Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

© Кантор Ю. З., 2017

© Политическая энциклопедия, 2017

Генетическая память

Вместо предисловия

…Помню детские впечатления от первой прогулки с родителями по Царскому Селу. Воспетый Пушкиным парк, напоенный чуть горьковатым ароматом опавшей листвы, темные пруды, отражающие разноцветье деревьев, изящные мраморные статуи и пронизанные насквозь горизонтальными лучами сентябрьского солнца роскошные залы Екатерининского дворца. От сияющей красоты анфилад, старинной живописи и орнаментов инкрустаций, изысканной мебели и даже на вид хрупкого фарфора перехватывало дыхание, щекотало под ложечкой… Особенно потряс Большой зал – переливы золотых виньеток барочных стен, вспыхивающие искры хрусталя светильников, наборный паркет, «приглушенно» отражающий «объемный» плафон с хороводом ласковых божеств и льющийся в огромные окна свет из нарядного парка… Вечереет – музей закрывается. Уходим. И уже у выхода из роскошного зала – оглушающий удар, шок, почти физическая боль: у дверей, на треножнике стояло огромное черно-белое фото. Фото этого зала – изуродованного, превращенного в обугленные руины, каким оставили его нацисты в 1944 г. Этот нестерпимый контраст – цветной, впитываемой всеми органами чувств, гуманистичной красоты и черно-белого «стоп-кадра» человеконенавистнического варварства – врезался в память навсегда.

…Снимки дворцов и парков пригородов Ленинграда, сделанные сразу после их освобождения, можно было встретить во всех дворцах-музеях северной столицы до начала 90-х годов. Затем они исчезли – почти одновременно из всех музеев, появляясь лишь на выставках, посвященных войне и Победе, да на научных симпозиумах. А жаль: те снимки действовали красноречивее любых «беглых» рассказов экскурсоводов о военном лихолетьи. Глядя на них, тысячи разноязыких посетителей имели возможность увидеть, что делает с культурой война, порожденная чудовищной тоталитарной идеологией. И затем, оглядевшись по сторонам, восхитившись воссозданной красотой, даже самый нетронутый историческим знанием человек смог прочувствовать, какова цена – не материальная, но духовная – Победы. Победы над варварством.

Для меня же то острое детское впечатление, застрявшее в памяти, вероятно, стало первым эмоциональным импульсом к пробуждению интереса к теме «музеи во время войны». Эта почти мазохистская тяга к погружению в официальные документы, списки разрушенных, опустошенных оккупантами музеев и потом возрожденных из пепла, мартирологи уничтоженного национального достояния и редкие свидетельства обретения то затихала на какой-то срок, то возвращалась с прежней остротой. «С войной покончили мы счеты», – строка из советской песни и 70 с лишним лет спустя после Победы отнюдь не является аксиомой. Счет продолжается: горький список российских утрат, в частности в сфере культуры, не закрыт, увы, до сих пор. Исчезновение многовекового национального духовного достояния нации равносильно потере генетической памяти. Развязав войну против нашей страны, нацисты стремились не только «освоить восточное пространство», но и лишить народ этой генетической памяти, а значит, будущего.

Я писала книги и статьи о Второй мировой войне и предвоенном времени, неизбежно «натыкаясь» на следы «музейной» темы. Темы, казалось бы негромкой и непафосной. Увы, оставшейся в тени более броских сюжетов военной эпопеи. Хранители и реставраторы, экскурсоводы и технические сотрудники больших и малых музеев – все они находились на передовой невидимого фронта, фронта защиты национальной и мировой культуры. Как проходила эвакуация, каковы были официальные планы «разгрузки» музеев на случай войны и как их откорректировала реальность? Как принимали эвакуированных коллеги в тылу, куда размещали прибывшие сокровища? Как проходила «консервация» тыловых музеев, чьи помещения экстренно занимались госпиталями и другими военными учреждениями? Какой была повседневность музейщиков блокадного Ленинграда, когда предметы военного быта стали восприниматься как артефакты и кто инициировал их сбор? Как определялся ущерб, нанесенный отечественной культуре, и как планировалось его возмещать? Я искала ответы на эти и многие другие вопросы – в России и странах постсоветского пространства, в Германии и Финляндии… В разрозненных архивных коллекциях, в обрывочных и зачастую противоречивых сведениях очевидцев, в музейных фондах и кинохронике… Так годами по крупицам накапливался трудный, эмоционально заряженный материал для книги, которую вы держите в руках.

Юлия Кантор

Глава I

Между правдой и мифом

Музеи на идеологическом фронте

«“Гитлер совершил гнусное и вероломное нападение и обрек себя на гибель”, – продиктовал Орбели сегодня [22 июня. – Ю. К.] корреспонденту “Ленинградской правды”. Оторвав взгляд от календаря, академик неожиданно произнес: “Наполеон, если не ошибаюсь, вторгся в Россию тоже в июне… двадцать четвертого июня?!”»[1] – даже если этот сюжет первого дня Великой Отечественной войны, воспроизведенный в хрестоматийно известной книге «Подвиг Эрмитажа», является апокрифом, он является знаковым. Как знаковым стало и появление в первые же сутки после начала нацистской агрессии на СССР песни «Священная война», в тексте которой явственно слышится отсыл к дореволюционной патриотической риторике. Так интуитивно интеллигенция уловила главное, вокруг чего готово было консолидироваться общество – борьба за независимость Отечества, далеко не у всех ассоциирующегося с социалистическим строем. А партийно-государственное руководство, уловившее этот, единственно верный импульс, впервые за почти четверть века существования советской власти, страны решилось на идеологический «реверс».

Обрушившаяся на СССР 22 июня война в первые же дни выявила острую необходимость перестройки агитационно-пропагандистской работы. На фоне привычных идеологем, прославляющих советский строй и мобилизующих на защиту социалистического отечества, появились иные – подчеркивающие историческую связь СССР с дореволюционной Россией, с ее полководцами и былой ратной славой. Принято считать, что импульс этому направлению агитпропа на первых этапах Великой Отечественной дало выступление И. В. Сталина 3 июля 1941 г., в котором глава государства предпринял экскурс в прошлое: «История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками. Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск и, наконец, была разбита англо-французскими войсками. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьезного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьезное сопротивление. И если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма»[2].

Однако, как свидетельствуют документы, эту тему сделали доминирующей научные сотрудники советских музеев, причем самого различного профиля – от художественных до краеведческих. В отличие от непростительно долго молчавшего Верховного главнокомандующего, обратившегося к народу лишь 3 июля 1941 г., музейщики вступили в диалог с соотечественниками-посетителями, в том числе с теми, кому предстояло уходить на фронт, немедленно, с первых же дней войны. К теме героического прошлого и его неразрывной связи с настоящим как к актуальному патриотическому стимулу первым в стране обратился ленинградский Музей Революции (ныне Государственный музей политической истории России). Работу над выставкой, посвященной ратным подвигам русского воинства, музей начал 24 июня 1941 г.[3] «В галерее Дворца искусств (бывший Зимний дворец) музей Революции открыл в воскресенье [29 июня. – Ю. К.] новую выставку “Героика великого русского народа”. Выставка заканчивается материалами о великой отечественной войне со злейшим врагом человечества – немецким фашизмом»[4]. Музей Революции уже с конца июня целенаправленно и системно собирал материалы о Великой Отечественной – сработал опыт – недавнего, «незнаменитого» советско-финляндского конфликта. Тогда оказавшиеся фактически в прифронтовой полосе музейщики сформировали отличную коллекцию разнообразных материалов, которые сразу были отправлены в запасники, а часть – и в спецхран. (Экспозиционно востребованной она оказалась лишь во время Великой Отечественной, когда в военно-исторические выставки было разрешено включать раздел о «борьбе с белофиннами».) Эстафету от Зимнего дворца принял Музей истории религии: «В музее истории религии Академии наук СССР открылась новая экспозиция, посвященная героической эпопее русского народа – Отечественной войне 1812 года»[5]. В те же дни в Казани, в краеведческом музее открылась выставка «Героическое прошлое русского народа» и ее передвижной вариант под названием «Били и будем бить»[6] – для обслуживания призывных пунктов вне столицы Татарской АССР. (Заметим, выставка была создана без учета регионально-национального аспекта, что вскоре было замечено и исправлено музейщиками и лекторами.)

«Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Как часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками? Почему война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных – для советских войск? Как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка?»[7] – на все эти, отнюдь не риторические, вопросы (в речи вождя прозвучавшие именно как риторические) отвечать предстояло культурно-просветительским учреждениям, на которые с первых же дней войны были возложены агитационно-пропагандистские функции. «Наш народ вступил в Великую Отечественную войну, и в этой войне фашистская гадина будет уничтожена. “Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами” (Молотов). Работа музеев обязана способствовать воспитанию людей, беспредельно преданных родине, готовых в любую минуту, по зову партии и правительства стать за дело Ленина – Сталина, совершать подвиги беспримерного мужества и героизма в борьбе с фашистскими мракобесами, а если нужно, то и отдать за родину свою жизнь»[8] – предписывало Директивное письмо Наркомпроса от 15 июля 1941 г., первый «программный» ведомственный документ с начала войны, принятый в развитие указаний ЦК ВКП(б) и Советского правительства о перестройке всей деятельности государственных учреждений и общественных организаций на военный лад[9].

Выполнять эту сложнейшую задачу музеям пришлось, когда социальная обстановка была весьма противоречивой: умонастроения советских граждан колебались от убежденно оптимистических до отчетливо пессимистических[10], усугублявшихся под влиянием неутешительных сводок Совинформюро. И кроме того, работать в условиях полной неопределенности – решения партийно-государственного руководства об эвакуации (т. н. разгрузке), консервации, сокращении штатов или о продолжении выставочной деятельности тех или иных музеев принимались в первое полугодие войны несогласованно, без учета реальной ситуации: отсутствия у значительной части музеев планов эвакуации, транспорта и даже информации о предполагаемых конечных пунктах назначения (речь об этом пойдет подробно в главе «Фронт без флангов»)[11].

Итак, важнейший вектор государственной политики в гуманитарной сфере в 1941–1942 гг. был направлен на обеспечение активного включения музеев в идейно-воспитательную работу в контексте военного времени. В упоминавшемся письме Наркомпроса была представлена развернутая программа деятельности советских музеев в военных условиях, декларативно обозначались ее формы, подчеркивалась необходимость создания стационарных и передвижных выставок о ходе Великой Отечественной войны, о героической борьбе советского народа на фронте и в тылу, о героях-земляках. Документ пошагово разъяснял, какими должны быть музейные экспозиции по идеологическому содержанию. (Разумеется, текст директивного письма пестрит цитатами из выступлений И. В. Сталина разных лет, которые было рекомендовано взять как «эпиграфы» к разделам.)[12] Решению ключевой идеологической задачи – «цементированию» советского патриотизма – необходимо было подчинить и предметную наполненность экспозиций, для обеспечения которой предлагался достаточно примитивный, но удобный для быстрого воплощения шаблон. Война должна была изначально восприниматься как Отечественная, причем в отрыве от предшествовавших событий 1939–1941 гг. В документах Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) и материалах Управления политпросветработы и музейно-краеведческого отдела Наркомпроса не встречается понятий «Вторая мировая война», лишь – «Вторая империалистическая». Предложенная Наркомпросом (и разработанная НИИ краеведческой и музейной работы) концепция должна была стать основой деятельности подведомственных ему учреждений в годы войны и также быть «спущенной» в музеи регионального (краевого, областного и т. д.) подчинения.

Вся массовая и научно-исследовательская работа музеев должна была быть подчинена интересам Отечественной войны с фашистскими мракобесами, задаче разгрома врага. Акцент в экскурсионной работе следовало сделать на темах: «Фашизм – злейший враг человечества», «Наше дело правое, мы победим», «Расовая “теория” фашизма» и др.[13] Эту задачу музеям на первом этапе Великой Отечественной было крайне трудно решить: экспонатов, служивших бы «доказательной базой» этих тезисов, как и брошюр и научных статей, практически не было – СССР после подписания пакта Молотова – Риббентропа отказался от антифашистской пропаганды, заменив ее вполне дружелюбной по отношению к Третьему рейху официальной риторикой. Теперь же предстояло «с нуля» констатировать то, что еще вчера опровергалось с самых высоких трибун: античеловеческую сущность нацизма и необходимость создания антигитлеровской коалиции. Однако для того, чтобы грамотно «подступиться» к этому конгломерату остро актуальных сюжетов, Наркомпрос и высшие парторганы вынуждены были взять паузу и занять ее беспроигрышными темами героики прошлого.

Отсюда и первые развернутые рекомендации руководства Наркомата просвещения, которые имеет смысл процитировать подробно: «История знает много случаев, когда иностранные интервенты пытались вторгнуться на нашу территорию, но каждый раз они с позором изгонялись из пределов нашей родины. В частности, экспозиция должна очень ярко рассказать, как в течение многих веков германские интервенты неоднократно пытались поработить русский народ и что из этого получилось. Надо наглядно показать, как под руководством Александра Невского русские войска освободили от немецких интервентов старый русский город Псков и как храбро сражались воины России во время славного боя 5 апреля 1242 г. на льду Чудского озера. В 1410 г. немецкие бароны, пытавшиеся поработить русский и литовский народы, получили новый жестокий урок. 15 июля 1410 г. произошел знаменитый бой между немецкими рыцарями и соединенными войсками, состоявшими из русских, белорусов и украинцев… В 1500 г. немецкие рыцари опять пытались вторгнуться в русские земли. Несколько раз они вновь подходили к Пскову, но каждый раз терпели от русских войск поражение. В многовековой борьбе за Балтику русские храбрые войска наносили тяжелый урон немецким рыцарям. В январе 1558 г. войска Ивана Грозного выступили против Ливонии. Под ударами московских войск германские города сдавались один за другим. Славные русские войска в 1757 г. вновь скрестили свое оружие с немцами и наголову их разбили. Считавшийся “непобедимым”, Фридрих II в 1759 г. при Куннерсдорфе был жестоко разбит, а в 1760 г. русские войска под начальством генерала Чернышева и при участии Суворова заняли Берлин.

Историческая экспозиция музея должна далее показать знаменитые походы Суворова. Особенно широко должна быть развернута экспозиция, посвященная Отечественной войне 1812 г. …Героическая оборона Севастополя вошла в историю, как эпопея отваги, храбрости и мужества русского народа. В период войны 1914–1918 гг. немецкие войска не раз бывали биты русской армией. Рейд Брусилова в Германию и Австро-Венгрию – прекрасный показатель этого. Необходимо ярко отобразить, как в огненные годы гражданской войны германские интервенты вновь сделали попытку захватить наши земли, закабалить наш народ. Красочно показать, как вооруженный советский народ умеет отстаивать интересы своей родины. Материалы о победах Красной Армии у Халхин-Гола, у Хасана, о разгроме белофиннов, о героях современной Великой Отечественной войны дают прекрасные тому иллюстрации»[14].

Нетрудно увидеть, что процитированный экскурс имел не только сугубо исторический, но и ретроспективно геополитический аспект – обозначал умение «защищать интересы Родины» от захватчиков как на своей территории, так и вне ее границ. На выставках 1941 – начала 1942 г. использовали сюжеты, отражавшие события настоящего и прошлого нашей истории, при значительном преобладании материалов последнего. И закономерно подчеркивали их преемственность.

В Москве в июле – начале августа 1941 г. в нескольких музеях были созданы небольшие экспозиции на военно-патриотические темы[15]. Так, в Государственном музее революции СССР (ныне Центральный государственный музей современной истории) открылась выставка «Великая Отечественная война советского народа против германского фашизма», где при организационном содействии городского агитпункта ЦК ВКП(б) проводились экскурсии для бойцов Московского гарнизона и Народного ополчения[16].

Так, Центральный музей Красной Армии (ныне Центральный музей Вооруженных сил) в августе 1941 г. открыл выставку «Отечественная война», на которой были представлены экспонаты о борьбе новгородского войска со шведами и ливонскими рыцарями, о Грюнвальдской битве, Семилетней войне, Отечественной войне 1812 г. и Первой мировой войне. Кроме того, здесь были показаны документы и фотографии с полей сражений РККА против германских оккупантов в 1918 г. Специальный раздел рассказывал о советско-финляндской войне 1939–1940 гг. и, разумеется, был «выдержан» в соответствии с официальной доктриной оценок как начала этого конфликта, так и его отнюдь небесспорных (в смысле победоносности для нашей страны) итогов. И только два последних ее раздела по сути соответствовали заявленной теме выставки. В них были представлены материалы об отечественных армии и флоте, трофеи, захваченные советскими воинами, а также документы, свидетельствующие о зверствах гитлеровцев на оккупированных территориях[17].

По тому же принципу была построена объединенная экспозиция московских музеев «Великая Отечественная война советского народа против германского фашизма», так называемая «Антифашистская выставка», развернутая в залах Государственного Исторического музея (ГИМа) в соответствии с приказом Наркомпроса РСФСР от 9 августа 1941 г.[18] В ее создании принимали участие 6 музеев: Государственный Исторический музей, Государственный музей революции СССР, Музей народов СССР, Государственные Литературный, Биологический и Политехнический музеи, а также сотрудники НИИ краеведческой и музейной работы[19]. Открыть ее предполагалось 25 августа 1941 г., но из-за критической ситуации на фронте – войска вермахта в августе неудержимо рвались к столице СССР – работа над ней была на некоторое время приостановлена. Хоть и с месячным опозданием, но выставка все же открылась. Она включала в себя 10 разделов, из которых только четыре относились непосредственно к ее теме: «Социалистическое Отечество в опасности»; «Фашизм – злейший враг человечества», «Героическая борьба советского народа с германским фашизмом», «Героическая работа тыла страны»[20]. Но все они были «вплетены» в исторический контекст. По теме Великой Отечественной войны экспонировались отдельные материалы, рассказывавшие о героизме советских воинов в борьбе с врагом (был включен даже небольшой раздел, повествующий о первых этапах боев на московском направлении), но не дававшие в целом представления о ходе войны, поскольку ход этот пока не внушал оптимизма и мог создать ненужные «пессимистические впечатления»[21]. При объективно существовавших трудностях показа начального периода войны, когда РККА под натиском вермахта отступала по всему фронту, существовал вполне понятный запрет (во избежание возникновения «паникерских настроений») на использование карт общего хода боевых действий. Принципиально важно отметить, что на этой выставке появились стенды, раскрывающие анатомию гитлеризма – «Лицо германского фашизма», «Фашизм – враг науки и культуры», «Разоблачение расистской теории фашизма», «Ограбление оккупированных стран», «Уничтожение национальной самостоятельности и целостности народов и государств»[22]. Также, в соответствии с установками Наркомпроса, на экспозиции были и международные разделы: «Захватнические войны германского фашизма на территории Западной Европы», «Борьба народных масс против фашизма в оккупированных странах и в самой Германии», «Движение солидарности народных масс Англии, США и других стран с СССР», стенды, содержание которых до 22 июня 1941-го показалось бы «контрреволюционным» – посвященные Соглашениям СССР с Англией, Польшей и Чехословакией, установлению дружеских отношений между СССР и США[23].

Подобные выставки открывались в столице и в других городах РСФСР. Так, сотрудниками Историко-краеведческого музея Бурят-Монгольской АССР в первые месяцы войны была подготовлена и открыта в помещении Антирелигиозного музея временная экспозиция «Оборона нашей Родины», также показывавшая героическое прошлое нашего народа, его борьбу с иноземными захватчиками – от Ледового побоища до войны с фашистской Германией[24]. По данным выборочного обследования, проведенного НИИ краеведческой и музейной работы в 1942 г., выставки были организованы в 70 % музеев[25] – разумеется, в этот обзор вошли только не подвергшиеся консервации и не находившиеся на оккупированной территории. Таким образом, музеи одними из первых среди учреждений культурно-просветительского профиля почувствовали изменения политических векторов и оказались на передовой их внедрения в массовое сознание: посетителями «Антифашистской выставки» и ей подобных, возникавших вслед за ней в течение полугодия в разных регионах от Сталинграда до Владивостока, были уходившие на фронт военнослужащие, члены народного ополчения, школьники, комсомольский актив.

19 октября, когда Москва была на осадном положении, Государственный исторический музей представил план выставки «Оборона Москвы в 1941 г.». Уже через месяц готовившаяся выставка по понятным причинам была торжественно переименована: она получила название «Разгром немецко-фашистских войск на подступах к Москве»[26]. Основной интерес и значение этой выставки, констатировали в Наркомпросе, в том, что она «основана на тщательном изучении великой битвы за Москву осенью – зимой 1941 г. и содержит в себе богатый познавательный материал по этому вопросу, который при том так подан, что может являться хорошим пособием для самостоятельного изучения»[27]. Выставка открывалась поэтапно – по мере развития событий и была полностью открыта уже в январе 1942 г. Готовя ее, коллектив ГИМа приступил к сбору и комплектованию коллекции по истории Великой Отечественной войны. Сотрудники музея выезжали для сбора материалов в прифронтовые и только что освобожденные от оккупантов районы, в действующие воинские соединения. На выставке были детально представлены этапы битвы за Москву, отдельные ее боевые операции, проиллюстрированы действия частей и соединений, показаны мемориально-биографические комплексы, посвященные героям битвы. Экспонаты выставки составили хрестоматийную основу будущего фонда по истории Великой Отечественной войны[28]. Не обошлось, разумеется, без обязательного обрамления: «Центральным кадром всей экспозиции дано выступление товарища Сталина 6 и 7 ноября 1941 г., мобилизовавшее все силы страны и Красной Армии на решительный отпор врагу и явившееся прологом к разгрому немцев под Москвой»[29].

А в Ленинграде, в Соборе Петропавловской крепости (тогда бывшей филиалом Музея Революции), была отреставрирована могила Петра I и организована выставка, посвященная его полководческой деятельности. На ней были представлены штандарты петровских времен, гравюры, репродукции о строительстве Санкт-Петербурга, траурные знамена и др.[30] На нее из призывных пунктов приводили новобранцев, уходивших на фронт.