Прощай, Саша

1.Бесконечная история

Новый двор. Никак не мог привыкнуть к нему, хотя мы жили тут с новогодних праздников – почти полгода уже. На старой улице было лучше, где вдоль дороги росли высокие клены и тополя. Белый пух можно было поджигать спичками, и он вспыхивал. Синеватый огонь бежал по улице с нами наперегонки. Главное было вовремя затоптать, пока баба Клава с последнего дома не заметила. Она же потом постучит в каждое окно и заявит, что дети едва не устроили пожар. Потом еще попьет чаю в каждом доме, будет долго жаловаться на жизнь. Когда она сидела на кухне – маленькая и сухая в черном платке, она занимала, казалось, весь дом. Каждый шаг под ее подозрительным и осуждающим взглядом, словно я пух прямо в доме собирался жечь. А еще от нее всегда пахло золой и соляркой. Это она печку соляркой растапливала, а газеты берегла и связывала в большие тюки.

Теперь баба Клава далеко отсюда. Новая квартира на новостройке и, казалось бы, минут десять на автобусе и еще шагов сто пешком, по уже так не побегаешь по тротуарам, не покопаешься в кучах речного песка, который то и дело подвозили соседи для так и не начавшейся стройки, не покидаешь камушки в арык, где резвились среди тины и старых разбухших в воде ботинок жирные лягушки. А трубы, на которых мы с друзьями пересказывали друг другу страшные истории по вечерам и потом боялись идти домой… Хотя, в этом году их все-равно собирались уложить под землю.

– Слава, вынеси мусор!

Это голос мамы из кухни – как приговор. Я всегда с ужасом ждал, что красное ведро под раковиной наполнится и придется идти с ним через весь двор к мусорным бакам по нелюбимому двору. Я даже старался мусор выкидывать пореже и украдкой трамбовал его ногой. Но он все равно неумолимо копился. Ладно, может на этот раз повезет и все пройдет быстро. Всего две минуты, если бегом. Вон с балкона эти баки видны, даже пустые еще.

– Слава!

– Иду я, иду.

Моя уютная комната прощалась со мной, словно я на войну собирался. Не очень ровно убранная кровать приглашала поваляться с книжкой, которых на полке была целая библиотека. На столе с ящиками, заваленными всякой всячиной, лежала раскрытая толстая тетрадь, в которой корявыми строчками продолжался давно начатый рассказ. Сегодня я украшал его рисунками, а потом плавно перешел на комикс, расчертив клетчатые листы ровными квадратами. Цветные ручки требовали продолжения. Я вздохнул, сунул тетрадь в ящик стола под альбом со старыми монетами. Вспомнил, что монеты уже год как собирался почистить зубным порошком.

Мама стояла в дверях с полным ведром. Сверху уместились горкой изорванные прошлогодние тетрадки. Вот знал же, что спешить не нужно, может тогда сегодня и не пришлось бы идти.

На маме был привычный рабочий костюм – юбка и пиджак в толстую серую клетку. В нем она по утрам уходила в свой институт, а поздно вечером приходила с сеткой, из которой торчали батон, огурцы и пакет молока.

– Мам, ты чего? Воскресенье же.

– Тетя Нина зайдет. Пойду в магазин, поищу что-нибудь к чаю.

Тетю Нину я знал плохо, только по многочасовым маминым разговорам по телефону вечерами, но заранее ее не любил.

– Может и мусор тогда? – предположил я.

– И потом с ведром в магазин? Не выдумывай. Иди уже.

Я нацепил сандалии и пошел.

В прихожей приятно пахло этими пупырчатыми рыжими обоями. Мама вроде называла их «пеноплен». Нажмешь пальцем и на время отпечаток вдавленный остается. На вешалке болталась моя куртка, вроде бы и не нужная сейчас, но в ней куча карманов. А в футболке ни руки, ни складной ножик деть некуда. В карманы шорт пихать неудобно.

Я тихонько снял куртку.

– Плюс двадцать с утра, – сказала вездесущая мама.

– Мне холодно.

В куртке я всегда себя увереннее чувствовал. Я родился в год Олимпиады в Москве и по идее должен был вырасти атлетом – грозой всей улицы и соседних улиц тоже. Но атлетом я не вырос, скорее наоборот. В школе меня особо не дразнили за цыплячьи коленки и руки-палочки, даже помогали таскать макулатуру, чтобы я не сложился пополам. Ну так я пионерским отрядом руководил, пока перед летними каникулами не сказали, что галстуки больше не нужны, да и я тоже. Как там оно будет осенью? Уже заранее я начал стыдиться своего тощего скелета под футболкой, а вот в куртке я выглядел немного приличнее.

Четыре пролета вниз. Мусоропровод тут был, только заваренный умелым сварщиком, чтобы не кидали мусор. А жаль, он бы решил много проблем. В подъезде витал запах кошек и краски. Краской от соседей тянуло, хотя самих соседей я даже в глаза не видел. А кошки просто заходили в вечно распахнутые деревянные двери, делали свои дела, ориентируясь на первопроходца и уходили спать в подвал.

У входной двери я остановился. В проеме виднелась мусорка, сразу за кирпичной трансформаторной будкой. На вытоптанную поперек лужайки дорожку высокие клены бросали густую тень. В такой тени можно спрятаться от кого угодно. Деревья даже выше, чем на старой улице. Этот район по привычке называли новостройкой, а дома тут стояли уже лет двадцать. Деревья успели вырасти, а лавочки у подъездов обветшать. Новые дома начали строить за теплотрассой, но сейчас там стояли только белые коробки без окон, загаженные собаками и местной шпаной. Уже и не достроят, наверное, никогда.

Вспомнив о шпане, я осмотрелся, поглядел на свисающие с этажей балконы. Никого. Дрыхнут или уже за теплицу ушли. По мне так оба варианта хороши. Я сжал ручку ведра и торопливым шагом заспешил к мусорке. Солнце уже поднялось над плоскими крышами пятиэтажек. Теплое утро обещало превратиться в полуденный зной, когда даже стрекозам лень подниматься из высокой травы у теплотрасс и охотиться на вездесущих мошек. Я опрокинул ведро в глубокий плохо пахнущий бак, постучал краем ведра, вытряхивая прилипшие салфетки. Приоткрытая дверь подъезда звала обратно к любимым книжкам, недорисованному комиксу и недопитому чаю на столе в кружке с переводной картинкой.

– Эй, Пушкин!

Голос с балкона разрушил мои мечты о хорошем дне. Я сделал вид, что не слышу и заторопился к подъезду. Пустое ведро больно било по голым ногам. Передо мней бежала моя же тень, на которой кудрявой шапкой возвышались волосы, дрожащие от бега. Те самые, которые я так умолял срезать. И только умиленные вздохи бабушки, и противное сюсюканье ее соседок – «какие красивые локоны» – мешали маме это сделать. Я дал себе обещание сделать это самостоятельно, как только подвернется подходящий случай и настроение.

– Э, – недовольный голос гаркнул сверху. Это Пашка с соседнего подъезда, чей балкон углом выходит на наш. Он был года на четыре старше меня. Каждое утро дымил отцовскими сигаретами и осматривал двор. Ко мне он принялся цепляться, едва я показался во дворе после переезда.

– Сюда посмотрел! Слыш, я те ноги вырву, если еще раз увижу.

Я торопливо юркнул в подъезд и на всякий случай прикрыл за собой дверь. Из подъезда повеяло прохладой и свободой. Еще одна битва бесславно выиграна, хотя и ненадолго.

Я ожидал, что мамы уже нет, но она все еще стояла в прихожей и разглядывала себя в зеркало. Волнистые волосы она уложила назад. Это у меня в нее такой кошмар на голове. Тонкие губы мама накрасила бледной помадой и теперь осматривала результат.

– Ты же за хлебом и тортом, – напомнил я.

– Да, – рассеяно сказала мама и убрала помаду. – Слава, присядь на минутку. Мне нужно сказать тебе кое-что.

Такие разговоры мне не нравились. Ничего хорошего они не обещали. Наверняка опять будет убеждать меня перейти в новую школу, которая в соседнем дворе, где я никого не знал и где вряд ли мне сильно рады. Моя старая школа – тоже не подарок, конечно, но к ней я по крайней мере привык и почти всех знал. Как обращаются с новичками я тоже был в курсе.

Я присел на край прихожей, которая протестующе скрипнула. Старые тапки внутри зашуршали и рухнули куда-то вниз.

– Тетя Нина сегодня приедет, – начала мама.

– Ты говорила.

– Подожди. Она не только в гости заедет, но и по делу. У нее там какие-то неприятности и ей нужно уехать срочно на несколько недель. В общем, она попросила, чтобы ее дочка Саша пожила это время у нас.

Присел я не зря. Мой дом – моя крепость. Эти слова были для меня не просто поговоркой. Тут я действительно прятался от всего, среди своих книжек, фотографий, альбомов с рисунками. И от злобных семиклассников с параллельного класса, и от истеричной учительницы по математике, от плохих новостей, смерти дедушки, Пашки с соседнего подъезда. И тут вдруг какая-то Саша. Девочка, которую я в жизни не видел и не очень-то мечтал увидеть. Я надеялся, что ей не полтора года и не придется вынимать из слюнявого рта клочки моих рисунков и коллекционные монеты.

– Мам, у нас не так много места.

Конечно, я так не думал. Квартиру мы купили двухкомнатную и мне досталась настоящая большая спальня, которую я быстро переоборудовал под себя, перетащив из старого бабушкиного дома все свои книжки, рисунки, коллекции, игрушки и даже самодельный парусник, занявший место на подоконнике. Мама обитала в зале на складном диване, заодно заведуя телевизором.

– И в свою комнату я ее не пущу!

Мама примирительно погладила меня по волосам, отчего они еще больше вспружинились.

– Не переживай. Она чуть старше тебя и таскать у тебя фломастеры точно не будет.

– Да? А спать то она где будет? А вещи? У нее же будут с собой какие-нибудь вещи.

– Мы что-нибудь придумаем, – мама снова взглянула в зеркало. – Найдем место. В зале, например или на кухне. Кухня у нас большая, правда?

Мама щелкнула меня по носу и принялась обуваться.

– Запри дверь. Я постараюсь побыстрее. Если позвонит бабушка, скажи, что завтра приехать не сможем.

Я угрюмо кивнул. День точно не обещал быть чудесным. Для полного счастья меня еще можно отправить вечером в магазин за какой-нибудь солью, когда Пашка со своими дружками сидит на лавочке у подъезда.

– Соли купи, – хмуро сказал я.

– А что, закончилась?

– Не знаю.

Вернувшись в комнату, я закрыл дверь и рухнул на кровать лицом вниз. Долго слушал жужжание мух и крики малышей за окном, копавшихся в песочнице. Дважды хлопнула дверь подъезда. Послышались звонкие хлопки рукопожатий «с размаху» как любили делать старшеклассники в моей школе. Шпана выползала на прогулку.

Я перевернулся, долго бродил глазами по корешкам книг на полке. Читаны-перечитаны. Толстый том Уэллса мне мама подарила. Долго не читал, думал, что взрослая чушь судя по очень нечетким картинкам. Оказалось, что интереснее книги я еще не читал. Дважды снилось, как я лежу под градом и смотрю в лицо бронзового сфинкса, а рядом перевернутая машина времени. А вот доктор Моро меня напугал до жути. Специально пролистывал побыстрее эту повесть, затесавшуюся между человеком-невидимкой и марсианами из «Войны миров», даже картинки смотреть не хотел. Рядом Жюль Верн – от зеленой тонкой книжки с пятнадцатилетним капитаном до синей и яркой с двумя историями о путешествии на Луну. Первая – одни расчеты и проекты, и она нравилась мне больше всего. Заложенный закладкой томик про капитана Немо стоял чуть в стороне недочитанный в четвертый раз, а рядом с ним красный клееный том «Острова сокровищ» с невнятным рисунком. У друга Лешки была другая, лучше – прошитая и с картой на обложке. Ее, казалось, и читать интереснее. Он мне давал ее почитать трижды, а меняться ни в какую не хотел, хотя сам так и не дочитал. Книжки для учебы сдвинуты в дальний угол до следующего года.

Я сел, обвел комнату взглядом. Нет, тут и самому места мало. Не шкаф же с одеждой наш на двоих с мамой убирать, чтобы диван поставить. Стол свой я тоже двигать не дам. Стоит удобно, возле окна. Свет и свежий воздух опять-таки. Нет, одни неприятности с этими мамиными подругами. Лучше бы их вообще не было.

Рассердившись от собственных мыслей, я дважды прошелся по комнате. Сел за стол и достал толстую тетрадку из-под альбома с монетами. Моя история про космических пиратов, начавшаяся неровным текстом и перекочевав в иллюстрации, продолжилась комиксом, но совсем никак не хотела развиваться. Герой был слишком силен, и я устал придумывать ему все более и более злых и мощных врагов. Я написал «продолжение следует», перевернул лист и принялся рисовать флаг Марсианской республики – как я его представлял.

Звонок в дверь меня отвлек и напугал. У мамы есть ключ, больше я никого не ждал. И звонок у нас неприятный – громкий. Не то что у соседей. У них птичья трель, которую хорошо слышно через тонкие стены.

Я вышел в коридор, долго прислушивался, надеясь, что кто-то просто ошибся дверью и уже ушел. Но звонок повторился.

– Кто там? – я посмотрел в глазок. На округлой площадке перед моей дверью маячила такая же округлая голова с волосами, стриженными «под горшок» и слегка прикрывавшими торчащие уши, большими глазами, под которыми круглый год были рассыпаны веснушки.

– Открывай, я это!

Лешка. Я глазам не поверил. Быстро сладил с заедающим замком и открыл дверь. Лешка тут же влетел в прихожую и втащил за собой велосипед с низкой рамой, на котором мы колесили всей улицей прошлым летом, весело звеня в звонок и распугивая кошек.

– Привет, – он пожал мне руку и вытер рукавом нос. – Звоню-звоню…

– Не слышал, – соврал я. – Ты откуда здесь?

Переезжая, я дал Лешке адрес как бы на всякий случай, зная, что вряд ли он доберется сюда с нашей родной улицы. Хотя Лешка утверждал, что знает этот дом, и кто-то из его одноклассников живет именно в нем. Или в соседнем.

– Приехал, – коротко пояснил он.

– А мама знает?

– Ты что! Она мне голову оторвет. Ну, как ты тут? Показывай комнату.

Своей собственной комнаты у Лешки не было никогда, он делил ее с двумя младшими братьями, а через две двери в ней свободно шастали все кому не лень.

– Ничего, – он осмотрелся, завистливо уставился на стол. Тетрадку я забыл убрать, но Лешку больше интересовали деревянные кораблики и фигурки, которые мы еще осенью вырезали из обломков старого пня.

– Сохранил все? А мой Сильвер где?

Сильвер в пластилиновом камзоле нашелся за глобусом.

– Ну, круто у тебя, – он сел на кровать и принялся рыться в карманах. – Сыграем?

Я вынул из ящика стола самодельный кошелек из старых открыток. Так его не открывай, цветные фантики от жвачек всегда были прижаты параллельными или крестовыми зажимами.

– Турбачи есть?

– Не а, – я порылся в фантиках.

– А у меня есть, – он с гордостью показал цветные хрустящие вкладыши с машинами. – Мамка привезла.

Родители Лешки торговали импортными жвачками на рынке, возили их из Москвы в больших клетчатых сумках, а потом выкладывали на прилавках в ярких цветных коробках с картинками. Мы с завистью проходили мимо, когда бывали на рынке, рассматривали желанные желтые, оранжевые, зеленые, синие кубики и прямоугольники, зазывающие заграничными надписями, которые Лешка со знанием дела пытался переводить. Многие ребята с улицы думали, что он день и ночь жует их, запуская руку то в одну, то в другую коробку. Конечно, это было не так. Я, как никто другой, часто бывал у них дома, и меня угощали пирогами с вишней, компотом и борщом, но никогда жвачками. Самому Лешке иногда доставалось несколько штук, когда он помогал волочить коробки и сумки с рынка по вечерам на самодельных тележках. Потом они купили машину, и Лешка стал как все экономить и жевать Дональды и Турбо по несколько дней подряд.

– Давай лучше на Тома.

Вкладыши с Томом и Джерри у него тоже были. Он нехотя достал несколько, положил на пол и стал ждать что я поставлю взамен.

Хоть в игре мне сегодня везло. У Лешки фантики никак не хотели переворачиваться от удара ладонью, наконец он собрал скудный выигрыш, с грустью посмотрел на перекочевавшие ко мне картинки с мультфильмами и спрятал все в карман.

– Чем займемся? – спросил он.

– Расскажи, что на улице там?

Лешка пожал плечами.

– Скучно стало. Ты хорошо из лука стрелял и бастион теперь защищать некому. Валерка пробовал, но его «индейцы» обстреляли. Да ему и не до этого сейчас. Пожар у них был, слышал? Полдома сгорело.

– Да ладно!

Я пропустил такое событие.

– Светкины родители дом продают. Говорят, в Россию переезжают.

Я присвистнул. Жалко. Светка веселая была, даже из лука стреляла и на велосипеде нас легко обгоняла. И чего им не хватает? До России километров пятьдесят, все как у нас, а рвутся туда непонятно зачем.

– Может передумают еще.

– Не, все решено вроде. Уже мелом на заборе написали, что продается. Слушай, а хочешь посмотреть?

– На забор? – не понял я.

– Да нет, на дом Валеркин. Он после пожара так и стоит.

– А то!

Лешка подскочил и засобирался.

– Давай на велике. На багажник сядешь.

– Устанешь педали крутить, – сказал я.

– А мы по очереди.

Очень хотелось посмотреть на родную улицу, где каждый куст и камень знакомы, а коленки помнят каждый кусочек асфальта. Мама, конечно, не обрадуется. Волноваться будет. Но можно от бабушкиных соседей позвонить.

Я нацарапал записку и прицепил ее на холодильник.

– Поехали, если ненадолго.

– Да одним глазком!

Мы спустили велосипед вниз, и я аккуратно выглянул за дверь. Пашка с друзьями уже исчез. На лавке сидела незнакомая бабушка в осеннем пальто и чистила пальцами семечки из ладони. Под ее ногами копошились воробьи.

– Идем!

Я сел на багажник, крепко вцепился в седло двумя руками. Лешка с трудом провернул педали, и мы помчались по улице, набирая скорость.

Обычно Лешка сильно лихачил, особенно спускаясь с мостов. Только сотрясений было у него уже два, и один перелом, а синяков и шишек на голове не сосчитать. Велосипеду тоже доставалось, но его заботливо приводил в порядок Лешкин отец, мурлыча про себя песню в гараже и зажав в зубах спичку.

Мы быстро выехали из двора, пересеча разбитый тротуар, над которым склонялись ветви старых ив. В конце тротуара виднелся магазин, маленький рынок, на который точно заглянет мама. Но Лешка свернул во дворы и скоро выехал на широкую дорогу, по которой сновали грузовики. Она тянулась вдоль железнодорожного полотна до самого моста, а под мостом уже поворот на нашу улицу.

Теплый ветер свистел в ушах, а песок с пыльной обочины хрустел на зубах и норовил попасть в глаза. Я довольно щурился, предвкушая, что совсем скоро за поворотом появится мостик через знакомый арык, а за ним дом бабы Клавы за высоким забором, тополя, куча песка в которой малышня нарыла дыр.

– Пить хочу, – Лешка остановил у колонки. – Подержи.

Брызги холодной воды обдали ноги и колеса велосипеда. Лешка в мокрой футболке довольный как слон вытирал лицо ладонями.

– Будешь?

Пить не хотелось.

– Тогда давай педали крути.

Между дорогой и рельсами тянулся низкий кустарник. За ним вдалеке дымились высоченные кучи угля для вагонов поездов. После дождя они всегда дымились, как будто горели внутри. Там между кустами и насыпью было небольшое маслянистое озеро. Однажды я видел его из окна автобуса. Потом мне много раз снилось, что я иду к насыпи, а там не кусты, а высоченный лес, прохладный с тысячей тропок, а за ним озеро – огромное, другой берег еле видно. И трава на берегу сочная и густая. В темной глубине шевелят хвостами огромные рыбины. И кажется, что придешь однажды, а все так и есть. И лес, и озеро. Но обман все это. Ничего там нет, кроме пахнущей соляркой лужи и пыльных кустов.

На повороте Лешка снова пересел за руль. Он лихо проворачивал педали, почти стоял на них, от чего велосипед качало из стороны в сторону. Широкая, но не слишком длинная улица лежала перед нами. Вдалеке стояла бабушка с ведром. Прикрыв глаза от солнца, она всматривалась в конец улицы.

– К Максиму заедем? Ему Сегу купили. Поиграем.

– Не, это надолго.

– Может ко мне тогда. Родителей нет, поиграем в гараже.

Я напомнил про Валеркин дом.

– Так смотри.

Лешка ссадил меня на обочину. Дом стоял под высоким дубом, глядел двумя окнами на дорогу. В высоком коньке крыши зияла обуглившаяся дыра. Часть стены над окном тоже почернела, а само окно закрывал лоскут толстого пыльного целлофана.

– У соседей пока. Ремонт делают, – пояснил Лешка.

Дом возвышался над нами безжизненной громадой. Раньше я и не замечал, что у Валерки такой огромный дом, хотя тысячу раз проезжал мимо на велосипеде. На фронтоне обуглившейся крыши хлопало ставней маленькое окно, которого я раньше тоже не замечал. Наверное, страшно вот так вот потерять дом, в котором жил, все твои вещи, все-все. На ветке, царапавшей потрескавшийся шифер, замерла ворона, внимательно следившая за нами неподвижными желтыми глазами.

Лешка уже потерял всякий интерес к дому. Он сидел у большой песочной кучи и разглядывал намытые ручьями после недавнего дождя плотины из веточек, камней и сосновый иголок.

– Смотри, ели тут перегородить камнями, то после следующего дождя озеро получится. Пол тротуара затопит. Можно корабли пускать.

– Леш, а помнишь в Валерке ходили фильм смотреть на кассете?

– Ага. «Бесконечная история». Жуть жуткая, но я не боялся. А ты глаза закрыл, когда Атрейю между сфинксами проходил.

– А сам как будто не закрыл.

– Так страшно же. Хотя не очень. Вот я бы тоже прошел, даже с закрытыми глазами.

–Понятно, что с закрытыми. С открытыми же совсем жуть.

Лешка поднял с земли велосипед и отряхнул коленки.

– Поехали к Максиму в Сегу поиграем, а?

Ответить я не успел. За Лешкиной спиной стояла бабушка. Она смотрела на меня слегка наклонив голову и мяла в руках скомканное, прихваченное с кухни полотенце.

– Привет, ба.

– Привет-привет. Ты откуда?

– Лешка привез.

Она неодобрительно посмотрела на Лешку, прикрывшегося велосипедом, многозначительно помолчала.

– Уже домой собирался, – добавил я.

– Идем пообедай. Только матери сейчас позвоню, потеряла тебя, наверное.

Лешка решил, что не тот момент, чтобы напрашиваться на обед и запрыгнув на раму помчал по улице вниз, позвякивая ржавым звонком.

2.Мелкая

Домой я вернулся только вечером. Бабушкин сосед обещался подкинуть на машине, поскольку все равно собирался в ту сторону. Но сначала у него что-то там не заводилось, потом обедал, а затем громко обсуждал с мужиками какие-то клапаны под раскрытым капотом. Все это время я бродил по бабушкиному дому, собирал в старый портфель забытые при переезде вещи. Нашелся мой альбом с видами моря. После «Острова сокровищ» год назад я очень грезил морем и рисовал его день и ночь, пока не переключился снова на средневековые замки. Забрал из серванта свою фотографию. Потом, подумав, вернул на место. Когда сосед зашел за мной, солнце уже почти село.

Мы снова ехали мимо кустов и озерца. Сейчас они были темнее, так что и вправду казалось, что там лес. Еще я думал о том, что мама рассердится за мой побег. Хотя и знает, что гостей я не очень люблю. Снова вспомнил о какой-то там девочке, которая будет жить с нами и расстроился еще больше.

До подъезда сосед не довез, высадил на перекрестке и пожелал удачи. Она бы мне пригодилась, но на этот раз была не на моей стороне. У нашего подъезда на лавке сидели приятели Пашки, громко хохоча о чем-то своем, периодически вскакивая, подтягивая спадающие джинсы и отбирая друг у друга из ладони семечки. Уходить они никуда не собирались. Я застыл у соседнего подъезда. Если нет Пашки, то меня и цеплять не будут. Может обзовут просто и все. Но он был тут. Его кучерявая голова торчала над джинсовым воротником куртки и периодически нагибалась для плевка под ноги.

Наверху горели спасительные окна. Оба окна. Вот бы пробежать не полной скорости, так, чтобы и понять никто ничего не успел. Или пристроиться за взрослыми и войти в подъезд. Я без особой надежды осмотрел двор. Только малышня в песочнице и какая-то женщина с детской коляской, но далеко. Она мне точно не помощник.

Я стоял и смотрел как темнеет небо. Но это малышню загонят в дом как совсем стемнеет, Пашка с друзьями может проторчать на этой лавке пол ночи. Я уже отчаялся, когда на балконе второго этажа появился сосед в линялой тельняшке. Я знал, что он часто прикрикивает на компании у подъезда и радовался этому. Но сейчас он просто смотрел вниз, выбивая из тугой пачки сигарету. Я решился. Перехватив старый рюкзак, я зашагал к подъезду, стараясь ни на кого не смотреть и дышать как можно ровнее. Сердце бешено колотилось. Меня заметили, перестали гоготать, хотя улыбки с лиц ребят не исчезли, только недобрыми стали. Они молча пропускали меня, не говоря ни слова, но эта тишина была еще страшнее их прежнего смеха. Вот и дверь, ступени.

Пашка подскочил с лавки, скрывшись от глаз соседа под козырьком подъезда, подбежал ко мне и оттянув палец больно припечатал его к моему затылку. Как кирпичом огрели. Я бросился вперед, а позади раздался громкий неприятный смех, еще долго доносившийся из окон, пока я бежал через ступеньку вверх к спасительной квартире.