Вожак
Хоть сейчас на парад. В столицу, в метрополию!
Глаза – две льдинки. Левая блестела ярче правой, дробясь еле заметными фасетками. На таком взгляде оскальзываешься, будто на «зеркальце», отполированном сотней ног. Падаешь, проламываешь лёд, до крови режешься об острые края, прежде чем ухнуть в стылую воду – и понимаешь, что офицер прибыл не для парадов.
– Марк…
Юлий Тумидус шагнул к сыну. Хотел обнять; не решился, замер в неловкой позе.
– Здравствуй, папа, – Марк пришел к отцу на помощь.
Юлий вцепился в протянутую руку, как упавший с обрыва – в спасительную веревку. Ладонь у Марка была твердая, жесткая. Похоже, он сдерживал силу, боясь причинить отцу боль. Чужой, взрослый; всё видит, всё контролирует…
Свободной рукой Юлий хлопнул сына по плечу:
– Ну наконец-то! Ты был прав…
– В чём?
– Ты прилетел ко мне раньше, чем я к тебе.
Улыбайся, велел Юлий себе. Улыбайся, болван. Сумеем ли мы с Валерией растопить этот лёд? Надеюсь, что да. Надеюсь, у нас для этого будет время.
– Дела, – согласился Марк. – Я в курсе, как тебя загрузили. Зато теперь хоть каждый день…
– Скажи это моему начальству. Будь их воля, я бы…
– Извини, папа.
Марк сделал шаг в сторону. Щёлкнув каблуками, вытянулся во фрунт:
– Здравия желаю, господин военный трибун!
– Вольно, обер-центурион.
Рукопожатие дяди и племянника вышло крепче, чем у отца и сына. Военный трибун отстранился, изучая молодого офицера.
– Похож, – кивнул он.
В голосе Гая Тумидуса звучала странная печаль.
* * *– Навигация – хорошо.
Расчеты по семи точкам, вспомнил Марк. Шесть, пять, три. Серебро игл в зрачках. Слизь улитки в раковине черепа. Коррекция курса. Искушение, морок; звезды. Какое там хорошо! С натяжкой, удовлетворительно. Если бы не Кий с Тарара, мир их праху…
Мир.
Прах.
Огненное погребение на орбите Острова Цапель.
– Пилотирование – отлично.
Вой, вспомнил Марк. Рёв. Хрип двигуна. Болтанка. Слой облаков. Я тормозил маневровыми. Они, по крайней мере, слушались. Глиссада превратилась в ломаную линию. Треск сучьев. Визг металлопласта. Полная мощность на движки. Режим обратной тяги. Взлетать было легче. Мы летели домой, это всегда легче.
Отлично.
Мы выжили, значит, отлично.
– Физическая подготовка – хорошо.
Чикчан, содрогнулся Марк. Он атаковал стремительным, змеиным броском. Кими отогнал меня к колонне, не оставив пространства для манёвра. Киб бил размашисто, мощно; крылья и клюв – одно целое. Иик несся, как ветер. Минус глаз. Минус селезенка. Плюс знание языка и мигрень.
– Вы меня слышите?
– Так точно!
– Мне показалось…
– Я вас слушаю, господин дисциплинар-легат!
Начальник училища отошел к окну. Заложив руки за спину, Гракх с минуту молчал. Ему было неуютно в санаторском коттедже. Ему было дважды неуютно наедине с Марком Тумидусом. Гракх настаивал на личной встрече, писал рапорт за рапортом. Сейчас он понимал: зря. Между курсантом, которого он знал, и офицером, с которым он встретился, лежала пропасть.
Дисциплинар-легат не в первый раз стоял у края этой пропасти. Когда-то она отделила его самого от курсанта, каким Гракх был тысячу лет назад.
– Огневая подготовка – хорошо.
– Я промахнулся, – возразил Марк.
– Что?
– Я стрелял из положения лёжа. Чужой пистолет… Это меня не извиняет. Я промахнулся. Тизитль ушёл. Я ранил его в бедро, но он всё равно ушёл.
– Расстояние?
– Шестьдесят метров. Может, больше.
Поразмыслив, Гракх решил не заострять внимания на бегстве какого-то Тизитля. Зачёт сдавался не в тире, стрелок одной ногой был в реанимации… Балл выставлялся комиссией сообразно прежним достижениям курсанта Тумидуса. Учитывай комиссия экстремальную стрельбу в положении лёжа – оценку бы, скорее всего, повысили.
– Психология поведения ботвы – отлично.
– Благодарю.
Гракха покоробила ирония ответа. Он не видел причин иронизировать.
– Координация действий в корсете – отлично.
– Пятнадцать против пятерых.
– Что?
– Тройной перевес. Доспехи. Мы сбросили их с пирамиды.
Скорей бы это кончилось, подумал дисциплинар-легат. Ничего не произойдёт, если я не озвучу остальные оценки. Ничего не сталось бы, если бы я вообще сюда не приехал. Старею, делаюсь сентиментальным. Пора в отставку.
– Поздравляю, – хмуро подвел он итог. – Ваш диплом об окончании училища будет отослан к месту прохождения вашей службы. Запрос от командования лежит в канцелярии. Если хотите, копию мы вышлем по указанному вами адресу.
– Деду, – кивнул Марк. – Вышлите копию моему деду, Луцию Тумидусу, на Октуберан. Адрес дать?
– У меня есть.
У меня нет, подумал Гракх. Но это неважно. Копией займется та контора, откуда я получил приказ: экстренно оформить диплом. У них отыщется любой адрес в Ойкумене. А я хочу побыстрее закончить наш разговор.
И всё-таки он не удержался.
– Катилина, – сказал Гракх. – У него проблемы. Вы в курсе?
– Что?!
Марк сорвался с места. Вихрем он подлетел к окну, толкнув дисциплинар-легата. Уставился вниз, на крыльцо, где дремал молоденький ягуар: сытый, ленивый. Руки дрожат, отметил Гракх. У парня дрожат руки. А вот уже не дрожат.
– Всё в порядке, – улыбнулся Марк. – Никаких проблем.
– Катилина, ваш сокурсник. Вы дрались на дуэли. Ресурс его клейма не восстановился полностью. Катилина нуждается в регулярных инъекциях сервостиламина. Иначе поводки истончаются…
– Да? – равнодушно спросил Марк. – Сочувствую.
* * *Сочувствую, подумал Гай Тумидус.
Военный трибун знал этот взгляд. Он видел его в зеркале по утрам – с тех пор, как звено штурмовиков под командованием обер-центуриона Тумидуса сожгло пять вехденских «каребов» в созвездии Дикого Жеребца. Первая настоящая битва. День, когда он не дал ударить во фланг помпилианской флотилии. Звено порвали в клочья, Гай выжил чудом. После боя капсулу с обожжённым, потерявшим сознание командиром звена подобрала спасательная бирема медицинской службы.
– Как здоровье?
– К строевой службе годен!
В зале космопорта Бен-Цанах перед военным трибуном стоял он сам, обер-центурион Тумидус тридцатилетней давности. Какое чувство испытываешь при встрече с молодостью? Гордость? Сожаление? Желание предостеречь? Слова разбегаются: как ни назови, все мимо «яблочка»…
– Разрешите обратиться?
– Разрешаю.
«Только не вздумай поздравлять меня с возвращением расового статуса! С новым званием, и прочая, прочая, прочая! На гауптвахте сгною!» Военный трибун не был телепатом. Но Гай очень надеялся, что эта мысль достаточно ясно отразилась на его лице.
– Спасибо. И вы, и отец… Вы сделали всё, чтобы нас вытащить.
– Почему ты говоришь это мне?
– А кому надо?
– Почему не отцу?!
– Вытаскивали меня, – Марк смутился. Повернулся так, чтобы видеть обоих мужчин. – А вытащили всех. Спасибо.
В битве у Дикого Жеребца среди погибших был Ицилий Отон Руга, однокашник Гая по училищу. Друг; ведо́мый. Ведомые потом у Гая были, а друзья – нет.
– Похож, – повторил Гай.
И добавил чуть слышно, для одного Марка:
– Не вздумай повторить мою судьбу, балбес!
– Так точно! – козырнул наглец. – Разрешите быть свободным?
Марк едва заметно мотнул головой, скосив глаза в сторону бюро справок. Трибун даже не стал туда смотреть. Он и так знал, кто там стоит. Н’доли Шанвури, дочь Папы Лусэро, терпеливо ждала, пока родственники получат своё.
– Свободен.
* * *– Унтер-центурион Тумидус!
– Я!
– Выйти из строя!
– Есть!
Чеканный шаг. Плац насквозь продут ветром.
– Унтер-центурион Тумидус! Вам присваивается внеочередное звание обер-центуриона! Благодарю за службу!
– Служу Отечеству!
Плещется орёл на знамени. Машет крыльями.
– За личную храбрость в бою обер-центурион Тумидус награждается орденом «Глаз Бури» II степени. От имени командования…
– Служу Отечеству!
– Встать в строй!
– Есть!
Ничего этого не было. Плац, знамя, орёл – ничего. Орден с наградными документами Марк нашел в коттедже – утром, после прогулки у моря. Бархатная коробочка лежала на перилах. Рядом – удостоверение в обложке из натуральной кожи. Копия указа о присвоении внеочередного воинского звания, придавленная галькой. Кто принес орден, Марк не знал. Кто-то, кому был хорошо известен распорядок дня новоиспеченного обер-центуриона.
Знали, что мимо не пройдёт.
Двоилось в глазах. Фасеточный имплантант приживался трудно. На днях Марка ждала вторая операция на зрительном нерве. С селезенкой было проще. Правда, неистово чесался бок. Хотелось взломать ребра, залезть внутрь и скрести там. Врачи уверяли, что чесотка угомонится к концу месяца. Куда больше врачей смущали мигрени. Марк даже заподозрил, что из-за мигреней его могут признать негодным к строевой. Он перестал говорить эскулапам о головной боли. Когда интересовались, отвечал, что всё в порядке. Поверили врачи или нет, а мигрень поверила – сделалась мягче, терпимей. На свежем воздухе, в особенности по жаре, она отпускала, едва начавшись. Даже под крышей, в ветреный или дождливый день, стоило Марку представить себя на солнцепёке, где-нибудь высоко в горах – и мигрень растворялась, как сахар в воде.
По утрам, умываясь, он долго смотрел на себя в зеркало. В фас, в профиль… Боялся, что меняется форма черепа. Врачей не спрашивал, чтобы не привлекать лишнего внимания. Раз помалкивают, не лезут с измерениями, значит, норма.
Однажды не выдержал – спросил. Между делом, как бы из праздного интереса.
– В вашем возрасте? – уточнил врач. Он торопился, но без возражений задержался на пару минут. – Вас интересует лицевой череп или мозговой?
– Мозговой, – наобум брякнул Марк.
– В целом, пустяки. Увеличивается основание в поперечном и переднезадном направлениях. Оформляются воздухоносные пазухи… Что-то с глазом? Беспокоит?
– Не очень.
– Ну и славно. Насчет черепа поройтесь в вирте, там есть…
* * *К Н’доли шёл чужак. Офицер с душой, затянутой в мундир. Либурнарий, охотник за рабами, снабженец своей треклятой родины. Фокусник, превращающий свободу в электричество. Олицетворение всего того, за что дочь Папы Лусэро ненавидела Великую Помпилию.
К Н’доли шёл человек, с которым она лежала в одной постели. Давно, в прошлой жизни. Из-за неё молоденького курсанта исключили из училища. Его она отправилась спасать, без колебаний ринувшись за край Ойкумены, в пурпурно-золотые пески Крови.
«Завидую, – так думала Н’доли когда-то, – крошке, которая разбудит его сердце.» Теперь, в зале Бен-Цанаха, она думала иначе. Не завидовала; нет, не завидовала ни капельки.
Еще вчера она была старше Марка. Это осталось в клетке слова «вчера». Обер-центурион Тумидус был гораздо старше Н’доли Шанвури. Проклятье! – он ей в прадеды годился. Старше на войну; на сгоревшую галеру, на погибших сослуживцев. Старше на плен; на жизнь и на смерть.
…из-за этого сукина сына едва не погиб Папа…
Будь справедливой, велела себе Н’доли. Марк тут ни при чём. Думаешь, Папа вышел в Кровь из-за него? Ерунда! Папа вышел бы в Кровь в любом случае. Папа – антис, упрямый болван, вот и все причины. Полудохлый, он валяется на Китте в малом теле, давится овсяной кашей, запивает жиденьким чаем и улыбается во сне. Папе снится, как он раз за разом выходит в Кровь – драться и умирать. Смертельный номер: на манеже – глотатель ядерных боеголовок. Отличный сон; временами кажется, что Папе не хочется просыпаться.
– Здравствуй.
Сейчас, поняла Н’доли, Марк поблагодарит меня за участие в спасательной экспедиции. Потом развернется и уйдет: прямая спина, армейская выправка. Будь рядом телепат, он бы прочел мысли Марка и сказал мне: «Ты права, дурочка.»
– Привет. Я тебе признательна.
Все-таки ей удалось его удивить. Сбить с толку.
– За что?! Я ничего…
– Без тебя я никогда бы не вышла в большое тело.
Цинично, прямо. Не ожидал?
– Рад, что у тебя получилось.
Взгляд Марка изменился. В льдистом прищуре мелькнула тень лукавства. Нет, померещилось. Никакой тени. Просто у него глаза разные.
– Хочу тебя кое с кем познакомить.
Марк обернулся к «дипломатическому» выходу. Там ждали трое сопровождающих: помпилианцы из службы безопасности и пожилой, седой как лунь уроженец Ларгитаса. Учёный, за парсек видно. Граф или маркиз жутких тамошних наук с зубодробительными названиями. Что делает ларгитасец в этой компании?
Марк махнул рукой:
– Катилина!
* * *Пляж в этом месте был галечный. Приходилось выбирать, куда ставишь ногу: иначе поскользнешься, грохнешься вверх тормашками. Спуск от коттеджа в бухту славился высотой и крутым нравом. Марк мерял его трижды на день: сперва шагом, подолгу отдыхая на куцых, заросших травой площадках, приноравливаясь к ёканью под ребрами, затем – быстрее, и наконец – бегом. Лечащий врач хмурил брови, но помалкивал.
Сейчас Марк, выбравшись из воды, стоял у топчана. Рядом, в охотничьей стойке, замер Катилина. К ним по пляжу шел человек, которому здесь было не место, и это не нравилось ни Марку, ни ягуару.
– Что вы делаете на Тренге? – спросил Марк, едва гость приблизился.
– И вам доброго утра, – рассмеялся Белый Страус.
Якоб Ван дер Меер, маркиз этнодицеи, был одет по-походному. Дорожный костюм со множеством карманов, ботинки с высокими шнурованными голенищами. Голову маркиза защищал полотняный шлем с назатыльником. Казалось, Белый Страус минутой раньше вынырнул из джунглей.
– Как вы сюда проникли?
– С боем. Перестрелка, поножовщина, рукопашная. Гора трупов у ворот, – ларгитасец наслаждался ситуацией. – Велите, чтобы прибрали, а то протухнут. Жарища…
Марк шагнул вперед:
– Я вынужден вас задержать.
– Очень на это рассчитываю, – маркиз поклонился, сняв шлем. – Задержите меня на месяц, лучше – на два. Нам есть о чем поговорить. Вернее, вам есть о чем поговорить, а мне есть что послушать.
Он кивнул на ягуара:
– Тотем? Покровитель? Йе-кыла?
– Тиран, – вздохнул Марк. – Диктатор. Кто такой йе-кыла?
– Перевоплощение шамана в зверя.
– Вы верите в эту чушь?
Вместо ответа Белый Страус протянул руку и почесал Катилину за ухом. Ягуар мурлыкнул басом. Марк с изумлением взирал на идиллию, подозревая, что он здесь – третий лишний.
– Я доверчив, – кончиками пальцев Ван дер Меер щекотал рокочущего хищника под челюстью. – Я и вам поверю. Вы, главное, рассказывайте. Когда детенышам исполняется шесть месяцев, самка ягуара впервые выводит потомство на охоту. Вашему есть полгода?
– Не знаю, – честно ответил Марк. – Наверное, есть.
– Ему надо охотиться.
– Не надо. Он всю дичь распугает. Катилина – паникёр.
– Трус?
– Инфразвуковый биоизлучатель. Сеет панику вокруг себя. Захочет – будете бежать дальше, чем видите. Сталкивались с таким убоищем?
– Не доводилось. Расскажете?
– Государственная тайна.
– Да ладно вам! Вы ведь сразу поняли: я на Тренге с разрешения начальства. Будь я одержим идеей расового превосходства, я бы сказал: с разрешения моего и по нижайшей просьбе вашего начальства. Сорвать меня из экспедиции – это надо очень попросить… Вас выжали, как тряпку, офицер Тумидус. И не спорьте со мной! Вас опросили, допросили и расспросили. Человек? Личность?! Нет, вы теперь ходячий интерес – козырный, международный. Я вас намочу и выкручу по-новой. Помните, на Ломбеджи вы спрашивали у меня, что такое этнодицея? И я ответил: это наука о правах народов. Что вам показалось удивительней всего на Астлантиде?
– Конфликт устремлений, – не задумываясь, ответил Марк.
– Я читал отчёты тех, с кем вы беседовали на эту тему. Повторите для меня, вкратце. Астлане должны сопротивляться пленению? Бежать, драться?
– Кастовые астлане – нет. Дикари – да.
– Почему?
– Плен должен быть честным. Иначе у дикарей не стимулируется теменная чакра. Соответственно, не наступает эйфория, мощное желание «уйти в солнце». Падает энергетичность…
– У всех астлан яйцевидные черепа?
– Только у кастовых. В смысле, цивилизованных.
– Что происходит, если кастового астланина хочет пленить кастовый астланин, гражданин вражеского государства? Десант с корабля инопланетян?
– Не знаю.
– Кастовый обязан бежать, драться до последнего? В этом случае система работает, как с дикарем? Яйцом череп или нет, а вопрос, как я понимаю, упирается в статус «пленник-свободный»?
– Вы что, анализируете этот бред?
Белый Страус присел на топчан:
– Вы даже представить не можете, какой бред я способен подвергнуть анализу. Троюродный брат вашего конфликта: Мондонг, племена овакуруа. Речь даже не об энергопространственном феномене, имеющем место в обоих случаях. Целый народ, одержимый идеей-фикс: не позволить чужакам вторгнуться в мозги аборигенов; не уважающий предков, допустивших такое вторжение… Когда же запрет нарушается во второй раз, у всего населения летит крыша. Вы видели фильм «Мондонг»? Ричард Монтелье снял прекрасную картину. Не без художественного вымысла, и всё же…
– Не видел, – Марк взял полотенце. – Чем у них дело кончилось?
Он видел другое: причину, по которой начальство, рискуя потерять лицо, пригласило на Тренг язвительного маркиза-ларгитасца. Имперские эксперты, кому Марк, едва восстановив силы, месяц напролет ездил по ушам, блестяще накапливали информацию. Складировали, вешали ярлычки. Но выводы – новые башенки из старых кирпичиков – у них получались не в пример хуже. Во всяком случае, никто из экспертов не усмотрел аналогий, какие провел Ван дер Меер. Для этого маркизу понадобилась минута разговора и пара ключевых слов: конфликт устремлений.
– Где?
– На Мондонге.
– Резнёй, молодой человек. Чем обычно заканчиваются фильмы? Большой резнёй…
* * *О Марке Кае Тумидусе госпоже Зеро было известно больше, чем новоиспечённый обер-центурион знал о себе сам. Тем не менее, информация, полученная из третьих рук – это одно, а личный контакт – совсем иное. Контакт уже начался, хотя Марк и старуха не обменялись и парой слов. Имперская безопасность наблюдала за молодым офицером, ни во что не вмешиваясь.
Мимические реакции. Манера держаться. Походка. Пластика движений. Интонации. Смысл произнесенных слов имел значение в последнюю очередь. Отец. Дядя. Молодая вудуни. Реакции разные, в пределах ожидаемых. Всё укладывалось в составленный специалистами психопрофиль. Госпожа Зеро терпеть не могла сюрпризов. Возможно, потому, что по роду службы сталкивалась с ними чаще, чем хотелось бы. Если б еще хоть один из сотни сюрпризов оказывался приятным!
Ну да, как же…
Психопрофиль Марка являл собой серьезную аномалию: он больше подходил мужчине в возрасте тридцати пяти лет, плюс ряд оригинальных нюансов. Нуждаясь в Тумидусе-младшем, старуха желала знать, чего следует ожидать от особого консультанта по Астлантиде. Знать «до восьмого знака после запятой», как выражаются господа яйцеголовые, и речь идет не об астланах с их вытянутыми черепами.
В вопросах имперской безопасности любая мелочь – крупней слона.
Прогноз психоаналитиков был благоприятным: Марк станет сотрудничать и по долгу службы, и по личным мотивам. Оптимальное сочетание. Соответствуй психопрофиль биологическому возрасту обер-центуриона, стоило бы опасаться вспышек энтузиазма – непредсказуемых, зачастую вредящих делу. Но аналитики хором заверяли: психологически Марку под сорок, и пору юношеского задора он перерос.
Когда на сцене объявился новый персонаж – ягуар Катилина – госпожа Зеро удвоила внимание. Психофизиологическая связь парня с ягуаром подтверждалась трёхмесячными наблюдениями. Катилина для Марка значил больше, чем просто ручной зверь. Рычаг влияния? Если понадобится, давления? Старуха еле заметно усмехнулась, видя, как хищник убирает голову из-под руки вудуни. Чуть не цапнул, стервец. Вудуны умеют ладить с животными, да видать, нашла коса на камень.
Ключик. Зверь – ключик к парню. Интересно, передастся ли Марку часть неприязни Катилины к темнокожей красотке? Надо взять на контроль. Военнослужащий обязан выполнять приказы, но приказы можно выполнять по-разному. Ниточка эмоционального контакта не повредит. Такие «ниточки» крепче нанопластовых тросов.
Ну что, со всеми поздоровался?
На родственные посиделки в ближайшем кафе старуха отвела Тумидусам полтора часа. Выше крыши для встречи после долгой разлуки. Пусть знают: начальство уважает семейные чувства. Здесь, на Тишри, господа Тумидусы, вы ещё успеете друг другу надоесть…
Она засекла время.
* * *– Достаточно. Отдыхайте.
Лингвистка, сухонькая женщина в звании манипулярия, вышла из комнаты. Глядя ей вслед, Марк вспоминал болото, увязший бот – и ультиматум, который он выдвигал Змею в присутствии Тизитля. Когда языковеды Помпилии узнали, что обер-центурион Тумидус владеет астланским, как родным, их охватила эйфория, едва ли не более сильная, чем эйфория тузиков, «уходящих в солнце». Тем ужасней было разочарование: очень скоро выяснилось, что по своей воле Марк не в состоянии произнести по-астлански ни слова. Если к нему обращались на языке Острова Цапель, он отвечал соответственно, но если вопрос ставился на помпилианском или на унилингве…
Надежды рухнули. Мучаясь от разочарования, Марковы собеседники предполагали, что их жертва врет, прикидываясь, будто не различает языков, подозревали заговор, злой умысел, шизофрению. Они бы разорвали Марка в клочья, сумей каждый клочок обратиться в глагол, местоимение или имя существительное. Понадобилось время и приказ свыше, чтобы эта братия угомонилась.
Теперь практиковалась иная метода. Раз в день к Марку являлась дама-полиглот, изучавшая астланский по аудиозаписям, накопленным в компьютере бота и подвергнутым программному анализу. Она говорила с Марком только по-астлански, провоцируя ответную реакцию. Спрашивала одно и то же по триста раз, прыгала с темы на тему. С каждым новым уроком лингвистка разговаривала всё чище, усложняя предложения, увеличивая словарный запас. Марк восхищался талантом гостьи и мучился собственной неполноценностью, мешавшей ускорить процесс.
– Марк?
– Да?
– Тебе надо прилечь. Днем ты должен спать минимум час.
В дверях стояла мама. Она прилетела вчера, на рассвете, и с порога развернула бурную деятельность. Перед маминым напором спасоперация, осуществленная силами эскадры «Гладиус», выглядела жалкой клоунадой. Лингвистке крепко досталось на крыльце: та затянула урок на целых две минуты.
– Я была на вашей кухне, – сурово сказала Валерия. – Говорила с шеф-поваром. Он разрешил мне готовить для тебя.
Марк представил повара, распятого на разделочной доске. Ножи в нервных узлах, зубочистки, загнанные под ногти. Кухонный комбайн, урча, дожёвывает причинное место.
Картина отдавала жутковатым натурализмом.
– Меня нормально кормят, – он боролся с желанием встать по стойке «смирно». – Вкусно и полезно. Ты зря беспокоишься.
– Ты будешь есть домашнее, – отрезала Валерия. – Это не обсуждается.
В голосе мамы звенел металл.
* * *– Здравия желаю!
– Добрый день, – кивнула старуха.
Посиделки отменялись. Их, ни минуты не колеблясь, отменил этот парень, чей психопрофиль госпожа Зеро выучила, как таблицу умножения. Вместо того, чтобы идти с отцом и дядей в ближайшее кафе, он быстрым шагом приблизился к имперской безопасности и вскинул ладонь к козырьку. Светлые глаза внимательно изучали лицо старухи: так подтверждают самому себе, что видишь человека, знакомого по рассказам других людей. Ему показывали мою голограмму, уверилась госпожа Зеро. Он запомнил.
– Прибыл в ваше распоряжение!
– Хотите отдохнуть с дороги?
– Никак нет!
– Хорошо. Моя машина ждет снаружи.
– Разрешите вопрос?
– Спрашивайте.
– Куда мы летим?
– Куда? – старуха улыбнулась. – Разумеется, к астланам.
Отличная реакция, отметила она. Решил, что я тащу его в космос, но проглотил изумление. Готов подчиняться, значит, готов приказывать.
– К астланам, – повторила госпожа Зеро. И уточнила: – К пленникам. Вы в курсе, что десант, спасая вас, прихватил в суматохе теплую компанию туземцев?
– Никак нет!
Старуха прекрасно знала, что о пленных Марку ничего не известно. Это она личным распоряжением запретила говорить ему об астланах, захваченных десантом. Сейчас госпожу Зеро интересовало другое: как Марк воспримет известие о пленниках. Имперская безопасность держала паузу – мощную, театральную – приглашая Марка заговорить первым. Старуха хотела слышать, что скажет обер-центурион Тумидус.
– У нас проблемы? – вполголоса спросил Марк.
– У них проблемы, – уточнила госпожа Зеро. Голос старухи потеплел: вопрос ей понравился. – И, замечу, дело не терпит отлагательств. Это вы, мой герой, дома. А астлане, мягко говоря, в гостях…
Я дома, подумал Марк. Тренг, Тишри; да хоть Ломбеджи! Какая разница? Я дома, в Ойкумене. Я видел маму; вот – отец, дядя… «Дом? – насмешливо спросил кто-то из недр пирамиды. – Уверен?» Астлантида отпускала с неохотой. Безумный Остров Цапель маячил на горизонте: в тени его Марк отвечал на вопросы, ел, пил, купался в море. Ночью, когда тело и мозг требовали отдыха, над ним распахивалась чернота чужого космоса. Во тьме полыхало бьющееся сердце. Из протуберанцев живой звезды рождались пятеро: чикчан, кими, киб, иик, кан.