Тайный груз
Зато ресурсы Команды были практически неисчерпаемы. В том числе и людские: к выполняемым ею операциям одноразово привлекались самые высококлассные специалисты любого профиля из любого ведомства. Втемную. Каждый из них был твердо уверен, что оказывает помощь «смежникам» – военной разведке, ФСБ, спецназу ГРУ или милиции. Аналогичным образом привлекали технику, оборудование и пр. Причем распоряжения на «привлечение» поступали из таких «заоблачных» высот власти, где не спрашивают подтверждений, а выполняют мгновенно и беспрекословно, со смешанным чувством радости и облегчения.
У самих же «команданте» имелось столько подлинных документов всех категорий и уровней секретности, что они и сами порой затруднялись идентифицировать свою ведомственную принадлежность. Да и зачем? Каждый из них был великолепной самодостаточной боевой единицей, способной при соответствующей поддержке решать не только тактические, но и стратегические проблемы. Даже шутливое определение «команданте» не являлось ошибкой: они не были солдатами, по уровню выполняемых задач каждый из них был именно главнокомандующим.
Оттого, наверно, внутри этой чертовой дюжины и отсутствовали какая бы то ни была военная иерархия и должностное чинопочитание. Были уважение, даже преклонение, были трое старших, имеющих контакт с Куратором, и один безоговорочно признанный лидер. Именно он сейчас сидел в удобном кожаном кресле, блаженно покуривал тонкую черную ароматную сигару и рассеянно оглядывал голые стены кабинета, даже – о, ужас! – без обязательного портрета Президента и государственного флага России.
– Да-да-да, могу себе позволить, – Помощник безошибочно прочитал его мысли, – я стар, силен и независим.
Гость великолепной улыбкой и коротким жестом руки талантливо изобразил комплимент возрасту хозяина и полное одобрение другим эпитетам.
– Какой актер пропадает! Качалов, Щепкин, Мендельсон!
– Господи, – даже слегка растерялся гость, – а этот-то здесь при чем?!
– Друг у меня закадычный с такой кличкой был в далекой юности. Консерваторию по классу скрипки закончил. Выступал потом много на подмостках всех… кладбищ. Всегда спрашивал: «Ну что, по Мендельсону?» Оттуда и прозвище. Ба-а-а-льшой артист был.
– Ох, не к добру вы мрачновато шутите, Владимир Викторович!
– А что, черный юмор у нас – это прерогатива только высокоталантливых журналистов?
– Вот теперь еще и наезжаете.
– Да ни за что! Кому охота отношения с прессой портить, тем более с такой… э… привилегированной.
Герман Талеев действительно был заметной фигурой в журналистских кругах. Он сотрудничал со множеством газет и журналов на внештатной основе, его заметки, очерки, репортажи мечтали видеть у себя самые крупные СМИ. Несомненно, талантливый, обладающий искрометным чувством юмора, дотошный, наблюдательный, парадоксальный, он имел еще одно главное «материальное» преимущество, отчего заполучить его в «единоличное пользование» так стремились многие: Талеев был штатным аккредитованным кремлевским журналистом. Для него не существовало закрытых дверей в верхних коридорах власти. Никто не мог припомнить, чтобы ему отказали в интервью даже самые закрытые политики страны. Впрочем, никто не мог припомнить и от кого конкретно была аккредитация, но разве это так уж важно? А вот близким знакомством с такой замечательной персоной могли похвалиться очень немногие. Талеев избегал светских тусовок, никогда не показывался на телевидении, вообще слыл затворником. Но чрезвычайно обаятельным! Имеют же право знаменитости на экстравагантность.
О его личной жизни ходили легенды. Ему приписывали браки со многими известными и популярными женщинами, еще большим было количество мимолетных любовных романов, а разбитые женские сердца можно было измерять центнерами. В действительности безусловным фактом являлось лишь его безбрачие. На расспросы друзей по этому поводу красавец журналист лишь разводил руками и с несвойственным ему смущением малоубедительно ссылался на катастрофическую занятость по работе. Если бы друзья знали, как правдив он был в этот момент!
– Видел-видел твою довольную физиономию в теленовостях. Отличная, Гера, у тебя работа: то на горнолыжной трассе с какой-то доской в одной руке и блондинкой в другой…
– Это сноуборд, Владимир Викторович.
– А-а-а… Какие трудные эти швейцарские фамилии! Правда, грубовато звучит для очаровательной хрупкой девушки Сноу Борд, ты не находишь?
Талеев только хмыкнул в ответ, а Помощник продолжал:
– А то на какой-то пьянке со стаканом в одной руке и…
– Позвольте, я закончу, – перебил журналист, – …и брюнеткой в другой руке… Так ведь?
– Чур меня! Да ты и взаправду экстрасенс, мысли читаешь. Но и мы кое-чему обучены! Хочешь, угадаю, как ее звали? – Талеев вопросительно вскинул подбородок. – Сима Позиум!
– А вот и не угадали! Ее звали Вера Ниссаж, она художница-авангардистка и лидер феминистского движения Люксембурга. Кстати, давно уже на крючке у ЦРУ за неуемную страсть к кокаину и очень молоденьким девочкам.
– Вот она, просвещенная Европа! Ну а ты-то как в такую компанию попал?
– Во-первых, это была ее персональная выставка. Обратили внимание на картины вокруг? А во-вторых, она меня элементарно вербовала.
– Час от часу не легче! Надеюсь, ты был тверд и неприступен?
– Мало предлагала, – спокойно ответил Талеев.
– Ну и чудненько. А я так вообще ничего не предлагаю…
– Неужели в чашечке кофе откажете?
– Да ты совсем-то уж плохо обо мне не думай. Знаю я твою кофейную слабость. Ты ж и меня к этому пристрастил. Из каждой своей… э… командировки привозишь разные баночки, пакетики, колбочки стеклянные. Географию по ним можно изучать: Венесуэла, Колумбия, Коста-Рика, еще этот, как его, ну, раньше был Берег Слоновой Кости.
– Кот-д'Ивуар, но там я никогда не был. Это французы оттуда получают самый крепкий кофе сорта «Робуста».
– Вот мы с тобой к ихнему африканскому кофе и добавим ихнего французского коньячка. Разговор у нас впереди некороткий, – Помощник взглянул на часы, – но меня еще целых 43 минуты никто не побеспокоит.
Он легко встал из-за стола, вытащил из стоящей в углу инкрустированной тумбочки две ажурные кофейные чашки, блюдца с какими-то орешками и нарезанным тонкими ломтиками лимоном. Затем к ним добавились два больших пузатых бокала и бутылка «Courvoisier».
– Давай, Гера, придвигайся к столу вместе с креслом. – В руках Помощника появился большой китайский термос. – Вот кофе пришлось заранее приготовить. Черт знает что: в кабинете помощника Президента нет элементарного кипятильника!
Талеев понял, что Владимир Викторович не хотел, чтобы их беседе мешал кто-нибудь из обслуживающего персонала. Между тем по кабинету уже поплыл густой аромат крепчайшего кофе, вбирая в себя и тонкие струи запаха изысканного коньяка, и дым черной кубинской сигары.
Коротко пригубив напиток, Помощник вытащил из верхнего ящика стола бухгалтерскую папку с вложенными, но неподшитыми листками бумаги и через стол протянул Талееву:
– Пока я буду рассказывать, просматривай это. Сразу предупреждаю, что фактического материала немного, но… чем богаты. Начиналось все так…
Полгода назад под Мурманском, в старом заброшенном карьере и по совместительству нелегальной городской свалке, был обнаружен труп молодого мужчины. Установили, что убит он был неподалеку, в маленькой охотничьей времянке, а на свалку вывезли, чтобы неласковая тамошняя погода и дикое зверье побыстрее довели тело до состояния полной неопознанки. А его возьми да обнаружь случайно какой-то бульдозерист. Несмотря на изрядную «подпорченность» тела, быстро выяснили, что это бывший военнослужащий-контрактник одной из береговых частей Северного флота Валентин Иванович Симаков.
Патологоанатом выдал свое заключение: симметричные глубокие порезы на теле оставлены не зубами каких-то хищников, а очень острым предметом типа медицинского скальпеля. Им же профессионально удалены несколько фаланг на пальцах рук. Кроме того, сломаны голени обеих ног, раздроблены локтевые суставы и коленные чашечки. Все повреждения нанесены при жизни. Налицо факт продолжительных жестоких пыток.
Вырисовалась цепочка: бывший военнослужащий, закрытый городок подводников-атомщиков, военная тайна, неудачная вербовка, пытки… Короче, шпионские игры, а это уже компетенция ФСБ. Однако из разговоров с сослуживцами и командирами убитого стало ясно, что складской работник Симаков был весьма далек от военных и государственных секретов, зато был посвящен в тайны многих недостач ГСМ, имущества, обмундирования и пр. За такое не пытают зверски, да еще спустя продолжительное время. Да и сам Симаков, предчувствуя возможность преследования со стороны подельников, давно бы затерялся на необъятных просторах Родины.
В милиции еще раз обследовали одежду убитого. В карманах не было найдено вообще ничего. Их явно «вычистили». Верхней одеждой Симакова была куртка-пуховик, теплая, толстая и добросовестно разделенная производителем прочными строчками на множество квадратов. Вот из одной такой «емкости» извлекли тонкую пластину темно-серого цвета из какого-то тяжелого металла. Верхний серый слой оказался водозащитной краской, сквозь которую чуть заметно проступало клеймо…
Наливая коньяк в бокалы, Владимир Викторович искоса поглядывал на абсолютно невозмутимого журналиста, который давно уже отложил в сторону папку с бумагами и сейчас бережно снимал фирменную обертку с новой ароматной сигары.
– Что, не впечатляет? – Не выдержав, поинтересовался Помощник.
– Ну, отчего же, солидная выдержка, тонкий, но крепкий аромат, купаж…
– При чем здесь коньяк?!
– А вы о чем, Владимир Викторович? – Невинно осведомился Талеев.
– Ну, знаешь… – Помощник глубоко передохнул, – я о кофе!!!
– А-а-а, африканская классика. Лично для меня сорт «Робуста» слишком резок. Предпочитаю гватемальскую «Арабику», только не слишком ароматизированную и среднепрожаренную.
– Послушай, Гера, как тебя другие люди переносят?
– Куда? – Тонкие губы журналиста тронула еле различимая улыбка.
Помощник медленно покачал головой, сделал поразительно замысловатый жест свободной левой рукой и с громким выдохом плюхнулся обратно на свой стул. Выпили молча, не чокаясь, без комментариев.
– …значит, клеймо. Очень мелкое и частично стершееся. Но различить фашистскую свастику было можно. А еще две латинские буквы «А» и «U». AURUM, золото. И цифры 198, атомный вес. Но за все 60 лет со дня освобождения Заполярья от фашистов ничего подобного не находили. Проконсультировались у специалистов, выяснили, что таким клеймом действительно пользовались в Третьем рейхе. Как ты думаешь, для чего?
– Чтобы клеймить золотые слитки, выплавленные из конфискованных, реквизированных, награбленных драгоценностей. Делалось это в нескольких спецлабораториях, находившихся преимущественно на территории концлагерей.
– Соображаешь. Именно так. Только, разумеется, никаких подобных концлагерей и спецлабораторий на территории нашего Заполярья не было. Тогда и засучили в Управлении рукава. Съездили даже на родину Симакова, в Чернигов. Но там, как говорится, ни сном, ни духом: побывал наш объект под родительским кровом примерно год назад, бурно погулял с недельку и уехал, по его словам, в очередной отпуск к теплому морю. Больше его там не видели и известий не получали. След взяли опять же в Мурманске. Нашли контору, через которую Симаков получил работу на угольных шахтах Шпицбергена.
Помощник Президента успел заметить, как сверкнули глаза журналиста и тут же незаинтересованно сошлись на тлеющем кончике сигары. Выдержка, однако.
– Трудно предположить, как бы дальше развивались события, если бы не просто ошеломляющие сведения из криминалистической лаборатории. Туда на анализ отдали найденную пластинку.
Владимир Викторович поднялся со своего места, неторопливо подошел к окну и, слегка отодвинув тяжелую портьеру, попытался что-нибудь разглядеть в царящем там полумраке. Затем неожиданно резко повернулся на 180 градусов и с затаенным подвохом спросил у Талеева:
– Ну-с?
Ответа вслух он не дождался. Поэтому только удовлетворенно хмыкнул на неопределенное пожатие плеч журналиста и наставительно изрек:
– В школе надо было добросовестно учиться, юноша!
Гера огорченно развел руками:
– Я, дяденька, только до серебряной медали дотянул, повыше умишко не позволил подняться.
– Вот! А был бы «золотым» медалистом, обратил бы внимание на цифры, которые я только что озвучил. Выбитые на пластинке.
Талеев с искренним недоумением произнес:
– Да, помню я. 198. Атомный вес. Ну, или молекулярный.
– Садись, два! Ладно, к этому мы еще вернемся. Мурманчане быстро нашли корабль, на котором он к ним прибыл со Шпицбергена, гостиницу, где остановился на несколько дней, и… все! Ну вот, совсем немного осталось. Давай-ка мы с тобой на посошок примем, – Владимир Викторович разлил коньяк по бокалам, – а ты пока определись с самыми актуальными вопросами.
Они выпили, и Помощник как ни в чем не бывало произнес:
– Атомный вес золота – 197. А 198 – это уже радиоактивный изотоп. Правда, нестойкий.
– Фу ты, черт, – вырвалось у Талеева, – честное слово, не ожидал! Вы же все с ног на голову поставили. Ха, «определись с вопросами»! Сколько еще таких «крокодилов» у вас в рукавах?
– Прости, Гера, я вовсе не нарочно. Это меня как-то неудачно время подгоняет. Что бы ты спросил, если не учитывать последнего уточнения?
Журналист выпрямился, насколько позволяло глубокое кресло, и предельно сосредоточенно перечислил:
– Каким образом дело попало к вам? Что именно вас в нем заинтересовало? Какой багаж был у Симакова на корабле? Проводилось ли расследование на Шпицбергене?.. – Талеев на секунду остановился, давая собеседнику возможность как-то отреагировать на услышанное. Однако реакции не последовало, Помощник молчал. – Пока вы, Владимир Викторович, ответите на эти вопросы, я постараюсь скорректировать дальнейший их перечень в соответствии со вновь открывшимися обстоятельствами.
– Да-да, хорошо, я постараюсь. Итак, багаж Симакова на корабле и в мурманской гостинице состоял из одной спортивной сумки, в меру объемной и нетяжелой. Никаких действий на острове не предпринималось. – Владимир Викторович задумался. – А вот на другие вопросы ответить значительно труднее. По разным причинам. На первый – потому, что мне не хотелось бы посвящать тебя в некоторые… э… нюансы личной жизни особ, приближенных… А на второй – просто потому, что я вряд ли в состоянии аргументированно сформулировать собственные резоны. Чутье какое-то внутреннее, ощущение неопределенной опасности, интуиция, если хочешь…
Для Талеева последние слова помощника Президента уже были лучшим ответом: о поразительной интуиции последнего кто только не судачил в кулуарах власти.
Алексахин продолжил:
– По моему прямому указанию дело изъяли из производства местных органов. Вообще отовсюду. Ну а мне независимые эксперты подготовили отчет по целому кругу вопросов, которые каким-либо образом могли быть связаны с нашей пластинкой.
Владимир Викторович вытащил из ящика стола пухлую папку:
– Вот, ознакомишься на досуге, – он протянул папку Талееву, – здесь страниц триста. Очень любопытно, познавательно, но слишком наукообразно, хотя и интересно, когда вчитаешься. Нет-нет, – он увидел, что журналист открывает папку, – не сейчас. Не будем терять драгоценное время. Я сам в двух словах поведаю тебе главное. Без этого просто нельзя завершить наш разговор. Что мы имеем? Кусок изотопного радиоактивного золота 60-летней выдержки, имеющий отношение к Третьему рейху. И тут сразу четко определяются две возможные версии. Первая: перед нами «продукт творчества» фашистских алхимиков. Из папки ты узнаешь, что нацисты проводили разработки методик получения золота из других металлов, используя открытия Рентгена и наведенной радиации. В частности, из свинца – неудачно, из ртути – с переменным успехом…
– Это как «с переменным успехом»? – не выдержал Талеев.
– Ну, как я понял, получался как раз радиоактивный изотоп золото-198. А у него период полураспада всего около трех дней. Вот и выходило, что уже через пару недель такое золото вновь обращалось в ртуть.
– Стоп! 60 лет – это не пара недель. А у нас золотая пластина, а не лужица ртути. Нестыковка.
– До чего ж ты умный, Гера, и сообразительный. А вдруг немцы нашли-таки какой-то неизвестный способ «продления жизни» изотопу и перед нами как раз опытный образец?
– Ну, с натягом можно принять такое объяснение. И попытаться подтвердить или опровергнуть его опытным путем. За столько лет наверняка появились методики.
– И опять ты прав! Можно. Сделали. Тебя озадачить? Перед нами пластинка из обычного золота-197, несмотря на клеймо! Вот-вот, у меня тоже надолго рот открылся. Пока не объяснили, что, распадаясь, радиоактивный изотоп возвращается в исходное состояние, ну или, по крайней мере, в химически устойчивое. Значит, у нас в руках то, из чего его и пытались произвести.
– Но это же абсурд! Как исходный материал свинец, ртуть – это логично, но золото из золота?!
– Не скажи! Это действительно абсурд, если придерживаться первой версии, которую мы и рассматриваем, то есть получение дешевого искусственного золота. А я говорил вначале о двух версиях. Но видишь, как быстро мы с тобой нашли аргументы против первой. Значит, придется остановиться на второй. – Владимир Викторович потянулся за бутылкой с остатками коньяка. – Закуривай, что ли, свою «тютюну». При всей моей нелюбви к курению, должен признать, что у нее замечательный аромат.
Талеев так и сделал. Потом отхлебнул из бокала и вновь обратился в слух.
– Ты, конечно, знаешь, Гера, что немцы очень близко подошли к созданию атомного оружия. – Журналист покивал головой. – Ведь именно их ученые и произвели первую настоящую атомную бомбу. На технических площадках Америки, так сказать. И еще не секрет, что Гитлер к разработкам этого вида оружия относился весьма прохладно. То ли чутье подвело, то ли уж очень нравились свои ФАУ и не хотелось «добра от добра искать», ну, а может, и правда, отлично сработали наши «штирлицы». Неважно. Исследовательские работы в Германии он не прикрыл полностью, но ясно дал понять свою незаинтересованность. Тогда это имело решающее значение. Проект почти свернули. Оставили, правда, небольшой исследовательский центр и несколько лабораторий на периферии. Субсидирование стало мизерным, практических достижений не было. Так, теория, математические расчеты, научное моделирование… Но! – Вытянутый указательный палец Помощника уперся едва не в потолок, – такая нелюбовь высшего руководства Рейха вынуждала ученых не слишком афишировать свои достижения. Кое-какие подтверждения успехов ты найдешь в этих бумагах. Там же по моей просьбе проанализировали возможность получения… э… побочных результатов, какого-то сходного вида оружия. Ну, например, нейтронную бомбу или то, что сегодня мы называем «грязной» бомбой. Фантастика? Абсолютно нет! И эксперты это подтвердили. Ведь идея создания таких бомб появилась уже в 1950 году. Правда, «грязная» бомба по каким-то договоренностям никем и никогда не только не использовалась, но и не испытывалась. Слишком непредсказуемо ее воздействие.
Ты недоумеваешь, почему я так подробно именно на ней останавливаюсь? Так вот, слушай. Сейчас ее по-другому называют – кобальтовой бомбой, потому что основной эффект достигается применением радиоактивного изотопа кобальт-60, но, – указательный палец опять грозил продырявить потолок, – особенно на первоначальном этапе рассматривалась возможность применения и других элементов. В их числе цинк-65, тантал-182 и, правильно, золото-198!
Владимир Викторович откинулся на спинку стула, повертел в пальцах бокал, но не стал пить, а вопросительно посмотрел на Талеева.
– А чего вы от меня ждете? Я не силен в химии или в физике. Заранее не готовился обсуждать что-то подобное. А тут как обухом по голове. Так что, Владимир Викторович, лучше выкладывайте все без утайки, а потом уж «будем смотреть». Ведь есть еще что-то?
– Да совсем немного, так, уточнения, чтобы тебе на чтение бумаг меньше времени тратить. Кобальт идеален: он дешев, его радиационное воздействие достаточно сильно и продолжительно, даже нарастает со временем, потому что период полураспада – 5,26 лет! Цинк нуждается в предварительном обогащении, его период – 244 дня, и вначале он даже более радиоактивен, чем кобальт, а золото… оно, как я говорил, распадается наполовину уже через 64 часа. И оказывается очень радиоактивно!
– Так-так, кое-что до меня уже доходит. Меняя исходный материал, можно варьировать и степень облучения, и его сроки. А это для немцев имело тогда первостепенное значение. Не нужен им кобальт с его отложенным на годы сроком воздействия, а вот золото – то, что надо. Чик и…
– Гера, а ты заметил, что сам как-то подсознательно согласился со второй версией? У тебя не вызвал бурного отрицания факт получения образца такой бомбы фашистами в сороковых годах.
Теперь встал с кресла Талеев и сделал несколько больших шагов по кабинету, разминая ноги и собираясь с мыслями. Потом остановился за спиной Помощника.
– Не отрицаю. Вот мое видение ситуации: каким-то образом в руки совершенно постороннего человека – Симакова – попали секретные разработки ученых нацистской Германии. Это готовая «продукция» или документация на ее получение. В первом случае не исключается наличие и кобальта, и цинка, и черт знает чего еще, что он или не нашел, или не привез с собой, или это у него отобрали перед смертью. Во втором… Думаю, он вряд ли разобрался бы самостоятельно в технической документации на иностранном языке и сумел оценить ее значение. Хотя есть еще и третий вариант. Немцы прятали сокровища, ну там драгоценности, произведения искусств и вместе с ними то, что нас так заинтересовало. Тогда Симаков думал лишь о сбыте материальных ценностей, а на «сопутствующие товары» не обратил никакого внимания. Вопрос: а как прореагировали покупатели?
– Великолепный вопрос! Особенно учитывая, что ни кто они, ни где, мы не имеем ни малейшего представления.
– Поэтому расследование надо проводить параллельно в двух местах: на Шпицбергене и в Мурманске. Результаты каждого из них безусловно необходимы, но поодиночке недостаточны.
– Фу, Гера, мне уже трудно оперировать такими философско-математическими формулами. Просто ты возьмешь на себя Шпицберген и окрестности, а в Мурманске поработают двое твоих штатных сотрудников.
– А вы, господин Помощник, впервые за столько лет нарушаете свой же принцип абсолютного невмешательства в сам процесс решения Командой поставленной задачи!
– Ох, Талеев! Да если бы я мог сформулировать эту задачу! Ведь может оказаться, что дело выеденного яйца не стоит. Потому и впервые конкретизирую. Считай, что я просто предлагаю тебе отпуск-командировку на живописные острова с целью создания видового фильма о тамошних красотах. По-моему, отличный предлог для островных властей.
Журналист кивнул и категорически заявил:
– Я буду настаивать, чтобы в Мурманске работали…
– Знаю-знаю, – перебил Владимир Викторович, – конечно, Анатолий и Вадим. Угадал?
Талеев только развел руками.
– А еще с тобой на Шпицберген поедет оператор. Для пущего правдоподобия, для помощи какой, подать-принести, для связи, если потребуется. Ну, и вообще «фильму сымать»!
– Владимир Викторович, у меня нет настолько хорошо знакомых операторов.
– Но ведь при определенной подготовке можно сделать из знакомого оператора?
– Та-а-к, раскрывайтесь до конца, что-то сердце мне вещует…
– Просто одному из твоих штатников предложили пройти ускоренные курсы операторского искусства. Пока ты на Давосских курортах со всякими Сноу, Симами и Верами отрывался.
– Ага! Теперь я подозреваю, что это даже не сотрудник, а сотрудница.
– Ну разве скроешь что-нибудь от такого прозорливого «шефа»? Действительно, это Галина Алексеева.
– Гюльчатай… Мы с ней не виделись со времени операции в Иране. Все недосуг. Работа, знаете ли.
– А вот теперь работа и поставит вас лицом к лицу. И мне будет значительно спокойней, чем какой-то супермен-спецназовец со стороны.
– Да она фору даст любому спецназовцу! – хмыкнул журналист.
Галя появилась в Команде, имея за плечами юридический факультет МГУ и Высшую школу КГБ. И сразу стала всеобщей любимицей. Глядя на эту высокую черноволосую и черноглазую девушку с неподражаемой грацией горной серны, никому не могло прийти в голову, что когда-то ее подобрал отряд советских войск в горах у города Герата, вблизи афгано-иранской границы. Маленькая девочка умирала от жажды, истощения и пулевой раны в боку. Никто не знал, как она там оказалась. В бреду малышка лепетала какое-то слово, похожее на «гюиль». Так и стала Гюльчатай. А по паспорту Галина Алексеева, по фамилии командира спасшего ее отряда. Потом был привилегированный детдом в Москве, где девочка продолжала оставаться «дочерью полка»: всегда завалена игрушками и подарками, все праздники, выходные, каникулы проводила в семьях своих «однополчан». С таким «послужным списком» попадание в Команду выглядело логичным и естественным.