Джентльмен с Медвежьей Речки

– Еще бы! – отозвался Ричардс. – В Томагавке все таверны битком забиты ковбоями. Те уж накачались виски, и их прямо распирает от гражданской гордости. Ставят на кон все вплоть до последней рубахи и затевают уже девятую по счету потасовку. Да у нас собрался весь Гансток!

– Ладно, тогда начнем, – сказал Маквей. Его слегка потряхивало. – Чем быстрее все закончится, тем меньше крови придется пролить.

Не успел я и глазом моргнуть, как меня схватили и принялись стягивать одежку. Тут уж я подумал, что меня, наверное, теперь арестуют за то, что я украл тряпье у того чужака, но Кёрби достал с полки в углу чемодан и рылся в нем, пока не вытащил пару чудаковатых штанов; потом-то мне уже объяснили, что они были сшиты из белого шелка. Натянул я их, потому как больше мне ничего не предлагали, и штаны оказались впору. Ричардс повязал мне вокруг пояса американский флаг, а на ноги мне нацепили какие-то чудные башмаки с шипами.

Я позволил им делать все, что пожелают, помня слова папаши: не оказывай сопротивления представителям закона. Тем временем снаружи стало шумно, не иначе, собралась целая толпа народу. Вскоре в амбар заглянул тощий старый оборванец с бакенбардами и рявкнул:

– Слушай, Мак, черт бы тебя побрал! У меня ожидает отправки с вечерней почтой крупная партия золота, а весь чертов город собрался глазеть на это ваше безобразие! Что, если Индеец Сантри со своей бандой пронюхает об этом?

– Ну, – протянул Маквей, – я пошлю к тебе Кёрби, пусть поможет сторожить.

– Пошлешь ты меня, как же, – сказал Кёрби. – Я тут же откажусь быть помощником шерифа, и всего делов. Я поставил все до последнего цента и не намерен пропустить представление.

– Ну, отправь кого-нибудь другого! – упорствовал чудаковатый старикашка. – У меня и так с этим магазином забот по горло, а еще за станцией следи, да за почтой… – Он исчез, бормоча что-то себе под нос, а я спросил:

– Это кто такой был?

– А-а, – сказал Кёрби, – это старик Брентон, хозяин магазина, что на другом конце города, на восточной стороне улицы. И почта у нас там же.

– Так он-то мне и нужен, – говорю. – Есть там у вас на почте одно письмо…

Тут в амбар ввалился еще один незнакомец и выкрикнул:

– Ну что там, все готово? Народ уже теряет терпение!

– Готово, – ответил Маквей и накинул мне на плечи тряпку – «халат», как он выразился.

Вместе с Кёрби и Ричардсом они подхватили полотенца, ведра с водой и прочую ерунду, и мы все вместе вышли через дверь напротив. На улице собралась целая толпа, все улюлюкали и палили в воздух. Я хотел было скрыться в амбаре, но меня удержали и успокоили, что все в порядке. Мы пробивались сквозь толпу – в жизни не видел столько сапог и револьверов разом, – пока не очутились перед каким-то загоном, сделанным из четырех столбов, вбитых в землю, и натянутых между ними веревок. Мне сказали, что это «ринг», и велели залезать внутрь. Ну, я так и сделал. Земля внутри оказалась ровнехонько утоптанной и твердой. Мне велели садиться на табурет в углу; я послушался, и меня завернули в какую-то робу, словно индейца.

Тут все снова закричали, и несколько человек (из Ганстока, так мне Маквей объяснил) перешагнули через веревки с другой стороны ринга. Один из них был одет в точности как я; никогда в жизни не видал такого смешного человека. Уши как два кочана капусты, сплющенный нос, начисто выбритая голова, а череп гладкий, словно пуля. Он сел в углу напротив меня.

Затем еще один незнакомец вскочил, замахал руками и громогласно протрубил:

– Джентльмены, всем вам знакома предыстория этого поединка. Мистер Бэт О’Тул, будучи проездом в Ганстоке, изъявил желание побить любого, кто решится выступить против него. Томагавк ответил на вызов и пригласил из Денвера самого мистера Костолома Макгурти, что родом из Сан-Франциско!

Он указал на меня пальцем, и все тут же загалдели, принялись палить в воздух, а я сконфузился и весь покрылся холодным потом.

– Этот поединок, – продолжал незнакомец, – проводится согласно правилам Лондонского профессионального боксерского сообщества, то есть согласно тем правилам, которых придерживаются на чемпионатах. Никаких перчаток, раунд оканчивается, когда один из бойцов окажется в нокдауне. Поединок оканчивается, когда один из бойцов не сможет подняться на ноги за время моего отсчета. Я, Юкка Блэйн, буду судить этот поединок, поскольку я родом из Жеваного Уха, и, следовательно, беспристрастен. Все готовы? Начали!

Маквей спихнул меня с табурета, стащил с меня халат и вытолкнул на середину ринга. Я чуть не помер от смущения, но заметил, что парень по фамилии О’Тул одет в такое же безобразие. Он подошел ко мне и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием, а затем безо всякого предупреждения он врезал мне в челюсть слева. Сильно так врезал, будто мул лягнул. Я упал и треснулся головой о землю. О’Тул зашагал обратно в свой угол, а ганстокцы принялись плясать и обниматься, в то время как жители Томагавка недовольно рычали, хватаясь за револьверы и вертя в руках охотничьи ножи.

Не успел я подняться, как Маквей и его помощники вскочили на ринг, оттащили меня в угол и облили водой.

– Сильно прилетело? – громко осведомился Маквей.

– От кулака-то? Разве кулаки могут кому-то навредить? – удивился я. – Я бы и не свалился, да только он застал меня врасплох. Я же не думал, что он меня колошматить вздумает. Раньше я в такие игры не играл.

Полотенце, которым Маквей махал вокруг меня, выпало у него из рук. Он побледнел.

– Ты что же это… разве ты не Костолом Макгурти из Сан-Франциско? – взревел он.

– Не-ет, – отвечаю, – я Брекенридж Элкинс с Гумбольдтских гор. Приехал получить на почте письмо для папаши.

– Так ведь кучер нам описывал, во что был одет Макгурти… – начал было он.

– Видите ли, какой-то индеец стащил мою одежку, – объяснил я, – поэтому мне и пришлось позаимствовать тряпье у одного господина. Может, это и был ваш мистер Макгурти.

– Что там у вас? – спросил Кёрби. Он притащил еще одно ведро воды. – Следующий раунд того и гляди начнется.

– Нам крышка! – рявкнул Маквей. – Это никакой не Макгурти! Это чертов деревенщина, спустившийся с гор! Он укокошил Макгурти и стянул его одежду!

– Мы пропали! – в ужасе вскрикнул Ричардс. – Томагавк поставил на кон все свои деньги, хотя никто даже в глаза не видал, кого мы притащили! Всему виной доверие и гражданская гордость. Теперь нам уже деваться некуда. Томагавку конец! Что нам делать?

– Пускай идет и дерется, черт бы его побрал, – рассудил Маквей, достал пистолет и ткнул дуло мне в спину. – А после боя мы его повесим.

– Так ведь он никакой не боксер! – простонал Ричардс.

– Плевать, – сказал Маквей. – На кону честное имя нашего города; Томагавк обещал выставить О’Тулу соперника и…

– А-а! – осенило меня. – Так мы должны драться, что ли?

Маквей зарычал, Кёрби схватился за револьвер, но в эту секунду судья объявил начало раунда, и я вскочил и бросился на О’Тула. Если им нужна всего лишь драка – прекрасно, будет им драка. Все эти мудреные правила, вопли и прочая ерунда так меня запутали, что я не сразу понял, чего от меня хотят. Я врезал О’Тулу со всего маху, но он уклонился и стал колошматить меня в ответ – в живот, в нос, в ухо и в глаз. Брызнула кровь, толпа взревела, а этот кретин встал столбом, как огорошенный, и процедил сквозь зубы:

– Ты человек или медведь? Почему не падаешь?

Рот у меня был полон крови. Я сплюнул, схватил соперника обеими руками и впился зубами ему в ухо. О’Тул завизжал, как дикий кот. Подскочил Юкка и попытался развести нас в стороны, но я отвесил ему оплеуху, и тот кувырком полетел на веревки.

– Ваш парень бьется не по правилам! Это фол! – заорал он, но тут вступился Кёрби.

– Послушай, ты что, совсем одичал? Видишь эту пушку? Еще раз услышу слово «фол» – вмиг нашпигую тебя пулями!

О’Тул тем временем ухитрился вырваться и тут же треснул меня кулаком в челюсть. Тут уж я начал терять терпение и снова пошел на него.

– Задумал превратить честный бой в уличную потасовку? – прошипел он. – Ну, будь по-твоему. Даром я, что ли, рос в Файв-Пойнтс! – с этими словами он врезал мне коленом промеж ног и попытался ткнуть мне пальцем в глаз, но я вцепился ему в большой палец зубами и принялся кусать и пережевывать изо всех сил, и О’Тул заверещал во весь голос.

Толпа к тому времени окончательно разбушевалась. Я швырнул О’Тула на землю и начал месить ногами, но в эту секунду кто-то из толпы пальнул в мою сторону. Пуля сбила ремень, и штаны начали сползать.

Я ухватился за штаны обеими руками, а О’Тул тут же встал на ноги и накинулся на меня, истекая кровью и мыча, но я не осмелился отпустить штаны даже ради самозащиты. Я извернулся, нагнулся и лягнул его правой пяткой, будто мул. Удар пришелся ему в подбородок. Он перекувыркнулся в воздухе, ударился башкой о землю, отпружинил от веревок и наконец рухнул на спину, зацепившись ногами за канаты. Не было сомнений в том, кто победил. Вопрос был только один: жив ли О’Тул?

Кто-то из ганстокцев заорал: «Фол!» Со всех сторон засверкали дула револьверов.

Томагавковцы были на моей стороне и кричали, что я выиграл по-честному, а ганстокцы проклинали меня и сыпали угрозами. Наконец кто-то рявкнул: «Судья пусть решает!»

– Конечно, пусть решает, – сказал Кёрби. – Он-то подтвердит, что мы выиграли честно, а если не подтвердит, то я ему мозги вышибу!

– Вранье! – взревел кто-то из ганстокцев. – Он подтвердит, что был фол, а если скажет, что не было, я его вот этим самым ножом выпотрошу!

После таких обещаний Юкка грохнулся в обморок, и вдруг сквозь галдеж послышался топот копыт. Из-за деревьев, за которыми скрывалась восточная дорога, показалась банда быстро несущихся всадников. Все закричали: «Гляди, вон они, паршивцы из Великих Мук!»

На них моментально нацелилось не меньше сотни стволов.

– Вы явились с миром или с войной? – потребовал объяснений Маквей.

– Мы прибыли, чтобы разоблачить обманщиков! – гаркнул огромный ковбой с красным платком вокруг шеи. – Давай, Макгурти!

Вперед вышла знакомая фигура, одетая теперь в ковбойское шмотье, и подтолкнула моего мула ко мне.

– Вон он! – заорала фигура, тыча в меня пальцем. – Это тот самый головорез, который ограбил меня! А теперь он еще и нацепил мое трико!

– Чего-о? – взревела толпа.

– Вас всех обвели вокруг пальца! – продолжал человек в красном платке. – Вот настоящий Костолом Макгурти!

– А это тогда кто? – выкрикнул кто-то, показывая на меня.

– Я Брекенридж Элкинс, и я начищу морду любому, кто посмеет меня тронуть! – Я уже начал выходить из себя и выставил вперед кулаки, чтобы защититься в случае чего, но мои штаны снова поползли вниз, так что мне пришлось заткнуться и придержать их.

– Ага! – Человек в красном платке взвизгнул, как гиена. – Он признался! Не знаю, в чем тут подвох, но эти подлецы из Томагавка задумали кого-то обхитрить! Зуб даю, что вы, ганстокские подонки, своими глазами убедились, что они мерзавцы и обманщики! Этот человек, Макгурти, несколько часов назад появился у нас в Великих Муках, раздетый до исподнего и верхом на муле, и рассказал, как его поймали на дороге, ограбили и послали не в ту сторону. Вы, скунсы вонючие, задрали нос и отказались проводить бой в Великих Муках, но мы не потерпим, чтобы несправедливость осталась без возмездия! Мы привезли сюда Макгурти, чтобы доказать: томагавковцы вас провели! Никакой это не боксер, это разбойник с большой дороги!

– Эти драные койоты из Томагавка нас обманули! – закричал человек из Ганстока и потянулся за оружием.

– Врешь ты все! – рявкнул Ричардс и направил ствол сорок пятого калибра ему в голову.

В следующую секунду началась пальба, зазвенели ножи, все заорали – короче говоря, полная неразбериха. Молодцы из Ганстока ополчились против храбрецов из Томагавка, а парни из Великих Мук с радостными криками вытащили пушки и принялись пались по всем без разбора, уворачиваясь от ответных пуль. Макгурти взвыл и упал на шею Александру, обхватив его обеими руками, и Александр исчез в облаке пыли и порохового дыма.

Я схватил свой ремень с кобурой, который Маквей повесил на столб в моем углу ринга, и бросился искать укрытие, одной рукой придерживая штаны, пока над моей головой, будто пчелы, жужжали пули. Я хотел было скрыться в кустах, но вспомнил о письме, будь оно неладно, и бросился в город. Крики и пальба остались позади. Добежав до угла улицы, я врезался во что-то мягкое. Оказалось, это Макгурти пытался смыться верхом на Александре. Он держал в руке только одну вожжу, а Александр, судя по всему, уже обежал город по кругу и едва не вернулся на то место, с которого начал.

Я слишком разогнался и на всей скорости врезался в Александра; мы все втроем повалились на землю. Я вскочил, испугавшись, что Александра убило или покалечило, но тот поднялся, фыркая и дрожа, а вслед за ним встал и Макгурти, издавая смешные звуки. Я нацелил револьвер ему в живот.

– Снимай портки! – взревел я.

– Боже, – закричал он. – Опять? Это уже входит у тебя в привычку!

– Живей! – подгонял я его. – Взамен можешь нацепить этот позор, который сейчас на мне.

Он скинул штаны, схватил свои трико и тут же бросился наутек, словно испугавшись, что я потребую отдать и подштанники тоже. Я быстро натянул штаны, пришпорил Александра и направился в южную часть города. Я старался держаться поближе к домам, хотя на улицах никого не было, и вскоре оказался возле того самого магазина, где, по словам Кёрби, была почта. Послышались звуки перестрелки, и через дорогу я увидел нескольких мужчин, которые высовывались из-за какой-то лачуги, стреляли и снова прятались.

Привязав Александра на углу магазина, я подошел к задней двери. Там я увидел старика Брентона, он сидел за бочками и отстреливался от парней через улицу. Пули то и дело пролетали совсем рядом, щекотали ему усы, а уж какими он сыпал ругательствами! Я таких и от папаши не слыхивал, даже в тот раз, когда он угодил в медвежий капкан.

Я подошел к старику и положил руку ему на плечо. Тот взвизгнул, развернулся и – бах! – выстрелил мне в лицо, да только брови опалил. А ребята на другом конце улицы загалдели и принялись палить в нас обоих.

Я схватил дуло его винчестера, и он, осыпая меня проклятиями, одной рукой пытался отобрать у меня револьвер, а другой нащупывал нож за голенищем сапога.

– Мистер Брентон, – сказал я, – если вы не очень заняты, дайте-ка мне то письмо, которое пришло на имя моего папаши.

– Никогда больше так ко мне не подкрадывайся! – зарычал он. – Я принял тебя за одного из тех головорезов! Да обернись ты! Чурбан неотесанный!

Я отпустил револьвер, и Брентон выстрелил в голову, высунувшуюся из-за стены лачуги; голова, взвизгнув, скрылась.

– Что это за ребята? – спросил я.

– Индеец Сантри со своей шайкой, что живут в холмах, – проворчал старик Брентон и перезарядил винчестер. – Хотели стибрить золотишко. Да-а, хорош шериф Маквей, нечего сказать; так и не прислал мне никого в помощь. А эти ротозеи возле ринга подняли такой шум, что никто и не услышит нашу перестрелку. Осторожней, вон они!

Шестеро или семеро человек выскочили из-за стены лачуги и с воплями бросились в нашу сторону. Я понял, что никаких писем мне не видать, пока не кончится перестрелка, поэтому достал револьвер, выстрелил трижды, и трое головорезов по очереди свалились посреди улицы, а оставшиеся развернулись и дали деру обратно в укрытие.

– Хорошая работа, парень! – крикнул старик Брентон. – Будь я… Ох, Иуда Искариот, мы сейчас взлетим на воздух!

Что-то вылетело из-за угла лачуги и покатилось к нам: магазин-то, оказывается, стоял в низине. Бочка, из которой торчал зажженный шнур, катилась на нас, а шнур извивался, и казалось, будто на нас несется огненное колесо.

– Это еще что за бочка? – спрашиваю.

– Порох! – крикнул старик Брентон и вскочил. – Чего сидишь, остолоп! Беги! Она же сейчас вкатится в дверь!

Он так переполошился, что напрочь забыл о парнях на том конце улицы. Один из них угодил ему в ногу из ружья, и старик снова рухнул на землю, мыча что-то неразборчивое. Я перешагнул через него и подошел к двери – тогда-то я и схлопотал пулю в бедро. Бочка ударилась о мои ноги и остановилась, а я, недолго думая, схватил ее и швырнул обратно, на ту сторону улицы. Едва она ударилась о стену лачуги, как – бам! – взорвалась, и лачуга скрылась под завесой дыма. К тому времени, как с неба перестали валиться щепки и куски металла, на месте, где раньше стояла лачуга, не осталось и следов головорезов.

– Я бы ни в жизнь не поверил, если б не видел собственными глазами, – слабым голосом простонал старик Брентон.

– Вас задело, мистер Брентон? – спрашиваю.

– Я умираю, – простонал он.

– Погодите умирать, мистер Брентон, – говорю. – Сперва, будьте так любезны, дайте мне письмо, которое пришло на имя моего папаши.

– А как фамилия твоего папаши?

– Мой папаша – сам Билл Элкинс с Медвежьей речки, – говорю.

Не так уж сильно он был ранен. Он протянул руку, нащупал кожаную сумку, пошарил в ней и вытащил конверт.

– Помню, я говорил старому Биллу Роджерсу, что у меня письмо для Билла Элкинса, – сказал он, вертя конверт в руках. – Погоди-ка! Это же не твоему папаше. Глаза у меня уже не те. Видать, в тот раз я не разобрал фамилию. Оно для Билла Элстона, который живет тут, между Томагавком и Великими Муками.

Сразу говорю, вовсе я не пытался прикончить старика Брентона и не громил его магазин. Как он сломал ногу, я уже объяснил, а все остальное – чистая случайность. Когда я понял, что понапрасну натерпелся всего этого позора, я так взбесился от отвращения, что развернулся и бросился прочь, да вот только забыл открыть дверь, потому она и слетела с петель.

Затем я вскочил на Александра, но забыл отвязать его от магазина. Я ткнул мула пятками под ребра, он рванул – и угла здания как не бывало, а за ним уже и крыша рухнула. Старик Брентон так перепугался, что принялся ругаться на чем свет стоит, и тут-то как раз и прибежала толпа народу выяснять, что за взрыв помешал потасовке между Великими Муками, Томагавком и Ганстоком. Они решили, что это я всему виной, принялись в меня палить, а я ускакал.

Но по пути словил картечь в спину.

Я покинул Томагавк так быстро, что, зуб даю, нас с Александром со стороны было не различить; в тот миг я понял, что прославиться на весь мир будет не так-то просто, как я думал, ведь мир явно настроен враждебно к юношам, еще не окрепшим как следует.