стоит добавить, что семья Сеченовых жила зажиточно. В число дворовых слуг входили повара, конюхи, скотники, два ткача, портные, сапожник, печник, парикмахер, столяр, жестянщик. У Ивана Михайловича был свой личный слуга Феофан, который находился рядом с ним вплоть до его зрелости. Михаил Алексеевич не жалел денег на благотворительность. Строил избы для погорельцев, на его деньги была воздвигнута каменная церковь.

Соседи

Осип Ермолов передал Благовещенскому монастырю только часть своего поместья. Остальная часть была разделена между его потомками. Земли эти много раз переходили из рук в руки, закладывались, продавались, выделялась дочерям в качестве приданого. Только в 1752 году Федор Иванович Ермолов собрал все эти клочки земли в одно владение. Его сын, Нил Федорович, отставной генерал, подарил это имение своей дочери Елизавете. Она вышла замуж за военврача Михаила Филатова, и Филатовы стали Сеченовым и соседями, и… врагами.

Что они не поделили, сказать трудно – на этот счёт каких-то свидетельств нет. У Михаила Федоровича и Елизаветы Ниловны было два сына, Пётр и Николай, сверстники Сеченова, но им запрещали общаться друг с другом, и два Михалыча – Иван и Николай – сошлись только когда оба поступили учиться в военно-инженерное училище. Пётр, кстати, тоже стал офицером. Благодаря его сестре Наталье Михайловне и её племяннику Нилу Федоровичу Филатову, профессору Московского университета, семьи бывших врагов связали родственные узы.

Если отец Сеченова души не чаял в лошадях, то Михаил Федорович Филатов питал такую же страсть к пчёлам. Однажды, рассказывал, что приманил на свою пасеку такой огромный рой, что от его тяжести пригнулись к самой земле ветки черемухи рядом с пасекой. Но этому, правда, никто не верил. Помимо того Филатов-старший увлекался и живописью. На стенах его дома висели картины, написанные им, но куда они пропали и какова их художественная ценность, неизвестно.

Сады Филатовых и Сеченовых соперничали по своим размерам и красоте. Фруктовые деревья, в основном яблони, перемежались с аккуратными берёзовыми, сосновыми, липовыми и еловыми аллеями; росли малина, сирень, рябина, бузина и черёмуха, а также жёлтая акация, служившая живой изгородью. У Филатовых она обрамляла беседку. Теперь от этих садов мало что осталось.

Гостей в доме Сеченовых принимали нечасто. Несколько раз в год приезжал Борис Сергеевич Пазухин, имение которого находилось в 60 верстах от Тёплого Стана. Он был вдовцом, воспитывал вместе со своей сестрой Прасковьей Сергеевной двух дочерей, при этом не держал никакой дворни. После его смерти Прасковья Сергеевна переехала поближе к Сеченовым, и общение двух семей стало ещё более тесным. Иван Михайлович даже влюбился в племянницу Прасковьи Сергеевны Катю, которая была на четыре года старше его. «Она была единственной барышней, которую я видел, – признавался он в своих „Автобиографических записках“. – Вероятно, сознавал, что страсть моя покажется смешной и предмету, и окружающим; поэтому я сумел скрыть от сестёр вплоть до отъезда из деревни в Петербург. Иначе я был бы, конечно, осмеян сестрой моей Варенькой, которая вообще любила поддразнивать меня и проходиться насчёт моей красоты».

Но первая любовь не забывается. «Чувствую и в настоящую минуту, что будь она жива, она была бы для меня одним из самых дорогих существ на свете», – писал Иван Михайлович на склоне жизни.

Другом семьи Сеченовых был и судья из Курмыша Павел Скоробогатов. Он, как и Пазухин, получил хорошее образование, следил за новинками литературы. В 1842 году после выхода в свет «Мёртвых душ» Николая Гоголя Скоробогатов привёз эту книгу в Тёплый Стан, где в доме Сеченовых устроили её чтение. Читали по очереди, всем особенно нравилось, когда эта очередь доходила до Ивана Михайловича – ему удавалось интонацией передавать черты характеров гоголевских персонажей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.