Девочка-хамелеон. Жизнь с психическим заболеванием, а также история излечения
Законченная картина может заставить клиента увидеть в терапевте заботливого, любящего, родного человека или, наоборот, – бесчувственную, циничную, угрожающую личность, которая хочет причинить ему боль. Ни в первом, ни во втором случае речь не идет ни об объективной реальности, ни об истинной личности терапевта. В детстве Кира сдерживала жажду любви и заботы, чтобы защитить мать от себя и своих потребностей, которые та все равно не могла полноценно удовлетворить. Возможно, прежнее отрицание таких важных для ребёнка потребностей стало той причиной, в результате которой Кира ощутила дистанцию в отношениях с Амандой.
В детстве отчуждение было единственным способом уберечь себя от боли, вызванной хроническим опытом холодного отношения родителей. Кира научилась жить, не желая близости, но это не значит, что данная потребность исчезла как по взмаху волшебной палочки лишь потому, что Кира воспринимала ее как угрозу.
Правда, которую Кира отчаянно отрицает, заключается в обратном – она испытывает глубочайшую потребность в безопасных и преисполненных любви отношениях, поэтому Аманда стала для нее необходима. В отношениях с Амандой Кира ощущает комфорт и безопасность, желает получать больше, но по мере возрождения потребностей усиливается и страх, из-за которого она в свое время приняла решение перестать хотеть.
В отношениях с Амандой Кира снова переживает внутренний конфликт, который не смогла разрешить в детстве, конфликт, в котором, с одной стороны, находится потребность в получении любви, заботы и поддержки, а с другой – страх вновь испытать разочарование и боль. Замирание на месте и противостояние зарождающемуся чувству любви к Аманде мучительны и непродуктивны, но дают Кире иллюзорное ощущение контроля и безопасности: «Если я не поддамся любви и не позволю себя любить, то все останется по-старому. По-старому – значит, безопасно. Я знаю, по какому сценарию всё сложится, чего следует ожидать, как реагировать и как о себе позаботиться».
Парадоксальным образом именно попытка позволить произойти чему-то хорошему разрушает состояние внутреннего гомеостаза, которое годами обеспечивало чувство кажущейся эмоциональной стабильности, комфорта и безопасности. Нарушение внутреннего равновесия (даже если оно дисфункционально) очень пугает людей и нередко приводит к кризисному состоянию.
Каждому человеку нужны любовь, доверие и безопасность. Если мы их имеем в недостаточном количестве или не имеем совсем, со временем мы обучаемся обходиться без этих ценностей. Но это лишь иллюзия. На самом деле мы просто не умеем обращаться с этими чувствами, не умеем полагаться на другого человека, любить и принимать заботу и любовь.
Мы не умеем брать, когда нам дается.
Терапевтическое пространство – это, пожалуй, единственое место, где клиент может научиться принимать эти чувства и применять их себе во благо. Для этого он сначала использует в качестве поля эксперимента терапевтическое пространство, если, конечно, оно достаточно надежно для того, чтобы клиент выразил готовность получить небывалый эмоциональный опыт.
Кира:– Сегодня мне захотелось узнать, как происходит связь с клиентом, если терапевт пропадает из зоны доступности, например, если он умирает. Аманда предположила, что я боюсь того, что с ней может что-то случиться, однако правда, в которой я Аманде не призналась, заключалась в том, что мысли о смерти начали всплывать в моей голове все чаще и чаще.
Мне было стыдно об этом говорить, потому что я не понимала, что происходит. Почему они вообще появляются в моей голове? Не случилось же ничего настолько плохого… Иногда мне казалось, что я попросту сошла с ума.
Я придумала простой и удобный для себя способ попробовать поговорить с Амандой о смерти, не вызывая у нее подозрений, для которых, безусловно, не было никаких оснований.
Комментарий специалистов:Мысли о самоубийстве имеют тенденцию обостряться и утихать волнообразно. Один из наиболее распространенных мифов, который не позволяет вовремя распознать суицидальные намерения и оказать эмоциональную поддержку, – это уверенность в том, что человек, который всерьез задумался о самоубийстве, никогда об этом не скажет вслух. На самом деле, человек, размышляющий о самоубийстве, примеривающий его на себя, всегда находит способ, как об этом сказать окружающим. Для начала он прощупывает почву, чтобы понять, сможет ли выбранный собеседник вообще выдержать такой разговор. Причем этим собеседником может оказаться кто угодно, даже совершенно посторонний человек.
Если вы вдруг оказались в роли слушателя, не бойтесь этого разговора! Бояться нужно внезапного прилива энергии и радости у человека, который еще недавно не хотел никого видеть. Когда человек, ранее высказавший мысли о возможном самоубийстве, внезапно начинает раздаривать окружающим свои вещи, начинает искать встреч и извиняться за прошлые проступки. Скорее всего, этот человек уже выбрал день самоубийства и готовится к нему.
Сон о зомбиЯ бегу по городу. Я знаю, что весь город захватили зомби, которые населяют эти дома. Обитающие здесь женщины из-за травмы не могут иметь детей. Пробежав через весь город, я упираюсь в гигантскую бетонную стену, преодолеть которую невозможно. Я стою на крыше игрушечного домика и глядя вниз вижу, как зомби пытаются меня достать. Меня охватывает полное тоски и ужаса смирение с неизбежностью смерти.
Кира:– Не могу заснуть – боль подчиняет меня себе стремительно и без остатка. Сердце начинает биться столь быстро и громко, словно вот-вот разорвет грудную клетку и выпрыгнет наружу. Отчаянно хочется выплакаться, но я не могу и не понимаю, что со мной не так? Почему из саднящих глаз невозможно выдавить ни одной проклятой слезинки, хотя слезы стоят прямо за глазными яблоками?
Я выбрасываю все дневники, которые вела годами, письма от друзей, поздравительные открытки, большинство фотографий, с которыми раньше мне бы и в голову не пришло расстаться. Я испытываю внутреннюю потребность избавиться от чего-то. Хочу сменить номер телефона, адрес электронной почты, удалиться из социальных сетей, пропасть…
Комментарий специалистов:Подобные действия, даже если человек не осознает их цели, могут указывать на подготовку к самоубийству. Сначала человек испытывает желание делать маленькие шаги – завершать незаконченные дела, избавляться от памятных вещей – поздравительных открыток, писем, фотографий, сувениров. А удаление из социальных сетей в наши дни само по себе приравнивается к социальному самоубийству. Иногда, после тщательного изучения мотивов этих и аналогичных действий, обнаруживается, что человек готовился к началу новой жизни, символическому перерождению.
Кира:– Тот безопасный пузырь существования, в котором я жила годами, лопнул и обнажил зловещую абсурдность моей жизни: смысл страданий заключается в самих страданиях. Все присвоенные значения – это самообман, созданный и поддерживаемый религией, эзотерикой, верой в паранормальное или во что угодно. Он дает разъяснение, утешение, чувство безопасности и ответ на вопрос: «Зачем я живу? В чем смысл моего существования?» Я бы тоже хотела верить в реинкарнацию, в Бога – во что угодно, лишь бы обрести ответы на свои вопросы. Я хотела бы знать, что война, которая бушует во мне, нужна для того, чтобы я стала лучше. Я действительно хотела бы, но я не могу!
Комментарий специалистов:Кира все еще находится в отрицании того, что с ней случилось, и не может идентифицировать причину своих чувств, которые воспринимаются как возникшие из ниоткуда. Опыт сексуального насилия сам по себе очень тяжел, но он дал Кире возможность испытать новые ощущения: Аманда ее не бросает, она готова быть рядом, несмотря на интенсивные эмоции, которые угнетают Киру. Этот позитивный опыт, чувство благодарности и любви к Аманде активировали мощный механизм переноса, возрождение болезненных прошлых отношений здесь и сейчас. Получив поддержку и заботу, Кира вступила в контакт со своей потребностью в любви и привязанности, но одновременно это вселило в нее ужас. Чувство привязанности к Аманде и собственная потребность в любви кажутся Кире неприемлемыми и потенциально опасными.
Таким образом, несколько травматичных опытов актуализировались на разных уровнях одновременно. Опыт сексуального насилия из-за сильной диссоциации, отрицания и сопротивления прямо сейчас в рамках терапии переработать невозможно. Кризис отношений «клиент – терапевт» находится в стадии развития. С учетом того, что начальный травматичный опыт, связанный с матерью, по-прежнему абсолютно не осознан, полноценно переработать и новый опыт тоже представляется невозможным. Ситуация Киры выглядит безнадежной и неразрешимой, но мы хотим подчеркнуть: она определенно не является таковой. Приведенный пример лишь наглядно объясняет, почему полноценная терапия обычно длится годами. Невозможно за пару сессий проработать столь глубокие, продолжительные и болезненные опыты.
Глава 6. Девочка с суперспособностями
Кира:– Мое детство прошло в страхе. В страхе того, что с мамой может что-то случиться, что она не выдержит эмоциональную боль, причиненную разводом с отцом, и убьет себя. Я не ложилась спать до тех пор (иногда до раннего утра), пока мама после попойки с соседом не приходила спать, и я не была уверена в том, что с ней все в порядке. Я была несчастным, перепуганным ребенком, который отчаянно боялся потерять еще одного взрослого, потому что отец уже ушёл. Мне нужно было быть хорошей, заботиться о том, чтобы мама не испытывала боль, иначе могло произойти нечто ужасное, я могла потерять её совсем.
Так я стала взрослой – мамой, заботящейся о своем ребенке, который в силу ужасного недоразумения застрял в теле зрелой женщины.
Я боялась, что мама не сможет выдержать дополнительных переживаний и боли, и потому отказалась от своих потребностей – от права злиться, переживать, скорбить по уходу отца из семьи, испытывать негативные эмоции. Я отказалась от самой себя, потому что быть собой было слишком опасно, хотеть плакать – опасно. Кричать, бить, а потом обессиленно падать на пол и плакать было опасно. Хотеть, чтобы меня обняли, приласкали, сказали, что все будет хорошо – все это слишком опасно.
Маме было не по силам удовлетворить мои потребности, и потребности стали моим врагом, потому что только из-за них я страдала, чувствовала себя ненужной, находящейся в опасности, грустной, напуганной. Если мне ничего от мамы не нужно – мне не больно. Если я ничего не хочу и не жду от других – мне не больно. Ни разочарования, ни злости, ни ожиданий, ни надежд – ничего.
Внезапно злость и обида захлестнули меня, кровь начала закипать, виски – пульсировать, челюсти свело болезненной судорогой. Моя мать была просто слабачкой! Меня бесит эта слабость, я ненавижу её выбор – пить и делать все возможное, чтобы самой не было больно, в то время как мне, одиннадцатилетней девчонке, не оставалось ничего иного, как вырезать из себя огромный кусок личности, чтобы вообще выжить в том кошмаре, где я застряла, не имея возможности проснуться.
Комментарий специалистов:В послевоенные годы украденное детство было «нормой». В наши дни эта тенденция угасает, но по-прежнему существует в тех семьях, где царят насилие, зависимость и созависимость. В такой среде дети становятся маленькими взрослыми, миссия которых – спасти одного из родителей. Такой ребенок добросовестно и от всей души старается спасти, угодить, порадовать, быть удобным и хорошим, но этого всегда слишком мало. Слишком мало по той причине, что ребенок, как бы он ни старался, не может взять на себя ответственность за взрослых, их эмоции и хорошее самочувствие. Ребенку такая ответственность не по силам и никогда не будет по силам.
Более того – это не по силам даже взрослому! Пытаясь спасти родителей и отказываясь от детства, ребенок теряет естественный период жизни, предназначенный для полноценного развития. В таких условиях рано или поздно начинается регресс, или отступление на ранние периоды развития. Формируется огромное множество искажений базовых представлений о себе, которые заставляют ребенка думать о том, что он ничего не стоит, ни на что не способен, плох и нелюбим.
Заботясь о хорошем самочувствии родителей и боясь их потерять, ребенок перестает уделять внимание собственным потребностям, но такое положение вещей приводит к хроническому ощущению бессмысленности жизни и внутренней пустоты. Это закономерно, так как доступ ко всем возможным смыслам скрывается именно в потребностях, которые маленький взрослый мастерски спрятал от самого себя.
Злость – это здоровая и неизбежная реакция в тот момент, когда человек начинает видеть прошлое более реальным, более близким к тому, каким оно было на самом деле. Наряду со злостью проявляются такие чувства как глубокая боль, печаль, чувство несправедливости и скорби по непрожитому детству. Скорбь является важным и неизбежным этапом этого пути. Она нужна для того, чтобы спустя какое-то время человек мог принять свое прошлое таким, каким оно было в действительности, смириться с ним и жить дальше.
По окончании этого необходимого во всех отношениях этапа злость трансформируется в силу воли, целеустремленность и амбиции – человек сможет все смелее выявлять, чувствовать и реализовывать свои потребности. Если раньше доступ к потребностям блокировали сильные механизмы психической защиты, целью которых было поддержание иллюзии счастливого детства и хороших родителей, то потом, когда иллюзия рушится, открывается доступ ко всему, что скрывали эти механизмы – к пугающей реальности, тяжелым чувствам и скрытой где-то среди хаоса потребности в любви, заботе и здоровых отношениях.
Кира:– Вчера я была на консультации у Аманды. Много плакала. Плакала из-за боязни чувствовать, боязни знаний, от страха внезапно понять, насколько ужасной была моя жизнь, из-за зависимости от Аманды, которую я больше не могла от себя скрывать. Я плакала, потому что чувствовала, как отчаяние разрывает меня на клочки. Мне больше не хочется чувствовать, мне так себя жаль!
Во мне живут несколько «я», и каждое из них – особенное, у каждого свои способности, чувства, мысли, видение мира, страхи. Одно из них я люблю больше всех – то, у которого есть суперспособность не чувствовать. Оно умеет выключать эмоции и погружаться в абсолютный вакуум, в котором нет ничего – ни звуков, ни боли, ни эмоций, нет даже мыслей.
Впервые мои суперспособности проявились, когда отец в очередной раз выпорол нас с Олафом. В процессе избиения я вдруг перестала чувствовать боль, начала смеяться, потому что меня развеселили отчаянные попытки отца бить меня ремнем все сильнее и сильнее, в то время как я совершенно ничего не чувствовала.
Когда я бываю в ипостаси девочки с суперспособностями, я становлюсь легкой и воздушной, меня вообще нет. Во мне ничего нет. Пустота. Дыра. Я не существую. Если в этот момент до меня дотронуться, я не почувствую, если заговорить со мной – я не услышу, если ты причинишь мне вред, я не узнаю, что это произошло. Ты будешь видеть и трогать мою скорлупу, ты будешь разговаривать со скорлупой, в которой в данный момент ничего нет, она пуста.
Комментарий специалистов:Диссоциация – это механизм психической защиты, который отключает эмоции, воспоминания, мысли, активные действия, ощущение себя, а иногда – ощущение реальности окружающей среды.
В повседневной жизни мы испытываем диссоциацию как мимолетное состояние транса, как будто мы замечтались. Это безвредный, даже здоровый способ, с помощью которого психика берет передышку, чтобы перезагрузиться.
Иногда диссоциация проявляется и в нездоровых, даже экстремальных формах – как абсолютная утрата ощущения «я» и восприятия реальности. Она является основным механизмом психической защиты у детей, а позднее – у взрослых, которые долго находились в среде, где их психика подвергалась регулярным сверхнагрузкам. В таких случаях психика вынуждена активировать диссоциацию, чтобы уберечься от невыносимой реальности – отчуждения, эмоционального, физического или сексуального насилия. В большинстве подобных случаев другого варианта защиты от реальности не существует, поскольку главный опекун эмоционально неотзывчив, не способен ни успокоить, ни помочь, а возможно и сам проявляет насилие.
Механизм диссоциации уменьшает эмоциональное напряжение и даже позволяет полностью заблокировать в памяти психотравматический опыт. Иногда событие, от которого ребенку нужно уберечься, настолько невыносимо, что психика дробит сама себя или представление о насильнике, разделяя его на две части – плохую и хорошую. Если это происходит, то в дальнейшем ребенок не может видеть насильника как плохого и хорошего одновременно; другими словами, он будет видеть тирана либо как абсолютно хорошего, либо как абсолютно плохого.
При этом расщепляется не только представление о значимом человеке, который проявляет насилие по отношению к ребенку, но и само детское «я», собственная идентичность, по-прежнему находящаяся в стадии развития. «Я» утрачивается как ощущение единого целого, формируются так называемые псевдоидентичности, которые ощущаются как абсолютно отдельные части «я».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Считается, что врачи-психотерапевты работают с пациентами, а психологи или психотерапевты с основным образованием в области психологии работают с клиентами. Учитывая, что главная героиня книги сотрудничает с терапевтом-психологом, далее в тексте и в комментариях мы используем слово «клиент».
2
Кира имеет в виду картину Эдварда Мунка «Крик»
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги