Хранитель слёз

I

Атмосфера здесь стояла самая что ни на есть отвратительная. Чистокровная зима ещё не пришла, но уже припугивала ноябрь своими эпилептическими припадками – хлёсткими заморозками и густыми снегопадами. Ещё и наглая метель давала о себе знать регулярными налётами. Неудивительно, что за ночь вся земля в округе промёрзла и этим ранним снежным утром холодила ноги людям, что теснились вокруг свежевырытой могилы.

«И зачем я только согласился?!» – всё пилил сам себя Никита Нечаев, глубже заталкивая окоченелые ладони в карманы пальто. И, надо сказать, небезосновательно. Тётя Света никогда не являлась частью его жизни. Даже самой крохотной и отдалённой. Ни её визитов, ни звонков, ни даже родительских бесед о ней. Как будто её и вовсе никогда не существовало на Земле. Если только на какой-то другой планете – в иной галактике, о которой Никита никогда и не слышал.

Потому и стоял он теперь у могилы без какой-либо скорби, то и дело поглядывая на гроб и мысленно уже опуская его в землю. Мать Никиты отказалась приезжать на похороны родной сестрёнки, но при этом настояла, чтобы на них присутствовал сам Никита: «Нехорошо будет, если от нашей семьи вообще никто не придёт». Да и жили родители парня в весьма далёком отсюда селе. Далёком и совсем непохожем на тот город, в котором проживала тётя Света и в котором вот уже пять лет пытался прижиться Никита.

Замерзающий, он мельком поглядывал на других бедолаг. И уже не первый раз глаза его замирали на темноволосой девушке. Короткое черничное пальто плотно облегало её стройную фигурку, неподвижно стоявшую по другую сторону могилы. Слёз или любых других уместных для похорон душевных проявлений на её лице не наблюдалось. Абсолютный эмоциональный вакуум, обрамлённый чёрным платком. Никите лицо этой девушки почему-то казалось знакомым, но он, как ни старался, не мог вспомнить ни одного случая, когда бы с ней где-то встречался.

Рядом с девушкой, потупив взгляд в гроб, стоял мужчина в бледно-зелёном пуховике. Его застывшее морщинистое лицо тоже не выдавало никакой информации о том, какие чувства и процессы происходят под этой курткой болотного цвета.

Остальные же человек пять стояли совсем уж неприметно, зябко и одиноко переступая с ноги на ногу.

Никого из присутствующих Никита не знал и мог лишь смутно предполагать, кем они приходились покойнице. Умерла последняя два дня назад. Как слышал Никита, от инсульта. Случилось это на сорок шестом году её жизни.

Через несколько минут неказистые работники кладбища всё же опустили гроб в землю и стали его закапывать. Когда завершили с установкой тяжеловесного каменного надгробия и металлической ограды, Никита одним из первых нагнулся и положил на рыхлую почву букет белых лилий.

Сразу же вслед за ним к могиле слегка наклонилась девушка в чёрном платке. Быстрым движением она положила рядом с цветами Никиты одну тёмно-красную розу и тут же шагнула на прежнее место, словно желая поскорее завершить данный процесс. Мужчина в болотной куртке в этот самый момент сделался, как показалось Никите, каким-то уж слишком печальным.

«Пусть земля Вам будет прахом… ой, пухом!» – мысленно обратился Никита к своей тёте. И затем, чтобы его окоченелый труп не слёг следом в соседнюю могилку, решил, что пора отчаливать.

Он напоследок окинул взглядом могилу, чёрно-белую фотографию покойницы (родство с его мамой всё же проглядывалось) и, с чувством хоть и выполненного долга, но всё же с некой пощипывающей изнутри тревогой, что оставляет раньше других это мероприятие, развернулся, вышел на тропинку и медленно побрёл к выходу.

В то время как выход находился совсем близко – всего-то в шагах тридцати, – Никита почему-то чувствовал, что так просто из кладбища он не выйдет. Будто должно произойти что-то ещё.

– Подождите! – тут же раздался за спиной мужской голос.

Никита замер. И, прикрыв веки, с мольбою прошептал: «Это не мне, это не мне…» Затем медленно обернулся.

– Извините! Могу я с вами поговорить? – К нему спешил тот самый мужчина в болотной куртке, в глазах которого теперь появилось заметное оживление.

– Со мной?.. – произнёс Никита.

– Именно с вами.

– По какому поводу?

– Завещание… – остановившись перед Никитой, тяжело задышал мужчина. – Завещание Светланы Алексеевны. Меня зовут Михаил Обручев. – И, протянув Никите руку, добавил: – Я нотариус.

– Я не близкий родственник тёти Светы… – Никита нерешительно пожал руку странному нотариусу. – Я так… заскочил только…

– Нет-нет, именно вы-то мне и нужны! – возразил тот и даже положил руку ему на плечо.

– Я? – Никита озадаченно глядел то в морщинистое лицо незнакомца, то на его большую руку.

– Вы – особенно.

– Это, видимо, ошибка. Я тёти Светы совсем не знал. И нахожусь здесь по той лишь причине, что меня мама попроси…

– Нет-нет. Это не ошибка. Я знаю, о чём говорю, Никита.

Парень пристально посмотрел мужчине в глаза. Тот уверенно кивнул. Надо же, знает его имя. Но откуда? Твёрдый взгляд не сползал с лица Никиты. Да уж, деваться, пожалуй, некуда…

Никита неохотно, но всё же двинулся вслед за нотариусом.

– При разговоре также будет присутствовать Соня, – сказал тот, когда они вышли из кладбища и подошли к белому «Фольксвагену».

– Какая ещё Соня? – удивился Никита. Но нотариус или не расслышал, шагая впереди, или просто решил оставить вопрос без внимания.

Через минуту подошла та самая девушка в чёрном платке. Никита снова пристально посмотрел на неё.

– Я сочувствую… вашей утрате, – с некоторой паузой в словах обратился к ней Михаил.

– Благодарю… – ответила она полушёпотом. На её лице царствовала прежняя мертвенность.

Нотариус быстро и попеременно окинул взглядом Никиту и девушку.

– Мне почему-то кажется, что хоть вы и родственники, но ещё не знакомы… Это дочь Светланы Алексеевны – Соня. А это её племянник – Никита.

«Ничего себе новости… – изумился парень. – Моя двоюродная сестра?..»

– Привет, – выговорил он.

На что Соня лишь сухо кивнула в ответ. От неё исходило какое-то холодное бездушие, но под ним словно таилось что-то ещё. Очень похожее на нетерпеливость.

Нотариус открыл дверцу седана и вынул из бардачка пачку бумаг. Никита уже открыл было рот, чтобы снова сообщить, что всё происходящее – просто огромнейшая нелепая ошибка, но в последний момент передумал. С очень уж серьёзным лицом нотариус выискивал какие-то документы.

– Гражданка Трофимова Светлана Алексеевна, – наконец начал тот, обернувшись к Никите и Соне, – за две недели до своей смерти написала завещание, которое я вам сейчас зачту. Согласно ему…

Следующую минуту Никита стоял и думал о кофеварке. Да, как ни странно, именно о ней. Вот бы ему иметь свою кофеварку! И он бы каждое утро пил бодрящий сладкий кофе, который своим ароматом развевался бы по всей кухне и круто поднимал настроение с самой зари. Он покупал бы разные сорта и, закусывая ореховым печеньем, потягивал бы этот чудесный напиток перед работой. И навсегда-навсегда забыл бы про тот быстрорастворимый суррогат «три-в-одном», которым ограничивались его повседневные будни.

Никита уже даже видел эту картину. Вот он просыпается, блаженно зевает, вытягивает руки к потолку, солнечные лучи приятно слепят его и расцвечивают утреннюю комнату, он медленно встаёт, заходит на кухню и первым делом нажимает кнопку рождения кофе… Волшебно! И так – каждое божье утро! Каждое!

– …подпись гражданки Трофимовой Светланы прилагается, – завершил Михаил и пристально оглядел родственников.

Никита стоял с мечтательно-задумчивым видом. И только когда образовалось значительное молчание, он очнулся, озадаченно уставившись на нотариуса.

– Э-э… – протянул он.

Каменность же Сони стала преображаться. Девушка вдруг побагровела в лице. И, сжав кулачки, посмотрела на Никиту. Вообще, как показывает история человечества, такого женского взгляда мужчинам лучше бы от греха подальше избегать. Но что поделать – тот был всецело устремлён на Никиту… Никиту, который всего лишь молча стоял и грезил о кофеварочных утрах в его жизни. Странно так бывает: вроде стоишь себе, ничего вызывающего не делаешь, однако и этого бывает достаточно, чтобы тебя, возможно, на всю жизнь возненавидели лютой ненавистью…

– Быть того не может! – стиснув зубы, выговорила Соня. Лицо её стало ещё мрачнее: скулы нервно задёргались, лоб грозно покрылся морщинками, в глазах будто вспыхнул огонь.

Никита поймал на себе этот испепеляющий взгляд – и тут же отвёл глаза. Но не потому, что почувствовал себя под зрительным гнётом неуютно. Его останавливало что-то другое. То, что заставило бы тут же отвести глаза, посмотри она на него там – у могилы, когда он до неприличия долго засматривался на неё. Но в тот момент она ни разу не подняла на него глаз. А сам Никита – что тогда, что сейчас – глядел на неё с каким-то даже странным умилением.

«Интересно, сколько ей? – всё гадал он бессознательно. — Двадцать пять? Двадцать семь? Не так уж и старше меня выглядит. Тридцать ей точно не дашь…»

Соня вдруг развернулась и, хлюпая сапожками по жиже из снега и грязи, быстро зашагала к красному «Форд Фокусу».

– Почему она ушла? – наконец опомнился Никита.

– А вы что, сами не понимаете? – Глаза Михаила расширились.

– Не совсем…

– Светлана Алексеевна оставила свою квартиру вам, а не ей.

– Мне?.. Квартира?

– Вы что, совсем меня не слушали?

– Слушал…

– Вам досталась квартира. Правда… есть одно обстоятельство, – произнёс Михаил и на несколько мгновений замолчал. Сузив веки, он смотрел вслед уезжающему красному хэтчбеку.

– Какое обстоятельство? – вымолвил Никита.

– Пожалуй, вам лучше самим это увидеть. Садитесь.

– Прямо сейчас?..

Михаил вздохнул и двинулся к двери своего «Фольксвагена».

– Тянуть, к сожалению, мы не можем.

«Мы? – хотел переспросить озадаченный Никита. — Не можем тянуть?»

Но смолчал, продолжая стоять в замешательстве. Он вдруг почувствовал, что начал совершенно теряться. Будто какая-то непонятная сила активно принялась стирать его из окружающей реальности. И теперь он ощущал себя крошечной таракашкой перед открывшимся исполинским пространством – бездной неизведанного и пугающего.

В его голове только и вертелись слова его двоюродной сестры: «Быть того не может!» И, точно в агонии, от этих слов у него зарождались непонятные состояния, полёты от действительности в какие-то невразумительные мысленные заросли (как, допустим, с этой самой кофеваркой), которые казались ему чрезвычайно странными.

Никита всё смотрел вслед исчезающей среди деревьев красной машине и видел одну предельно ясную вещь: в его ничем не примечательной жизни произошло очень важное событие, которое уже запустило нерушимый механизм причинно-следственных связей. И это могло означать лишь одно – обязательную последовательность новых, непредсказуемых событий. Событий, которые отныне неизбежно должны будут проявиться в самом ближайшем будущем.

Ох, что-то точно будет!

II

Сидя в удобном переднем пассажирском кресле, Никита изучающе оглядывал салон дорогой иномарки. Михаил заметил это.

– Ездите? – спросил он.

– Я? – Никита быстро повернулся к нему. – Не-е-ет… У меня не то что машины, прав даже нет.

Нотариус слегка кивнул: с оттенком понимания.

– Мне вот интересно… – заговорил Никита спустя минуту. – А если бы я не пришёл на похороны, то что тогда? Не досталась бы мне квартира?

– Я знал, что вы придёте, – ответил Михаил. – Это я попросил вашу маму отправить вас.

– Вы серьёзно?

– Абсолютно.

– Так вот почему она так настаивала… – Никита отвёл задумчивый взгляд в окно.

Дальше ехали молча и долго. Никита не знал, о чём можно поговорить с этим нотариусом, да и не особо хотелось. Он засунул руки в карманы пальто и расслабленно осознал, что, как ни крути, а находиться в такую мерзкую погоду внутри тёплой машины – занятие довольно приятное.

Там, снаружи, сверкал и переливался в холодных тонах утренний город. Этот город Никита за пять лет своего здесь житья знал уже хорошо, помнил многие улицы, здания. В период, когда зима вколачивала в уставшую осень постоянные заморозки и снега, город стал немного грустным. Именно таким он теперь казался Никите, глядящему в окно. Большие и вялотекущие пробки, блеклые пейзажи и приглушённое небо… Никита словно находился в консервной банке, в которой концентрировалась и настаивалась суетливая городская жизнь, пропитываясь собственным соком, чтобы вскоре окончательно пришла зима и с аппетитом проглотила всё это щедрое угощение.

Потому Никита и вспоминал, какую тёплую одежду ему осталось купить к зимнему сезону. С деньгами у него последнее время совсем не ладилось: то и дело их ни на что не хватало. Он экономил как мог, но большой расход составляла оплата его квартиры, которую он снимал с одним парнем напополам. Оттого привычка откладывать деньги на покупку вещей в этом городе у Никиты как-то и не приживалась. Немного возникло финансов – так сразу же улетали в бездонную и голодную пасть города. Ведь это был не просто какой-то городок, а красавец Петербург. И, само собой разумеется, что одними его культурными красотами сыт не будешь. Нужно непременно браться за какие-нибудь дела и выживать.

Белый «Фольксваген» всё ехал, и Никите ничего не оставалось, как продолжать глядеть на то, что происходило за его пределами. Вот вновь зарядивший снег орошает всех и вся, застилая под собой привычные краски и скрывая вдали очертания приунывших зданий; вот все дороги и кварталы насквозь пропитываются мерзлотой, покрываются новой кожей, словно маскируются, меняют обличие; вот какая-то сгорбленная старушка отстреливается лихим матом от водилы, хамски не пропустившего её на пешеходном переходе…

«Ох, да это же она нам! – вдруг очнулся Никита, выпрямившись. – Нотариус что, уснул?!»

Никита быстро перевёл взгляд на водителя. Хорошо сложенный мужчина лет сорока пяти с короткими тёмными волосами, о чём-то задумавшись и держа руки на руле, теребил кольцо на безымянном пальце.

– Что с вами?

Нотариус оторвался от мыслей и, будто в первый раз увидев Никиту, отчуждённо посмотрел на него.

– Да так…

«Фольксваген» наконец выехал из пробки и теперь двигался к другому концу города. Михаил, всё так же крепко вцепившись в руль, напряжённо глядел на дорогу.

Через полчаса автомобиль заехал во двор, в котором возвышались два жилых дома, по девять этажей на каждый. Одноподъездные «панельки» стояли друг напротив друга на расстоянии пятидесяти метров.

– Далековато, – заметил Никита, когда автомобиль затих на парковке, расположенной меж двух домов.

– Это ничего, – отозвался нотариус. – Маршрутки здесь ходят постоянно.

Они вышли из салона, и Михаил кликнул по кнопке маленького пульта. На секунду машина пикнула, и двери её закрылись. Никита стоял, по очереди оглядывая обе многоквартирки, и гадал, в какой же из них ему уготована квартира. Интуиция подсказывала – в той, что справа.

– Налево, – произнёс Михаил, указывая дорогу.

Да, Никита был не в интуитивном ударе. К тому же он до сих пор пребывал в очень странном для него состоянии.

Во дворе людей не оказалось. И вообще вся округа была на удивление какой-то тихой, безлюдной. Никита тут же невольно вспомнил фильм про тот город Сайлент Хилл с призрачно-пустыми улочками, покрытыми густым туманом. От заморозков здесь, в этом безмолвном дворе на окраине города, создавалась похожая атмосфера.

Михаил отворил дверь подъезда, и они шагнули внутрь. Самый обычный подъезд, но в отличие от многих других, что встречал Никита, – приятно-опрятный. Когда вошедшие остановились у лифта, Никита решил реанимировать свою интуицию и сразу же подумал, что им на пятый этаж.

Михаил нажал на девятый.

…Существует в природе такое не самое ловкое чувство, которое возникает, когда ты находишься в лифте с незнакомым человеком. Да даже если и со знакомым – всё равно. Как только двери лифта закрываются, и тот начинает своё движение, прежний мир будто выключается, и остается только этот лифт. Замкнутое помещение ограничивает восприятие и внимание лишь на том, что находится внутри этой небольшой металлической коробки. А в ней находишься только ты сам и человек, который оказался рядом. И всё твоё внимание, конечно же, устремлено на него – на твоего спутника. А тот, в свою очередь, это прекрасно понимает и взаимно направляет своё внимание на тебя – куда же ещё его тут денешь? Вот в такой тесной тишине, где слышно дыхание и словно даже мысли рядом стоящего человека, проходят эти, порой кажущиеся бесконечными, подъёмы и спуски по этажам. Вроде как нужно о чём-то заговорить, сбить это неловкое молчание… вдобавок, натянутое до предела затишье подразумевает точно такие же мысли и у твоего попутчика…

Никита старательно делал вид, что занят чтением рекламы на стенде. Михаил же стоял перед самыми дверями впереди парня и смотрел то вверх, то вниз, теребя в руке ключи.

Наконец лифт остановился. Двери разъехались, и они вышли на последнем этаже. Нотариус встал у внушительной металлической чёрной двери под номером «50» и посмотрел на Никиту, без слов давая ему понять, что они на месте и уже прямо сейчас зайдут внутрь.

Такая мимолётная пауза позволила Никите собраться с мыслями и приготовиться начать размышлять. Много размышлять. О том, что он сейчас увидит…

Михаил всунул ключ в замок и открыл дверь.

III

…Зайдя в прихожую, нотариус сразу же включил свет и отошёл в сторонку.

Никита осторожно заглянул в квартиру. Первое что он заметил – это зелёные стены. Даже скорее салатовые. Слева сразу же вырастал светлый шкаф с зеркальными раздвижными дверцами. От него тянулся длинный коридор с картинами, в котором противоположно друг другу вырастало по комнате. А чуть поодаль была ещё одна: на ней и замыкался коридор. Там Никита уже выхватил краем глаза большой оранжевый диван, засыпанный декоративными подушками. По всей видимости – зал.

Размеры и внешний вид этой квартиры на первый, нецелостный взгляд крайне удивили Никиту. Они сильно отличались от той, которую он арендовал. В его съёмном жилище обои в некоторых местах и вовсе отсутствовали, полы раздражающе скрипели, кожа дивана, на котором он спал, облупилась и, словно сгоревшая под жарким солнцем, вечно отрывалась, осыпалась и в итоге каким-то образом оказывалась во всех уголках квартиры. В общем, то ещё безобразие.

А здесь всё было куда привлекательней. Мебель, сразу видно, современная. Всюду приятные светло-зелёные тона. Картины с живописными цветочками. Изящные межкомнатные двери из тёмного дерева… Да, здесь всё с первого же взгляда невероятно привлекательней!

Вошедшие разулись. Нотариус внимательно следил за реакцией Никиты.

– Что скажете? – спросил он.

– Даже не знаю, – тихо ответил парень. – Странно как-то. Это ведь не моё…

– Теперь – ваше, – сказал Михаил и тоже осмотрелся. – Вы не стойте. Проходите дальше, осмотрите другие комнаты. Только вот в эту пока не заходите, – добавил он, указывая на комнату, что находилась слева по коридору.

– Почему? – удивился Никита.

– Потом, в самом конце.

– Хорошо…

Никита повернул от прихожей направо. Прошёл мимо дверей ванной комнаты, туалета и вышел к такой же салатовой кухне. Очень большая, красивая и ухоженная. В самом углу жил элегантный чёрный холодильник. Вдоль стены тянулись раковина, духовка и просторная столешница для готовки пищи со всеми необходимыми для этого принадлежностями, что соседствовали ровным многоцветным рядом на стене. На обеденном столе, расположенном посередине кухни и накрытым жёлтой клеёнкой, в прозрачной пластмассовой хлебнице лежали булочки с кунжутом. В маленькой деревянной корзинке красиво кучковались разношёрстные сладости. А рядом, будто следя за порядком на столе, красивым узором выглядывали из крохотной расписной стеклянной вазочки голубоватые края салфеток. Всё чисто, аккуратно, ни пылинки.

Выходя из кухни и возвращаясь в коридор, Никита заглянул в ванную комнату – и ахнул. О таком он не мог и мечтать! Душевая кабинка. И не просто какая-то, а дико современная! Сразу видно, дорогущая, с выпуклыми раздвигающимися синими стенками, какими-то кнопками и подсветкой. А сама ванная комната, словно отделанная плиткой из свежей зелени, так и манила в свои ослепительно чистые владения, словно зазывая к такой же чистоте грязнуль, коим последний час являлся Никита, то и дело беспричинно покрывающийся потом.

Находясь под усиливающимся впечатлением, парень прошёлся по коридору и завернул в ту комнату, что находилась справа. Там он увидел небольшую уютную спальню с подростковой кроватью и письменным столом. Стены здесь, на удивление, контрастировали с увиденным ранее – старые бледно-розоватые обои. Да и сама мебель выглядела не совсем ново. Словно комната эта была из какой-то чужой квартиры. Никита задумчиво посмотрел в окно. В стекло бил непрекращающийся снег, но теперь уже гораздо сильнее. Начало заметать.

Пройдя дальше по коридору и оставив без внимания, как просил Михаил, комнату слева, Никита дошёл до зала. Дугообразный диван, круглый столик кофейного цвета в углу и плазменный телевизор. Мягко-зелёный тюль и яркие апельсиновые шторки свисали с деревянного потолочного карниза. За ними, на подоконнике, вырисовывались цветы в горшочках.

В этой квартире не было громоздких и отягчающих впечатление предметов. Отчего Никита сразу же и почувствовал себя в ней свободно и легко. Это хорошее качество квартиры – когда не давят своим присутствием многолетние пыльные шкафища, широченные тумбы, необъятные серванты и прочие «радости», которых с лихвой хватает на съёмных квартирах, что достаются их владельцам от умерших стариков-родителей и которые сдаются таким вот, как Никита – пытающимся прижиться в этом городе, но пока не имеющим ни гроша капитала для собственного уголка.

И вдобавок к невероятно поразительному и столь красочному внешнему виду тот факт, что эта квартира являлась трёхкомнатной, чрезвычайно поразил Никиту. Он ожидал, что будет однушка, ну максимум двушка, но не более. А тут на тебе – трёшка! Да ещё и с шикарным ремонтом!

Когда осмотр этих комнат был окончен, Никита вопросительно посмотрел на Михаила. Нотариус, заметив это, кивнул и подошёл к той самой, пока ещё не обследованной комнате и, встав перед закрытой дверью, тихо произнёс:

– А вот и то самое обстоятельство, о котором я вам говорил…

IV

…И дверь отворилась.

Никита увидел, что в кресле, спиной к ним и лицом к окну, кто-то сидит. Сзади была видна лишь светлая макушка.

Парню стало понятно сразу – девушка. И это, пожалуй, первое его точное интуитивное попадание за весь день.

Но что странно, сидела эта особа неподвижно, будто спала. Однако Никита считал, что спать сейчас она уж точно не могла, ведь наверняка слышала, как они с Михаилом зашли в квартиру, как ходили по ней, разговаривали. При этом она даже не обернулась посмотреть на вошедших к ней людей. Вернее, вошёл только Михаил. Никита застыл на месте.

– Не бойся, – подметив в парне нерешительность, сказал нотариус и рукой позвал его войти в комнату.

Комната эта по размерам являлась такой же, как спальня напротив. Только значительно темнее. Чёрные шторы были плотно закрыты, и свет извне не проникал совсем. Горел лишь напольный торшер у кресла, разнося слабый, рассеянный сгусток света. Оттого салатовые стены здесь выглядели куда мрачнее.