Право на эмиграцию не могло быть для нас главным хотя бы потому, что оно предполагает не только свободу выезда из своей страны, но и свободу въезда в какую-то другую страну. Очень многое в этой заочной полемике и со стороны Солженицына, и со стороны Сахарова представляется весьма мелочным и субъективным. Оба мемуариста сообщают нам о своих разговорах наедине, но совсем в разных редакциях. В ряде случаев речь идет о разговорах и спорах жен Солженицына и Сахарова, которые каждый из мужей излагает в своей версии. Комментировать все это не имеет смысла.
«Мне обидно, – писал, подводя итоги своим разногласиям с Солженицыным А. Д. Сахаров, – что Александр Исаевич, гонимый своей целью, своей сверхзадачей, так много не понял или, вернее, не захотел понять во мне и моей позиции в целом, не только в вопросе об эмиграции, но и в проблеме прав человека, и в Люсе, в ее истинном образе и ее роли в моей жизни. Я совсем не ангел, не политический деятель, не пророк. Мои поступки и моя эволюция – это не результат чуда, а влияние жизни, в том числе влияние людей, бывших рядом со мной, называемых “сонмищем продажной интеллигенции”, влияние идей, которые я находил в книгах»[21].
После чтения «Теленка» Сахаров утратил интерес к полемике с Солженицыным, хотя его и пытались подтолкнуть к ней некоторые из диссидентов. Уже в начале 1975 года Солженицын в нескольких интервью попытался вернуться к своим спорам с Сахаровым. Но Андрей Дмитриевич не поддержал этой полемики. В своей работе «О стране и мире», которая была закончена в июне 1975 года, он заметил, что не видит поводов для продолжения начатой им с Солженицыным дискуссии. В течение 10 лет – с конца 1975 и до конца 1985 года Сахаров в своих выступлениях практически ни разу не упоминал о Солженицыне.
Но и Солженицын почти перестал в своих публичных выступлениях упоминать имя А. Д. Сахарова. В октябре 1975 года он опубликовал приветственное заявление в связи с присуждением Сахарову Нобелевской премии мира. В 1977 году в своем кратком приветствии «Сахаровским слушаниям» в Риме Солженицын написал об «осаде и травле гоевского масштаба», которой подвергается человек, давший имя этим слушаниям. В мае 1981 года Солженицын отправил из Вермонта в США телеграмму в Горький ссыльному Сахарову по случаю его 60-летия. «Желаю Вам, – писал Александр Исаевич, – чтобы вопреки насилию ссылка оказалась бы для Вас духовно плодотворна и открыла бы Вам новые глубины в служении своему народу. Обнимаю Вас. А. Солженицын»[22].
Не знаю, получил ли эту телеграмму Сахаров; он находился тогда в полной почтовой изоляции, и сотни телеграмм, которые приходили в Советский Союз из многих стран на имя Сахарова, читали только в здании на Лубянке в Москве.
Сахаров и Солженицын в 80-е годы
В январе 1980 года Андрей Дмитриевич Сахаров был арестован прямо на улице и препровожден в Генеральную прокуратуру СССР. Здесь ему зачитали Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении его всех государственных наград и почетных званий. Одновременно Сахарову сообщили, что руководство страны приняло решение о высылке Сахарова из Москвы в место, «исключающее его контакты с иностранными гражданами». Уже через несколько часов под охраной группы работников КГБ, возглавляемой генерал-полковником С. Цвигуном, Сахаров был отправлен на самолете в Горький, где ему предстояло жить в полной изоляции шесть с лишним лет. Посещать его здесь могли только жена – Елена Георгиевна Боннэр, дети от первого брака, а также некоторые из сотрудников Физического института Академии наук, где А. Д. Сахаров продолжал числиться научным сотрудником.
Сахаров не переставал работать и в ссылке. Сферой его профессиональных интересов была теперь космогония, и специалисты оценивали гипотезы Сахарова в этой области очень высоко. Сахаров начал писать и свои воспоминания. Иногда ему удавалось прорвать блокаду и высказать свое мнение по общественно-политическим и международным проблемам. Взгляды Сахарова в этот период сильно радикализировались. Он уже не находил ничего хорошего в советском социализме и призывал Запад усиливать давление на СССР – и не только в торговле, но и в военной области.
Сахаров даже упрекал США в прекращении их войны во Вьетнаме, которую можно было бы выиграть, приложив для этого более решительные военные и дипломатические усилия. В 1983 году Сахарову удалось передать письмо американскому физику Сиднею Дреллу, которое было опубликовано в летнем номере американского внешнеполитического журнала «Foreign Affairs». Возражая Дреллу, Сахаров писал, что США не должны замораживать даже свои ядерные вооружения, но, напротив, им надо расширять производство и установку новых крупных ракет. По этому поводу не только газета «Известия», но и газета «Вашингтон пост» выразила недоумение, заметив, что позиции Сахарова «приближаются к позиции Солженицына».
Солженицын прочел эту газетную и журнальную полемику и в своем литературном дневнике с некоторой долей злорадства записал: «Проявить такую смелость изнутри СССР, да из ссылки! – и получить оплеухи с обеих сторон»[23].
Сам Солженицын, оказавшись в США, мог излагать свои взгляды открыто и громко, он объехал с разного рода выступлениями почти все западные страны. Он критиковал в этих выступлениях всех – и Запад, и Советский Союз, и нейтральные или неприсоединившиеся страны. Писатель крайне резко отзывался и о советских лидерах, и обо всех наиболее видных деятелях «третьей эмиграции», в том числе о своих недавних соратниках по лагерной жизни и по работе в Москве. Однако он воздерживался и от похвал, и от критики в адрес Сахарова. Только в Японии на «круглом столе» в редакции газеты «Йомури» Солженицын попытался объяснить своим собеседникам существо своих разногласий с Сахаровым. При этом взгляды Сахарова Солженицын изложил весьма неточно, назвав их при этом «бестолочью». (Впрочем, и Организацию Объединенных Наций писатель назвал «балаганом».)
Один из родственников Елены Боннэр, Ефим Янкелевич, которому А. Д. Сахаров поручил представлять его интересы в США, опубликовал по этому поводу в русской эмигрантской печати «Открытое письмо», указав не только на искажение взглядов Сахарова, но и на то обстоятельство, что Сахаров находится в ссылке и не может должным образом участвовать в этой полемике. Солженицын вынужден был ответить Янкелевичу – без обычной своей резкости. «Вот ведь еще ж и хрупкость какая, – записал он в своем литературном дневнике, – Сахаров в ссылке, его и коснуться нельзя»[24].
Литературный дневник Солженицына за 80-е годы под названием: «Угодило зернышко промеж двух жерновов» начал по частям публиковать журнал «Новый мир» в 1998 году; эти публикации были продолжены в 2000 и в 2001 годах. Многие страницы этого дневника за 1981–1986 годы полны откликов о Сахарове. Солженицын счел нужным изложить здесь даже свою версию биографии Сахарова и мотивов его поведения.
Писателю, как мы видим, крайне не нравится атеизм Сахарова. «В атеизме же – он прочен, тут он – верный наследник дореволюционной интеллигенции». Не разделяет Солженицын и сахаровскую концепцию прав человека. Эту правозащитную идеологию Солженицын называет даже одной из форм анархизма: «Надо же помнить и о целом, об обязанностях каждого, о правах государства». Но особенно возмущала Солженицына упорная защита Сахаровым права на эмиграцию, как главного из всех прав человека; это и многим из нас было непонятно.
«Да, – писал Солженицын в литературном дневнике в 1982 году, – сегодняшний Сахаров достаточно много видит в советской жизни, он не кабинетный удаленец. И – какую же вопиющую боль, какую страстную безотложную нужду он возносит правее и выше всех болей и нужд раздавленной, обескровленной, обеспамятенной и умирающей страны? Право дышать? Право есть? Право пить чистую воду, и не из колодцев прошлого века и не из отравленных рек? Право на здоровье? Рожать здоровых детей? Нет! Первейшим правом – он объявляет право на эмиграцию! Это – сотрясательно, поразительно, это можно было бы считать какой-то дурной оговоркой – если бы Сахаров не произнес и не написал бы этого многажды»[25].
Сахаров, по мнению Солженицына, идеализирует Запад и совершенно не понимает национальных проблем России. «Развиваясь душевно и выстраивая всечеловеческие проекты, Сахаров доконечно выполняет свой долг перед демократическим движением, перед “правами человека”, перед еврейской эмиграцией, перед Западом – но не перед смертельно больной Россией. Многих истинных проблем России он не поднимает, не защищает так самозабвенно и горячо. Он показывает на высоком взносе возможности русской совести – но будущее наше он рисует безнационально, в атрофии сыновнего чувства. От нашего тела рожден замечательный, светлый человек, но весь порыв своей жертвы и подвига он ставит на службу – не собственно родине. Как и для всех февралистов: Сахарову достаточно свободы – а Россия там где-то поблекла»[26].
«Казалось бы, – заключает свои рассуждения о Сахарове автор мемуаров, – сколько объединяет нас с Сахаровым: ровесники, в одной стране; одновременно и бескомпромиссно встали против господствующей системы, вели одновременные бои и одновременно поносились улюлюкающей прессой; и оба звали не к революции, а к реформам. А разделила нас – Россия»[27].
В годы перестройки
Во второй половине 1985 и в 1986 году положение А. Д. Сахарова в ссылке ухудшилось, и 10-летие присуждения Нобелевской премии мира он встретил в больнице, куда был помещен в связи с очередной голодовкой. Врачи предупредили и руководство Академии наук, и органы КГБ. что состояние здоровья ссыльного академика вызывает у них серьезные опасения.
Между тем в западных странах усиливалось общественное движение в защиту Сахарова. Новый Генеральный секретарь ЦК Михаил Горбачев поручил своим помощникам разобраться в «деле Сахарова», но затем решил и сам вмешаться в ход событий. И 14 декабря 1986 года в горьковской квартире Сахарова неожиданно установили телефон. 15 декабря исчезла постоянно находившаяся возле квартиры охрана, а 16 декабря опальному академику позвонил сам Горбачев, который сообщил Сахарову о прекращении его ссылки и о помиловании его жены Елены Боннэр, которая еще в 1984 году была осуждена на пять лет ссылки. «Возвращайтесь к патриотической работе», – сказал Сахарову Горбачев.
Андрей Дмитриевич вернулся в Москву 23 декабря 1986 года; на Ярославском вокзале его встречали многочисленные правозащитники, представители Академии наук и более 200 иностранных корреспондентов. В коротком выступлении перед собравшимися Сахаров сказал, что он будет продолжать свою правозащитную деятельность и бороться за прекращение войны в Афганистане. Но Сахаров возобновил и свою научную работу, и его первое появление на одном из академических научных семинаров было встречено аплодисментами присутствующих.
О событиях 1986-го и первых месяцев 1987 года Солженицын писал в дневнике в июне – июле 1987 года. Освобождению Сахарова и других политических заключенных здесь посвящен раздел «Теплый ветерок»[28]. «С осени 1986, – записывал Солженицын, – прокалывали наших бостонских друзей самые возбужденные звонки из Москвы: поверьте, что-то совсем новое! Делается! Затаенная радость, ладонями удерживай как птенчика. И вдруг в декабре – снятие ссылки с Сахарова. И возвращение его в Москву без препятствования западным корреспондентам снимать и опрашивать о чем угодно, столько угодно! И он, молодчина, требует освобождения политзэков и ухода из Афганистана. Держит и дистанцию от Горбачева… По понятиям Запада – почти революция! Расчет Горбачева очень верен: Западу видится доказательно: если Сахарова освобождают из ссылки – Советский Союз будет отныне с человеческим лицом!»
Нет необходимости рассказывать здесь о той большой научной, общественной и правозащитной деятельности, которую А. Д. Сахаров возобновил и активно вел в 1987 и в 1988 годах. Он принял участие в создании Международного фонда за выживание и развитие человечества и был избран одним из директоров этой весьма благородной по замыслу, но громоздкой и неэффективной организации. Заседания Фонда должны были происходить, согласно Уставу, в СССР и в США поочередно, и по решению Политбюро ЦК и Совета Министров СССР были сняты все прежние запреты на поездки Сахарова за границу. Сахаров сам не ожидал столь быстрого и положительного решения, которое было принято по просьбе академика Е. П. Велихова и под поручительство академика Ю. Б. Харитона.
Летом 1988 года после продолжительной и энергичной массовой кампании в Советском Союзе было учреждено Межреспубликанское добровольное историко-просветительское общество «Мемориал». Кроме Оргкомитета этого общества путем опроса жителей разных городов прямо на улице был сформирован Общественный совет «Мемориала», в который по большинству голосов вошли 15 наиболее популярных тогда среди демократической общественности деятелей, включая А. И. Солженицына и А. Д. Сахарова. Сахаров принял это известие как большую для себя честь, а Солженицын отказался от участия в работе «Мемориала», прислав на этот счет вежливую, но категоричную телеграмму. «Мемориал», кстати, был первой организацией, от имени которой Сахаров был выдвинут кандидатом в Народные депутаты СССР.
6 ноября 1988 года Сахаров впервые в своей жизни выехал за границу – в США. Он встречался здесь с уходящим на пенсию президентом Рональдом Рейганом и с только что победившим новым президентом США Джорджем Бушем, а также с премьером Великобритании Маргарет Тэтчер. Весьма знаменательной и даже символичной была встреча Сахарова с создателем американской водородной бомбы Эдвардом Теллером. Эта встреча не была заранее подготовлена. Теллер праздновал 80-летие, и его друзья устроили в Вашингтоне в его честь большой прием. Сахарова не было среди 200 приглашенных – все в парадных туалетах. Он появился неожиданно для юбиляра и попросил о беседе. Двое ученых уединились на 15 минут. Они говорили главным образом о проблеме «Стратегической оборонной инициативы» (т. е. противоракетной обороне), но в своих воспоминаниях об этой беседе каждый изложил свою версию, которые очень разнятся. И было много фотографий, которые обошли мировую печать…
В декабре 1988 года из гостиницы в американском городе Ньютон Сахаров позвонил Солженицыну в его дом в штате Вермонт, чтобы поздравить его с 70-летием. Жена Солженицына, подняв трубку, сказала сначала, что писатель никогда не подходит к телефону, но все же позвала мужа, и он взял трубку. Разговор коснулся и судьбы созданного в Союзе общества «Мемориал», почетным председателем которого был избран Сахаров, в Совет которого отказался войти Солженицын.
Доводы Солженицына не показались Сахарову убедительными. Сахаров напомнил Солженицыну, что тот глубоко обидел в «Теленке» как самого академика, так и его жену. «Она совсем не такой человек, каким вы ее изобразили», – сказал Сахаров. «Хотел бы верить, что это не так», – ответил после некоторого молчания Солженицын[29].
Сахаров не счел эти слова достаточным извинением. Больше эти два человека друг с другом не общались, хотя Сахаров поддержал в 1989 г. два обращения советской общественности – о возвращении Солженицыну советского гражданства и о необходимости опубликовать в Советском Союзе «Архипелаг ГУЛАГ».
Две утопии
Еще в начале 1974 года американский журнал «Сатердей ревью» попросил А. Д. Сахарова изложить свой прогноз на положение в мире, – каким оно может стать через 50 лет, то есть в 2024 году. Свой очерк на эту тему «Мир через полвека» Сахаров написал в мае 1974 года, и тогда же он был опубликован в переводе на английский. В 1976 году этот же очерк был включен в сборник произведений Сахарова «О стране и мире», который Валерий Чалидзе издал в Нью-Йорке. В 1989–1990 годах очерк Сахарова несколько раз публиковался и в СССР[30].
Со времени написания очерка «Мир через полвека» прошло уже почти 30 лет, более половины срока. Весьма интересно поэтому снова прочесть этот текст и сравнить его с реальным положением в мире на сегодняшний день.
Одно из предсказаний академика Сахарова – создание не только всемирной телефонной и видеотелефонной, но также всемирной информационной связи – осуществляется даже быстрее, чем он думал, благодаря персональным компьютерам и Интернету. Сахаров предполагал, что для создания всемирной информационной системы 50 лет недостаточно, но она начала создаваться уже в 80-е годы.
Но другие предсказания Сахарова – разделение всей Земли на «Рабочую территорию» в 30 миллионов квадратных километров и «Заповедную территорию» в 80 миллионов квадратных километров, создание сверхгородов с многоэтажными домами-горами, с искусственным климатом и искусственным комфортом, с гигантскими автоматическими и полуавтоматическими заводами, с благополучными и чистыми пригородами со сверхинтенсивным сельским хозяйством, с «летающими городами» на искусственных спутниках, а также с подземными городами, предназначенными для сна, развлечений, для обслуживания подземного транспорта и добычи полезных ископаемых и т. п. – все это, кажется, никто даже не готовится реализовать. Не происходит пока и превращения ООН и ЮНЕСКО в какое-то мировое правительство, озабоченное лишь общечеловеческими целями, о создании которого мечтал Сахаров.
Прочитав эту статью, Солженицын отозвался о ней, как об «опасной утопии». «Кому нужна, – писал Солженицын, – эта призрачная сверх-страна без ощутимого прошлого, во всяком случае без нашего прошлого». Но в том же 1974 году в «Письме вождям Советского Союза» Солженицын изложил свое видение будущего – если не всего мира, то России. Он предлагал отказаться от военного и космического бюджета страны, а на сэкономленные деньги «растопить» и «растеплить» российский Северо-Восток. Сюда, в северные и восточные районы России, писатель предлагал перенести «центр государственного внимания, национальной деятельности, центр расселения и поисков молодых – с юга нашей страны и из Европы».
«Построение более чем половины государства на новом свежем месте, – заявлял Солженицын, – позволяет нам не повторять губительных ошибок XX века – с промышленностью, с дорогами, с городами»[31]. Города были особенно ненавистны писателю. В стране нужно строить лишь небольшие предприятия, но «с дробной и высокой технологией». И даже сельское хозяйство можно создавать на Севере («с большими затратами, конечно», – добавлял писатель). Любой экономист мог бы доказать крайне ограниченные возможности советского и российского Северо-Востока как центра расселения там российской молодежи, да еще в небольших поселениях. Эффективно работать здесь могут лишь очень крупные предприятия, подобные «Норильскому никелю». Да и как можно жить без дорог и городов? Солженицын не ссылается в своих предложениях ни на какой опыт, и тут уже Сахаров мог бы оценить его проекты как утопию и как «опасное мифотворчество».
Еще через 15 лет, осенью 1989 года, уже в качестве Народного депутата и одного из лидеров оппозиционной Межрегиональной депутатской группы, А. Д. Сахаров разработал (в форме Конституции!) свой проект переустройства Советского Союза в Союз Советских Республик Европы и Азии. Он передал этот проект М. С. Горбачеву, который возглавил созданную Съездом народных депутатов СССР Конституционную комиссию. Это было 27 ноября, то есть всего за 17 дней до неожиданной и скоропостижной смерти Сахарова.
Мы узнали об этом документе как о «Конституции Сахарова» только в начале 1990 года, когда он был опубликован в московском журнале «Горизонт». Он вошел и в большой посмертный сборник общественно-политических выступлений и работ А. Д. Сахарова, который вышел в свет большим тиражом весной 1990 года[32].
Это был утопический проект, основанный на идеях конвергенции, интернационализма, демократизма, гуманизма, идеализма и популярной среди физиков идеи Мирового правительства, в защиту которой выступал еще Альберт Эйнштейн. Сахаров пояснял, что он выступает за объединение всех людей на Земле, независимо от их расы, национальности и религии, от их пола, возраста и социального происхождения, что он обращается не к нациям, а к людям.
«Глобальные цели выживания человечества, – говорилось в 4-й статье Конституции ССРЕА, – имеют приоритет перед любыми региональными, государственными, национальными, классовыми, партийными, групповыми и личными целями. Политическим выражением конвергенции в долгосрочной перспективе должно быть создание Мирового правительства». Гражданам нового Союза должны быть обеспечены все права и свободы, никакая дискриминация на территории Союза не допускается. Много места в «Конституции Сахарова» уделялось порядку вхождения и выхода Республик из Союза, формированию ее высших органов власти, проблемам использования ядерного оружия. Российская Федерация также должна войти в состав нового Союза под названием «Республика Россия», но некоторые из районов «бывшей РСФСР» могут образовать самостоятельные республики в составе Союза. Ни Президент, ни Правительство ССРЕА не могут совмещать свою власть с руководством какой-либо партии.
В новом Союзе допускаются все виды собственности, но земля, ее недра и водные ресурсы не могут быть предметом купли и продажи и должны оставаться в собственности республик. Однако земельные участки могут передаваться во владение частным лицам на неограниченный срок с выплатой земельного налога в бюджет республики. Этот проект нигде не обсуждался.
Всего через несколько месяцев после «Конституции Сахарова» в советской печати был опубликован и проект конституционной реформы, который был разработан А. И. Солженицыным. Это был также утопический проект, но основанный на принципах русского национализма, патриотизма, умеренного авторитаризма и традиционного российского православия.
Солженицын предлагал как можно быстрее распустить Советский Союз и создать новое государство – Российской Союз, в составе одних лишь восточно-славянских народов – русских, украинцев и белорусов, включая и русское население Казахстана. Народы неславянские могут войти в Российской Союз лишь «по необходимости» и без государственной автономии.
Солженицын решительно возражал против формирования властей нового государства путем всеобщего, равного и прямого голосования. «Избирательные кампании, – писал он, – при большой численности голосующих бывают столь суетливы, визгливы, да при частом пристрастии массовых средств информации, что даже отвращают от себя значительную часть населения. Телевидение выявляет внешность кандидата, но не государственные способности. Во всякой такой кампании происходит вульгаризация государственной мысли. Для благоуспешной власти нужны талант и творчество – легко ли избрать их всеобщим голосованием на широких пространствах?»
Ничему не может помочь и партийная система, так как соперничество партий искажает народную волю. «Никакое коренное решение государственных судеб не лежит на партийных путях и не может быть отдано партиям». Партии могут существовать и выражать свое мнение через печать и на собраниях, но «власть – это заповеданное служение и не может быть предметом конкуренции партий». Поэтому выборы в высшие органы власти в Российском Союзе должны быть трех– или четырехстепенные – от уездных и земских к областным земским собраниям – и далее к Всеземскому Собранию, которое должно заменить существовавший (в 1990 году) Верховный Совет.
Президент нового Союза должен избираться все же на всеобщих выборах, но только после тщательного рассмотрения и обсуждения кандидатов на Всеземском Собрании. Таким образом можно было бы избежать изнурительной избирательной кампании. На будущее же в стране должна быть создана над всеми властями и некая «верховная моральная инстанция» – из «авторитетных людей, проявивших высокую нравственность, мудрость и обильный жизненный опыт». Впрочем, Солженицын признает, что ему пока не виден «несомненный метод отбора таких людей». «Давайте искать», – заключает свой проект писатель[33].
Этот проект, однако, также нигде не обсуждался. Судьба Советского Союза и Российской Федерации складывалась в последние 13 лет не по Сахарову и не по Солженицыну…
Две философии
Сахаров и Солженицын выдвигали и защищали не только очень различные политические, национальные и нравственные идеи, но и разную философию мироздания.
Завершая работу над текстом своей Нобелевской лекции «Мир, прогресс, права человека», А. Д. Сахаров написал: «Я защищаю космологическую гипотезу, согласно которой развитие Вселенной повторяется в основных чертах бесконечное число раз. При этом другие цивилизации, в том числе более «удачные», должны существовать бесконечное число раз на «предыдущих» и «последующих» к нашему миру листах книги Вселенной. Но все это не должно умалить нашего священного стремления именно в этом мире, где мы, как вспышка во мраке, возникли на одно мгновение из черного небытия бессознательного существования материи, осуществить требования Разума и создать жизнь, достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели». Эти слова высечены теперь на постаменте бюста А. Д. Сахарова, установленного в Московском международном университете.