Чёрный молот. Красный серп. Книга 1

Оставшиеся на свадьбе меж тем принялись приводить себя и двор в порядок. Один стол был опрокинут, еда с него была безвозвратно перепачкана и затоптана. Остатки этой еды участники потасовки отряхивали с брюк и рубашек. В заборе зияла дыра от выломанных штакетин. Пара человек ждали у рукомойника, чтобы умыть свои перепачканные лица и замыть окровавленные рубашки. Свадьба была явно подпорчена.

И тут проснулся в очередной раз дядько Степан. Встал, окинул мутным взглядом двор и запел:

– Эх, сверкнула сашка, полетела голова! – Свадьба замерев смотрела на Степана, а он продолжал раз за разом свою бессмертную песнь. И вдруг гостей прорвало, и все стали безудержно смеяться до колик в животе, прямо падая на четвереньки. И с этим смехом уходило нервное перевозбуждение, вызванное дракой. И теперь у женщин текли уже другие слёзы, слёзы от смеха. И только Степан непонимающе смотрел на свадьбу и прикидывал, что он сделал не так. Потом махнул рукой и опять улёгся спать. Через минуту уже разносился его богатырский храп.

Давид снял рубашку, обнажив худые плечи, и Маня замывала её под рукомойником, отчитывая мужа:

– Ну куда ты-то попёрся, воин? Уж без тебя-то там как-нибудь бы управились. Горе моё!

Лёвчик с Яшей обсуждали увиденное и гордились своим отцом, не побоявшимся вступить в драку. А ещё завидовали Фиме и его друзьям, хорошо отделавших незваных гостей. Лёвчик решил, что и ему стоит заняться боксом. Яша заявил, что подумает.

Наконец всё более или менее убрали. Молодые заняли свои места. Левая сторона Фиминого лица была явно припухшей, но Фиме было не привыкать, и он попросил супругу не беспокоиться по таким пустякам. Кто-то сказал, что всё до свадьбы заживёт. И все со смехом стали спрашивать, чья свадьба следующая, до которой всё должно зажить. Хозяйка баба Тоня вынесла пироги, и все сели пить чай. В конце чаепития женщины начали убирать со стола. Стали определяться с ночлегом, поскольку выезд был запланирован на следующее утро после завтрака. Старшим определили места в хатах. По предварительной договорённости родственники и соседи по селу предоставили все возможные места. Молодёжь отправили ночевать на чердак. Здесь уже родители не могли удержать Лёвчика и Яшу, и они забрались вместе с остальными наверх по неровной лестнице. Для мальчишек это было сущим удовольствием – побывать в компании старших и послушать, о чём говорят. Баянист, которого привезли с собой, тоже поднялся на чердак. Ему помогли поднять инструмент. Ещё с час он поиграл, потом, уморённый, уполз в уголок и заснул. Разбудить его уже не представлялось возможным и, поболтав немного, молодёжь начала укладываться. Девушки ночевали на другом чердаке под надёжной охраной, чтобы не было никаких поползновений со стороны юношей. Мальчишки заняли свободный матрас, укрылись лоскутным одеялом, пригрелись и заснули. Рано утром Лёвчик проснулся от того, что кто-то тянул с него одеяло. Приоткрыв глаза, он увидел дядько Степана, который неизвестно как оказался на чердаке. Лёвчик хорошо помнил, что его оставили спать около сарая. Он потихоньку тянул одеяло к себе.

– Дядько Степан, что вы делаете? Это наше одеяло, зачем вы его тащите?

– Да замёрз я.

– Да вы же на своём сидите!

Степан посмотрел под себя.

– А я-то думаю, куда ж моё одеяло подевалось. Звиняйте. Спите, хлопчики, – и Степан, вытащив из-под себя одеяло и укрывшись, пристроился на постой.

Ещё через час Лёвчик проснулся от того, что кто-то по нему бесцеремонно прыгает. Открыв глаза, он увидел, что в этот раз хозяйский петух проверял свою территорию, о чём громко возвещал кукареканьем, перебудил уже всех спящих, кроме Степана. В петуха начали бросать подушки, чтобы он уже убрался с чердака, но чёртова птица не унималась. С возмущённым кудахтаньем петух перелетал с одного на другого, но его гнали отовсюду – пришлось всё же покинуть чердак. Разбуженные ребята укладывались вновь, но не все смогли заснуть. Солнце понемногу поднималось, и чердак наполнялся светлыми лучами, пробивающимися сквозь щели стенок. С каждой минутой лучи становились всё ярче. Лёвчик выглянул вниз. Вчера они поднимались на чердак, когда уже стемнело, поэтому не могли видеть то, что он увидел сейчас. Внизу было зелёное поле пшеницы, а за ним петляла неширокая речка, впереди несколько деревьев и опять поля, окрашенные в красно-розовый свет восходящего солнца. Лёвчик замер, поражённый такой простой и естественной красотой деревенского утра. Понемногу к картинке стали добавляться и звуки. Петухи уже давно будили обитателей села, но сейчас к этому добавились ещё звуки коровьего стада: они мычали, призывая доярок освободить их от переполнявшего молока. Лёвчик услышал ещё один новый звук и, присмотревшись, увидел гусиный выводок, с кряканьем следовавший за гусыней в сторону реки. На лугу, примыкавшем к полю, паслись стреноженные лошади. Они фыркали и смешно передвигались на спутанных ногах. Внизу хрюкали поросята. Вышла баба Тоня, задала поросятам корм и пошла ставить тесто на блины. К восьми часам уже всех подняли. У рукомойника и у туалета образовались очереди. Их уже ждали горячие блинчики со сметаной или с мёдом. Несколько жирных мух крутились над тарелками, и их всё время кто-нибудь отгонял свёрнутой газетой. Из закопчённого чайника наливали кипяток в гранёные стаканы. Заварочный чайник стоял тут же, и каждый мог долить по вкусу. Ещё один медный чайник стоял на плите. На столе лежали ещё пара нарезанных караваев, и колбасы, и сало, оставшиеся от вчерашнего угощения. Скоро на стол поставили большую миску с отварным картофелем в мундире, и желающие, обжигая пальцы, выхватывали картофелины, стукая по ним кулаком, дабы немного сплющить. Считалось, что сплюснутая таким образом картофелина становится вкуснее. Обжигая кончики пальцев снимали с картошки кожуру, макали в соль, отправляли в рот и иногда даже выплёвывали подальше от обожжённого языка. Картошку макали в сметану, дули на неё, некоторые ели даже с кожурой. В общем, этим утром блины и картошка ушли просто на ура. Закончив завтрак, стали грузиться. Вдруг внезапно небо затянули свинцовые тучи и начал капать дождь. Водители начали подгонять пассажиров.

– Быстрее, ребята, нам да центральной дороги пятнадцать километров. Развезёт дорогу, не выберемся отсюда.

Наконец, тронулись в путь. Дождь всё усиливался, и скоро с неба обрушился водопад. Уже через несколько минут все пассажиры грузовика были мокрыми. Тент хотя и прикрывал от прямых ударов дождя, но посадочная сторона была полностью открыта. Через неё под ударами ветра в кузов неслись косые струи. Сначала сидевшие у самого борта пытались спрятаться, забившись вглубь кузова, но и оттуда тоже хлестало через маленькое окошко в брезенте и через все дырки. Минут через двадцать ливень утих. Автобус и грузовик крепко увязли в размокшем чернозёме. Выпрыгнувшие из кузова парни пытались вытолкнуть машины, но дождь постарался на славу. Всё было бесполезно. Пришлось выгружаться и возвращаться в село. Ладно хоть успели отъехать всего на пару километров. Правда, и эти пару километров пришлось тащиться, каждый раз просто выдёргивая ноги из липкой густой массы. Идти в обуви было практически невозможно, к тому же на свадьбу обувались понарядней, жаль было окунать в грязь. Туфли поснимали и пошли босиком. Шли прямо через лужи – промокли так, что уже было всё равно. Дорога до села по грязи потребовала около двух часов. Быстрее продвигаться было невозможно. Наконец показалась окраина, и уставшие и перепачканные люди стали подходить к дому бабы Тони.

– Батюшки-светы! – запричитала баба Тоня, увидев первых входящих. – Давайте к крыльцу. Сейчас деда отправлю за водой. Эй, старый, а ну поднимай задницу! Быстро за водой и баню топи!

Дед Остап послушно взял два ведра и пошёл было к колодцу, но парни выхватили у него вёдра и сами помчались за водой, а деда отправили топить баню. Часть дров тоже успела намокнуть, поэтому пошли к соседям просить сухие поленья. Взамен приносили мокрые. Парни под руководством деда кололи поленья на необходимой величины части. Скоро над крышей баньки взвился лёгкий дымок, а по двору разнёсся чудный запах горящих дров. От одного только этого запаха становилось теплее. Скоро начали согреваться и вёдра с водой. Первыми в баню отправили женщин. Они быстро смывали с себя дорожную грязь, переодевались во вчерашнее, которое за неимением другого считалось временно чистым, и отправлялись уже обычной холодной водой застирывать испачканную в грязи одежду. Не обошлось без казуса. Дядько Степан, не упускавший ни единого случая пропустить дополнительный стаканчик, был уже в изрядном подпитии, когда ему что-то срочно понадобилось от супруги Клавдии. Нетвёрдым, но быстрым шагом отправился он в сторону бани, где мылись женщины. Кто-то пытался его остановить, но Степан легко стряхнул с себя преградившего ему путь гостя. После чего рывком открыл дверь в баню и быстро прошёл через предбанник в непосредственно моечное отделение. Банька была маленькой, рассчитанной на несколько человек, и Степан, внезапно возникший из пара, вызвал настоящую панику среди женщин. Из бани разнёсся оглушительный женский визг. Одна только Клавдия, жена Степана, не имевшая от мужа никаких секретов, оставалась абсолютно спокойной. И чего ей было прятаться от собственного мужа? Степан начал её о чем-то спрашивать, но прервал разговор и обратился в бегство после того, как на него со всех сторон начали выплёскивать ушаты воды, причём некоторые были с холодной водой, а некоторые погорячее. Перед самым выходом из бани Степан получил чьей-то хорошо намыленной мочалкой прямо по физиономии. Вылетев во двор под смех наблюдавших, весь мокрый и с мыльной рожей, Степан помчался к рукомойнику и начал промывать глаза. В бане некоторое время ещё слышались громкие голоса Клавдии, которая как могла оправдывалась перед другими женщинами и защищала мужа. Наконец женщины закончили купание и в баню пригласили мужчин. Быстро ополоснулось старшее поколение, пошла молодёжь Парни мылись шумно, плеская воду друг на друга, совершенно её не экономя. Лёвчик с Яшей были абсолютно счастливы. Собственно, остальные тоже не излучали никаких чувств, кроме беззаботности и счастья, которые так присущи молодым людям.

Тем временем баба Тоня с дедом Остапом вовсю старались подготовиться к обеду, ведь накормить следовало большую группу людей. Кто-то уже принёс двадцатилитровую огромную кастрюлю, которую поставили на печь и уж потом вылили в неё два ведра воды. Вода медленно разогревалась. Тем временем дед Остап поймал самую большую, килограмма на четыре с половиной, курицу, связал ей лапы, положил около чурбака для колки дров и стал точить топор и нож для разделки. Бедная несушка тихонько кудахтала свою куриную молитву, прощаясь с жизнью. Наконец нож был наточен и отложен в сторону. Дед Остап поднял за лапы курицу и стал укладывать её на чурбак. Но птица, собрав все свои силы, в последнем порыве неистово захлопала крыльями, стараясь улететь от неминуемого конца. На какой-то момент ей даже удалось взлететь, но, крепко удерживаемая дедом Остапом, она всё же подчинилась и, кудахтнув на прощание, вынуждена была уложить голову на плаху. Дед Остап примерился и, ловко вскинув топор, одним точным движением отделил куриную голову от туловища. Лёвчик и Яша впервые в жизни наблюдали за деревенской жизнью. Курицу было немного жаль, но хотелось есть, и голос проголодавшихся человеческих организмов заглушал угрызения совести за загубленную жизнь. Но что это? Уже лишённая головы курица совсем не собиралась сдаваться. Она в какой-то момент вырвалась из рук деда Остапа. Размахивая крыльями, помчалась на другой конец двора, волоча по земле связанные лапы. Наконец, ударившись о сарай, упала и, подергиваясь ещё несколько секунд, стала затихать. Наконец смолкла, смирившись со своей судьбой.

– От бисова чертовка! И откуда в ей столько сил? – дед Остап подошёл к курице, поднял её за лапы и дал крови стекать прямо на землю. Мухи немедленно облепили угощение, а дед неторопливо начал ощипывать курицу. Перья разлетались по двору, подхватываемые лёгким летним ветерком. Дворовой пёс крутился поблизости, учуяв добычу. Но дед Остап решительно пресекал все его попытки приблизиться к тушке. Наконец курица была ощипана, и дед Остап ловко разделал тушку на несколько частей, отделив внутренности. Пёс стоял напротив деда Остапа и нетерпеливо подгавкивал, напоминая хозяину о своём существовании. Наконец, получив отступные в виде нескольких кусочков требухи, немедленно вонзил в неё огромные клыки. В мгновение ока требуха была проглочена.

– А ну, пошёл! – прикрикнул на него дед Остап, видя псиные попытки полакомиться ещё чем-нибудь. Но пёс, почуявший, а главное, вкусивший кровь, не уходил. Он принял боевую позу, оскалил зубы и тихо зарычал. Мальчишкам было не по себе от этой сцены. Но дед Остап схватил полено и бросил его в пса. Пёс метнулся было в сторону, пытаясь увернуться, но всё равно получил весомый удар и захромал прочь. Дед Остап в два прыжка нагнал его, схватил за шкирку и поднял как нашкодившего щенка. Худошавый дед, пошатываясь, держал на согнутой в локте руке скулящего пса.

– Ты на кого пасть разинул, гадёныш? – грозно вопрошал дед Остап. Но пёс и без того понял, что проиграл битву, и теперь только скулил. Голова собаки находилась почти на уровне головы деда Остапа, кричал он псу практически в ухо. Наконец, насладившись победой, дед Остап откинул пса в сторону. Тот, приземлившись на нижнюю часть спины, изогнувшись, подпрыгнул, выпрямляясь после падения, и, хромая и скуля, поковылял прочь.

Тем временем женщины под командованием бабы Тони замешивали тесто на лапшу. В тазик было высыпано несколько ковшиков муки, разбито несколько яиц и долита вода. Баба Тоня, закатав рукава, принялась месить тесто. Скоро её одутловатое лицо покраснело, и она стала тяжело дышать. Её тут же подменили другие женщины, свободные от застирывания грязной одежды. Тесто, доведённое до необходимого состояния, было раскатано и порезано. На чистых тряпицах будущую лапшу выставили на солнце немного подсушиться. Прошли по соседям, одалживая уже розданные хозяевам после гулянки посуду и табуретки. Дед Остап слазил в погреб, достал из кадушек соленья, пахнущие так, что пронимало аж до самых селезёнок.

В это время девчонки, любезно принятые на постой соседкой Тамарой Алексеевной, или просто тётей Тамарой, приводили Галочку в порядок. Невеста даже по окончании официальных свадебных дней должна была выглядеть ну, если не королевой, то вполне привлекательной для своего мужа. Галочкино платье было выстирано и теперь сушилось с помощью большого, разогретого углями утюга. Через наложенную ткань девочки осторожно отглаживали и высушивали наряд. Ещё две подружки сплетали из жёлтых и белых цветов, омытых дождём, венок. Сама же Галочка была счастливо возбуждённой. Ещё бы, подряд три свадебных дня в их с Фимой честь. Она была распарена после бани и сушила полотенцем густые волосы. Девчонки весело перешучивались и обсуждали ребят. В скором времени могли состояться ещё две пары, и это несомненно требовало наисерьёзнейшего обсуждения.

– А у Валерика такие мышцы!

– А Серёжка с меня глаз не сводил!

– А тебе самой он нравится? А то смотри, у нас есть ещё девочки, кому он приглянулся!

– Но-но! К моему Серёже просьба не приставать!

– А то что?

– А то я вам причёски попорчу!

И девчонки закатывались со смеху, мечтая о серьёзных отношениях с хорошим парнем.

Среди парней, что приводили себя в порядок у соседа, дяди Фёдора, разговоры ходили те же.

– А как тебе эта, с пышной попкой?

– А мне глянулась Иринка, с чёлочкой!

– Зато у Леночки такие титьки, ох бы я в них уткнулся и побарахтался до утра!

– Эй, полегче, Леночка уже занята!

– Уж не ты ли её занял?

– А хоть бы и я!

– Ну это мы ещё посмотрим! Так что, если ты на неё неровно дышишь, то нам нельзя про её титьки говорить? – и все парни ржали над влюблённым, как стадо лошадей.

– Я вам как сейчас поговорю!

Лёвчик и Яша смеялись вместе со всеми. После того, как дед Остап отрубил курице голову и поднял за шкирку своего пса, они оставили двор и ушли в избу дяди Фёдора. Им нравилось находиться среди взрослых парней, слушать, о чём те говорят. Все эти сальные и похабные шуточки им очень нравились. Парни вышучивали влюблённого товарища, всячески подзуживая его, однако не доводя дело до ссоры.