Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Численность, состав и структура «лишенцев»

Данные о численности «лишенцев» публиковались в официальных сборниках с материалами перевыборных кампаний. Однако это не означало, что статистика была достоверной. В начале 1920-х гг.

«лишенцам» не уделяли пристального внимания по причине незаинтересованности в этом властей, и сведения собирались выборочно, для иллюстрации общих тенденций. Данные о трех избирательных кампаниях (1925, 1926/27 и 1928/29 г.) считаются наиболее полными и относительно достоверными, в сборниках о выборах в советы приводились и сведения по «лишенцам» отдельных категорий и регионов. В этот период властям было важно знать подлинную численность «лишенцев», но поскольку те скрывались, а избирательные комиссии вели списки крайне небрежно (в них не включались вновь лишенные и не исключались восстановленные в избирательных правах), в полной достоверности официальной информации приходится сомневаться. В 1930-е гг. власти сознательно начали фальсифицировать данные о подлинной численности «лишенцев».

В начале 1920-х гг. публичная избирательная статистика практически не уделяла «лишенцам» внимания. В сводках о выборах содержались какие угодно сведения (о депутатах, участии в выборах населения, съездах и т. п.), но только не об интересующей нас категории. Не было разработано единых статистических форм по учету категорий «лишенцев», и данные о численности в архивных и опубликованных материалах значительно разнятся. Согласно официальной статистике, доля «лишенцев» в сельской местности составила в 1922 г. 1,4 %, в 1923 г. – 1,3 % (около 7 % в городах). В 1924 г. в РСФСР не имело избирательных прав 843 217 чел. Среди них преобладали торговцы, предприниматели и лица, живущие на нетрудовой доход, – 76,9 % в городах и 37,6 % в сельской местности. За ними следовали лишенные прав по политическим мотивам – 11,7 и 30,1 % соответственно. Духовенство составляло 5,2 % в городах и 20,5 % в сельской местности. На категории лишенных по суду и душевнобольных 4,7 % приходилось в городах, в сельской местности – 9,4 %[177].

Впервые подробная статистика по «лишенцам» в целом и их отдельным категориям по всем регионам и стране появилась лишь в ходе кампании 1925/26 г. В эту кампанию в СССР насчитывалось 1 млн 40 тыс. «лишенцев» (1,63 % от числа избирателей). Самую многочисленную категорию по-прежнему составляли «торговцы и посредники» (43,3 %); доля «живущих на нетрудовые доходы» достигала 14 %, лишенных за применение наемного труда – 3,8 %, духовенства – более 15 %; лишенных по политическим мотивам – 9 %. Введенная в 1925 г. категория членов семей «лишенцев» пока была немногочисленной – 6,5 % от общей численности[178]. В сельской местности удельный вес «лишенцев» равнялся 1,18 %, тогда как в городах – 5,1 %[179]. По РСФСР показатели были чуть ниже общесоюзных: 1,0 % в деревне и 4,8 % в городах, или в целом 700 621 чел.; пропорции по категориям в целом совпадали с общесоюзными[180]. В Сибирском крае лишенными избирательных прав оказались 32 931 чел. (0,9 % от взрослого населения), при этом на селе лишили прав всего 0,52 %, а в городах – 3,5 %; эти показатели оказались существенно ниже, чем в РСФСР и СССР. Пропорции по категориям не отличались от общероссийских[181].

Итоги выборов 1926/27 г. и по стране, и по РСФСР продемонстрировали значительное увеличение численности «лишенцев». Если в городах РСФСР в 1925 г. было лишено избирательных прав 4,8 %, то в 1927 г. – 6,9 % (590 тыс. чел.), в сельской местности доля «лишенцев» возросла соответственно с 1,0 до 3,3 % (1 млн 390 тыс. чел.)[182]. Общая же численность «лишенцев» по стране достигла 3 млн чел., тогда как в предыдущую кампанию она составляла 1 млн 40 тыс. чел.[183] Динамика отчетливо прослеживается в численности всех, без исключения, категорий. Наиболее заметно увеличилась категория членов семей «лишенцев», в РСФСР в деревнях ее доля составляла 39,5 %, а в городе – 32,9 % от всех «лишенцев». В городах самой многочисленной продолжала оставаться категория «торговцев и посредников» – 43,6 %[184]. В Сибирском крае численность «лишенцев» выросла более значительно, чем в среднем по стране, – с 32 тыс. до 141 тыс. чел., или в 4 раза; среди взрослого населения доля этой группы достигала 3,48 %. Пропорции категорий в регионе и стране в целом совпадали, исключение составляла категория бывших белых офицеров и полицейских – в стране она равнялась 6,5 %, в Сибири – 9,5 %, при этом в городах достигала 17,5 %[185].

В 1928 г. общая численность «лишенцев» в стране увеличилась с 3 млн 38 тыс. до 3 млн 716 тыс., или на 22 %. В городах их доля возросла на 17 %, в сельской местности – на 24 %[186]. В РСФСР «лишенцев» стало почти на 500 тыс. чел. больше (по сравнению с 1927 г.), всего их насчитывалось 2 млн 433 тыс.[187] В Сибирском крае численность «лишенцев» возросла более значительно, чем в целом по стране, – со 141 тыс. до 218 тыс. чел., или на 54,5 %[188]. Самой многочисленной в стране оставалась категория членов семей «лишенцев»: в городах – 35 %, в деревне – 49,1 %, в сибирской деревне доля членов семей составляла 55,9 % и превышала общероссийские показатели. Остальные категории увеличились в абсолютном выражении, но соотношение между ними не изменилось[189]. Значительный рост численности «лишенцев» в кампанию 1928/29 г. происходил в условиях действия прежней инструкции и, следовательно, относительной стабильности круга категорий, подлежащих лишению избирательных прав. И хотя изменения в инструкции в сторону расширительного толкования пунктов все-таки произошли, увеличение численности «лишенцев» объясняется большей тщательностью в выявлении «лишенцев» местными властями.

Итоги выборов кампании 1930/31 г. выявили снижение численности «лишенцев». В 1931 г. в РСФСР официально значилось 1 млн 842 тыс. лиц, лишенных избирательных прав (меньше по сравнению с предыдущей кампанией более чем на 500 тыс.)[190]. По официальной статистике, численность «лишенцев» значительно сократилась как в городах, так и в сельской местности. Если в сельской местности доля «лишенцев» за 1929–1931 гг. снизилась с 3,9 до 3,5 %, то в городах – с 7,2 до 4,6 %[191]. Столь резкое уменьшение показателей официально объяснялось как «следствие проведенных работ на местах в 1930 г. комиссиями по пересмотру списков лишенных избирательных прав, исключивших значительное количество лиц, неправильно включенных в списки лишенцев местными органами»[192]. В сельской местности численность лишенных за применение наемного труда увеличилась в 2 раза (с 10,5 до 20,1 %); доля членов семей понизилась всего на 5 % (с 49,1 до 44,5 %); в городах на 10 % сократилась численность категории членов семей (с 35 % в 1929 г. до 25 % в 1931 г.) и на 6 % выросла доля осужденных. Все остальные категории изменились не столь существенно – в пределах 2–3 %[193]. Подчеркнем, что это данные официальной статистики. Однако насколько они достоверны? Допустим, что в городах во время проведения мероприятий, связанных с ликвидацией нарушений в сфере лишения избирательных прав, численность могла сократиться за счет неправильно лишенных (в ряде городов они составляли около трети), которые были восстановлены в правах, а также детей «лишенцев». Но трудно даже предположить, каковы могли быть источники уменьшения численности «лишенцев» во время проводившегося «раскулачивания» и высылок «кулаков» в сельской местности. По официальным данным, численность «лишенцев» в деревне в рассматриваемый период сократилась на 330 тыс. Это вызывает недоумение и сомнение в достоверности сведений. Хотелось бы обратить внимание на то, что ранее в статистических сборниках по итогам выборных кампаний в главе о «лишенцах» приводились сведения (в процентном и абсолютном выражениях) по республике в целом и отдельным категориям, а также таблицы по отдельным регионам, городам. В сборнике за 1930/31 г. опубликованы лишь сведения о «лишенцах» по всей республике, данные по отдельным регионам и городам отсутствуют. Кроме того, категории охарактеризованы относительными показателями. И это при том, что все остальные сведения, касающиеся депутатов, участия избирателей и т. д., в целом и по отдельным территориям приведены в абсолютном выражении. Все это наводит на мысль о фальсификации сведений о численности «лишенцев». Впрочем, подтверждение тому, что данные о численности «лишенцев» не очень «точные», можно найти и в статье секретаря Всероссийского Центризбиркома П. Зайцева, в которой подводились итоги избирательной кампании 1930/31 г. Понижение доли «лишенцев» автор объяснял тем, что «часть лишенцев (раскулаченные и высланные кулаки) не нашла отражения в статистике»[194].

По официальной статистике, к 1934 г. численность «лишенцев» значительно сократилась по сравнению с 1930 г. По СССР их доля в городах составила 2,1 %, в сельской местности – 2,6 %, по РСФСР – 1,9 и 2,6 % соответственно[195]. В статье председателя Всероссийского Центризбиркома, посвященной итогам выборов, приводились общие данные о «лишенцах» и официальная трактовка причин сокращения этой группы – «в связи с огромным ростом и укреплением социализма в стране из года в год резко снижается общее число эксплуататорских элементов, лишаемых советской конституцией избирательных прав»[196]. Говорилось также, что уменьшение численности произошло за счет восстановления в правах детей «лишенцев», «за счет бывших полицейских и других элементов в связи с их естественной убылью» и тех «лишенцев», которые воспользовались правом, данным им советским государством, – своим честным трудом обрели право стать полноценными гражданами (в качестве примера называли «тылоополченцев, работающих на крупных стройках»)[197].

Однако вызывает сомнение и сам факт снижения численности «лишенцев», и показатель – 2,5 % (доля «лишенцев» по стране). Почему-то итоговые документы выборов 1934/35 г. зафиксировали лишь относительные, а не абсолютные цифры с распределением по категориям. Информация о значительном сокращении численности «лишенцев» в первой половине 1930-х гг. представляется недостоверной, особенно если иметь в виду масштабы «раскулачивания» и репрессий – жертвы этих процессов автоматически должны были попасть в число «лишенцев». Исходя из данных о «лишенцах» и зная общую численность взрослого населения страны или любого региона, нетрудно подсчитать численность «лишенцев». В 1950-е гг. она была названа: «В 1935 г. число лиц, лишенных избирательных прав, составляло 2,5 % от общего числа взрослого населения, т. е. немногим больше двух миллионов человек»[198]. Получается, что власти сообщали «чистую правду» о том, что численность «лишенцев» резко сокращалась (в 1934 г. «лишенцев» в стране было на 1 млн меньше, чем в 1927 г.). Однако отметим любопытную особенность этой статистики, на которой акцентировали внимание и в 1930 г.: сведения о «лишенцах» приводились только в процентах и по стране в целом. Вместе с тем, судя по разрозненным архивным данным, в отдельных городах и районах численность «лишенцев» далеко не везде сокращалась, напротив, в течение 1930-х гг. она оставалась стабильной. Например, в таких сибирских городах, как Анжеро-Судженск, Тюкалинск, Омск, Новосибирск, в 1934 г. по сравнению с 1931 г. этот показатель в абсолютном выражении почти не изменился (в Новосибирске он даже вырос), но его удельный вес в численности взрослого населения городов сократился[199]. В ряде городов, рабочих поселков, а также Москве, Ленинграде численность «лишенцев» действительно снизилась[200].

Мы полагаем, что в первой половине 1930-х гг. сведения о реальной численности «лишенцев» в стране были фальсифицированы. В пользу этой версии свидетельствуют косвенные данные: в 1934–1935 гг. в стране насчитывалось не менее 1,5–2 млн спецпереселенцев и заключенных[201]. При этом их совокупная численность постепенно увеличивалась. Поскольку представители названных категорий входили в число лиц, лишенных избирательных прав, то общая численность «лишенцев» должна увеличиваться тоже. Спецпереселенцы и заключенные были вообще исключены из официальной статистики «лишенцев», властями учитывались лишь те из них, кто «оставался на воле». К сожалению, в архивах нам не удалось найти сведений о численности «лишенцев» в декабре 1936 г., на момент ликвидации самого института «лишенчества», а также восстановленных к этому времени. Но совершенно очевидно, что официальная статистика не имеет ничего общего с реальными данными о «лишенцах» 1930-х гг., которые остаются для нас неизвестными.

Источники формирования, демографические, социальные и культурные характеристики «лишенцев»

Изучение сибирских городских «лишенцев» проводилось на материале г. Новосибирска. В 1925–1930 гг. Новосибирск являлся центром Сибирского края и Новосибирского округа, а в 1930–1937 гг. – центром Западно-Сибирского края и Новосибирского района. В 1920–1930-е гг. это был типичный крупный сибирский город. Поэтому на основе анализа данных, касающихся новосибирских «лишенцев», можно создать модель, которая поможет изучению этой группы в других крупных сибирских городах.

Исследование сельских «лишенцев» проводилось на примере трех районов Новосибирской области – Кочковского, Мошковского и Черепановского. В 1925–1930 гг. они входили в состав двух округов – Новосибирского (Мошковский и Черепановский районы) и Каменского (Кочковский р-н).

Тенденции изменения численности лишенных избирательных прав, типичные для сельской местности страны, республики и Сибирского края, получили полное отражение в рассматриваемых Новосибирском и Каменском округах. В 1926/27 г. в Новосибирском округе насчитывалось 9010 «лишенцев» (3 % от взрослого населения округа), в Каменском – 6469 (3,2 % от взрослого населения округа), в Сибирском крае – 102 489 (2,9 % от взрослого населения края)[202]. В 1929 г. численность «лишенцев» в этих округах значительно выросла и составила в Новосибирском округе – 14 226 чел. (4,2 % от взрослого населения), в Каменском – 7685 (4 %), в Сибирском крае – 165 866 (4,4 %)[203]. Достоверные сведения о численности лишенных избирательных прав в кампанию 1930/31 г. и в 1934 г. отсутствуют, официальная статистика показывала уменьшение относительных показателей в 1931 г. до 3,5 %[204], в 1934 г. – до 2,6 %[205].

Изучение «лишенцев» г. Новосибирска и Новосибирской обл. базировалось на документах личных дел 1412 городских и 716 сельских «лишенцев». Была осуществлена районированная серийная случайная 20 %-ная выборка личных дел сельских «лишенцев» Кочковского, Мошковского и Черепановского районов. Таблицы 1–17 и Приложения составлены на основе электронной базы данных, полученных путем обработки указанного массива личных дел городских и сельских «лишенцев». Оговоримся, что личные дела заводились только на «лишенцев», которые подавали жалобы на неправильное лишение избирательных прав или ходатайствовали о восстановлении в правах. Данное обстоятельство очень существенно, поскольку жалобы и ходатайства подавали «лишенцы», имевшие определенные шансы на восстановление.

Доля женщин среди городских «лишенцев» составляла менее одной пятой части (17,8 %). Во второй половине 1920-х гг. она была просто мизерной: из 349 чел., подававших апелляции на восстановление в избирательных правах в 1926–1929 гг., женщины составляли лишь 5 %. В первой половине 1930-х гг. удельный вес заявительниц женского пола увеличился до 22 %. Это объясняется в первую очередь тем, что с выходом постановления ЦИК СССР от 22 марта 1930 г. женщины получали реальный шанс на индивидуальное восстановление[206], тогда как ранее они восстанавливались лишь в случае удачной апелляции глав семей. Большинство горожанок (64 %) были причислены к «лишенцам» не за собственные деяния, а как члены семей «лишенцев». Основанием для лишения избирательных прав женщин считалось занятие торговлей (32,5 %). За эксплуатацию наемного труда 2 % представительниц женского пола были лишены избирательных прав и 1,5 % оказались административно-ссыльными.

Среди сельских «лишенцев» доля женщин была существенно ниже, чем среди городских, и составляла лишь 7 % от общей численности изучаемой группы. Как и среди городских «лишенцев», женщины-сельчанки лишались избирательных прав в основном как члены семей (73 %). Это были матери, жены, дочери, снохи глав семей, которые по разным причинам подавали заявления на восстановление в правах отдельно от мужчин. «За эксплуатацию наемного труда», т. е. как «кулаки», оказались лишенными избирательных прав 10 % женщин. В отличие от горожанок женщины в сельской местности редко лишались избирательных прав за занятие торговлей (4 %, как правило, торговля велась совместно с мужем). Даже сдача жилья внаем (нетрудовые доходы) являлась более распространенным мотивом для лишения прав женщин-сельчанок (8 %). Как «священнослужители» были лишены прав 4 % женщин – бывшие монахини, вернувшиеся в 1920-е гг. на свое прежнее место жительства. В двух категориях «лишенцев» – «бывших» и владельцев сельскохозяйственных «предприятий» – женщины отсутствовали.

По возрасту женщины, лишенные избирательных прав как в городе, так и в деревне, были в среднем моложе мужчин-«лишенцев», поскольку являлись их женами, дочерьми, снохами. В 1930 г. около трети женщин, лишенных избирательных прав, были моложе 30 лет. Однако по уровню грамотности женщины-«лишенки» в городе и деревне значительно уступали мужчинам. Так, среди горожанок, лишенных избирательных прав, доля неграмотных достигала 40 % (среди мужчин – лишь 10 %), малограмотных или имевших начальное образование – 45, среднее – 10, среднеспециальное и высшее – 3 %. Среди сельских жительниц-«лишенок» неграмотных было 64,5 % (мужчин в 3 раза меньше – 19 %), малограмотных – 19, с начальным образованием – 12, со средним и среднеспециальным – 3 %. То, что образовательный уровень у женщин в изучаемой группе был невысоким, отражало реалии того времени. Так, согласно данным Всесоюзной переписи 1926 г., в городских поселениях Новосибирского округа неграмотные женщины составляли 40,2 %[207], в сельских поселениях – 81,7 %, т. е. даже больше, чем в изучаемой группе[208]. Представительницы молодого поколения, лишенные избирательных прав, и в городе, и в деревне были более образованными, чем их матери. Дочери городских «лишенцев», получив среднее образование, старались устроиться на работу в советские учреждения или на предприятия. Дочери «кулаков», приехавшие из сельской местности, имели начальное образование, что позволило им устроиться на предприятия.

Занятия большинства женщин рассматриваемой группы как в городе, так и в деревне, были традиционными – ведение домашнего хозяйства и воспитание детей, участие в полевых работах (для сельчанок). В начале 1920-х гг. в связи с тяжелым материальным положением семьи горожанкам пришлось заняться торговлей, как правило, мелкой или мельчайшей, по патентам первого разряда или беспатентной, торговали преимущественно продуктами и старыми вещами. Были случаи, когда женщины, организовав мелкую торговлю, со временем расширяли дело и обзаводились лавками и магазинами. Деревенские жительницы, в отличие от горожанок, самостоятельной деятельностью (например, торговлей) почти не занимались. Дочери «кулаков» после лишения избирательных прав и высылки родителей старались всеми возможными способами устроиться в городе в качестве прислуги, нянь, рабочих на заводах; практически никто из них позже не остался жить в той же деревне.

Сельские и городские «лишенцы» различались по возрастной структуре: среди первых выше доля старших возрастных групп (старше 50 лет) – 26,6 % против 19 %, а доля молодых людей до 30 лет, напротив, ниже – 17,2 % против 21 % (табл. 1). Это свидетельствовало не о том, что в деревне членов семей лишали избирательных прав меньше, а о том, что дети «лишенцев»-сельчан реже подавали заявления о своем персональном восстановлении в правах – ждали, когда восстановят главу семьи. В городе, напротив, обычным явлением была подача заявлений детей о восстановлении в избирательных правах отдельно от своих родителей. В этом смысле в сельской местности сохранялась и соблюдалась определенная патриархальность.

Среди «лишенцев» Новосибирска и сельских районов Новосибирской области преобладали люди наиболее социально активных возрастов – 1881–1900 гг. рождения (те, кому в 1930 г. было от 31 до 50 лет, они составляли соответственно 56,1 и 60 %). На эту тенденцию впервые обратил внимание А.И. Добкин. Изучая списки «лишенцев» Ленинграда и Свердловска за 1927 и 1929 гг., он отметил, что «родившиеся в 1874–1889 годы составляют по 40 % в каждом из списков, что вдвое превышает долю этих возрастов среди взрослого населения указанных городов. Удельный вес родившихся в 1890-е годы среди лишенцев в полтора раза выше, чем среди всего взрослого населения»[209]. Аналогичное исследование, проведенное нами по материалам Новосибирска, выявило совпадение доли людей старше 55 лет среди «лишенцев» и всего взрослого населения города. Удельный вес родившихся в 1876–1895 гг. (от 55 до 35 лет) среди «лишенцев» был в 1,4–1,6 раза (в разных группах) выше, чем среди взрослых горожан. Представителей молодежи (от 18 до 30 лет), напротив, среди лишенных избирательных прав насчитывалось в 2–3 раза меньше, чем среди городских жителей[210]. Таким образом, тенденция, выявленная А.И. Добкиным по данным, относящимся к Свердловску и Ленинграду, подтверждается и на материалах Новосибирска.

Таблица 1

Возрастная структура сельских и городских «лишенцев» (в %)

Причины преобладания среднего поколения среди городских «лишенцев» А.И. Добкин объясняет тем, что «социально и профессионально сложившимся людям было сложнее вписаться в новую жизнь и разорвать связи со своей семьей и средой, чем представителям более молодых поколений»[211]. С этим утверждением можно согласиться, поскольку молодое поколение хорошо понимало, какие занятия перспективны при новой власти, и старалось выбрать именно их. Кроме того, у молодых людей, выросших уже при советской власти, не могло быть тех «прегрешений», которые были у людей старше 30 лет, они не служили в белых армиях, полиции, не владели торговыми заведениями и т. п. Представители молодого поколения оказывались лишенными прав чаще по «наследственному признаку», а не за собственную деятельность.