Остров Немо

– Это оно. Это точно оно, только концентрированное. Аж голова кружится.

– Уверены? Пожалуйста, проверьте остальные, – настоял Судья.

Нильс быстро обнюхал оставшиеся и утвердительно кивнул – точно третья.

– Это хлороформ, – подвел итог Холгер.

Главы кланов переглядывались, перешептывались – Судье стало ясно, что спектакль, разыгранный им, они приняли, и никто не встанет на сторону Зилу.

– Рискну предположить, что доступ к этому веществу на острове есть далеко не у всех, – Чепмен всмотрелся в лица островной «знати».

– Когда это вы из подозреваемого превратились в следователя? – пророкотал Зилу.

– Я изучал криминалистику в университете – вы же знаете, и поскольку, думаю, сомнений в моей невиновности уже не должно оставаться, я могу помочь найти убийцу.

Зилу зло посмотрел на Судью.

– Предложение принимается судом. Зилу, организуйте расследование, это по вашей части – согласился Судья.

– А что с угоном шлюпки? – спросил Зилу больше, чтобы ужалить Судью, чем чтобы добиться результата.

– Орландо признается виновным и приговаривается к казни. Если объявится – приведем приговор в исполнение на площади.

* * *

После допроса Эмма вышла и села на выступ вроде бордюра у канализационной канавки. Ее начинала охватывать паника. Ей некуда было деться от Крюгера – она знала, что он найдет ее повсюду на острове. Никто ее не защитит, не прикроет, никто не накажет его, зверя, который теперь будет издеваться над ней еще кровожаднее. Нет, с ним договориться не получится. Эмма приближалась к мысли о самоубийстве, но то ли ей не хватало решимости, то ли она была во власти слишком сильных эмоций – поэтому не смогла сосредоточиться и придумать какой-нибудь посильный способ, хотя другой женщине на ее месте хватило бы и меньшего: потерять ребенка и мужа, остаться в полном одиночестве, а единственный человек рядом – насильник, от которого уйти можно только в бордель – и все это произошло со скоростью света. Эмма встала и побрела по улице, не слыша, как ее зовет Альваро, увидевший ее в прогал узкого прохода с соседнего переулка. Альваро не стал ее догонять – сам отвлекся на разговор с Данитой, к которому мы еще обратимся.

Эмма в полубреду оказалась на том самом месте, куда причалила лодка с пассажирами Линкольна. Где-то там, в пучине вод, лежит корабль, а на нем все так же, верно, покоится контейнер, вместилище ужаса, где навсегда похоронены последние счастливые воспоминания о Мими. Эмме захотелось ощутить себя беременной – чтобы вновь под сердцем возникла маленькая жизнь, чтобы почувствовать, как ножки внезапно толкают живот, иногда – нещадно и даже больно, но всегда – радостно. И как только сознание Эммы вполне увлеклось мыслями о НОВОЙ жизни, сверкнувшее перед глазами личико Мими все перечеркнуло: как же подло думать о НОВОМ, когда только что погибла ее малышка, а она предается мыслям о ее ЗАМЕНЕ, какая же она поганая мать. И не уберегла свою девочку, и любого следующего – не убережет, и этот остров ей – только как наказание за то, что она слишком рано оторвала Мими от груди, и та кричала, требовала, отказывалась от смеси, а потом заболела. И поделом ей, Эмме, все это! И Крюгер, в котором она ночью узнала зверя – это еще малая доля тех мучений, которые Эмма должна испытать, чтоб хоть немного искупить вину. Такие чудовищные мысли роились в ее голове, и Эмма, придя в себя, как ей показалось, понурив голову, поплелась домой, если так и можно называть контейнер-логово, контейнер-берлогу Крюгера. Хватаясь за ручку двери, Эмма успела поймать себя на мысли, что он уже тут, он ждет и сразу ее ударит.

Но Крюгер, сидевший за столом, таким же крепким, как и он сам, только поднял на нее тяжелый взгляд.

– Зачем ты меня опозорила?

– Я не хочу тебе зла. Я просто не хочу быть с тобой.

– Зачем? – повторил Крюгер, уже начиная злиться.

– Сам все понимаешь.

– Пойдешь в бордель?

– Нет.

– Так что же будем делать? Ты либо моя жена, либо бордель, таков порядок. Если не бордель – значит, жена. Так?

– Выходит, что так.

– А мне каково с женой, которая начала семейную жизнь с лицемерия?

– Крюгер! Ты же жил на большой земле, ты же все понимаешь, тут какой-то цирк, нелепый спектакль.

– Э-э-э, нет, Эмма. Тут жен берут, чтобы жить с ними, как с женами.

– Я пока не готова.

– А ты и не собиралась готовиться. Ты думала обмануть и сбежать. И, конечно, ты для этого выбрала меня – единственного человека, который пытался что-то для тебя сделать. Ведь я потому и попался, скажи? Показался тебе слишком хорошим? Мягким?

– Просто тебя я хотя бы знаю.

– Ты, наверное, ждешь, что я сейчас изобью тебя или изнасилую, или еще что? Ждешь возмездия? Боишься. Как иначе. Но я тебя не трону. Ешь, – Крюгер указал на вареную рыбу на тарелке, – я дам тебе время. До вечера. Реши, бордель или я. Потому что это – остров Немо. Здесь рыба просто так никому не достается.

Крюгер встал и направился к двери.

– Я на сортировку. Буду вечером.

Дверь захлопнулась. Эмма, испытывая стыд, ощутила, как запах рыбы щекочет ноздри. Пальцами она принялась выковыривать мясо между острых косточек, но уже после первой пробы перестала стесняться и принялась жадно заглатывать куски, то ли высасывая, то ли стягивая зубами мясо. Она и не заметила, как всего за три минуты умяла довольно большую рыбину, водоросли и островной хлеб, лежавший там же, на тарелке. Эмма присела на кровать – ей предстояло хорошенько обдумать, что же сказать Крюгеру вечером, ведь «жить с женой» означало одно: быть его сексуальной рабыней. Впрочем, бордель означал то же самое. Тупиковая, по сути, история. На этом промежуточном итоге Эмма отключилась.

* * *

Следственная группа в необычном для острова составе: Фостер, Холгер и Чепмен, без промедления приступила к расследованию, как того и хотел Судья. Все вместе они отправились на место преступления, в контейнер Грэма. По пути туда Чепмен оглядывался, выискивая глазами Ди.

– Нам понадобятся Нильс и Диана, чтобы опросить их на месте, – обратился он к Фостеру, и тот распорядился, чтобы солдаты привели обоих. Чепмен вслушался в команду, отдаваемую Фостером, но не услышал в ней ключевого для себя – места, где находится Ди.

Придя в контейнер, Чепмен настоял на том, чтобы первым делом опросить Ди. Это – нормальная практика: сначала нужно получить максимум информации от главного свидетеля, тем более что Ди – не только свидетель, но и потенциальная мишень преступника. Внутри контейнера мало что поменялось: кровь Грэма была повсюду, будто ее расплескивали ведрами с целью залить как можно большую площадь. Стул и кресло в передней комнате так и лежали перевернутыми. Занавеска на окне в спальне висела наполовину сорванной. Пустые бутылки из-под спиртного валялись прямо на полу, одна из них – разбита. Холгер стоял у порога, в ожидании Ди и Нильса.

– Расскажите мне, как погибла ваша дочь, – обратился к нему Чепмен.

Врач отвел взгляд, то ли освежая в голове болезненные воспоминания, то ли выбирая, с какой стороны к ним лучше подступиться.

– Она даже не закричала, не звала на помощь. Он каким-то образом, еще вечером, когда вокруг было полно людей, выкрал ее. Никто не знает, как это случилось – ни единого свидетеля. Одно могу сказать – она умирала долго и мучительно, – Холгер вздохнул, вытесняя личное, оставляя профессиональное, – множественные гематомы, странгуляционные борозды на конечностях, на шее. Разрывы тканей, и не только в промежности, но и… живот. Выбиты несколько зубов, сорваны ногти… Он истязал ее, пытал. Она должна была кричать от боли, не понимаю, почему никто ничего не слышал. Возможно, убийца заткнул ей рот кляпом, или она находилась под действием каких-то препаратов. Этот садист явно отличает смертельные ранения от тех, которые просто приносят боль. Я не следователь, но я бы сказал, что он делал это не в первый раз.

Холгер зашел в контейнер, тем самым давая понять, что его рассказ окончен. Чепмен с содроганием представил описанное, ведь стоило ему тогда хоть немного замешкаться, и сейчас всем тем истязаниям, через которые прошла дочь Холгера, подвергалась бы его Диана… С другой стороны, он должен быть благодарен погибшей девушке – ведь только благодаря ее смерти, Чепмен сейчас на свободе. Все плевать хотели на то, что Чепмен невиновен – не было бы того старого убийства, и пытки, которые Зилу устроил бы Чепмену, мало чем уступали злодеяниям таинственного маньяка. Но теперь в юноше жило только одно желание – найти ублюдка. Только так он мог быть уверен, что Ди – в безопасности.

Появилась Ди, и Чепмен окончательно вошел в роль ведущего следственного эксперимента.

– Диана, покажи, пожалуйста, где был Грэм, когда вошел убийца.

– Здесь, на кровати… – указала Ди.

– Где находилась ты?

– Я… была на нем, – даже как-то виновато глядя на Чепмена, ответила девушка.

– Покажи, пожалуйста.

Ди, стараясь не смотреть на кровавые пятна, взобралась на кровать и села, будто бы под ней – чье-то тело.

– В этом положении ты отключилась? – продолжил Чепмен.

– Наверное. После этого я ничего не помню.

– Фостер, пожалуйста, подойдите к Ди сзади и зажмите ей рот.

Фостер, которому и в голову не пришло отказаться или хотя бы обсудить назначенную роль, увлеченный этим маленьким представлением, проделал все, как попросил его новоявленный следователь.

– Холгер, а вы, пожалуйста, лягте и расположите свою голову там, где приблизительно должна быть голова Грэма.

Холгер опустился на колени и неловко уложил голову на кровать.

– Холгер, вы оттуда можете разглядеть лицо Фостера?

– Нет.

– Так. И тут Диана падает. Нам неизвестно, как. У Грэма остается лишь секунда, чтобы подняться, – за рассуждениями Чепмен чуть ни наступил в кровавую лужу, а все участники композиции наблюдали за ним. – Грэм вскочил, откинув Диану в сторону, и оказался прямо напротив убийцы.

Чепмен протянул руку и коснулся Фостера.

– Смотрите – рядом со мной кровь – и справа, и слева. Это значит, что, когда Грэм стоял здесь, убийца ранил его в шею, и Грэм повел головой, расплескивая кровь, а потом – судя по подтекам, видите, на полу тоже лужи и брызги? – Грэм попер на него, но вот там – у порога, уже рухнул, поэтому там самая большая лужа.

Фостер отпустил Диану.

– Ого, – продолжил Чепмен, войдя в раж, – а здесь тоже разрыв – видите, брызги есть, а тут нет, а потом снова – на углу кровати? Туда переместился убийца, когда на него ломанулся Грэм. Кровь била фонтаном, и его, конечно, тоже окатило. Кровь осталась на нем, на одежде, а на обуви – мало. Вот это – это мои следы, это – наверное, Нильса, ага, а вот и убийцы – не такая и крупная, кстати, нога. И вот капельки, – Чепмен уже вышел в переднюю комнату, – капельки стекали с него, он ведь был даже не обрызган, а облит!

Чепмен с Фостером и Холегром вышли на улицу в попытке отыскать «капельки» или какие-нибудь остатки крови Грэма. И им это удалось – с убийцы кровь буквально струилась, поэтому целых два квартала пути за ним тянулись вполне однозначные следы. Два квартала привели героев в элитную часть города и заронили надежду, что именно здесь может обитать маньяк. Но последний обнаруженный след слегка пошатнул эту теорию: убийца оставил пятно крови на заборе, в месте, где перелезал, а чтобы попасть в район островной знати таким образом, совершенно необязательно быть его резидентом… Тем не менее троица с воодушевлением продолжила искать отметины напротив контейнеров-коттеджей, которые, в отличие от тесных клетушек рабочего класса, располагались на благородном расстоянии один от другого, но в это время начал лить сильнейший дождь. Обитатели острова тут же принялись выставлять на улицы и крыши посуду, ведра, даже перевернутые зонты – чтоб собрать воду. Дождь немедленно уничтожил любые следы крови, и Фостер впервые за проведенные на острове годы посетовал, что тучи выбрали не самое удачное время. Для большинства же такой обильный дождь – настоящее чудо, и упускать шанс было нельзя.

В это время Ди, которую под присмотром солдат оставили в окровавленном контейнере, тихо сидела в углу передней комнаты и зябла от холода. Вошел уже известный пассажирам «Линкольна» помощник Судьи – Грателли.

– Вам повезло, Диана, с этим дождем.

Грателли приказал солдатам, которые следовали за ним, поставить на улице ведра, чтоб те заполнялись водой. Затем распорядитель выложил перед Дианой щетки и моющее средство – роскошь в этом гиблом месте.

– Диана, прошу вас отдать кольцо. Это собственность администрации острова.

Ди быстро сняла обручальное колечко и вложила в ладонь Грателли.

– Поскольку вы теперь – хозяйка этого контейнера, уборка – это ваше дело. Наводите порядок. Контейнер надлежит вернуть в том же виде, в котором он находился, когда вы ступили на его порог.

– Меня что… выгонят?

– Выгонят? Зачем же. Живите пока тут, да и другого места для вас нет. После свадебного бала вы все равно переедете к мужу.

– Опять?..

– Да. Таков порядок. И когда закончите уборку, займитесь собой. Завтра утром похороны, и вы должны выглядеть подобающе.

Грателли вышел без лишних церемоний и удалился в дождь. Ди оглядела лужи крови и погрузилась в размышления. Какое-то пятно, и уютное гнездышко превратилось в место, где не хочется находиться даже минуту, не говоря уже о том, чтобы провести ночь. А ей предстояло прожить здесь неизвестно сколько… И почему-то девушка вообще не задумалась, что убираться тоже никто за нее не будет.

Фостер отвел Чепмена и Холгера к Судье – для отдельного доклада. Судья попросил Фостера выйти, затем выслушал Чепмена, и, разумеется, спросил, каков дальнейший план действий.

– Сэр, я не очень хорошо соображаю, мне бы выспаться, и поутру я представлю вам план. Сейчас я могу утверждать одно: есть смысл подозревать кого-то из руководителей кланов, их помощников и вообще тех, кто живет в «элитной» части. Это точно кто-то из верхушки.

– Но ведь забраться через забор мог и любой работяга.

– Сэр, чтобы истязать похищенную так долго, как это описал Холгер, преступнику понадобилось бы отдельное помещение, да еще и с хорошей звукоизоляцией. Нужны подручные средства и – хлороформ. Холгер подтвердит, что это вещество, судя по всему, хранится на острове всего в трех местах: в клане врачей, на складе Зилу и в неприкосновенном запасе, на вашем складе. Надо уточнить, сколько людей имеют доступ к этим хранилищам. По предварительным прикидкам Холгера – не больше двадцати.

– Так. То есть двадцать – это…

– Весь круг подозреваемых.

– Ох.

Судье стало не по себе – он понимал, что «аристократы» не позволят просто так соваться в свои дела и уж тем более в свои кладовые. Врачи – еще ладно, Холгер будет прозрачен, но склады Зилу – тут даже Судья не стал бы заикаться об обысках, о списках тех, кто туда приходил, что брал и так далее. Мелкая коррупция, прелести жизни элит всегда оставались скрытыми от обычных островитян. И должны быть скрыты и дальше.

– Что ж. Приходите утром с планом, подумаем. И – Чепмен, мне же не надо напоминать о тайне следствия. Холгер, надеюсь на ваше благоразумие, – Судья кивнул обоим и поднял руку, подзывая Прислужника.

* * *

Остров. Иногда я вспоминаю тебя как благословение, чаще – как проклятие. Из всех уцелевших и вернувшихся оттуда с таким трудом, я – один из немногих, кто остался дееспособен. То есть у меня есть работа, есть крыша над головой, есть психотерапевт, который регулярно читает эти записи и не позволяет мне останавливаться. Он даже сказал, что, может быть, это редкий случай, когда терапия открывает талант. Моя писанина кажется ему весьма достойной издания (да и сам я об этом подумывал, но не в плане изящной словесности, а только как о возможности заработать на собственных воспоминаниях и спасенных документах). О, записи. Все удивлялись, отчего же именно записи, эти писульки на полях книг и журналов, эти кондовые протоколы и описи из архивов я тащу с собой, рискуя собственной шкурой. Благодаря покойному Нейтану, который сразу смекнул, какая ценность заключена в этом островном мирке, я понял, что это всё – необходимо. Мы, современные люди, привыкли, что если не осталось видео, значит не было и события. А если телефон разрядился, мы горы свернем в поисках розетки, вместо того, чтобы сесть и… записать хотя бы пару строк так, как это бы сделали наши предки. К сожалению, большую часть документов у меня изъяли спецслужбы. Но основное я все-таки помню, и кое-какие блокноты (например, записную книжку Чепмена) я сумел спрятать и сохранил. Как знать, может, за мной и сейчас следят, и опять все заберут, включая эти самые страницы, но я все равно пишу – если уж и не ради большой литературы, то хотя бы как часть терапии.

Почему «благословение»? Как вообще язык поворачивается употребить такое слово по отношению к бесчеловечному месту? Презрение к правам женщин, запущенные дети, постоянные мысли о выживании, дрянная пища, холод, недостаток всего, к чему привык обыватель без каких-то там высоких запросов. Все это так. Но остров позволил мне открыть в себе человека, который даже в таких условиях сохраняет достаточно мужества и тепла в сердце. Нет, я не стал героем, но там я понял, что во мне есть нечто, чего я раньше не замечал. Что я больше, чем я думал. И я сумел пробудить это в себе, несмотря на то что попал на остров уже взрослым человеком, уже подающим кое-какие надежды специалистом, женатым, даже немного подуставшим. В общем, полагаю, многие из моих товарищей по несчастью, теперь уже «земляков», могут сказать о себе то же самое – что человек всегда может быть лучше, чем он есть сейчас.

* * *

Эмма проснулась от звука ливня, барабанившего по железной крыше. Капли гулко падали, создавая, благодаря рельефу металла, какую-то едва различимую песню из двух монотонных нот, и Эмме показалось, что одна из них – радостная, другая – горестная. Эмма встала, попила воды и с неожиданной ясностью поняла, что ей следует делать. В то время как Ди, сдерживая рвотные позывы, оттирала кровавые пятна, Эмма, в гораздо менее экстремальных условиях, принялась оттирать пыль и грязь с поверхностей своего жилья. Для того она без труда нашла все необходимое и довольно быстро управилась с работой. Она до блеска вычистила окна, наличие которых у Крюгера стало для Эммы настоящим открытием – до того грязными и заросшими какими-то мелкими растениями они были. Затем Эмма внимательно осмотрела вещи Крюгера и вычистила те из них, которые посчитала грязными; чистить пришлось щеткой, ни о какой стирке речь не шла, но все же расправленные и выбитые вещи смотрелись куда лучше, чем до начала процедуры. Затем она заглянула в ящики с едой – и обнаружила там хлеб, консервы и вездесущие водоросли. Соорудила из этого обед. Эмма убралась и на лестнице, ведущей ко входу в контейнер – очистила ступени от налета и разводов, и только завершив это, решила поесть.

Крюгер, пришедший уже затемно, открыл дверь и встал как вкопанный. Небольшие, «косметические» перемены были видны даже в полумраке. Эмма указала ему на тазик с водой.

– Вымой, пожалуйста, руки и лицо.

Крюгер покорно выполнил указание и сел за стол.

– Я вообще-то принес поесть…

– Давай поужинаем тем, что я приготовила, а это припасем, – рассудила Эмма и разобрала пакет, принесенный Крюгером.

Крюгер с облегчением переключился на еду – это позволило хоть немного оттянуть разговор, который Крюгер не знал, как начать. Но когда Крюгер поел, Эмма взяла все в свои руки.

– Крюгер. Я хочу, чтоб ты вымылся.

– Ну, ладно.

У Крюгера, у одного из немногих на острове, был заведен душ, пополняемый дождевой водой. Исполненный тревожного ожидания, Крюгер наскоро ополоснулся, накинул полотенце и вышел в комнату. Перед ним стояла обнаженная Эмма.

* * *

Альваро звал Эмму, шедшую в прострации по улице, но, как мы знаем, так и не дозвался. В этот момент его, наконец, заприметила Данита, которая до этого битый час носилась по городу в поисках доктора. Данита отвела бывшего хирурга в убежище под антенной, где без сознания, в лихорадке метался Лон. Альваро отметил про себя, что Лон, скорее всего, не жилец, и молиться можно разве что об упокоении его души, однако признаться Даните не смог и заключил, что с божьей помощью шансы Лона не так уж и плохи. Сам же Альваро без лаборатории и анализа крови не мог определить – то ли Лон подхватил какую-то респираторную инфекцию, что не критично, то ли из-за ранения начался худший процесс – и инфицированы были ткани или органы. Альваро призвал Даниту не думать о том, сможет ли Лон когда-нибудь ходить, это и правда было второстепенно; гораздо важнее было победить инфекцию, а в этом могли помочь лекарства, питание, теплая одежда – словом, всё то, что практически невозможно обеспечить на острове, в особенности когда ты в бегах и прячешься более-менее в норе. Этим Альваро завершил свой беглый осмотр, вдаваться в детали состояния Лона не имело смысла ввиду тяжести этого состояния. А еще Альваро торопился на берег.

Увидев сети, которые сушились на берегу, Альваро сбавил шаг и на всякий случай внимательно осмотрел каждую, стараясь отыскать вожделенных моллюсков. Но сети были пусты – оставалось надеяться только на то, что Паскаль их уже перебрал и вытащил все ценное, но Альваро все равно успел расстроиться.

– Альваро! Иди сюда! Уже четыре, и это я еще не все осмотрел! – Паскаль кричал от радости.

Альваро подошел к ведру, наполненному водой, – внутри правда – четыре черных, страшных и ядовитых моллюска.

– Живые?

– В отличном состоянии! И, будем надеяться, они смогут размножаться. Ну, мы им устроим пятизвездочный отель.

Пятизвездочным отелем для морских гадов стал большой аквариум – внутри него Паскаль что-то наколдовал с водорослями, какими-то камешками и чем-то вроде ила, который он достал с глубины. Со склада клана аграриев, конечно, в тайне, были утянуты лампы, фильтры, насос, обогреватель, термометр и прочее оборудование. Довольный океанолог утверждал, что для моллюска не найдется уголка в море, лучше этого дома. Альваро оценил оперативность и усердие Паскаля.

– Как вам все это удалось? И не погибнут ли они? – восторженно спросил врач.

– О! Как удалось? Знаете, только один человек в мире сумел найти способ держать тропическую карликовую каракатицу в неволе так, чтобы она размножалась. Никто не смог этого повторить! На наше счастье, этим человеком был я.

Но океанолог знал, что это еще не все: чтобы прихотливые головоногие не передохли, понадобится регулярный химический анализ воды на добрый десяток параметров. А лабораторный выпариватель и другой набор реактивов потребуются, чтобы очистить токсин. Все это было расписано пошагово, и Паскаль взял на себя труд добыть элементы будущего производства. На Альваро была возложена дальнейшая рыбалка: предстояло наловить мелких рачков и мальков, чтобы обеспечить моллюскам питание.

Весь оставшийся день Альваро провел на берегу бродяг, разыскивая в сетях ракообразных, и сумел набрать, как ему показалось, достаточно. С ведерком, чуть ли не вприпрыжку, он отправился в контейнер Паскаля и нашел того суетливо бегающим от большого аквариума к мелким, стоящим вдоль стены.

– Они начали есть друг друга! – констатировал Паскаль, и Альваро бросился помогать. Моллюски в аквариуме делали агрессивные выпады друг на друга.

Как только Альваро схватил второй сачок и принялся ловить моллюска, тот выпустил облако темной слизи. Паскаль подскочил к аквариуму и сачком захватил плотные чернила, достал и сцедил в кювету.

– Альваро, ты вытаскивай их, а я буду собирать чернила.

Погиб только один из гадов; остальных удалось изолировать друг от друга и после накормить. Моллюски сильно проголодались – и каждый набросился на свою порцию. В пробирке у Паскаля накопилось изрядное количество токсина. Океанолог с удовольствием рассматривал жидкость на просвет.

– Можем приступать к эксперименту?

– Этого хватит, – с радостью ответил Альваро, – а что с фильтрами и прочим?

– Все будет сегодня же.

* * *

Данита задержалась у Лона. Она ничего не могла поделать, и все же считала, что помогает хотя бы тем, что держит его голову у себя на коленях и молится. Жар не спадал, Лона лихорадило весь день, и пот лился градом. Данита поила полубессознательного Лона. Мальчишки – главным образом Энрике, бегали за водой, а после, когда пошел ливень, достали где-то ведра и поставили во дворике у антенны. С наступлением темноты Данита услышала крик: «Атас!». Кто-то из ребят, стоявших во дворе, таким образом предупредил о приходе лишнего человека. В контейнер заглянул Пун, лицо которого горело:

– Целый день тебя ищу.

– А как… ты смог найти?

– Поймал одного из твоих мальчишек. Пойдем домой.

– Я не могу… Лону плохо.

– Ты должна быть со мной, соседи спрашивают, где ты. Если они что-то заподозрят, нам обоим крышка.

– Но…

– Никаких «но», Данита. Ты попадешь в бордель, а меня расстреляют.