– Это значит – вино этого края, чтобы было понятнее, друг мой, – снисходительно произнес молодой человек.
– Ну, что касается данной местности, – сказал Жан Торо, – оно местное и краснеть за это не приходится.
– Я тоже так считаю, – хмыкнул Туссен Лувертюр, понявший шутку своего друга Жана Торо, – поскольку это вино – белое!
– Добавлю при этом, – продолжил столяр, – что мне хочется сказать тост, а за этот тост нам следует выпить!
– Я присоединяюсь к тосту моего друга, – сказал Туссен Лувертюр, склоняя голову. – Но не перед графом, а перед Божеством, в честь которого произносился этот тост.
– Я достаточно его выпил, чтобы у меня сложилось свое мнение о нем, – сказал господин де Вальженез.
– Я вижу только одно это средство для того, чтобы провести весело те несколько часов, которые нам надо пробыть здесь вместе, – сказал пленник, – и если такое времяпровождение вас устраивает, я к вашим услугам.
– Вы это серьезно? – спросил Жан Торо, поворачиваясь к графу.
– В этом вы сами сможете убедиться, – решительно ответил господин де Вальженез.
– Браво! – воскликнул Туссен. – Вот такие пленники мне по душе!
Жан Торо пошел к шкафу и вернулся вооруженный или украшенный, как вам будет угодно, восемью бутылками.
Лоредан улыбнулся, увидев, что оба могиканина так наивно попались в приготовленную им ловушку. Что это была за ловушка, наши читатели уже, очевидно, догадались.
И действительно, это был довольно ловкий прием: не составляло никакого труда напоить этих двух так любящих выпить мужчин. Надо было только, чтобы они напились до такого состояния, что перестали бы соображать. И это было совсем не трудно сделать.
Лоредан, приняв такое решение, смело взялся за стакан и выпил его так грациозно, как только смог.
Вскоре они опорожнили две бутылки. Господину де Вальженезу так понравилось вино, что он предложил открыть еще парочку бутылок.
– А вы довольно отчаянный человек, приятель! – сказал на это Жан Торо, видя, что пленник пьет наравне с ним, и начиная считать графа ровней и чуть ли не приятелем.
– Черт возьми, каждый пьет, как может, – ответил Вальженез, придав лицу простодушное выражение.
– И все же будьте поосторожнее, дворянчик, – заметил Жан Торо. – Это вино – очень коварная штука.
– Вы так полагаете? – с сомнением спросил пленник.
– Я-то знаю! – сказал Туссен Лувертюр, подняв руку, словно он произносил присягу. – Когда я один раз выпил три бутылки, – привет честной компании! Меня больше не было!
– Ба! – произнес Вальженез все с тем же недоверчивым видом. – Оно свалило такого молодца, как вы?
– Даю вам честное слово, что именно так оно и было… – ответил Туссен. – Я могу выпить три, ну, три с половиной бутылки. Жан Торо, он – гигант. Он выпьет четыре. Но на последнем стакане – опа! – крыша начинает ехать, приятель начинает злиться и крошить всех направо и налево! Ведь правда, Жан?
– Да, так говорят, – скромно ответил гигант.
– А ты это доказываешь.
Последнее признание дало господину де Вальженезу очень ценные сведения, и перед пленником забрезжила такая реальная надежда скрыться, что он, увидев, как была открыта седьмая бутылка, накрыл свой стакан ладонью и сказал:
– Спасибо! С меня достаточно.
Жан Торо отвел бутылку в сторону и пристально посмотрел на господина де Вальженеза.
Глава XXXIX
В которой господин де Вальженез прямо говорит, что не умеет ни петь, ни плясать
Во взгляде Жана Торо было то свирепое выражение, которое появляется у некоторых людей, когда те начинают хмелеть.
– А? – сказал он. – С вас достаточно?
– Да, – ответил Лоредан. – Мне больше пить не хочется.
– Вот это здорово! Можно подумать, что люди пьют вино только тогда, когда им просто хочется пить, – сказал Туссен. – Да если бы мы всегда пили только потому, что нам хочется пить, мы больше одной-двух бутылок не выпивали бы.
– Туссен, – сказал Жан Торо, – мне кажется, что мсье не знает всем хорошо известную пословицу!
– Какую же? – спросил Лоредан.
– «Когда пробка вынута, вино следует выпить…» А поскольку мы эту бутылку уже открыли…
– То что тогда? – произнес Лоредан.
– А то, что ее следует выпить!
Лоредан протянул свой стакан.
Жан Торо наполнил его.
– Теперь тебе, – сказал он, поворачивая горлышко бутылки в направлении своего приятеля, подобно тому, как пушкарь разворачивает свое орудие в ту сторону, куда он хочет выстрелить.
– Я-то с радостью! – сказал Туссен, позабыв, что у него был очень волнительный день и что этот последний стакан не только будет лишним, но выведет его из нормального состояния.
И, быстро опорожнив свой стакан, он затянул уж не знаю какую застольную песню, в которой никто из присутствующих не смог понять ни единого слова, поскольку он пел на своем ужасном овернском наречии.
– Умолкни! – сказал Жан Торо, не имея сил дослушать первый куплет.
– Почему это – умолкни? – спросил Туссен.
– Потому что такое, возможно, и очень любят в центре Оверни, но никак не в Париже и его пригородах.
– Но это же отлишная пешня! – сказал Туссен.
– Может быть, но мне нравится другая… Мне, к примеру, больше по нраву та песня, которую сейчас споет нам господин граф.
– Которую я сейчас спою? – спросил Лоредан.
– Ну конечно! Вы, должно быть, знаете много отлишных пешень, как говорит мой приятель Туссен Лувертюр.
И Жан Торо захохотал тем безумным смехом, который является первым признаком наступающего опьянения.
– Вы ошибаетесь, мсье, – холодно сказал Вальженез, – я не знаю ни одной песни.
– Неужели не знаете ни одной застольной песенки? – спросил Жан Торо.
– А ведь за столом не только поют и пьют! – сказал Туссен. – Я вот теперь предпочел бы не пить, а есть. Тем более что я очень проголодался.
– Так мы готовы спеть, приятель? – спросил Жан Торо, готовясь хлопать в ладоши.
– Клянусь вам, что я не только не знаю ни одной песни, – сказал господин де Вальженез, слегка напуганный тоном, которым Жан Торо повторил свою просьбу, – но и петь-то вовсе не умею.
– Вы не уметь петь? – произнес Туссен, который, восприняв критику приятеля за то, что говорит на овернском наречии, стал стараться исправиться и начал говорить, как негр. – Я вам не верить!.
– Я еще раз вам говорю, что петь я не умею, – снова повторил Лоредан. – И весьма об этом сожалею, поскольку очень бы хотел доставить вам удовольствие. Но это – превыше моих сил.
– Какая досада! – произнес Жан Торо с юмором. – Ведь вы могли бы сами поразвлечься и меня повеселить.
– Я тем более об этом сожалею, – ответил Вальженез.
– А! – произнес Туссен.
– Что такое?
– У меня есть идея!
– Молчи!
– Но у меня есть неплохая идея! – настаивал Туссен.
– Ну, тогда скажи, что придумал!
– Коли этот молодой господин не знает песен или не умеет петь, – продолжал Туссен, не обращая внимания на сарказм приятеля, – он должен уметь плясать, не правда ли, друг Жан?
И затем, повернувшись к Лоредану, сказал пьяным голосом:
– Не хотите ли сплясать нам что-нибудь, господин граф?
– Что! Вы хотите, чтобы я сплясал вам что-нибудь? – произнес Вальженез. – Да вы с ума сошли!
– Почему это я сошел с ума? – спросил Туссен.
– Да разве люди пляшут просто так, без повода?
– Ладно! – сказал Туссен. – Без повода люди не пляшут. Они пляшут ради того, чтобы поплясать. Когда я жил у себя на родине, мы постоянно плясали!
– Вы плясали буррэ? – спросил Лоредан.
– Да, буррэ… А вы случаем не хотите ли сплясать буррэ?
– Нет. Я буррэ сплясать не хочу, поскольку плясать не умею вовсе.
– Да я и не прошу вас сплясать именно это, – снова продолжил Туссен. – Пляшите гавот, если хотите. Но хоть что-нибудь нам спляшите. Жан, ведь правда, господин граф должен нам что-нибудь сплясать?
– Я с удовольствием посмотрел бы, как господин граф пляшет…
– Слышали, почтенный?
– Но…
– Дайте же вашему другу закончить мысль. Вы же слышали, что он произнес но, – сказал Лоредан.
– Но, – продолжал Жан Торо, – для того, чтобы плясать, должна быть музыка!
– Естественно! И мсье Жан Торо прав! – воскликнул Вальженез, подумав, что если гигант поддержит идею своего напарника, ему, графу, придется станцевать коленце для того, чтобы умилостивить обоих могикан.
– А что, музыку трудно изобразить, что ли? – произнес Туссен, ставший от выпитого вина упрямым и очень находчивым.
– Не знаю, трудно это или нет, – наивно сказал Жан Торо. – Но лично я ни разу в жизни и не пытался это сделать. Однако я полагаю, что для того, чтобы была музыка, нужен какой-то музыкальный инструмент. Не так ли, мсье граф?
– Совершенно справедливо! – сказал Лоредан, пожимая плечами.
– Что?! Инструмент? – переспросил Туссен. – Да у любого из нас есть такой инструмент!
И, сказав это, Туссен сложил свою черную ладонь в форме дудки, мундштук которой был образован большим пальцем. Затем, приложив этот мундштук к губам, он принялся мурлыкать мотив песни «Король Дагобер».
После чего, обернувшись к Жану Торо, сказал:
– Разве это – не прекрасный инструмент?
– Хороший, – ответил Жан Торо, упорствуя в своем мнении, – но он скорее годится для охоты, а не для плясок.
– И то верно, – ответил на это Туссен, всегда охотно соглашавшийся со справедливыми замечаниями. – Тогда, коль скоро мы не можем ни петь, ни танцевать, давайте пить!
– Вот это правильно! – поспешил поддержать его господин де Вальженез. – Давайте лучше пить!
Но сказал он это слишком поспешно, и в его словах явно прозвучало желание не выпить самому, а заставить напиться приятелей. Жан Торо подозрительно взглянул на него, не понимая еще, следует отметить, плана господина де Вальженеза. Поскольку этот молодец и представить не мог, что вино иногда становится отравой. Но он все же почуял какую-то опасность и, ставя на стол бутылку, которую уже держал, чтобы наполнить стакан Туссена, сказал:
– Нет, тебе уже хватит, Туссен!
– О, вина никогда не хватает, друг мой Жан.
– Вообще-то это правильно, – сказал плотник. – Но сегодня это не так.
– Однако, – возразил пленник, – вы же сами стали угощать меня. А я хочу выпить еще.
– Вы, мой благородный, – снова заговорил Жан Торо, – совсем другое дело. Вы можете упиться, если есть такое намерение… Я ведь вам уже сказал, что в шкафу стоит еще бутылок сорок. Давайте ваш стакан!
Лоредан протянул стакан, и Жан Торо наполнил его на две трети. Потом он поставил бутылку на стол.
– А вы?.. – спросил господин де Вальженез.
– Я? – переспросил Жан Торо. – Я выпил уже достаточно. Туссен вам уже сказал, что если я выпью лишнего, то становлюсь сердитым. Он прав, и я больше пить не стану.
– Давайте выпьем еще стаканчик со мной, – сказал Вальженез, сделав вид, что не понимает причин умеренности Жана Торо, хотя на самом-то деле все прекрасно понял.
– Вы этого хотите? – спросил столяр, пристально взглянув на него.
– Хочу.
– Ладно, – сказал гигант, наливая новый стакан вина.
– А мне? – спросил Туссен.
– А ты – нет!.. – грубо отрезал Жан Торо.
– Почему я – нет?
– Потому что я решил, что ты больше пить не будешь.
Туссен что-то угрюмо проворчал, отступил от стола на пару шагов, но настаивать не стал.
А Жан Торо, поднеся свой стакан к губам, произнес:
– За ваше здоровье!
– За ваше! – ответил господин де Вальженез.
Стакан Жана Торо не был полным, и он смог через стекло наблюдать за пленником. Он увидел, что тот обхватил свой ладонью, быстро поднес к губам и поставил на стол, сделав какое-то необычное движение.
В это же самое время плотник почувствовал, как ноги его стали мокрыми, словно он наступил в лужу.
Приподняв ногу, он ощупал ее рукой: ботинок промок насквозь.
Тогда он взял лампу и осветил пол. Затем, поставив ее назад на стол, сказал, замахиваясь на пленника своим огромным кулаком:
– Должен признать, что вы порядочный негодяй!
Туссен Лувертюр бросился вперед и схватил плотника за запястья рук.
– Ага! – сказал он. – Я ведь вас предупреждал, что вино на него плохо действует… Вы мне не поверили! А теперь выпутывайтесь, как можете.
Глава XL
В которой у Жана Торо и Туссена Лувертюра появляется возможность сколотить состояние, но они ею не воспользуются
Господин де Вальженез уже приготовился обороняться: взяв по бутылке в каждую руку, он выжидал момента, когда Жан Торо приблизится к нему настолько, что он сможет разбить эти бутылки об его голову.
Жан Торо нагнулся, схватил табурет за ножку и сделал шаг в направлении господина де Вальженеза.
– Да что он такого сделал? – спросил Туссен.
– А ты взгляни под стол, – сказал Жан Торо.
Туссен взял лампу и посмотрел.
– Ай! – сказал он, увидев потемневший от белого вина кирпич, – это кровь?!
– Кровь? – сказал Жан Торо. – Если бы это была кровь, то было бы не так обидно: поешь хлеба, и кровь восстановится. Но вино-то делается только из винограда! А в этом году все виноградники побило заморозками!
– Как? Он вылил на пол вино? – вскричал возмущенной Туссен.
– Вот именно!
– Ну, в таком случае он, как ты сказал, – негодяй! Врежь ему!
– Я только и ждал твоего разрешения, Туссен, – сказал Жан Торо, вытирая рукавом вспотевший от гнева лоб.
– Слушайте, если вы приблизитесь ко мне еще на шаг, я размозжу вам голову, – сказал Вальженез.
– Ах, вам недостаточно того, что вы проливаете вино! Вы еще хотите разбить бутылки? – сказал Жан Торо. – Ведь вы собираетесь разбить бутылки, а не мою голову, я вас предупреждаю!
– Ну, врежь же ему, Жан! – крикнул Туссен. – Ну чего ты ждешь?
– Я одумался, – сказал Жан Торо. – И надеюсь, что господин граф тоже одумается.
А затем добавил совершенно спокойным тоном:
– Не так ли, мсье де Вальженез? Вы ведь оставите в покое бутылки, а?
Господин де Вальженез нахмурил брови. В душе его шла страшная борьба между гордостью и разумом.
– Ну, – спросил Жан Торо, – оставим бутылки в покое? Или не оставим?
– О, Жан, – завопил Туссен, – я тебя не узнаю!
– Поставьте бутылки на место! Ну! – продолжал Жан Торо. – Раз, два… Берегитесь, на счет три я ударю вас по башке!
Лоредан опустил руки и аккуратно поставил бутылки на полку камина.
– Вот так-то! А теперь давайте сядем на место.
Лоредан подумал, вероятно, что единственный способ утихомирить этого дикого зверя заключался в том, чтобы не сердить его. И поэтому молча, как и в первый раз, исполнил второй приказ.
Затем, поскольку в голове его родился уже новый план, он решил воспользоваться одним средством, которое давало ему больше шансов, чем простая грубая сила.
– Друг мой Туссен, – сказал Жан Торо, – отнеси-ка эти две бутылки в шкаф и запри его на ключ. Их не следовало оттуда доставать.
Туссен сделал так, как его просили.
– А теперь, господин граф, – снова произнес Жан Торо, – признайтесь мне в одной вещи…
– В чем же? – спросил граф.
– Вы ведь хотели напоить нас до такой степени, чтобы мы потеряли соображение, и воспользоваться нашим опьянением для того, чтобы сбежать, не так ли?
– Ведь вы же воспользовались своей силой для того, чтобы схватить меня, – довольно логично ответил граф.
– Силой – да. Но мы не прибегали к хитрости. Мы ведь с вами не пили вначале для того, чтобы потом вас обмануть. Когда люди вместе пьют, этого делать никак нельзя!
– Признаю, что я был неправ, – сказал Вальженез.
– Вылить на пол вино! – вставил слово Туссен. – Божий дар!
– Поскольку господин граф признал свою ошибку, – сказал Жан Торо, – не будем об этом больше говорить.
– Тогда о чем же мы будем говорить? – грустно произнес угольщик. – Дело в том, что когда я не разговариваю и не пью, меня тянет в сон.
– Поспи, если тебя так тянет. Я-то спать ни капельки не хочу.
– В таком случае, – сказал Лоредан, – я могу найти тему для разговора.
– Вы очень любезны, господин граф, – ворчливо произнес Жан Торо.
– Вы показались мне приятными людьми… Может быть, немного более живыми, чем надо, – продолжал Лоредан. – Но в основе своей добрыми.
– Как же это вы догадались? – спросил Жан Торо, пожимая плечами.
– Мне нравятся такие молодцы, как вы, – продолжал граф.
– У вас хороший вкус! – сказал плотник все тем же тоном.
Туссен слушал этот разговор, сгорая от нетерпения узнать, куда же клонит пленник.
– Так вот, – снова заговорил тот, – если вы хотите…
И он замолчал.
– Если мы хотим?.. – повторил Жан Торо.
– Так вот, если вы хотите, – сказал Вальженез, – я мог бы дать вам денег.
– Черт побери! – сказал Туссен, навострив уши. – Денег? Давайте поговорим на эту тему.
– Помолчи, Туссен! – сказал Жан Торо. – Здесь говорю я, а ты – молчи!
Затем, обращаясь к Лоредану, спросил:
– Не хотите ли развить вашу мысль, молодой хозяин?
– Мысль моя очень проста, и я буду говорить без обиняков.
– Валяйте! – сказал Туссен.
– Я ведь тебе уже сказал, чтобы ты умолк, – снова ворчливо сказал Жан.
– Вы зарабатываете на жизнь своими руками, не так ли? – спросил граф.
– Конечно! Все, кроме лодырей, так и делают! – ответил Жан Торо.
– И сколько же вы зарабатываете в лучшие дни?
– День на день не приходится. Бывают и простои, – сказал Туссен. – Где-то по три франка в день.
– Да заткнись же, Туссен!
– Почему это я должен заткнуться? Господин граф спросил меня, сколько я зарабатываю, и я ему ответил.
– Три франка в день, – повторил граф, делая вид, что не замечает спора двух приятелей. – Это значит, по девяносто франков в месяц и по тысяче франков в год.
– И что же дальше? – спросил Жан Торо. – Это нам прекрасно известно.
– А то, что я предлагаю вам за один только вечер заработать столько же, сколько вы заработаете за двадцать пять лет.
– Двадцать пять тысяч франков? – воскликнул Туссен. – Вы шутите! Двадцать пять тысяч франков за один вечер – этого быть не может!
– Сами видите, – продолжал Вальженез, – что с такими деньгами вам есть на что жить, не работая. Потому что, положив свои двадцать пять тысяч под проценты, будете иметь по тысяче двести пятьдесят ливров ренты.
– И не работать! – повторил Туссен. – Слышишь, Жан? Не работать!
– А что же это я буду делать, если не буду работать? – наивно спросил Жан Торо.
– Вы будете делать то, что вам захочется: можете ходить на охоту… на рыбалку, если охота вам не нравится. Можете купить землю и работать на ней. Вы сможете делать все, что делают богатые люди, то, что делаю я сам.
– О, да! – с горечью произнес Жан Торо. – Я буду похищать шестнадцатилетних девушек у их женихов и у их родных! Вот развлечение для тех, кто не работает! Вот чем вы занимаетесь, господин граф!
– Ну, тогда вы будете делать то, что вам нравится. Но я предлагаю вам обоим пятьдесят тысяч франков: по двадцать пять тысяч на каждого.
– Двадцать пять тысяч франков! – снова повторил Туссен с горящими от вожделения глазами.
– Помолчи, Туссен! – суровым голосом сказал плотник.
– Двадцать пять тысяч франков, друг мой Жан, – повторил с нежностью в голосе угольщик.
– Ты получишь двадцать пять тумаков, если не замолчишь, Туссен.
– Пятьдесят тысяч франков на двоих. Деньги вы получите сегодня же вечером.
– Это целое состояние, Жан! Целое состояние! – пробормотал угольщик.
– Да умолкнешь ли ты, несчастный! – сказал Жан Торо, угрожающе замахиваясь на приятеля.
– Но ты хотя бы спроси у него, как мы можем заработать эти двадцать пять тысяч франков.
– Ладно, – сказал Жан Торо.
И, поворачиваясь к пленнику, спросил:
– Итак, господин граф, вы оказываете нам честь предложить каждому по двадцать пять тысяч франков? А не скажете ли мне, какую работу мы должны выполнить для того, чтобы заработать такую сумму?
– Я предлагаю вам такую сумму за мою свободу. Все очень просто.
– Ты слышал, Жан Торо? – спросил угольщик, толкая приятеля локтем в бок.
– Туссен, Туссен! – пробормотал Жан Торо, пронизывая своего приятеля взглядом.
– Молчу, молчу… Но ведь двадцать пять тысяч франков…
Плотник повернулся к графу.
– А с чего это вы взяли, что мы держим вас в неволе, дворянчик? – спросил он.
– Да потому, – ответил Вальженез, – что кто-то, как мне кажется, вам за это заплатил.
Жан Торо занес свою лапищу над Лореданом. Но потом, сделав усилие над собой, медленно опустил руку.
– Заплатил! – сказал плотник. – Только люди, подобные вам, господин граф, люди, которые покупают или продают честь других, могут платить за это деньги. Да, именно так поступают богатые люди, те, кто не работает. Они платят за то зло, которое не могут творить сами… Слушайте хорошенько, господин граф: будь вы в десять раз богаче, имей вы возможность предложить мне вместо двадцати пяти тысяч франков миллион за то, чтобы я отпустил вас хотя бы на минуту раньше указанного мне срока, я отказался бы с презрением, которое никак не меньше радости, какую я получаю оттого, что вы – мой пленник.
– Я предлагаю вам сто тысяч франков вместо пятидесяти, – лаконично произнес господин де Вальженез.
– Жан! Жан! – вскричал Туссен. – Ты слышишь? По пятьдесят тысяч на брата!
– Туссен, – продолжал плотник. – Я считал тебя честным малым. Еще слово, и ты мне больше не друг!
– Но послушай, Жан, – вкрадчиво сказал Туссен. – Ведь то, что я тебе говорю, пойдет на пользу не только мне, но и тебе!
– Как это – мне?
– Конечно! И тебе… И Фифине, и твоему ребенку!
При словах «И Фифине, и твоему ребенку» глаза Жана Торо стали метать молнии.
Он тут же схватил Туссена за шиворот и, потряся его, словно лесоруб, трясущий дерево перед тем, как срубить, воскликнул:
– О! Да замолчишь ли ты когда-нибудь, несчастный!..
– А особенно будет счастлив твой ребенок, – продолжал Туссен, прекрасно знавший о том, что на эту тему он может говорить совершенно безнаказанно. – Ведь врач порекомендовал твоему ребенку жить в деревне.
Плотник вздрогнул и отпустил Туссена Лувертюра.
– У вас больная жена и хилый ребенок? – снова заговорил Вальженез. – Вы сможете восстановить их здоровье и все-таки колеблетесь?
– Нет же! Нет! – вскричал плотник. – Гром и молнии! Я не колеблюсь!
Туссен еле дышал. Господин де Вальженез затаил дыхание: было неясно, согласится ли Жан Торо или откажется от его предложения.
А тот посмотрел сначала на своего приятеля, а затем перевел взгляд на пленника.
– Так вы согласны? – спросил граф.
– Согласен? – с надеждой произнес Туссен.
Жан Торо торжественно поднял руку.
– Слушайте, – сказал он. – Клянусь Богом, который на небесах, который вознаграждает добрых людей и наказывает злых! Если кто-то из вас произнесет еще хотя бы одно слово на эту тему, я его задушу вот этими руками! А теперь попробуйте что-нибудь сказать, если у вас хватит смелости!
Жан Торо напрасно ждал ответа: двое других предпочли хранить молчание.
Глава XLI
В которой угрозы помогают не больше, чем подкуп
Наступило непродолжительное молчание, во время которого граф де Вальженез придумал новый план.
Безуспешно попытавшись сначала напоить до бесчувствия, затем подкупить обоих могикан, он решил их запугать.
– Если нам запрещено говорить о деньгах, – сказал он, обращаясь к Жану Торо, – может быть, поговорим о чем-нибудь другом?
– Говорите, – коротко ответил Жан Торо.
– Я знаю человека, который поручил вам меня стеречь.
– С чем вас и поздравляю, – сказал Жан Торо. – И желаю вам знать побольше таких людей, как он. Хотя, честно говоря, не думаю, что таких людей на свете много.
– Выйдя отсюда, – решительно продолжил господин де Вальженез, – ибо когда-нибудь я отсюда все-таки выйду, не так ли?..
– Это не исключено, – ответил плотник.
– Так вот, выйдя отсюда, я отправлюсь в полицию и оставлю там свою жалобу. И спустя час он будет арестован.
– Арестован? Мсье Сальватор – арестован? Ну вы даете! – произнес Жан Торо. – Да этого никогда не случится!
– Ага! Значит, его зовут Сальватор, – сказал Лоредан. – Под этим именем я его не знал!
– Под этим или другим, но я запрещаю вам заявлять в полицию на этого человека, поняли? Каким бы графом вы ни были!
– Вы мне запрещаете? Вы?..
– Да, я! Впрочем, он сам за себя сможет постоять.
– Посмотрим… Я добьюсь его ареста, а вы сами должны понимать, что, обратившись к помощи правосудия, я и вас обоих не забуду.
– Вы нас не забудете?
– Вы понимаете, что это грозит галерами.
– Галерами, да? – воскликнул Туссен Лувертюр, лицо которого побледнело под черной маской.
– Видишь, после того, как господин граф имел честь попытаться нас напоить, оскорбил попыткой подкупа, он теперь решил над нами подшутить! – сказал Жан Торо.