Замогильные записки Пикквикского клуба

– Еще один раз! – сказал с балкона маленький человечек.

Залп восклицаний снова огласил воздух.

– Да здравствует Самуэль Сломки! – кричала толпа.

– Да здравствует Самуэль Сломки! – закричал м‑р Пикквик, снимая шляпу.

– Не надо Фицкина! – проревела толпа.

– Не надо Фицкина! – пробасил м‑р Пикквик.

– Урра! Ур-р-р-ра-а-а!

– Кто этот Сломки? – втихомолку спросил м‑р Топман.

– Почему мне знать? – отвечал м‑р Пикквик.

Пикквикисты вдруг измерили всю глубину этого ответа и, хотя никто из них не знал достопочтенного Самуэля Сломки, однако ж все принялись дружным хором кричать его имя.

Сопровождаемые между тем огромной толпой, путешественники подошли к воротам гостиницы, продолжая надрывать свою грудь и горло торжественными восклицаниями. Первым предметом их заботливости было – приискать квартиру для ночлега. М‑р Пикквик подозвал трактирного слугу.

– Есть ли у вас свободные нумера? – спросил он.

– Не знаю, сэр; кажется, все битком набито. Впрочем я справлюсь.

Слуга побежал в буфет и чрез несколько минут воротился с вопросом:

– Позвольте узнать, сэр: вы «Синий» или «Желтый»?

Задача довольно трудная, потому что ни м‑р Пикквик, ни его друзья не принимали, собственно говоря, ни малейшего участия в делах города Итансвилля. К счастью, м‑р Пикквик вспомнил в эту минуту о своем новом приятеле, м‑ре Перкере.

– Не знаете ли вы, любезный, одного джентльмена, по имени Перкера? – спросил м‑р Пикквик.

– Как не знать, сэр: м‑р Перкер – агент м‑ра Самуэля Сломки.

– Ведь он «Синий», я полагаю?

– Разумеется.

– Ну, так и мы «Синие», – проговорил м‑р Пикквик.

Заметив, однако ж, нерешительность и колебание слуги, м‑р Пикквик вручил ему свою визитную карточку, с поручением отдать ее немедленно м‑ру Перкеру, если он дома. Слуга побежал в гостиницу и через минуту воротился опять.

– М‑р Перкер приказал вас просить к себе, – сказал он торопливым тоном.

Следуя по указанному направлению, м‑р Пикквик вошел в огромную комнату первого этажа, где за большим письменным столом, заваленным бумагами и книгами, сидел не кто другой, как сам м‑р Перкер.

– Здравствуйте, почтеннейший, здравствуйте, – сказал сухопарый джентльмен, вставая со своего места, – очень рад вас видеть. Садитесь, почтеннейший. Вот и вы привели в исполнение вашу мысль. Пожаловали к нам на выборы – а?

М‑р Пикквик дал утвердительный ответ.

– Жаркое дело, почтеннейший, – сказал сухопарый джентльмен, – спор идет на славу.

– Очень рад это слышать, – сказал м‑р Пикквик, потирая руки, – усердие в делах, каких бы то ни было, доставляет истинное удовольствие наблюдателю человеческой природы. Так спор, вы говорите, идет здесь на славу.

– Да, почтеннейший, чрезвычайно жаркий спор. Мы заняли все гостиницы, трактиры, и оставили своим противникам только полпивные лавочки! – Дипломатическая стратагема, почтеннейший, и я рад, что мы успели пустить ее в ход.

– Какой же должен быть результат этого спора? – спросил м‑р Пикквик.

– Этого покамест еще нельзя сказать, – отвечал сухопарый джентльмен. – Фицкин тоже не дремлет со своей стороны: у него запрятано тридцать три голоса в сарае «Белого оленя».

– Запрятано? В сарае? – воскликнул м‑р Пикквик, изумленный как нельзя больше этою дипломатической стратагемой противной стороны.

– Да, почтеннейший, Фицкин держит их взаперти, под замком, для того, видите ли, чтоб нам нельзя было до них добраться. A впрочем, предосторожность почти лишняя: они пьянствуют напропалую с утра до ночи. Агент Фицкина, как видите, чрезвычайно искусный джентльмен, и я вполне уважаю его, как достойного собрата по ремеслу.

М‑р Пикквик смотрел во все глаза, но не говорил ничего.

– Хитрость за хитрость, дело известное, – продолжал м‑р Перкер, понизив свой голос до шепота. – Вчера был у нас небольшой вечер, soirêe intime, что называется… сорок пять дам, почтеннейший: при разъезде каждой из этих дам мы вручили, в виде небольшего подарка, по зеленому зонтику.

– По зеленому зонтику! – воскликнул м‑р Пикквик.

– Так точно. Сорок пять зеленых зонтиков, по семи шиллингов за штуку. Расход небольшой, почтеннейший; но дело в том, что теперь мужья этих дам, братья и любовники будут на нашей стороне.

– Недурно придумано, – заметил м‑р Пикквик. – Моя мысль, почтеннейший. Теперь в какую погоду ни отправляйтесь гулять, вы почти на каждом шагу встретите даму с зеленым зонтиком.

Здесь м‑р Перкер самодовольно улыбнулся и потрепал по плечу президента Пикквикского клуба. С появлением третьего лица прекратилось это излияние душевного восторга.

Это был высокий, худощавый джентльмен с рыжеватыми бакенбардами и лысиной на макушке. Его походка и озабоченный вид обличали человека, погруженного умом и сердцем в глубокие соображения утонченного свойства. Он был в длинном сером сюртуке и черном суконном жилете, на котором красовался лорнет в золотой оправе, прицепленный за одну из верхних пуговиц. Пуховая шляпа с низенькой тульей и широкими полями довершала его туалет. При входе его м‑р Перкер встал со своего места.

– Имею честь рекомендовать, – сказал он, обращаясь к президенту Пикквикского клуба, – м‑р Потт, издатель и редактор «Итансвилльской Синицы».

– Очень приятно, – сказал м‑р Пикквик, подавая руку вновь пришедшему джентльмену.

– Из Лондона, сэр?

– Так точно.

– Что поговаривают там о наших делах?

– Толкуют очень много, – сказал м‑р Пикквик, принимая большой грех на свою душу, так как в Лондоне никому и не грезилось об итансвилльских делах.

– Здешний спор, конечно, делает сильное впечатление на лондонскую публику? – спросил м‑р Потт.

– Весьма сильное, – сказал м‑р Пикквик.

– Иначе и быть не может, – заметил редактор «Синицы», бросив многозначительный взгляд на м‑ра Перкера. – Моя субботняя статья, вы знаете, должна была возбудить сильные толки.

– Непременно, – сказал м‑р Перкер.

– Моя газета, надеюсь, имеет некоторую известность.

– Громкую, сэр, громкую, – сказать м‑р Пикквик, слышавший первый раз от роду о существовании «Синицы».

– Печать – могущественное оружие, сэр.

М‑р Пикквик выразил свое полнейшее согласие, глубокомысленно кивнув головой.

– Я могу с гордостью сказать, что никогда не злоупотреблял ею. Я никогда не направлял этого благородного оружия, находящегося в моих руках, против частной жизни моих сограждан и я надеюсь, сэр, что все усилия моего таланта… конечно скромного… быть может, даже ничтожного… были постоянно посвящены распространению всех принципов, которые… так сказать… с точки зрения… относительно влияния…

Редактор «Синицы» пришел, по-видимому, в некоторое затруднение. М‑р Пикквик выручил его своим положительным ответом:

– Я совершенно согласен с вами, сэр.

– Очень рад, очень рад: это делает честь вашему уму и благородству вашей души. – A позвольте спросить вас, сэр, как настроено общественное мнение в Лондоне относительно моих споров с «Итансвилльским Журавлем»?

– Оно чрезвычайно заинтересовано этим спором, – сказал м‑р Перкер с лукавым видом.

– И этот спор, – подхватил Потт, – будет продолжаться до моего последнего издыхания… до последней капли моего таланта. От этого спора, сэр, не отступлю я никогда, хотя бы надменный «Журавль» поджал свои крылья. Пусть узнает весь свет, что правда для «Синицы» всего дороже, что за правду, если понадобится… сэр, сэр: amicus Plato, sed magis arnica veritas. Кто против правды и «Синицы»? Один «Журавль»; я убежден, что на всем пространстве Великобритании общественное мнение за меня.

– Вы поступаете благородно, сэр, – сказал м‑р Пикквик, с жаром пожимая руку великодушного Потта.

– Благодарю вас, сэр; вы, сколько я замечаю, человек с тактом и большим талантом, – сказал м‑р Потт, задыхаясь от скопления в его груди патриотических чувств, принявших самый восторженный характер. – Чувствую себя совершенно счастливым от удовольствия познакомиться с человеком вашего образа мыслей.

– И я с своей стороны, – сказал м‑р Пикквик; – весьма рад, что удостоился, некоторым образом, внимания такого человека, как вы, милостивый государь. Позвольте, сэр, представить вам моих друзей, членов-корреспондентов клуба, основанного мною в английской столице.

– Сделайте одолжение, – сказал м‑р Потт.

М‑р Пикквик удалился и через минуту привел трех своих друзей, которые должным порядком и были представлены издателю «Итансвилльской Синицы».

– Вопрос теперь в том, почтеннейший, – сказал адвокат, обращаясь к м‑ру Потту, – куда мы поместим наших друзей?

– A разве нам нельзя остановиться в этой гостинице? – спросил м‑р Пикквик.

– Нет, почтеннейший, никак нельзя.

– Отчего же?

– Ни одной лишней постели в целом доме.

– Неприятно, – сказал м‑р Пикквик.

– Очень неприятно, – подтвердили его ученики.

– Ничего, господа, я придумал, как распорядиться, – сказал м‑р Потт, – в гостинице «Павлин», если не ошибаюсь, у нас еще есть две лишних постели, и двое, стало быть, могут отправиться туда; что же касается до вас, м‑р Пикквик, я бы очень рад был вам и одному из ваших друзей предложить помещение в своем доме: м‑с Потт, надеюсь, с удовольствием воспользуется обществом столичных гостей.

– Помилуйте, мне очень совестно вас беспокоить! – возразил м‑р Пикквик. – Мы еще так недавно знакомы…

– Таких людей, как вы, узнать не мудрено, – перебил обязательный редактор «Синицы». – С одного взгляда я, можно сказать, вполне постиг все благородство вашей души.

– Вашей супруге, конечно, будет неприятно…

– Напротив, очень приятно, – прибавил м‑р Потт энергическим тоном, отстранявшим уже всякую возможность дальнейших возражений.

Подумали, потолковали и решили, что поэт Снодграс и м‑р Топман должны воспользоваться порожними койками в «Павлине», между тем как сам президент и м‑р Винкель отправятся гостить в дом редактора «Синицы». Обед в гостинице «Сизого медведя», заказанный м‑ром Поттом, окончательно скрепил дружеские связи новых знакомцев. Было решено, что поутру на другой день все общество соберется опять в общей зале «Сизого медведя» и будет сопровождать достопочтенного Самуэля Сломки к избирательным урнам.

Домашний круг м‑р Потта ограничивался им самим и его почтенной супругой. Уже доказано продолжительным рядом наблюдений, что все истинно великие люди подвержены какой-нибудь маленькой слабости, которая становится в них тем поразительнее, чем выше и блистательнее их необыкновенные таланты. Была слабость и у м‑ра Потта, имевшая, впрочем, весьма умилительный и трогательный характер: он немножко трусил своей хорошенькой жены и любил подчиняться её маленьким капризам. Это замечание, однако ж, в настоящем случае не имеет никакой важности и силы: м‑с Потт была теперь до крайности любезна и радушно спешила принять дорогих гостей.

– Послушай, душенька, – сказал м‑р Потт, обращаясь к своей супруге, – рекомендую тебе м‑ра Пикквика, джентльмена из Лондона.

М‑с Потт с очаровательной улыбкой протянула свою пухленькую ручку президенту знаменитого клуба, и тот пожал ее с отеческою нежностью. М‑р Винкель между тем семенил около дверей, поклонился и не говорил ни слова, так как хозяин, по-видимому, совсем забыл о нем.

– Милый… – сказала м‑с Потт.

– Жизнь моя, – сказал м‑р Потт.

– Что-ж ты не представляешь другого джентльмена?

– Ах, прошу извинить! – воскликнул м‑р Потт. – Позвольте рекомендовать м‑ра…

– Винкеля, – подсказал м‑р Пикквик.

– М‑ра Винкеля, – повторил м‑р Потт.

И рекомендательная церемония окончилась вполне.

– Мы должны, сударыня, извиниться перед вами, – начал м‑р Пикквик.

– В чем?

– В том, сударыня, что расстраиваем своим присутствием домашний порядок, не имея на то никакого права.

– О, будьте на этот счет совершенно спокойны, – с живостью возразила м‑с Потт. – Для меня, уверяю вас, большой праздник – видеть новые лица: я живу почти взаперти в этом скучном городе, и случается, иной раз не вижу никого по целым неделям.

– Никого! – воскликнул м‑р Потт с некоторым изумлением.

– Никого, мой друг, кроме тебя, – возразила м‑с Потт с некоторою жесткостью.

– Дело, видите ли, вот в чем, м‑р Пикквик, – сказал хозяин в объяснение на жалобу своей жены, – образ жизни заставляет нас некоторым образом отказаться от многих удовольствий и наслаждений, доступных для жителей этого города. Мое общественное положение, как издателя «Итансвилльской Синицы», и влияние этой газеты на всю провинцию заставляют меня всецело отдаться политике…

– Милый… – перебила м‑с Потт.

– Жизнь моя… – проговорил редактор «Синицы».

– Неужели ты ни на минуту не можешь расстаться со своей политикой, мой друг? Постарайся приискать предмет для разговора, интересный сколько-нибудь для этих джентльменов.

– Но политика, мой друг, интересует м‑ра Пикквика, – отвечал смиренный супруг.

– Тем хуже для него и для тебя, – сказала м‑с Потт выразительным тоном, – у меня, напротив, голова идет кругом от здешней политики. Вечные ссоры с «Журавлем», глупые толки, брань, пересуды! Удивляюсь, мой друг, как у тебя достает охоты навязываться всем и каждому с этим вздором!

– Послушай, душенька…

– Вздор, вздор, нечего тут слушать. – Сэр, вы не играете в экарте? – спросила м‑с Потт, обращаясь к молодому спутнику президента.

– Мне будет, сударыня, очень приятно изучить под вашим руководством эту игру, – отвечал м‑р Винкель.

– В таком случае потрудитесь поставить к окну этот маленький столик: толки о здешней политике авось не достигнут до моих ушей, и я буду вам очень благодарна.

– Дженни, – сказал м‑р Потт служанке, вошедшей со свечами, – сходите в контору и принесите связку «Синицы» за тысяча восемьсот двадцать восьмой год. Я прочту вам, сэр, – прибавил редактор, обращаясь к м‑ру Пикквику, – я прочту вам свои передовые статьи, написанные в опровержение «Желтых» проныр, хотевших учредить здесь новую шоссейную заставу: надеюсь, вы позабавитесь.

– Я не сомневаюсь в этом, – сказал м‑р Пикквик.

Связка трехсот нумеров явилась на сцену; президент столичного клуба и редактор провинциальной газеты уселись за стол.

Долго мы рылись в бумагах м‑ра Пикквика и даже перечитывали по нескольку раз каждую страницу, надеясь отыскать, по крайней мере, краткое извлечение из этих статей, пропитанных глубокими соображениями политико-экономического свойства; но усилия наши не увенчались вожделенным успехом: великий человек повсюду хранил глубочайшее молчание относительно статей, принадлежащих редактору «Итансвилльской синицы». Не подлежит, однако ж, ни малейшему сомнению, что почтенный президент был проникнут поэтическим восторгом от необыкновенной свежести и живости слога прослушанных им статей, и м‑р Винкель приводит положительный факт, что глаза м‑ра Пикквика, пропитанные и увлажненные избытком удовольствия, были сомкнуты почти во весь этот вечер.

Доклад служанки о приготовленном ужине прекратил игру в экарте и положил конец вторичному чтению лучших мест «Итансвилльской Синицы». М‑с Потт была, по-видимому, в самом игривом и веселом расположении духа. М‑р Винкель сделал уже весьма значительные успехи в её добром мнении, и она объявила ему по секрету, что м‑р Пикквик – «презабавный старикашка»: выражение фамильярное, которое могли позволить себе весьма немногие особы, коротко знакомые с этим колоссально-гениальным мужем, исчерпавшим всю глубину человеческой премудрости. Отзыв м‑с Потт служит, конечно, самым трогательным и убедительным доказательством того уважения, каким м‑р Пикквик пользовался на всех ступенях общественной жизни, мгновенно располагая к себе умы и сердца всех особ, приходивших в непосредственное соприкосновение с ним.

М‑р Топман и м‑р Снодграс уже давно покоились богатырским сном в гостинице «Павлин», между тем как приятели их продолжали вести одушевленную беседу в гостеприимном доме редактора «Синицы». Был уже час за полночь, когда они отправились в свои спальни. Сон мгновенно овладел усталым организмом м‑ра Винкеля; но восторженные его чувства не прекращали своей деятельности даже во сне: оставаясь нечувствительным ко всем земным предметам, он долго видел перед собою образ прелестной м‑с Потт, и воображение его рисовало самые очаровательные картины.

Шум и толкотня, ознаменовавшие начало следующего дня, в состоянии были расшевелить душу самого романтического мечтателя, возвращая его из области воздушных умозрений к предметам действительной жизни. Лишь только рассвет заглянул в окна усыпленных домов, по улицам раздались звуки труб и барабанов, топот коней и крик людей, «Синих» и «Желтых», возвещавших об окончательных приготовлениях к великой борьбе между обеими враждующими партиями в славном городе Итансвилле. Пикквикисты пробудились и телом, и душой. М‑р Самуэль Уэллер, ночевавший в гостинице «Павлина», пришел ранним утром будить великого мужа.

– Ну, Сам, каково идут дела? – спросил м‑р Пикквик, когда исправный слуга переступил через порог его спальни. – Суматоха, я полагаю, страшная, а?

– Да, сэр, все, что называется, кипит, горит и юрлит, как, бывало, говаривала моя бабушка, когда переваривалась в печи её похлебка с. крапивой и петрушкой. – В гостинице «Сизого медведя» уже давно кричат во все горло.

– Это показывает, любезный, их усердную привязанность к общему делу – не так ли?

– Да как же иначе, сэр?

– Горячо работают, Сам?

– Кипятком, сэр. В жизнь не видывал такого пьянства и обжорства: дивиться надо, как никто из них не лопнет.

– Здешнее джентри, стало быть, очень щедро?

– И сказать нельзя.

– Какой свежий и бодрый народ! – воскликнул м‑р Пикквик, выглядывая из окна.

– Правда ваша, сэр, народ удивительно свежий, – отвечал Сам, – я и два буфетчика из гостиницы «Павлин» только-что откачали сегодня десятка три «Желтых» молодцов, что перепились вчера после ужина.

– Как откачали! – вскричал м‑р Пикквик.

– Да так, сэр, очень просто: они повалились, где кто попал, и, по-видимому, никакою пушкой нельзя было расшевелить их. Вот мы с буфетчиками и вытащили их всех, одного за другим, на вольный воздух, вытащили да и поставили под насос, поставили да и ну откачивать. Откачали, сэр: на каждую голову, я полагаю, пришлось ушата по четыре. За то теперь все – молодец к молодцу: свежи, сэр, здоровы и готовы лезть на стену за м‑ра Фицкина, который уж целую неделю кормит их и поит на свой счет.

– Может ли это быть?

– Очень может. Да где же вы изволили родиться, сэр, если не понимаете этих вещей? Бывают здесь проделки почище этой.

– Почище?

– Именно так. Вот хоть, примером сказать, вечером третьего дня, накануне последних выборов «Желтые» смастерили отличную штуку: они подкупили буфетчицу «Сизого медведя» запустить, что называется, коку с соком в пуншевые стаканы четырнадцати избирателей, которым следовало подавать голоса в пользу м‑ра Сломки.

– Что это значит – кока с соком?

– Попросту сказать: сонный порошок, подсыпанный в коньяк. Напились они, голубчики, напились да и проспали больше суток, a выбор кончился без них. Одного, правда, привезли для опыта в городскую ратушу, да толка не вышло никакого: спал мертвецки, хотя и колотили его в спину. Делать нечего: отвезли его назад и положили в постель. Четырнадцати голосов как не бывало! Это все делает, говорят, агент м‑ра Фицкина: продувная бестия!

– Странно, очень странно, – проговорил вполголоса м‑р Пикквик, обращаясь отчасти к себе, отчасти к Саму.

– Конечно, сэр, странность тут имеется в некотором роде; да все же это, с вашего позволения, совсем не то, что случилось однажды с моим отцом во время выборов в этом же самом городе. Вот, сэр, штука, так штука!

– Что такое? – спросил м‑р Пикквик.

– Кажется, я уже имел честь докладывать вашей милости, что он служил в кучерах, да и был он слишком толст, чтобы заниматься каким-нибудь другим ремеслом. Случилось однажды, привез он свою бричку в этот самый город. Были выборы так же, как теперь, и одна из партий предложила ему привезти из Лондона джентльменов, обещавшихся подать свои голоса в пользу избираемого кандидата, И вот, сэр, накануне отъезда его вдруг покорнейше просят в комитет кандидата противной стороны для-ради, так сказать, некоторых объяснений по кучерской части. Приходит мой родитель, зеркала – уму помраченье; письменный стол, разноцветные огни, перья, чернила, груды бумаг, дюжины две джентльменов – присутствие, сэр, во всем разгаре, – «Здравствуйте, м‑р Уэллер, здравствуйте!» говорит один джентльмен сановитой физиономии, – «очень рад вас видеть, сэр; как поживаете, м‑р Уэллер?» – Слава Богу, – говорит мой отец, – покорно вас благодарю, сэр; вы тоже, надеюсь, совсем здоровы, покорно благодарю. – «Садитесь, м‑р Уэллер, покорнейше прошу вас, сэр, садитесь». Сел мой отец рядом с этим джентльменом, и минуты две они пристально смотрели друг на друга. – «Вы не помните меня, м‑р Уэллер?» – говорит джентльмен. – Нет, говорит, не могу припомнить вашей милости, – говорит мой отец. – «А я так вас хорошо знаю, – говорит джентльмен, – я знавал вас еще мальчиком: как это могло статься, что вы меня не помните, м‑р Уэллер?» – Нет, – говорит мой отец, – не помню, да и только. – «Это очень странно», – говорит джентльмен. – Странно, – говорит мой отец. – «У вас, должно быть, предурная память, м‑р Уэллер», – говорит джентльмен. – Предурная, – говорит мой отец. – «Я так и думал, – говорит джентльмен: – не угодно ли стаканчик пунша, м‑р Уэллер?» – Покорно благодарю, – говорит мой отец. – Вот они, сэр, сидят да пьют, пьют да говорят насчет этих житейских дел и обстоятельств по кучерской части. После третьего стакана пунша память у моего родителя как будто просветлела, и ему показалось, что он точно припоминает черты незнакомого джентльмена. Сделали стакан гоголь-моголя, для возобновления знакомства, и тут же добрый джентльмен вручил ему банковый билет в двадцать фунтов. – «Между этим городом и Лондоном прескверная дорога, м‑р Уэллер: как вы думаете, сэр?» – говорит джентльмен. – Тяжеленько, сэр, нечего сказать, – говорит мой отец. – «Подле канала особенно дорога никуда не годится», – говорит джентльмен. – Езда плохая, – говорит мой отец. – «Послушайте, м‑р Уэллер, – говорит джентльмен, – вы превосходный ездок, и мы знаем, что вы можете делать с вашими лошадьми все, что вам угодно. Так вот оно, видите ли, в чем штука, м‑р Уэллер: мы вас очень любим и весьма уважаем ваши кучерские таланты. Завтра вам надобно будет привезти сюда некоторых джентльменов. Очень хорошо, м‑р Уэллер: если случится как-нибудь, что лошадки ваши заартачатся, как скоро вы поедете мимо канала, бричка перевалится на бок, и джентльмены полетят в канал, – разумеется, без всякого вреда для их костей, – то мы… вы понимаете, м‑р Уэллер, мы будем вам очень благодарны за такую ласку». – Господа, – говорит мой отец, вставая со стула и обращаясь ко всем джентльменам, – вы народ очень добрый, и я вас полюбил от всего сердца. Еще стаканчик пунша за ваше здоровье, и все у нас покатится, как по маслу. – Допив стакан, родитель мой раскланялся, положил деньги в карман и вышел из дверей. Так вот оно, сэр, поверите ли, – продолжал Самуэль, бросая невыразимо бесстыдный взгляд на своего господина, – поверите ли, что в тот самый день, как родитель мой ехал с лондонскими джентльменами, его лошади вдруг заартачились, понеслись, забушевали, бричка опрокинулась, и джентльмены все до единого попадали в канал.

– Как же их вытащили оттуда? – торопливо спросил м‑р Пикквик.

– Дело темное, сэр, – отвечал Самуэль, значительно понизив голос. – Один пожилой джентльмен, кажется, совсем пропал без вести… то есть шляпу-то его нашли, это я знаю; но была ли в шляпе голова, это осталось под спудом. Но всего удивительнее здесь то, что бричка моего родителя опрокинулась в тот самый день и на том самом месте, где и когда ей следовало опрокинуться по предсказанию ласкового джентльмена. Странная оказия!

– Очень странная, – повторил м‑р Пикквик. – Однакож, вычистите поскорее мою шляпу: кажется, зовут меня завтракать.

С этими словами м‑р Пикквик сошел в гостиную, где уже вся почтенная компания сидела за накрытым столом. После завтрака каждый из джентльменов поспешил украсить свою шляпу огромной синей кокардой, сделанной прелестными ручками самой м‑с Потт, и как м‑р Винкель вызвался сопровождать эту леди на кровлю домов, ближайших к месту будущего торжества, то м‑р Пикквик и м‑р Потт должны были отправиться одни в гостиницу «Сизого медведя», где уже давно заседал комитет м‑ра Сломки. Один почтенный член, с лысиной на голове, говорил у одного из задних окон речь перед шестью зевавшими мальчишками и одной девчонкой, величая их при каждой новой сентенции титулом «итансвилльских сограждан»; мальчишки хлопали руками и кричали «ура» изо всех сил.

Площадь перед «Сизым медведем» представляла положительные признаки славы и могущества «Синих» граждан Итансвилля. Были тут стройные полчища синих флагов, расписанных золотыми буквами в четыре фута вышиной. Трубачи, барабанщики и фаготчики стояли на своих определенных местах, дожидаясь известных знаков для начатия торжественного марша. Отряд констэблей и двадцать членов комитета с голубыми шарфами приветствовали «Синих» граждан-избирателей, украшенных синими кокардами. Были тут избиратели верхом на борзых конях и другие многочисленные избиратели пешком. Была тут великолепная каретка, запряженная в четверню для самого достопочтенного Самуэля Сломки, и были еще четыре кареты, запряженные парой, для его ближайших друзей. На всем и на всех отражалось всеобщее одушевление, жизнь и волнение: флаги колыхались, толпа ликовала, двадцать членов комитета и констэбли бранились, лошади пятились, пешие гонцы потели, и все, здесь собравшееся, соединилось на пользу, честь и славу достопочтенного Самуэля Сломки, заявившего желание быть выбранным депутатом от бурга Итансвилля в Нижнюю Палату парламента Великобритании.