Селенит

Прошло много лет, но я до сих пор помню, как еще маленьким мальчиком разглядывал фотографию, стоявшую на отцовском столе в простой старомодной рамке, не до конца понимая ее содержимого. Эта фотография была сделана им на любительский фотоаппарат в день его отлета. На память, много лет назад. Но она меня впечатлила настолько, что предопределила мое будущее. Сейчас, оглядываясь назад, я уже не представляю себе другую судьбу.

Пятилетний ребенок не может подобрать правильных слов. Увиденное изображение в простой рамке он не назовет впечатляющим, берущим за душу фантастическим видом. Нет. Он воспринимает заинтересовавший его объект на эмоциональном уровне, пропитываясь этими ощущениями. В его голове происходят сложные химические реакции воздействуя на мозг и формируя его в определенном направлении.

Как я уже говорил, мне было всего пять лет, и я не знаю, что за реакции происходили в тот момент в моей голове, но они сделали свое дело. Я видел много разных фотографий, сделанных отцом, но почему-то именно эта запала мне глубоко в душу. Сейчас, став профессиональным фотографом я замечаю на ней множество незаметных на первый взгляд недостатков, но недостатки придавали этому снимку простоту и некоторую наивность. Это сейчас, а тогда для меня это было окно в другой мир, где я видел двухуровневый белый дом, смело и уверенно расположившийся на самой поверхности среди зеленой лужайки с декоративным забором ограждавшим небольшой двор. Дом стоял под огромным синим куполом, таким большим, что он не мог быть настоящим. На фоне этого купола были видны белые пятна неправильной формы с нечеткими очертаниями. Отец объяснял мне, что это облака, а синий купол, в существование которого я не верил, называл странным словом «атмосфера». Рассказывал, что там происходят разные интересные явления, такие как дождь и ветер. Я долго не мог понять, что такое ветер. Отец для наглядности дул на мои волосы, что меня, конечно, забавляло, но совершенно не объясняло это природное явление.

Да и вообще, все его фотографии и картинки были странными. На одних изображались огромные просторы воды до горизонта, где за волны пряталось, словно тонуло мягкое солнце, оставляя на поверхности длинный след. На других поросшие лесом большие горные массивы с белой снеговой шапкой на самой вершине. Красиво, но так не бывает. Я-то знаю, что солнце прячется за острые, резко очерченные скалы на которых никогда не растут деревья, а в кратерах не бывает воды.

Спустя годы, учась в школе, я узнал из книг и увлекательных рассказов учителей, что так все и есть. И каково же было мое удивление, что этот мир находится совсем рядом, на планете Земля. Он изменился, но по большей части сохранил свои привычные очертания и красоту, виденную мной на старых отцовских фотографиях. С тех пор во мне поселилась мечта почувствовать ветер, не искусственный, самый настоящий, взглянуть на утопающее в океане солнце и запечатлеть все это и многое другое на пленку, как говорили мои старые коллеги, жившие на Земле еще до Великого Переселения.

И вот я здесь, на этой самой Земле. И вновь задаюсь вопросом, жалею ли об этом. И сразу отвечаю – конечно, нет.

Я не вижу, что там внизу, за сплошной пеленой тумана. Едва различаю призрачные силуэты стоящих напротив небоскребов. Сырость проникает сквозь разбитые окна семьдесят третьего этажа, конденсируясь в капли на стенах и потолке. Изредка, откуда-то снизу, до меня долетают звуки, природу которых я не мог понять. Их усиливает и в то же время искажает туман.

Это напомнило мне мои же воспоминания, в которые я погружался только что. Такая же непреодолимая пелена далекого прошлого и сквозь нее долетают измененные временем, казалось бы, навсегда забытые лица и события.

Я стою у края еще несколько секунд, после чего, отвернувшись от окна, за которым раскинулся унылый пейзаж ухожу вглубь мертвого здания. Здесь тихо. Сгущающиеся сумерки уже проникли сюда, придавая этому месту еще больше уныния и скорби. С разных сторон долетают звуки падающих капель. Эти маленькие, ничего не весящие, едва осязаемые капли воды постепенно разрушали то, что строилось, казалось, на века.

Решив просмотреть, что наснимал за сегодня, я достал из сумки фотоаппарат, лежавший вместе с тремя зачехленными объективами. На дисплее возник старый небоскреб. Я снял его в полный рост, в цветном режиме, но снимок вышел черно-белым. В этом опустевшем сером городе воцарилась поздняя осень, превратив все вокруг в один огромный черно-белый кадр. В нем застыли капли моросящего дождя, падающего с неба и стекающие по редким, чудом уцелевшим стеклам. Следующий кадр – это узкая мертвая улица, зажатая между домами, с покосившимся фонарным столбом и парой прогнивших остовов машин. В потревоженных каплями дождя лужах, примостившихся в провалах старого мокрого асфальта, отражается искаженное серое небо. Дальше шли лестничные пролеты, шахты лифта и несколько кадров, которые я сразу удалил, не увидев в них ничего особенного. На самом верхнем этаже снял умирающий город через разбитое окно. Вернее, город уже давно мертв, но сейчас он медленно разлагался. Часть мегаполиса погружена в сгущающийся туман и из него повсюду выползают полуразрушенные исполины стоэтажных домов. Пока это мой любимый снимок из сотни, сделанных в этом смертельно опасном путешествии, которое только началось.

Когда Гид улетел, оставив меня один на один с Землей, я испытывал одновременно чувство тревоги и страха. И, конечно, чувство непередаваемого восторга. Я не верил, что именно сейчас могу видеть, трогать, вдыхать и слышать свою давнюю мечту, что она окружает и наполняет меня изнутри. Сотни просмотренных фильмов и тысячи прочтенных страниц слились во мне воедино. Теперь я сам стал героем этих страниц и фильмов. Конечно, несмотря на все переполнявшие меня чувства и эмоции я боялся входить в этот новый для себя мир, пусть и заочно знакомый с раннего детства. Делая первые снимки, я поймал себя на мысли, что не имею права быть здесь, не говоря уже обо всем остальном. Что я чужой и незваный гость, осквернявший планету одним своим появлением на ней. Но чувство скованности и неловкости постепенно покинуло меня, уступив место профессиональному азарту.

Мне стоило больших усилий попасть сюда, на Землю, где открывались новые горизонты в огромном океане возможностей, которые давала старая планета. У себя на родине я объездил всю Луну от полюса до полюса в поисках интересных снимков, охотясь за новыми ракурсами. Спускался в глубокие, непролазные пещеры, взбирался на лунные горы, фотографировал самые необычные кратеры под самыми замысловатыми углами, неделями, днем и ночью колесил по Великим Просторам. Я накопил большой и, как мне казалось интересный материал. За счет собственных средств организовал выставку своих лучших работ, оцененную моими коллегами и критиками, понимавшими, как тяжело даются те или иные кадры. Воодушевленный небольшим успехом, я хотел выпустить книгу опираясь на дневники, которые вел во время своих путешествий. Я видел ее изобилующую шикарными снимками, с описанием их предыстории и создания. Книгу могли высоко оценить мои читатели. Но никто не собирался ее печатать, объяснив, что все жители Луны давно пресытились лунными пейзажами оставаясь к ним равнодушными.

Земля. Эта мысль сначала меня напугала, и я прогнал ее как можно дальше, но не из головы, прикрыв полупрозрачным покрывалом самообмана. Я старался не думать о Земле, прекрасно понимая, что визит на свою прародину может закончиться слишком трагично. Даже самые удивительные снимки, которые я обязательно бы сделал, не стоили того, чтобы рисковать ради них жизнью. И чем больше я себя отговаривал, тем ближе становился к тому, чтобы сделать этот безумный шаг в пропасть. Но, как часто бывает, к этому шагу меня подтолкнули весьма приземленные обстоятельства. Я больше не мог зарабатывать на жизнь своей профессией. По крайней мере, в той сфере, в которой работал последние годы. Мои работы больше никого не интересовали, за исключением нескольких туристических журналов, предлагавших экскурсии по тем местам, что были запечатлены на моих снимках и еще они вошли в пару рекламных роликов. Скромного гонорара хватило ненадолго. Особенно если учесть, что половину я просадил с друзьями в баре. Нет, я не утверждаю, что все это делал ради славы и денег, хотя эти аспекты меня волновали не меньше. Но на первый план все же выходило искусство. Как следствие – разразился творческий кризис, и я не видел из него другого выхода, кроме полета на Землю.

Попасть на нее можно было двумя способами. Первый – это сафари по заповедным местам Земли. Он меня не устраивал, так как я не смог бы отстать от группы туристов, которых охраняли как особо важных персон. Было просто невозможно работать в подобных условиях, сильно сжатыми временными рамками, на очень ограниченном участке. В кадр постоянно попадали бы туристы и охранники. И предлагаемые виды были такими же замыленными, что и на Луне. Получалось, даже оказавшись на Земле, я в очередной раз повторял давно пройденный материал. Пустая трата времени, денег и сил.

Пришлось воспользоваться вторым способом. Еще более дорогим, чем земное сафари. И незаконным. Стоило больших усилий выйти на людей, занимавшихся этим бизнесом. Так я познакомился с человеком, попросившим называть его просто Гид, несмотря на то, что он работал пилотом. Он объяснял это тем, что, занимаясь доставкой нелегальных туристов, выступает для них именно как гид по запрещенному виду земного сафари. Основной его работой была перевозка путешественников на туристические базы Земли и полеты над самыми живописными местам планеты. В свободное от полетов время он предоставлял услуги по доставке в любую точку планеты за отдельную, весьма немалую плату. Но за последнее время к нему никто не обращался с подобной просьбой. Как он сказал, перевелись любители острых ощущений, желавшие побывать в заброшенных городах и издали поглазеть на настоящих землян. Перестали обращаться и черные археологи, незаконно привозившие с Земли всяческие сувениры, интересные раритеты и глупые безделушки. Все это давно перестало интересовать селенитов и этот сомнительный бизнес быстро пришел в упадок. Гид был честен передо мной сказав, что это может быть билет в один конец, поэтому оплата вся и сразу. Еще он сказал, что не может обещать, что заберет меня на третий день в заданном квадрате, хотя и постарается. В этом случае мне пришлось бы ждать его неопределенно долго, зная, что каждый час, проведенный на Земле может стоить мне жизни. Но отступать было уже поздно. Зато я был не ограничен в выборе использования предоставленного времени и пространства. Два полных дня было вполне достаточно, чтобы собрать материал на выставку и на целую книгу.

Я выбрал один из самых больших мегаполисов северного полушария, решив поработать в жанре стрит-фото, отложив работу с чарующими видами земной природы на второй план. Этому направлению я смогу уделить время, по пути следования из точки «А», места высадки, в точку «В», откуда меня, очень надеюсь, заберут домой. На один только переход уйдет целый день или, вернее, ночь, как посоветовал Гид, помогавший мне составлять маршрут. Этого времени будет вполне достаточно, чтобы собрать сопутствующий материал.

И вот я здесь, на Земле, встречаю свою первую ночь в мертвом городе. Жалею ли я об этом? Конечно, нет. Почему нет? Потому что за этот день сделал столько фантастических снимков, сколько не сделал бы за всю свою жизнь, не окажись я здесь. Кто-то, конечно, скажет, что это безумие в одиночку отправиться на Землю, не имея ни малейшей подготовки и опыта подобных вылазок. Я отвечу, что это так, но оно того стоит.

Глубокая ночь. Непроглядный мрак. Где же эти огни больших городов, что когда-то светили так ярко, что их было видно из космоса? Города активно начали пустеть почти полвека назад. В это время с истощенной Земли переселилось десять процентов избранных жителей планеты в искусственный, но сытый и теплый мир лунных городов. Среди них был мой отец, которому тогда едва исполнилось пятнадцать. Его родители принимали участие в строительстве лунных городов: мой дед был физиком ядерщиком, бабушка геологом. Они прошли отбор по здоровью, оказавшись носителями хороших генов, с минимальным процентом к развитию всевозможных заболеваний у будущих поколений. Это было одним из основных условий отбора. Так они оказались в числе избранных, как и родители моей матери.

Великое Переселение избранных, по сути, было позорным, трусливым бегством. Девяносто процентов простых смертных оказались брошенными на произвол судьбы. Голод, эпидемии, войны за оставшиеся природные ресурсы и пресную воду привели к тому, что за эти пятьдесят лет из девяноста процентов брошенных, осталось не более четверти чудом выживших землян. Хаос порождал хаос, пока не изжил сам себя. Сейчас, земляне ведут борьбу за выживание, проклиная нас, селенитов, не знающих нужды ни в чем. Страшная драма жизни нового витка цивилизации. Это был очень тяжелый, болезненный этап для всего человечества. Особенно для тех, кто оставался на Земле. Вернее, кого на ней бросили.

Мы прикрывались словами, что это было сделано ради спасения всего человечества. Что именно десять процентов избранных, под строгим контролем рождаемости, смогут безбедно существовать целые века, правильно расходуя ресурсы лунных недр, неся в себе искру человеческой жизни. Возможно, этот циничный шаг был необходим. Пусть судит каждый как хочет.

Я считал иначе. Мы не должны были делиться на избранных и отбросы, бросая себе подобных, продлевая род человеческий бесчеловечными поступками. Слишком много эгоизма было в этом шаге. Да, я чувствовал себя виноватым за то, что случилось до моего рождения. Мне было стыдно, но это не мешало мне сытно и вкусно питаться и сладко спать в мягкой теплой постели. И я не хотел, чтобы мои родители оказались в числе не нужных людей. Тогда бы я не родился. Мои родители даже не встретились, не говоря уже обо всем остальном.

Еще учась в школе, когда я увлекся историей и географией Земли, за ужином завел разговор со своими родителями. Но получилось так, что этот разговор оказался первым и последним о старой планете. Мне было интересно узнать у отца, родившегося там, каково это выходить на поверхность без скафандра и свободно дышать, смотреть на заходящее Солнце, какие он испытывал ощущения при виде безбрежных морей. Испытывал ли он трепет при виде гор?

– Мне было всего пятнадцать, – ответил отец. – То, что видел – давно забыл. Земля мне совершенно не интересна. Я не понимаю тех чудаков, что летают на нее. Двести лет назад все было по-другому. Опаснее было слетать сюда, на Луну. Теперь же только здесь мы и нашли спасение. Земля отравлена и обезвожена. По ней кочуют племена, своей жестокостью давно переплюнувшие древних варваров. Города ветшают и разрушаются. Не думай, что те картинки, что так крепко сидят в твоей голове, соответствуют той реальности, что сейчас царит на Земле!

Он сделал паузу, давая мне возможность, осознать сказанное им. Затем продолжил, все так же, не поднимая опущенных глаз от стола, за которым мы сидели.

– И не вздумай туда лететь! Чтобы больше никто и никогда не произносил в этом доме слово «Земля»! Не забывай, что твоя родина Луна.

– Свою родину я не забуду, какой бы она ни стала, – сказав это, я посмотрел на отца.

Он понял, что это были слова, касающиеся его, не желавшего даже слышать о своей родной планете. Земля для него ограничивалась родительским домом, суживаясь до рамок одной фотографии.

– Почему ты так не любишь Землю? – спросил я. – Ты родился на ней и прожил пятнадцать лет! Я понимаю, что это было давно, но ты наверняка помнишь вкус натурального воздуха, ты знаешь, как выглядит Солнце через атмосферу.

– Мне было всего пятнадцать, то, что помнил, давно забыл, – спокойно повторил отец. – Поверь, я полюбил этот искусственный мир, в котором вырос, встретил твою мать. В этом искусственном мире появился на свет ты, живой и настоящий. И раз зашел разговор о Земле, отвечу тебе – к Земле я абсолютно равнодушен. Мне плевать, что там происходит. Мне важно, что у нас дома все хорошо и мы далеки от всех этих проблем. Не моя вина, что мы тут, а они там.

– Тем более что пора ужинать! – Дипломатично закругляя тему, объявила мать, не проронившая ни слова во время нашего разговора. За ужином напряжение понемногу спало. Мы отвлеклись на текущие дела нашей размеренной жизни.

Оставшись один на один с брошенным городом, в пустом небоскребе, я начал переосмысливать миссию на свою прародину, целью которой было сделать больше фотографий, потому что каждая из них будет стоить немалых денег. Но теперь в моих глазах она наполнялась новым, глубоким смыслом.

Я ничего не вижу. Не видит и мой объектив. Он просит вспышки, но ее использование сейчас просто недопустимо. Я боюсь незваных гостей больше, чем пустого, мертвого города, наполненного когда-то жизнью. Меня же теперь наполняли смешанные чувства, одиночества, страха, тоски, тревоги и, конечно же, восторга, не дававшие мне заснуть. Укутавшись в теплую куртку и облокотившись на сырую стену, я сидел на полусгнившей двери, давно снесенной с петель. Меня поочередно пугали то тишина, то непонятные звуки в этом мертвом небоскребе. Да, я проявлял малодушие, но с другой стороны не каждый храбрец смог бы пойти на такой шаг. Уже вскоре я сдался и достав из сумки объемную литровую флягу, сделал несколько крупных глотков. Горючая смесь обожгла меня изнутри согрев тело и успокоив нервы. Это был особый напиток, который я решил использовать только в самых крайних случаях, экономя его особое содержимое. Эта фляга была наполнена своеобразным коктейлем, в котором я намешал все, что оказалось в моем домашнем баре. Вышло весьма неплохо.

Вспоминаю, как меня провожали друзья. Три моих лучших друга, откровенно говоря, не понимающие мое творчество и равнодушные к моим работам. Но это не мешало им показывать свои любительские снимки, сделанные в путешествиях и экскурсиях. По большей части это были ужасные фотографии, и я ненавидел себя в эти моменты за то, что не мог спокойно их просматривать, пропуская мимо ушей грубейшие ошибки, резавшие мои глаза как песок.

Несмотря на все это, мы ценили общение и нашу дружбу и это было главным. Они не подозревали, куда я собрался лететь, иначе быть мне прикованным цепью в своем жилом модуле, под их бдительным присмотром. Пришлось соврать, сказав им, как и своим родителям, что хочу поработать пару дней в кратере Тихо. Они поверили, правда, выразив свои сомнения относительно столь долгого пребывания в знаменитом кратере, не понимая, что еще можно выжать из этой избитой достопримечательности.

Я подскочил на ноги так резко, что у меня закружилась голова. Озираясь по сторонам, я пытался понять, что за звук мог меня разбудить. Но хмурый рассвет за холодным окном постепенно проник в мертвый небоскреб, тускло освещая его обнажившиеся внутренности. Света было вполне достаточно, чтобы разглядеть окружающее меня пространство и убедиться, что мне ничто не угрожает. Возможно, мне что-то просто приснилось. Скорее всего, так оно и было, если учесть, что я проспал всего пару часов, наполненных тревогой и страхом.

Страх был вполне нормальным. Речь не шла о призраках миллионов людей, умерших в этом городе за считанные месяцы, тела которых усеивали улицы, наполняя их смрадом разложения. Это привлекало миллионы грызунов, размножавшихся с геометрической прогрессией благодаря обильной и калорийной пище. Они же распространяли всевозможные инфекции из-за чего постоянно возникали вспышки смертоносных эпидемий, снова и снова истреблявших население Земли не способное более противостоять заразе.

Но это было десятилетия назад, когда я только родился. Я был сыт, одет, обут, когда подрос, у меня было много игрушек, любимых и не очень. Всегда был выбор, чем играть сегодня, куда пойти завтра. Мое детство во всех смыслах было безоблачным. Когда я пошел в школу, в заброшенные города Земли стали приходить первые смельчаки, гонимые голодом, в поисках пищи, что еще могла оставаться на складах, не опасаясь более эпидемий. Миллионы тел были давно объедены до костей, количество грызунов заметно поубавилось и в мире воцарилось относительное затишье и, что-то отдаленно напоминающее стабильность.

Аналогию моего детства и страшных событий тех лет, которую я сейчас провел, неприятным холодком пробежала по моей спине, заставляя действовать смелее. Но соблюдать осторожность было просто жизненно необходимо.

Каждый раз нам говорили об опасностях пребывания на нашей прародине. Загрязненный воздух и атмосфера были наименее опасны для нас (как позже я убедился, воздух на Земле оказался свежим и кристально чистым). Самую большую угрозу представляли люди. Они атаковали наши заводы и рудники, которые мы продолжали использовать еще несколько десятилетий после Великого Переселения, выжимая последние ресурсы. Нам сразу и очень доступно объяснили, что мы стали врагами для землян. И это было не удивительно. Мы бросили их на планете, с которой продолжали выкачивать последние соки, забирая у них, лишенных практически всего, последние средства к существованию.

Но это была дальновидная, жестокая и циничная политика, обеспечивающая нам безопасное существование на Луне. Держа в руках все источники энергии на Земле, дамбы и плотины, космодромы и аэропорты, мы могли не волноваться за себя, живя от всего этого ада в четырехстах километрах. Да, мы были виноваты перед людьми, брошенными на произвол судьбы, и они теперь справедливо нас за это ненавидели. Нас учили их опасаться, любая встреча была равносильна смерти. Но и давали понять, что мы не имеем права ненавидеть землян, так как были ими каких-то пятьдесят лет назад, что люди, живущие на Земле нам равны. Просто цивилизация, загнавшая сама себя в тупик, заставляет применять подобные меры, без которых человечеству было просто не выжить.

Легко было придерживаться этой философии, когда ты дышишь свежим, пусть и искусственным воздухом, выработанным из лунных недр, не зная ни голода, ни холода, ни войн и эпидемий. Мы были одним из первых поколений, родившихся на Луне после миграции людей. Чтобы выжить, часть человечества перебралась на заранее приготовленные лунные базы, ставшие впоследствии настоящими городами. Прошло почти пятьдесят лет с момента колонизации Луны. Выросло немало новых городов, на свет стало появляться очередное поколение селенитов, расширилась переработка полезных ископаемых и освоение новых источников энергии. В то время как на Земле оставшиеся люди боролись за выживание на истощенной планете.

Сейчас, как я уже говорил, угрозу представляли живые, вернее выжившие. Как мне было хорошо известно, после масштабных и кровопролитных войн, истощивших последние природные ресурсы, как техники, так и живой силы, на Земле перестали существовать государства как таковые. Разрозненные группы людей стали собираться в организованные группы, разделившиеся на две части. Одни вели кочевой образ жизни в поисках пищи, другие предпочитали оседлый. Как правило, их поселения, большие и маленькие, образовывались вокруг старых нефтедобывающих заводов и прочих, градообразующих предприятий, брошенных нами. Оставшиеся земляне их реконструировали и продолжили вести добычу топлива. Масштабы добычи в тысячи раз уступали прежним объемам из-за ветхости оборудования и истощения запасов. Но этого вполне хватало, чтобы вести относительно нормальное существование. Подобные поселения вели активную торговлю с кочевыми племенами, обменивая добытое и переработанное топливо на инструменты, оружие, одежду и прочие, необходимые в быту принадлежности, которые они все еще находили в заброшенных городах. Не редко кочевые племена сталкивались между собой в кровопролитных схватках. Бывало, наоборот, объединялись, чтобы силою взять укрепления поселенцев, ведущих оседлый образ жизни. По миру скитались и оборванные, голодные бродяги, по одному или небольшими группами. Но, кто бы ни оказался на моем пути, я был обречен на верную мучительную гибель по той простой причине, что я селенит.

Я осознавал эту угрозу, но несмотря на все опасности, отправился в путь. Буду предельно осторожен, у меня все будет хорошо. Вернусь домой и не только покажу свои работы, но и расскажу, какой ценой они мне достались и, главное, какую цену пришлось заплатить тем, кто был брошен на Земле ради спасения человечества. Мне посчастливилось запечатлеть эти застывшие, беззвучные мгновения, они смогут рассказать больше, чем целый фильм, наполненный звуковыми эффектами. Я был уверен, что смогу это сделать, смогу показать не только то, что видели мои глаза, но и передать, что я чувствовал сам в этот момент. И это будет не менее важно для общей панорамной картины заброшенного, ветхого дома, которым стала Земля.

Возможно, мои воспоминания были слишком сентиментальными, я это признаю. Но атмосфера заброшенного мегаполиса, с вечера погруженного в туман, была благодатной почвой для выражения подобных чувств и эмоций.