Метро 2035: Воскрешая мертвых
– Ладонь вниз, на сиденье, пальцы растопырить! – приказывает Митяй. – Не дергайся, а то промахнусь ещё!
– Митяй, – цедит Колесников, – без фанатизма там!
– Не в первой! – отвечает чистильщик. – Жить будет.
Хлыщ с ненавистью смотрит Митяю в глаза. Сопит.
– Ну, что, скажешь нам правду? – спрашивает Митяй.
– Я уже всё рассказал! – шипит разведчик.
– Смелый типа, да? – лыбится Митяй. – Сейчас мы проверим, так ли это на самом деле. Помнишь, как в «краба» играть?
Перед глазами Хлыща возникает картина допроса мародёра, пойманного как-то чистильщиками на окраине города. Чтобы выпытать информацию о тайниках, Митяй тогда отрезал мужику шесть пальцев – по три на каждой руке. Оставив только большой и указательный – отсюда и название пытки – «краб» или «клешня».
Хлыща бьёт частая дрожь. На лбу выступает испарина. Одна его часть испуганно вопит, что нужно во всём признаться, и будь что будет, а другая нашёптывает, что теперь, точно надо идти до конца, а на кону стоят пальцы против жизни. Главное – выдержать, и не расколоться, тогда есть шанс, что его не пристрелят как сообщника Тени, а покалечив, отпустят. Вопрос лишь в том, сколько пальцев отрежет Митяй, прежде чем Батя поверит, что Хлыщ говорит правду…
– Ну, чего молчишь? – Митяй тычет кулаком в бок разведчика. – Обосрался уже?
В ответ Хлыщ харкает кровью на пол и, видя, как тускло блестит лезвие в свете маломощной лампы, закусывает ворот куртки.
– Чё, в герои решил записаться? – лыбится Митяй. – Только Тень спасибо за это не скажет! Что тебе с этого?
– Ты не поймёшь, – глухо отвечает Хлыщ, бубня в ворот, и добавляет: – Мразь!
В боксе повисает звенящая тишина. Слышно, как где-то в отдалении капает вода. Митяй лыбится, упирает острие ножа под тупым углом в сиденье табурета, притягивает ладонь упирающегося Хлыща так, чтобы под лезвием оказался мизинец разведчика. Резкое движение рукой вниз. Слышится стук. Широкое лезвие отсекает палец и врубается в дерево. На пол брызжет кровь. Бокс заполняет приглушённый стон Хлыща.
– Видишь? – спрашивает Митяй, размахивая отрезанным мизинцем перед лицом разведчика. – Это только начало! Ты же помнишь правила игры. Я задаю вопросы, а ты отвечаешь. За каждый, как мне кажется, неправильный ответ, я отрезаю тебе по пальцу. Договорились?
– Я уже всё рассказал! – кричит Хлыщ, выпустив ворот. – Хоть все отрежь, мне нечего рассказать!
Митяй смотрит на Батю. Тот кивает головой. Чистильщик улыбается. Снова ставит нож вертикально, образуя рычаг, и подводит к лезвию безымянный палец Хлыща.
– Готов? – Митяй вопросительно смотрит разведчику в глаза.
Хлыщ мотает головой, шёпотом повторяя:
– Господи помоги! Господи, если ты слышишь, помоги мне!
– Не надрывайся, – говорит Митяй, – он не услышит тебя. Я здесь твой бог! Меня проси! – изо рта Митяя брызжет слюна. – Ты убил Витьку?
Хлыщ мотает головой. Щёлк. Второй палец падает на пол. Разведчик вопит от боли.
– Бляяя!.. Я же уже сказал, что его убила та тварь!
– Так ты вроде говорил, что толком не видел? – вмешивается в разговор эсбешник. – А теперь, уверен?
– А кто ещё? – кричит Хлыщ. – Сами подумайте!
– Мы не хотим тебя убивать, или калечить, – говорит Колесников, – нам просто нужна информация. Кто забрал Тень? Сколько их? Оружие? Только арбалет? Огнестрел есть? Что это за твари, или тварь? Даже если ты убил Витька – этого недоноска, мне всё равно, только скажи правду, кто и куда утащил Тень?
– Мне что, от балды выдумать надо! – не унимается Хлыщ. – Сказал же, что-то большое. Один вроде был. Никогда такого не видел. Стрелял в нас из арбалета. Про то, что Тень вернулся, и его распяли, вы же рассказали. Откуда мне знать, куда его потом забрали? Может быть, каннибалы на жратву!
Батя смотрит на Митяя, затем кивает. Чистильщик, сильнее закрутив ременную петлю, чтобы уменьшить кровопотерю разведчика, прижимает средний палец Хлыща лезвием к сиденью табурета и, пригнувшись, говорит:
– В этот раз я буду резать медленно, так, чтобы ты почувствовал. Если мозги у тебя ещё варят, ты расскажешь нам всё. Даже стрелять потом сможешь, если я за правую руку не возьмусь.
– Да… пошёл… ты! – храбрится Хлыщ. – Хоть шпатель из руки сделай! Я тебя потом достану! Ходи и оглядывайся! Сам подохну, а тебя, суку, заберу!
Митяй смеётся.
– Ну-ну, болтать ты мастер, а как за слова ответить, сможешь?
Нож надрезает кожу. Хлыщ стонет. Его бьёт мелкая дрожь. По губам течет кровь. Митяй медленно водит лезвием как пилой.
– Сдохнешь тварюга! – орёт разведчик. – Все равно сдохнешь! Ааа…
Кажется, что даже сквозь надрывный крик Хлыща слышно, как сталь, скрипя, елозит по кости.
– Ну? – спрашивает чистильщик. – У тебя ещё есть шанс отделаться только тремя пальцами.
Хлыщ смотрит затуманенным взглядом на Митяя, затем на Колесникова, и снова на Митяя.
– Я всё вам рассказал, – хрипит разведчик, – пока вы тут возитесь, Тень упустите.
Митяй лыбится.
– Ну что, падла, ты сам так решил!
Чистильщик наваливается на рукоятку ножа.
– Су…а… ка!.. – вопит Хлыщ, брызгая слюной. – Сдох… ни!..
Разведчика выкручивает судорога. Сухожилия натягиваются как стальные тросы.
Митяй смеясь отсекает разведчику третий палец, и уже готовится перекинуть ременную петлю на правую руку Хлыща, как слышится окрик Бати:
– Харэ!
Чистильщик поворачивает голову.
– Уверен?
– Мне что, тебе дважды повторять! – взрывается Колесников. – Отпусти его! Только пусть руку в пакет засунет, а то мне весь блок кровью зальёт!
– А где я его возьму? – злится Митяй.
– На, держи, – Батя, порывшись в ящике стола, протягивает чистильщику целлофановый пакет, – всё за тебя делать надо, – бурчит Колесников.
– Засовывай! – приказывает Митяй, нехотя скидывая ременную петлю с руки разведчика.
Хлыщ, часто дрожа, белый как мел, подчиняется и засовывает посиневшую ладонь с обрубками пальцев в пакет.
– На! Перетяни его! – Батя кидает Митяю моток скотча. – Только потуже! Кровища будет меньше идти!
– Что я, санитар, в дерьме возиться?! – взрывается Митяй. Но уловив суровый взгляд Колесникова, чистильщик нехотя начинает разматывать скотч. Оторвав полоску, каратель наматывает ленту вокруг запястья Хлыща.
– Не думай, падла, что легко отделался, – шипит чистильщик, глядя разведчику в глаза, – мы ещё после с тобой потолкуем!
– Митяй! – рявкает Колесников. – Будь добр, заткнись! Надоел уже. – Ты! – обращается Батя к Хлыщу. – Дуй в медблок, сам дойдёшь?
Хлыщ, прислонившись к стене, чуть кивает.
– Хлебни! – Батя, встав из-за стола, открутив крышку, протягивает разведчику флягу. – Из личных запасов.
Разведчик вытягивает правую руку. Берёт фляжку и жадно припадает к горлышку.
– Будя тебе! – кривится Колесников. – А то всё вылакаешь!
Батя отбирает у Хлыща фляжку.
– Дойдёшь до медблока, буди, кто там сегодня дежурит, пусть тебя как следует чинят. Если будут ерепениться, сошлись на меня. Так и передай, мол я приказал, чтобы тебя обезболили, зашили, а потом «марок» отсыпали, как оклемаешься приходи, перетрём, что с тобой дальше делать будем.
Арсеньев и Митяй недоумённо смотрят на Колесникова.
– Чё встал? – Батя глядит на Хлыща. – Бегом я сказал! И мусор за собой забери! – Батя выразительно смотрит на отрезанные пальцы, валяющиеся на полу. – Теперь отмывать всё придется, устроили тут скотобойню!
Хлыщ, хорошо зная переменчивый характер Бати, не заставляет просить себя дважды. Разведчик опускается на карачки, подбирает пальцы, засовывает их в карман. С трудом встаёт и, щёлкнув задвижкой, шатаясь, выходит из бокса.
Дождавшись, когда дверь за Хлыщом закроется, Митяй, открыв рот, силится что-то спросить, но его опережает эсбешник.
– Хитро! – говорит Арсеньев, задвигая засов. – Хороший-плохой полицейский?
– Учи вас, дураков, – ворчит Колесников.
– Так ты что, поверил ему? – орёт Митяй. – Поверил этому козлу?! Он же у Тени в друганах, так он нам правду и сказал!
Колесников устало смотрит на чистильщика.
– Здоровый ты, а мозгов нет. Поверил, не поверил, ширше смотреть надо. Ну, отрежешь ты ему все пальцы, а дальше что? Хлыщ, он хоть и выглядит как домовой, а стержень имеет. Тень он нам не сдаст и, похоже, то, что он нам рассказал, от правды ушло недалеко. Сколько мы на допрос времени потратили? Минут пятнадцать-двадцать, не больше, зато я всё узнал.
– И как ты это определил? – удивляется Митяй.
Батя натянуто улыбается.
– Хлыщ в показаниях не путался, даже когда ему боль разум застила. Признаю, что он мог заранее придумать, что говорить, но будь я на его месте, чтобы лишку не сболтнуть, или чтобы в деталях расхождений не было, врал бы как можно ближе к истине, выдумав только что-нибудь по мелочи. Мутант был один. Это – факт. Действовал без прикрытия, без пособников, огнестрела и зачем-то утащил Сухова. Это всё, что нам надо знать на данный момент.
– А зачем Хлыщ Витьку убил? – спрашивает эсбешник. – Увидел пацан чего?
– По части догадок – ты у нас мастер, а я по-простому, как учили смотрю, – отвечает Батя. – Убил, значит так надо, не велика потеря. Не о том думать надо. Так, – Колесников растирает виски, – у меня уже голова от вас разболелась, – Батя поднимает усталые глаза, – теперь надо действовать быстро. – Колесников вперивается в чистильщика: – Митяй, собирай своих бойцов. Человек десять, не больше, этого достаточно. И то, на случай, если потрошители появятся. Идёте налегке. Из оружия – только самое необходимое. Ничего тяжелого. Жратву. Воду. Только минимум. Час форы мы уже им дали, но если вы «первачом» закинетесь, а идти будете быстро, то догоните Тень. Даже если его забрал сильный мутант, не по воздуху же он летит. Тень сейчас не ходок. Значит, его тащат на волокушах. А это времени требует. Идите по руслу Пахры. Тень догнать любой ценой, но брать живым. Его спасителя по обстановке. Всё понял? – Колесников пристально глядит на Митяя.
– Пару РПК точно возьму, – цедит чистильщик, – а то, как голые двинем.
– Не более! – приказывает Батя. – Не вздумай ПКМ брать или АГС. Ваш единственный шанс – скорость! Пошёл!
Митяй недовольно ворчит, открывает было рот, но в итоге машет рукой и быстрым шагом выходит из бокса.
– Так, теперь ты, – Колесников смотрит на Арсеньева, – берёшь пару ребят и мухой дуешь на фишку Хлыща. Посмотрите, что там. Обстановку разведай. Стрелу найди. Одним словом, всё, что можно со словами Хлыща сопоставить и, если что, подцепить его. Не мне тебе рассказывать.
– Умно придумал, – хмыкает эсбешник, – хочешь потом предъяву ему кинуть?
– Ничего пока не хочу, – зевая, отвечает Колесников, – по фактам будем действовать. Чего гадать? Ты ступай, день у нас долгий будет, скоро рассвет, а я посплю пару-другую часиков пока. Как Митяй вернётся, буди меня, или, если узнаешь чего нового.
– Чего-то ты кисло настроен, – замечает Арсеньев, – думаешь, не догонят его?
– Думай, не думай, – начинает Батя, – знаешь, как раньше говорили? Хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах.
Эсбешник пытается рассмеяться, но, видя злой взгляд Колесникова, не решается.
– Ты мне как на духу скажи, – Батя кладёт руку на плечо Арсеньева, так, что тот пригибается, – юродивый наш чего говорит, этот святоша деланный! Всё воет, что мы Тень распяли?
Дмитрий облизывает пересохшие губы. Думая, как бы не вызвать гнев Бати, эсбешник тянет:
– Да… Сидит у себя в боксе со своими маразматиками, всё одно талдычит – грех мы совершили, а бог всё видит.
– И только? – спрашивает Колесников. Дмитрий чувствует, как плечо сжимают сильные пальцы.
– Ты же сам всё знаешь, – отвечает Арсеньев, – но, как мы и договаривались, я слежу за ним.
– Следи! – выпаливает Батя. – Как надо следи! Нам его тоже прищучить надо, страх он потерял, выше нас себя ставит!
Эсбешник кивает и замечает, что у Колесникова заметно дрожат пальцы.
– Ну, я пойду? – спрашивает Дмитрий.
– Иди, – отвечает Колесников, вперясь в одну точку. – Игорьку объясни, чтобы не беспокоил меня, и наблюдай за всеми, а с Хлыщом мы ещё потолкуем, помяни моё слово. Затаил он против нас что-то, нутром чую. На особый контроль его, но чтобы не догадался. По тихой так. Оружие пусть будет, но далеко его не отпускать, и только по району чтобы, под присмотром!
– Понял, – Арсеньев встаёт.
«Опять он, что ли, «марок» перебрал, – думает Дмитрий, – накатило?»
Стараясь не смотреть Бате в глаза, эсбешник выходит из бокса. Вслед ему грохает дверь и резко щёлкает задвижка.
Убедившись, по звуку шагов, что Арсеньев ушёл, Колесников валится на кушетку. Смотрит в потолок, изучая трещины, которые он смог бы нарисовать с закрытыми глазами. Думает.
«Где я, что упустил? Как так вышло? Почему Тень выжил? Или… – Батя сам дивится этой мысли, – ему кто помогает, там?..»
Колесников вперивается в одну точку на потолке. Он мысленно пытается раздвинуть бетон, вырваться из тесного склепа, воспарить над землёй и увидеть Подольск – этот город проклятых.
Батя закрывает глаза. Он сам не замечает, как проваливается в липкое марево страшных воспоминаний…
Глава 2
Грехи отцов
Убежище. Семнадцать лет назад
По коридору, перепрыгивая через спящих на полу людей, бежит лысый запыхавшийся мужчина лет тридцати – тридцати пяти, в замызганном и застиранном до серого цвета халате, который обычно носят медики.
Вслед ему раздаются мат и отборная брань:
– Куда ты прёшь, мудила!
– Какого лешего!
К хору мужских голосов добавляется визгливый женский:
– Чтоб тебя! Ни днём, ни ночью покоя от вас нет!
– Да пошла ты на хер! – бросает Хирург, пиная не в меру ретивую бабу, схватившую его за ногу. – Зенки лучше протри, сука! Только приди ко мне, когда животом маяться будешь!
– Да чего уж там, это я спросонья! – охнув, испуганно тянет женщина, быстро разжимая пальцы. – Извини, не разобрала!
Хирург, бросив гневный взгляд на разглядевших его, а теперь усиленно притворяющихся, что они дрыхнут, укрываемых, проходит ещё несколько шагов, поворачивает за угол и застывает перед металлической дверью в бокс. Медик неуверенно топчется на месте, наконец, решается, поднимает руку и тихо стучит.
– Эльза… – почему-то шепчет Хирург. – Это я… Саныч…
За дверью слышится тяжкий вздох, шорох, раздаются шаги, щелкает задвижка и в чуть приоткрытой щели показывается недовольное лицо женщины. Отбросив со лба прядь черных, но с уже заметной проседью волос, Эльза выпаливает:
– Чего тебе!
Хирург, стараясь не подать вида, что он смутился, хорошо зная, что об Эльзе, не иначе как о ведьме, способной проклясть любого, за глаза не говорит, продолжает:
– Батя сказал, чтобы ты пришла и помогла нам. Катька рожает.
– И… что?.. – тянет Эльза. – Я вам зачем? Сами не справитесь?
– Ну… так… – мнётся Хирург, – ты же говорила тогда, что… хмм… – медик пытается подобрать слова, – в общем, давай, идём…
Дверь открывается. В колких синих глазах Эльзы отражается тусклый свет ламп-сороковок. Саныч почти физически ощущает, как его ощупывают, точно заглядывают в душу, выворачивая наизнанку нутро.
– Это Катькина кровь на тебе? – женщина тычет пальцем в халат, на котором виднеются свежие бурые пятна.
– Да, – нехотя отвечает Хирург.
– Реально всё так хреново? – Эльза щурится, глядя прямо в глаза медика.
– А ты приди, и сама посмотри! – горячится, теряя терпение, Саныч. – Мы её в третий – резервный медблок положили, где обычно бойцов латаем, чтобы внимание не привлекать, а ты у нас за акушерку числишься! Или мне Бате передать, что ты, мягко говоря, проигнорировала его просьбу? – Хирург делает ударение на последнем слове. – Думаешь, он обрадуется? Вы и так с ним как кошка с собакой! Не усугубляй своего положения!
– Не как кошка с собакой, а на ножах, – бурчит женщина, потирая ладонь, на которой виднеется алый рубец от недавно зажившего шрама. – Идём, а то ты глотку драть горазд! Перебудишь всех.
Хирург кивает и, повернувшись, быстрым шагом уходит прочь по коридору.
– Вот и свершилось, – шепчет Эльза, сверля взглядом спину медика, – всё как я и предсказывала…
В женщине точно борются две сущности. Одна, толкая в спину, вопит: «Помоги Катьке!», а вторая точно держит когтистыми пальцами за подол накидки, нашёптывая: «Пусть эта подстилка сдохнет! Эта тварь вынашивает ублюдка Колесникова, а ты хочешь её спасти?! Кем ты тогда будешь?»
Эльза с полминуты думает, затем плюёт на пол, на несколько секунд исчезает в полумраке бокса. Вскоре она выходит оттуда с переброшенной через плечо объёмной сумкой, в которой что-то побрякивает с металлическим звуком.
* * *Убежище. Третий медблок. Пять минут спустя
– А… пришла, ну заходи, – устало говорит Колесников Эльзе, застывшей на пороге хирургического отделения.
– Началось? – спрашивает женщина, глядя в сторону лежащей на кушетке и едва слышно стонущей девушки, накрытой покрывалом, под которым угадывается огромный живот. Разительным контрастом с измождённым осунувшимся лицом и лихорадочно блестящими глазами смотрятся размётанные по подушке густые тёмные волосы – неслыханная роскошь в мире после.
– А чего, не видно, что ли?! – злится Батя, нарочито оправляя кобуру с пистолетом.
– А где все? – интересуется женщина, озираясь по сторонам. – Пусто здесь чего-то.
– А нам публика ни к чему, – отвечает Колесников, – или ты думаешь, я на роды всех созову? Саныча и тебя хватит.
– Опять ты мне врёшь! – неожиданно выпаливает Эльза, проходя вперёд. – Ты просто боишься, что все увидят, как…
– Заткнись тварь! – рявкает Батя так, что Саныч, копошащийся возле столика с хирургическими инструментами, от неожиданности впечатывается в стену.
Подорвавшись с места, Колесников подбегает к Эльзе.
– Молчи, дура! Если ты ещё хоть слово вякнешь!
Батя заносит руку над женщиной.
– Ну, ударь меня! – Эльза с вызовом смотрит в глаза Колесникова. – А ещё лучше порежь, как в тот раз! Ну, чего ждёшь, кишка тонка? Или боишься сдохнуть без меня! Или выбрось на поверхность, как ты поступаешь со всеми, кого вы называете выродками! Они больше люди, чем вы!
В боксе повисает звенящая тишина, которую нарушает прерывистое дыхание роженицы.
– Игорь… – слышится тихий голос девушки, – оставь её, мне больно… Он словно рвёт меня изнутри…
Батя оборачивается. Смотрит на Катю, затем опускает руку и неожиданно говорит Эльзе:
– Спаси их! Слышишь, спаси! Я знаю, ты можешь! Проси, что хочешь, только пусть они живут!
Женщина кивает. Обходит Колесникова. Подходит к девушке и, чуть отдёрнув лёгкое покрывало, присаживается рядом с ней.
Катя силится что-то сказать, но Эльза прикладывает палец к её губам.
– Шшш… молчи, – говорит женщина, – я чувствую твою боль.
Эльза пробегается взглядом по простыне.
– Давно её меняли? – спрашивает женщина, обращаясь к Хирургу.
Саныч мотает головой:
– Да нет, как раз перед тем, как я к тебе прибежал.
– Понятно, – Эльза не подаёт вида, что кровянистых выделений на простынях слишком много даже для сложных родов.
– Я тебя осмотрю, хорошо? – ласково спрашивает женщина у девушки. – Ты только помоги мне, говори, если больно будет, хорошо?
Катя кивает, закусывает губу, с надеждой смотрит на Батю. Колесников делает шаг вперёд, но его останавливает поднятая вверх рука Эльзы.
– Стой, где стоишь, без тебя обойдусь!
Эльза встаёт, подходит к умывальнику, тщательно моет руки, протирает их грибным самогоном. Затем задергивает ширму, сделанную из рекламного баннера, протянутого на проволоке. Скинув с девушки простыню, женщина начинает деловито ощупывать раздутый по бокам живот. Пальцы скользят по туго натянутой коже, искрещённой мелкими прожилками вен и бордовыми лопнувшими растяжками. Эльза отмечает про себя, что живот кажется просто невероятно огромным, по сравнению с измождённым нагим телом с выпирающими рёбрами.
– Так, – говорит Эльза, надавливая пальцами сверху и снизу живота, – больно?
– Нет, – тихо отвечает Катя.
– А так? – Эльза надавливает на бока.
Девушка чуть слышно стонет и мотает головой.
– Не ври мне! – сухо говорит женщина. – Не время сейчас из себя героиню строить. Говори, как есть! Сильно болит?
– Да, – стонет Катя, – очень, что не так?
Эльза, стараясь не подать виду, что она обеспокоена, ласково отвечает:
– Всё нормально, Катенька, не волнуйся, так бывает. Согни ноги в коленях.
Девушка пытается выполнить приказ, но тело её точно не слушается.
– Не могу, сил нет, – шепчет Катя.
– Тогда терпи, я ещё немного тебя помучаю.
Эльза переворачивает девушку, затем кладёт растопыренную ладонь на её левый бок.
– Выдохни, задержи дыхание, а потом вдохни поглубже.
Девушка пытается выполнить приказ, но сразу кривится.
– Больно!
– Надо, милая, надо, – тихо говорит Эльза, – только один раз, послушай меня, так надо.
Катя часто дышит, в её глазах стоят слёзы. Наконец девушка решается. Выдыхает, задерживает дыхание секунд на тридцать, а потом резко вдыхает. В ту же секунду под потолок несётся отчаянный крик, а Эльза ощущает, как под её ладонью дёргается что-то огромное, даже для крупного младенца.
«Чтоб меня! – мысленно ругается Эльза. – Дело дрянь».
Женщина, приговаривая: «Отдохни пока, милая, отдохни, моя хорошая!» – переворачивает девушку на спину. Затем, прикрыв её простынёй, встаёт, отбрасывает баннер и быстрым шагом подходит к Бате.
– Ну, что там? – с надеждой спрашивает Колесников.
Эльза отводит его в сторону, знаком подзывает Хирурга и так, чтобы Катя не услышала, тихо говорит:
– Плохо, очень плохо. Плод… – Эльза задумывается, – он просто невероятного размера, лежит поперёк. Естественным путём ей не родить. Развернуть его я тоже не смогу. Младенец точно растопырился внутри и рвётся наружу. Поэтому ей так больно.
– Из-за чего это произошло?! – шёпотом орёт Колесников. – Ведь нормально всё протекало!
– Я говорила… тогда… тебе, что чувствую что-то… – Эльза делает паузу, явно подбирая слова, – непонятное… он так быстро вырос! Ведь прошло только шесть месяцев!
– Не выводи меня как в тот раз! – заводится Батя. – Говори, что нам делать, ну? – Колесников вопросительно смотрит на Эльзу.
– Младенец большой, очень большой. Вот он и развернулся. Он просто внутри неё не помещается. Ему больно, и он причиняет боль матери! Выход только один! – женщина смотрит в глаза Хирургу.
– Кесарить? – неуверенно спрашивает Саныч.
– А ты чего… боишься? – подначивает Эльза. – Или только когда пальцы, ноги отрезать и раны штопать, у тебя руки не дрожат?
– Да пошла ты! – бросает Саныч. – Как ты думаешь провернуть это в наших условиях?! У нас ни спинальной, ни эпидуральной анестезии нет! Под общим делать? Без вентиляции лёгких? А если она…
– Так! – рявкает Колесников, перебивая Хирурга. – Говорите, чтобы мне было понятно! Что вы собираетесь делать?
Саныч открывает рот, но его опережает Эльза.
– Отойдём.
Поймав удивлённый взгляд Бати, женщина шёпотом продолжает:
– Нельзя чтобы… – Эльза делает паузу, а вместо имени девушки говорит: – она нас услышала.
Колесников кивает, и они вместе с Эльзой выходят в коридор.
– Ты тоже, – приказывает женщина Хирургу.
Троица затворяет дверь в бокс, и Эльза, зачем-то оглядевшись по сторонам, произносит:
– Ей не пережить операции.
– Кому? Катеньке? – переспрашивает Батя.
Эльза кивает.
– Ребёнок очень большой, как я и говорила, лежит поперёк, чтобы его вытащить, нам придётся делать не вертикальный, а длинный горизонтальный разрез. Не думаю, что после того, как мы её располосуем, она выживет. Нам бы плод при этом не повредить.
– Что? – снова переспрашивает Колесников.
– Да очнись ты! – Эльза трясёт Батю за плечо. – Пойми – это не обычная операция! Да, с нашим оборудованием и медикаментами и всем тем барахлом, что вы потом выгребли из госпиталя, мы бы могли её спасти, не будь в ней…
– Кого? – неуверенно шепчет Хирург и неожиданно выпаливает: – Мутанта?
Слово точно повисает в затхлом воздухе, отдающем смрадом пота и свежей крови.
– Что ты сказал? – начинает яриться Батя, сжимая пудовые кулаки. – Да я… тебя… за это собственными руками приду…
Эльза останавливает Колесникова, схватившего Саныча за грудки.
– Оставь его! – шипит женщина. – Помнишь, пару месяцев назад я говорила об аномальном развитии плода, а вы меня послали и запретили даже заходить к Катюхе.
– Вы говорите о моём ребёнке! – грохает Колесников. – О сыне! Я чувствую, знаю это! А вы говорите о них как о куске мяса! Саныч, чего она втирает нам, а? – Батя, часто моргая, смотрит на Хирурга. – Скажи ей!
– Вопрос не в том – спасём ли мы мать, а в том – выживет ли ребёнок, да и ребёнок ли… – обречённо говорит Эльза. – Решай, как мы это сделаем.