Слуга
– По вашему управлению будет принято кадровое решение. Я всего лишь уполномочен довести до вас информацию, так что мне безразлично, кто он на самом деле, этот Тюменцев. Я передам ваши характеристики. Однако вы должны сообщить о нем более подробно.
– Сообщим, не беспокойтесь.
В министерстве положили трубку.
– Вот и всё, ребята, – генерал усмехнулся. – Скоро на этом месте будет сидеть другой человек. Кто-то сильный тянет его в гору…
На часах было еще только одиннадцать. О чем говорить полковнику с генералом, которого скоро вышвырнут за борт, как выбрасывают балласт, ненужную вещь…
– Коньяк? Водка? Джин-тоник? – спохватился генерал.
– Не беспокойтесь. Если можно, чашечку кофе, без сахара.
Генерал нажал одну из кнопок у себя на столе:
– Машенька, пару крепкого кофе, пожалуйста. Без сахара…
Полковник Серебров молча выпил свой кофе, поставил чашку на стол.
– Благодарю вас, товарищ генерал.
– На здоровье, полковник. Как видите, мои худшие опасения подтверждаются. Скорее всего, я не стану бороться. В нашем деле это бесполезно.
– Может быть, вы правы, но я бы попробовал.
– Они хотят здесь рулить на всю катушку. Теперь им некому будет мешать.
Генеральский пульт вновь зазвенел.
– Слушаю. Сухов…
– К вам на прием Тюменцев.
– Я занят. Что у него?
– По поводу каких-то мероприятий.
– Пусть подождет.
Серебров поднялся. Приятно было побеседовать
Генерал встал из-за стола, подал руку. Полковник вышел из кабинета. Почти сразу же дверь вновь открылась, в кабинет вошел Тюменцев и – шкура бесстыжая – принялся ходить вокруг да около.
– Что вам нужно?
Что нужно подполковнику? Он по поводу службы. Необходимо решить вопрос о передислокации отряда полиции. Здание старое, ветхое, – того и гляди развалится. Второе – экипировка. Парни требуют зимнюю одежду. В том-то и дело, что летом только и просить зимнюю, потому что зимой не допросишься. Вот он какой добрый начальник: печется о подчиненных, отец-командир.
И добавил решительно:
– Мало ли что. Вдруг, скажем, первое лицо государства в область пожалует.
Генерал удивленно взглянул на Тюменцева: каков проныра! Выходит, узнал из других источников – тех, что выше генеральских. Это лишь убеждает, что Тюменцев – слуга двух господ… И нашим и вашим. Из полиции с треском выперли, потом восстановили. УВД выплатило «опальному» майору утраченную зарплату, возместило моральный вред. Позиция истца была проста, как одуванчик: стоял, никому не мешал, а они пришли, растоптали, всю жизнь сломали. Уголовное дело? Так это когда было?! Да и прекратили его за недосказанностью. Точнее, за отсутствием состава преступления. Никому Тюменцев не должен: чист, как слеза младенца. Сказал в суде и не засмеялся. Будто не было задержания с поличным при получении взятки, не было скороспелых признаний, сделанных в надежде на снисхождение. Если бы не ошибка оперативников, сидеть бы ему в колонии строгого режима на Среднем Урале. Ошиблись оперативники, поторопились. Понятых по привычке из задержанных взяли. Они и раньше так поступали. Где их взять среди ночи! А взятка – вот она. На этом недостатке обвинения и была построена защита.
Теперь взяточник стоял перед Суховым, смотрел в глаза и не отворачивался. Он близок банкиру Раппу – по прозвищу Сухофрукт, а еще – губернатору Безгодову по кличке Политик.
Генерал махнул рукой: потом с вашими вопросами – лишь бы не видеть проститутку. Тюменцев развернулся и вышел.
Генерал открыл дверцу комнаты отдыха, вошел внутрь. В небольшой комнате с одиноким оконцем стояла кровать-односпалка, письменный стол, тумбочка, небольшой сейф и шкаф с антресолью.
Генерал открыл сейф, внутри лежал небольшой пистолет. На затворе было написано: «Für Freundschaft. Ost Deutchland» – За дружбу. Восточная Германия. Пистолет холодил руку. Взвесив его на раскрытой ладони, генерал обтер металл куском чистой белой материи, положил в карман брюк. Взгляд его ударился в зеркало – тоска и уныние сквозили с лица. С чего бы? Не пугайся, Гоша, потому что всему свое время. Он подошел к шкафу, открыл дверцу. Надел генеральскую фуражку, поправил на рубашке погоны и вышел. В кабинете он подошел к столу, выдвинул ящик, приподнял бумаги: под ними лежало несколько купюр по сто рублей. Взяв деньги, он положил их в нагрудный карман рубахи.
Секретарь, заметив на начальнике фуражку, спросила:
– Машину, товарищ генерал?
– Не требуется… Я здесь. Рядом. Пройдусь по управлению…
Сухов удивился. По управлению? К чему теперь-то?!
Он вышел через проходную, отдав первым честь дежурному старшине. Тяжелая дверь хлопнула у него за спиной.
Пусть народ смотрит на полицейского генерала, который теперь никому не обязан, – он совершенно свободен. Елки-палки, отставка – не так уж плохо. Можно на рыбалку ходить, по грибы…
За перекрестком он сел в трамвай и долго ехал на окраину города. На конечной остановке он вышел. Тут же, в ларьке, купил бутылку водки и копченую горбушу. Ему завернули ее в бумагу и положили вместе с бутылкой в пластиковый пакет. От магазинчика – прямиком туда, где его, конечно, не ждали, – мимо частных домов. Здесь никогда не было асфальта. Подошел к просторному дому, услышал за воротами лай собаки и нажал кнопку звонка.
За воротами тут же раздался женский голос:
– Иван! Иван! Кто-то пришел! Иди, открывай…
Ворота открылись. Перед Суховым стоял в милицейской рубахе Иван.
Генерал отдал честь:
– Здравия желаю, товарищ старшина…
– Гошка! Дружище…
Они обнялись.
– К тебе можно?
– Он еще спрашивает…
Иван щурился, глядя на пакет в генеральской руке. Пакет и лампасы как-то не вязались друг с другом.
– На пенсию меня провожают, Ваня.
– Я давно говорил: плюнь и живи себе, Гоша… Всех, извиняюсь, не переловишь…
…Полковник Серебров сидел у себя за столом. До конца рабочего дня было еще очень много времени. Прибыв в учреждение, он вызвал одного из сотрудников и велел принести оперативную разработку по некоторым лицам. Он не хотел называть их гражданами. Политик, Сухофрукт, Ресторанный деятель… Теперь им понадобился Тюменцев. Им нужно прикрытие. Значит, готовится преступление. Оно может быть длящимся. Это может быть определенный вид занятия, приносящий стабильный доход. Политик пришел во власть не ради голой политики, не ради одной лишь славы. Он прагматик и не может верить в такие ненадежные категории, как слава. Она сама по себе никому сейчас не нужна. Он по-прежнему хочет денег! Как можно больше!
Глава 9
Генерал с Иваном сидели за столом. Сухов вздыхал, хлопал хозяина по щуплой спине.
– Ваня-Ваня, как жизнь наша быстро прошла! Может, это не мы таскались в патрульной машине по городу? Помнишь?
Еще бы не помнить! Он помнит, как Сухов вытащил его из горящего дома, помнит, как старшина тащил сержанта Сухова через весь город, среди ночи, – ни транспорта, ни телефона, ни рации под рукой…
– А помнишь, Ваня, как я вызвал опергруппу из РОВД, потому что труп обнаружился?
– Они приехали, а там манекен разбитый. «Ты, говорят, хоть подходил к нему?»
Иван наполнил рюмки:
– Никогда бы не подумал, что сержант Сухов станет генералом. Но ты поступил учиться, и теперь ты генерал. За тебя…
Рюмки вновь звякнули. Хмель не брал генерала. Он правильно поступил, бросив дела и купив бутылку. Жена у Ивана не захотела сесть с ними за компанию – вы товарищи, у вас общие дела, – и ушла с девочкой-подростком в зал. Брак у Ивана поздний. Не скоро его порадуют внуками.
Сухов хлопнул себя в колени. Пора и честь знать. Можно рыбалкой заниматься, по грибы ходить.
Иван соглашался. В грибах он разбирается не хуже других, в рыбалке тоже. Можно шашлыки на природе организовать. И всё равно не понятно, чтобы Сухова, принципиального мента, увольняли за просто так. Он вырос из рядовых, знает всю полицейскую кухню.
Угасал закат, по-летнему долгий. Пора. Сухов поднялся. Из зала вышла хозяйка.
– Прощайте, хозяева дорогие…
– До свидания. Только до свидания.
Иван собрался проводить.
Оба товарища вышли за ворота и двинули в сторону трамвайных путей…
– Прощай, Иван, – вновь сказал Сухов.
Иван удивился. Он слов других, что ли, не знает? Однако не стал поправлять генерала, собираясь сесть в трамвай и проводить до самого дома. Но бывший сержант воспротивился – не надо никого провожать.
Они обнялись.
Из-за угла, скрипя, выполз трамвай. Генерал отдал Ивану честь и, развернувшись, поднялся в салон. Изнутри он махнул товарищу и встал к окну. Было множество свободных мест, но Сухов по старой привычке не желал садиться. На очередной остановке в трамвай вошла девушка, сущий цветочек, и в вагоне раздался безудержный хохот: какой-то парень, подставив ногу, придержал ее в проходе, а та, багровея, пыталась перешагнуть. Колено вскинулось кверху, застряв у нее между ног, – хохот вновь разодрал тишину. Девушка взвизгнула, вырываясь из цепких объятий. Освободив руку, она отвесила наглецу оплеуху.
Пассажиры уставились в сторону Сухова: тот шагал вдоль салона.
– Прекратите!
Смех оборвался. Девушка выскользнула, метнулась к выходу и замерла, а парень разинул рот. Ой, как интересно! Живой генерал!
Как видно, ему нравилось быть объектом внимания. Сухов искал глазами девушку – она нужна следствию.
Трамвай остановился. Сухов дернулся к ней:
– Не уходите, девушка!
Но жертва недавнего произвола, уже стучала каблуками по асфальту. Сухов обернулся к компании:
– Вы что себе позволяете! Вам что здесь? Цирк?
– Да пошел ты…
Генерал не верил своим ушам, рука у него опустилась в карман.
Парень взвизгнул удавлено:
– Чё те надо?!
– Встать! К выходу!
Сухов вынул из кармана пистолет, передернул затвор.
Парень поднялся, продолжая вопить:
– Говорил вам, лошары, на «Мерсе» ехать надо!
Окруженный толпой перезревших парней, Сухов вывел из трамвая хулигана.
– И что ты нам сделаешь? – тот вызывающе смотрели в лицо генералу.
– Ты задержан.
Парень выхватил из брюк узкую полоску металла:
– У него зажигалка!
– Стоять…
– Получи, сука!
Полоска блеснула, вошла под левый сосок, и в этот момент «зажигалка» откликнулась пламенем.
Уцепившись руками в промежность, парень сложился пополам.
Сухов опустился коленями на асфальт – ноги его не держали. Затем лег на бок. По груди струилась теплая жижа. Генерал трогал рубаху, утирал о лампасы руки. Нож торчал в груди. Если не вынимать, то скорая может успеть.
– Свихнулся ты, дядя! Что ты наделал!
Сверху склонился один из парней, цепляясь за ручку ножа.
– Не трогай…
Но парень со скрипом повернул нож, вынул из груди и бросил на асфальт. Из сердца теперь била наружу ни чем не сдерживаемая кровь…
В дежурной части УВД раздался звонок. Мужской голос торопил приехать. Бригада прибыла в считанные минуты и, обнаружив на асфальте собственного начальника, сообщила о случившемся в следственный комитет и прокуратуру. Место происшествия оцепили. Прибыл следователь и стал писать протокол. Патрульные машины, снятые с маршрутов, собирали по тревоге личный состав гарнизона полиции.
К утру преступление раскрыли. Оперативники установили, что генерал стрелял из именного пистолета. Они обнаружили его зажатым в руке, под генеральским коленом, и вскоре получили результат, обзвонив больницы, – субъект с огнестрельным ранением находится в областной больнице. Им оказался сынок первого банкира области. Сын Сухофрукта. В кругу приближенных его называли Самцом. Прозвище, как видно, нравилось владельцу. Полиции были известны все его похождения, однако сделать с ним ничего не могли. Оперативники зло шутили: «Укоротят Самцу огурец – не с чем на баб прыгать будет… Жаль, генерал оставил ему другое яйцо… »
Между тем было также установлено, что в теле погибшего находилось энное количество промилле алкоголя. Будь он трезв, возможно, этого не случилось бы. И вообще непонятно, как его туда занесло. Живет в другом районе – и на тебе! Да еще на трамвае…
К двум часам дня в УВД приехал Иван и всё расставил по своим местам. Оперативники тут же связались со следователем, и тот немедленно вызвал Ивана к себе.
В кабинете Иван отвечал, не увиливая. Да, выпили. Да, закусили. Для того и пришел, что вместе работали, что друзья были когда-то, напарники…
В кабинет стали приглашать пачками молодых людей.
Опознание, мельтешение лиц вконец надоели Ивану: ловят кого попало и предлагают узнать!..
В УВД тем временем по хозяйственной части шло приготовление к похоронам. Тюменцев сновал из кабинета в кабинет. По лицу подполковника временами блуждала улыбка. Генеральская секретарша не сдержалась:
– Что-то вы улыбаетесь, товарищ подполковник. Всем грустно, а вам смешно.
Тюменцев выкатил глаза. Если он не рыдает, так это не значит, что ему по барабану. Он, может, больше всех страдает – такой у него характер…
Оправдался и вышел из предбанника, твердо решив в будущем избавиться от строптивой секретарши.
Больше всех, и это понятно, переживал Сухофрукт. Всего себя, казалось, отдал единственному сыну. И вот дикий случай! Пьяный ментяра едва не убил парня! Хорошо, сам подох, так что голова не болит теперь – некому кровь пускать, некому мстить, не с кем, на худой конец, проводить очные ставки…
Сухофрукт поставил на уши всю местную профессуру из медицинского факультета, и это дало результат: с «механизмом» у сына вроде будет в порядок. Но сын испытал сильнейший шок, так что последствия могут быть непредсказуемыми. Все прибамбасы, сказали медики, будут на месте, а вот запрыгнуть на бабу – это, говорят, лишь в перспективе. Впрочем, сообщил один светило, возможен обратный вариант – от противоположного пола оттащить невозможно будет. Сказал и ощерился в садистской улыбке. Им бы только резать. Яичко пришили, и оно, говорят, будет функционировать; второе – не задето. «Пуля слишком маленькой оказалась», – ухмыльнулся светило. Вот и пойми его – то ли радуется, то ли злорадствует. Смолотил за яйцо кучу баксов и не подавился. Ничего не поделаешь. Микрохирург. Другого такого не сыщешь. Второй костями занимался. Взял наполовину меньше. Третий извлекал пулю из бедра – тот ничего не взял. Молод еще. Практикой своей гордится и тем сыт. Вот его-то и пошлет с сыном за границу Сухофрукт. Ему можно доверять, не подведет. Прошвырнутся по Швейцариям, мозги проветрят, стресс снимут.
Банкиру было от чего переживать. Хлопай теперь глазами, оправдывай подлеца, ссылаясь на полицейский беспредел. Ладно бы, простой оказался, а то ведь сам генерал встретился на пути. Вот и не верь после этого в судьбу. Одно успокаивает: стыд глаз не щиплет. Сухофрукт всех заговорит, запудрит мозги и будет прав: трубку вот только поднять, как СМИ кинутся стаей на мертвого генерала, заливаясь лаем со всех сторон.
Губернатор тем временем оказался в двойственной ситуации: его статус требовал сделать заявление по поводу гибели начальника УВД. Несомненно, вины генеральской в том нет, потому что не тот человек генерал Сухов, чтобы махать пистолетом без повода. Банкирский выкидыш во всем виноват, обкурился, гаденыш, и полез на рожон. Крыша у него давно съехала…
С другой стороны, нельзя заявить, допустим, что Сухофруктов отросток – негодяй, стервец, что таких надо изживать на корню. И губернатор разрешился заявлением:
«Администрация сожалеет по поводу инцидента, приведшего случайно к гибели начальника УВД Сухова и ранению Раппа И.С.»
Получилось дёшево и сердито! Администрация сожалеет, что так нелепо ушел из жизни заслуженный генерал. И волки сыты, и овцы целы. Всегда бы так в природе обходилось – чинно да благородно. И если кого-то загрызли, то по дикой случайности.
И всё бы ничего, не будь газетенки. На ладан, паршивка, дышит, а всё туда же, в обличители:
«…В результате ножевого ранения в область сердца прославленный генерал погиб, скончавшись на месте… С пулевым ранением негодяй доставлен в ОКБ, где ему проделана операция. Ранение затронуло то, что находилось у него в промежности…»
И подписалась под сообщением: «Редакционная коллегия газеты «Городское Предместье». Смелые ребята там собрались. Они ничего не боятся. К тому же, как видно, совсем без руля.
Глава 10
Михалыч перебирал «внутренности» контейнера. Здесь было всё, чтобы существовать в отрыве от Учреждения, – в кармашке лежал простенький мобильник с запиской: «Аппарат имеет роуминг по всей стране, однако пользуйся им, товарищ, осмотрительно и экономно». Непонятно, для чего об этом надо было напоминать. Как видно, ради одной экономии. В соседнем кармашке обнаружилась пачка денег в иностранной валюте: американские банкноты достоинством в сто баксов. Кроме денег и мобильника, было множество всякого добра, рассованного по карманам: пара приборов ночного видения, аппарат для прослушки и радиосвязи, а также ноутбук.
Судя по экипировке, напарник не был прост. Пусть земля ему будет пухом. Он ехал работать всерьез. Возможно, он располагал дополнительной информацией о регионе, которую хранил в памяти. Не его вина, что не донес он ее по назначению. Здесь находилась лишь информация о внутреннем устройстве области, об управленцах. Чемодан без полных данных казался пустым, но ведь должны же быть дополнительные сведения о людях. Кто стоит за сценой и дергает невидимые веревки? Не могло Учреждение обойти стороной этот край. В противном случае здесь оставалось темное пятно, пустота, через которую просто так не пробиться.
За оградой мелькнула чья-то фигура.
– Почтальонка пришла, – сказала на кухне мать. – Газету принесла…
Газета – это хорошо… Всё хоть какая-то информация…
Михалыч вышел к почтовому ящику – в нем лежала тонкая газетёнка. Он тут же ее развернул и начал просматривать: на первой полосе в правом верхнем углу помещалось в траурной рамке лицо человека в мундире генерал-майора. Прошел службу от рядового – до начальника УВД… Вот и еще одного постигла неудача. Надо бы съездить, проводить…
Назавтра он сел в автобус и отправился в город в форменном облачении. Одежда у него уж «привыкла» к телу, а глаза уверенно смотрели из-под козырька. Новые звездочки сверкали на погонах и притягивали глаза малочисленных пассажиров. Среди них особенно выделялись пятеро – в полицейской форме. Здесь оказались и старые знакомые – оперативник Иванов с дежурным сержантом по фамилии Гуща. Они в упор не видели в Михалыче беглеца. Разговор сам собой потек – из пустого в порожнее. Группа ехала в город на похороны начальника УВД, оставив на хозяйстве дежурного старшину. Михалыч выглядел для них «старшим братом», прибывшим в поселок для решения вопроса по уголовному делу. Такое бывает довольно часто, когда нужно выехать в другой регион, чтобы лично убедиться в чем-либо. Полицейские, особенно Гуща, обещали помочь полковнику – надо лишь возвратиться в поселок. Ведь они местные, им всё тут знакомо. Найдется и транспорт. В наличии имеется несколько единиц. Мотоцикл, моторная лодка и даже микроавтобус. Михалыч их не тянул за язык – сами рассказывали.
От вокзала, словно до этого работали в одном коллективе, они отправились гурьбой в управление. У гроба стоял караул, на стульях сидели две женщины – пожилая и молодая, в черных платьях. Люди подходили, стояли у ног покойного и выходили наружу.
В первом часу гроб с телом подняли и вынесли во внутренний дворик. Постояли немного, вновь подняли и понесли со двора. Грянул оркестр. Какой-то подполковник метался вдоль колонны, словно бы налаживая порядок движения, хотя исправлять было нечего.
Михалыч вслух удивился:
– Кто это?
– Тюменцев… – Иванов холодно смотрел в сторону подполковника. – Говорили, со временем станет начальником управления… Теперь точно им будет… Фаворит…
На кладбище говорили скромные речи, ни словом не упоминая об обстоятельствах кончины покойного. Человека словно муха заразная укусила – и тот моментально угас. Снова играл оркестр, гремя большим барабаном и вздыхая трубами. Гроб закрыли, опустили в яму, принялись торопливо закапывать. Вскоре образовался продолговатый холмик. У его основания поставили деревянный крест с табличкой.
Вдова еще только поправляла венки на могиле мужа, а в просторный автобус уже набились старшие офицеры.
Иванов хмурился в ту сторону:
– Садитесь, товарищ полковник. Сейчас тронется.
– А вы?
– Дома помянем, когда вернемся… Не рассчитывали там на нашу команду…
– В таком случае, если не возражаете, я с вами…
По возвращении в поселок все они, включая дежурного старшину, а также двоих участковых, собрались в кабинете оперуполномоченного. Участковых звали Молебнов и Богомолов. Иванов резал колбасу, сержант Гуща разливал в стаканы водку, купленную вскладчину.
Взяли, конечно, не одну бутылку. Михалыча называли «товарищ полковник» и вновь обещали помочь в сборе материала. Знали бы, сукины дети, кого приютили! Широкая фуражка и «большие» погоны окончательно стерли недавний образ. Тем более что сбежавший тип был кучеряв, бородат, а полковник лыс, как младенец.
Они подняли стаканы и выпили. А потом закусили. Пусть земля будет пухом генерал-майору. Он честно отслужил свой срок…
Разуметься, половинкой стакана не обошлось, повторили, поэтому вскоре полковника называли Толик, а тот чувствовал себя как рыба в воде.
Хозяин кабинета распахнул настежь окно. Гроздья бурой черемухи тянулись к подоконнику. В случае чего, отсюда можно было скакнуть, уцепившись в дерево.
Чуть позже «эскадрон гусар летучих» находился в состоянии – хоть кол на голове теши. Никто им сегодня не указ. У них поминки.
В этот момент дверь тихо скрипнула, и в помещении образовался худощавый мужик лет сорока – черные волосы, аккуратные усы.
Опер взмыл над столом:
– Иосиф, опять опаздываем?!
Мужик расплылся в улыбке и стал здороваться за руку с каждым. Подойдя к Михалычу, остановился.
– Анатолий Михайлович, – представил его Иванов. – А ты у нас кто?
– Иосиф… Просто Иосиф…
Михалыч протянул руку и сразу узнал его.
– Коркин, – добавил мужик. – Николай Алексеевич.
– Из грузин! – добавил Иванов.
Вокруг рассмеялись.
– На самом деле он русский, – объяснил Гуща. – Его Иванов прозвал Иосифом из-за сходства со Сталиным – в молодости. Настоящий Иосиф. Да, Иосиф?!
– Вам виднее…
– Служил? – спросил Михалыч.
– Так точно. В Социалистической Венгрии… Мог бы еще, но не судьба.
– Расскажи еще раз! – требовал Гуща. – Как дело было?! Ну!
Иосиф заупрямился: сколько можно об одном и том же. Но ему не дали рассуждать, и мужик приступил к рассказу:
– Получил я денежное довольствие, форинты, – и в карман. А жил в офицерском общежитии. Жена в Союзе находилась. Мы до армии поженились. В общем, три года отслужил и на сверхсрочную остался. Меня дома ждут, а я в Венгрии – по второму кругу… Короче, форинты в карман – и в корчму. Стоим с ребятами у стойки, по соточке дергаем, а старый корчмарь глаза пялит. Выкатил шарики и смотрит, будто я ему должен. «Чо, говорю, смотришь?» – «А ничо… Угостить, – говорит, – желаю советского товарища…» А ведь предупреждали, чтобы не связывались с местными жителями. Короче, наливает он мне стакан…
Иванов взял бутылку, наполнил свободный стакан:
– Помяни, Иосиф, нашего шефа. Потом продолжишь.
Иосиф поднял стакан, оттопырил мизинец и, жмурясь от напряжения, отпил половину.
– Слышал, – продолжил он, закусывая колбасой. – Надо было совсем отстрелить…
– А кто спорит… Рассказывай, как тебя там уделали…
Иосиф вздохнул и продолжил: – Короче, наливает он мне стакан палинки. «Хочу, говорит, видеть, как это можно выпить. Слышал, что русские пьют как лошади, но сомневаюсь пока что…» Я пропустил мимо ушей эти колкости… Все-таки со мной ребята были. В случае чего, думаю, помогут. Тяп стакан! Развел глазами – а ребят след простыл! Даже помещение будто не то – без окон и дверей. Не могло такого случиться, чтобы я вдруг перенесся.
Иосиф допил остатки водки, ущипнул копченого окуня и продолжил:
– Огляделся, короче… Рядом особа, молоденькая… Цыган из-за ширмы подмигивает, подлец. А особа тем временем липнет… Вся, как говорится, твоя. Я сграбастал ее – и в кровать, за ширму. Задрал подол – и тут понеслось… Оккупанты! Насилуют честных венгерских девушек! Журналюги, фотоаппараты, вспышки… Ад кромешный! Голова – гудит! Скрутили – и в полицию. Наши в розыск, а я в камере. С горем пополам выдрали у венгров и сразу в госпиталь. В палату для душевнобольных. У тебя, говорят, сдвиг по фазе: перепутал время и место. Позже до меня дошло, что всё не так просто. Короче, насыпали в стакан какой-то дури.
Иосиф вновь ущипнул окуня.
– Короче, когда мне рассказали о возможных последствиях, что могут посадить за покушение на изнасилование, я даже обрадовался, что попал в психушку. Меня возвратили в Союз – и снова в психбольницу. Через три месяца уволили в запас по болезни. Так-то вот… Пытался попервости поступить в милицию, но отказали…