Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть
Он молча смотрел на распростёртое в грязи тело, ощущая себя тем, кем и был – убийцей. Монстром, получающим удовольствие от мук, которым подвергал аптекаря. Но сдержаться было невозможно. Насильник должен сполна расплатиться за то, что чувствовала Мельца. Ощутить её боль, увеличенную стократ.
Наконец аптекарь открыл рот. Слюна смешалась с кровью и текла по его трясущемуся подбородку.
– Она сама… Нагнулась… Передо мной… И умоляла…
Лютовид представил весь тот ужас, который Мельце пришлось пережить опять. Он сорвался и снова утопил нутро выродка в расплавленном огне. Громкий визг лишь усиливал ту агонию, которая жгла самого атамана. Он остановил пытку, с яростью глядя на то, как кожа аптекаря, покрытая кровавым потом, дымится. В воздухе запахло палёной костью.
– Я… Убил её… – Едва слышный шёпот заставил Лютовида вздрогнуть. – Вскрыл её поганое брюхо… Чтобы… От тебя не понесла… А потом… Утопил… Она звала… Тебя… Атаман…
"Убей… Сожги… Вырви глотку… Он должен мучиться… Должен харкать кровью… Убивай медленно…" Сине-зелёное пламя вспыхнуло на визжащем скоте, объяло его обрюзглую тушу. Ледяное и горячее одновременно, оно доставляло боль, способную свести с ума. Лютовид знал, каково это – гореть в этом же самом пламени. Оно могло убивать часами, неделями. Но не оно уничтожит мразь, что посмела коснуться Мельцы…
Сжав в руке кинжал, Лютовид опустился на колено и прямо через ткань вспорол брюхо ублюдку.
– Узнай, каково было ей…
Аптекарь последний раз вскрикнул. Его тело задёргалось, как отрезанный ящерицын хвост. Но этого было мало… Лютовид желал убить его ещё раз. Ещё… Разорвать на куски… Не хотел он верить словам выродка. Но знал, что это правда. Из брюха выбралась серая жирная лягушка. Она шлёпнулась в грязь и забарахтала лапками. Вот, где колдун прятал её – в своём собственном теле, чтобы Мельца никогда не смогла произнести его имени. Лютовид наступил на лягушку. Раздался хлюпающий звук, захрустели кости. И всё равно слишком поздно… На этот раз он точно знал – это слёзы текут по лицу.
Всё остальное он помнил смутно. Столбы смаги4вокруг него вдруг начали замерзать. Сжав челюсти, Сальбьёрг, этот ублюдок, заколдовывал пламя, обращая его в лёд, а Гирдир разрубал холодную стену. Лютовид взглянул на свои ладони – их охватили мерцающие синим языки пламени. Кожа раскалилась. Он вырвет сердце у жалкого предателя. Прожжёт дыру в груди и вырвет. Кто-то сшиб его с ног. Хотовит прижал к земле, а Ягин взял на прицел. Лютовид дёрнулся, потянулся к оружию, но Вигарт с Лейвюром его опередили. И всё же ему удалось извернуться и вытащить кинжал. Лезвие коснулось горла Хотовита. Медленно оно начало раскаляться от жара его руки. Металл прилип к коже, появились красные волдыри. Хотовит зашипел от боли и отскочил.
– Довольно! – Сальбьёрг вынул меч и прижал к атамановой груди.
– Не тебе, королевский ублюдок, мне приказывать.
Лютовид обхватил ладонью лезвие и сжал. С каким удовольствием он сейчас впился бы в холодные равнодушные глаза ипата. От жара рук остриё начало плавиться. Уничтожить их всех… Жажда убивать и мучить начала сводить с ума. Прожигая кафтан, закапал расплавленный металл. И вновь, с болью, пришло осознание – лишь он во всём виноват. Не нужно было оставлять Мельцу одну. Он должен был взять её с собой. Он вообще должен был увезти её отсюда! Заставить забыть об этом месте. Лютовид убрал руки от остатков меча и встал. Дружинные глядели на него с опаской, ожидая нового нападения. Местные – с ужасом. Многие упали на колени и молились Созидателю. О ком они молятся? Об аптекаре? О Мельце? Или о самих себе, чтобы не стать следующими? Внутри вновь заворочалось пламя. Лютовид хотел сжечь этот хутор, уничтожить. Чтобы даже кучка пепла не напоминала о нём. Стереть из памяти всё, что здесь произошло.
– Что… Что это?
Запыхавшийся староста стоял подле кметей и трясущимися пальцами указывал на останки того, кто когда-то звался Грасом. На почерневшем, будто от сажи, лице застыла гримаса агонии. Грузное тело скрючилось и покрылось коркой вулканического пепла. Лишь нутро зияло чем-то красным и белым.
– Он надругался над твоей дочерью.
Лютовид переступил через труп насильника. Единственное, о чём он жалел – что убил эту мразь так быстро. Ничего… Он найдёт его душу, и тогда аптекаря будут ждать не пляски в Мёртвом царстве, а вечные муки.
* * *Тишина в доме старосты разрывала уши. Ещё чуть-чуть, и перепонки лопнут, потечёт кровь. Тихий шёпот выводил из себя.
– Хотовит с Вигартом будут наказаны… За то, что упустили ведьму…
– Антипа заберём в Каменн… Судить за пособничество ворожейке…
Какое ему дело до Хотовита, Вигарта и Антипа? Какое ему дело до всех них? Лютовид оставил дружинных и поднялся в спальню к Мельце. В крошечной комнатке было холодно, словно в могильнике. На столе стояла простая маленькая шкатулка. Постель убрана. Пусто и одиноко. Лютовид подошёл к шкафу и распахнул дверцы. На полке аккуратно сложенными лежали три старых платья. Он взял одно. Грубая ткань упала блеклым полотном. Он поднёс материю к лицу и вдохнул нежный вишнёвый аромат. Нутро тут же заполнил пьяный дурман. Лютовид покачнулся, добрёл до узкой кровати и лёг, прижимая к себе платье. Пряный туман клубился в голове, погружая в грёзы, которым не суждено никогда сбыться. Он представлял, как Мельца улыбается ему, смеётся. Как ласково проводит прохладными ладонями по его щекам и нежно целует. Как она подставляет лицо дождю и, закрыв глаза, думает о чём-то ему неведомом. И как он пытается узнать, о ком же её грёзы…
Лютовид распахнул глаза и резко сел. Он не отпустит её просто так. Даже если Мельца ушла в Мёртвое царство, он заберёт её оттуда. Вернёт себе. Спрячет ото всех. Есть ведь способы. Ему ли, осеннему атаману, не знать?! Грубое полотно ласкало ладони. А в душе теплилась надежда. Да нет же – уверенность! Он вернёт Мельцу.
Глава III. Три осенних призрака
Еще до моего и твоего рождения наш мудрый король Володарь разделил Северный Кряж на девять прекрасных княжеств. Во главе каждого он поставил старосту – мудрого и верного своего помощника. Старосты – добрые слуги народа. Следят они за порядком и мирным житьем.
А чтобы люд имел защиту от Черта, ведьм поганых и их козней, отправил Володарь в каждое княжество по Проклятому атаману. Должно им смотреть, кабы колдовство какое не творилось, да помогать старостам, ежель что такое приключится, с чем без помощи ворожейной не справиться.
В хуторах, что обильно раскинулись по всему Кряжу, никаких ворожейников, конечно, отродясь не бывало. Коли беда приходила, за помощью в Каменн посылали. Ибо в столице сразу три Проклятых атамана служат – оберегают само сердце королевства, главный его оплот. Потому один всегда может отправиться на помощь люду доброму, не страшась, что без него город в опасности останется. Двое других жизни свои положат, но защитят столицу от ворога.
С тех пор немногое изменилось. И поныне так: девять атаманов княжества стерегут. Трое – Каменн охраняют. Один из них всегда при короле служит, второй – людские споры решает, а последний – за границами да подступами к городу следит.
Речи о Северном Кряже
* * *Тишина в комнате была мрачной, тяжелой, будто Лютовид в глубоком могильнике оказался. Да он и чувствовал себя так: закопанным под землей, задыхающимся. Мельца завладела его дыханием, его жизнью, его жалким сердцем. Как ей это удалось? Как он оказался так глуп и неосторожен, что попал под ее безжалостные чары? И теперь не будет ему без нее жизни. Все, что суждено, – мучиться от того, что не уберег. На Свете ли Белом, в Мертвом ли царстве, но он отыщет свою панну. Там, в груди, где положено быть сердцу, теперь лишь тлели угли. В пустом нутре остался только змей. Он разворачивал свои кольца и то ли смеялся, то ли шипел: «Долго тебе искать ее придется… Года не хватит… Столетий мало будет…» Лютовид прикрыл глаза, и тотчас же голоса, что иногда едва слышно перешептывались в его голове, стали явственнее. Все атаманы, служащие Туманнице, живут с этими голосами. Иногда они шумят, иногда совсем замолкают. То один слышится, то множество. Это мертвые души, что на Свете Белом пожелали остаться, свои дела обсуждают. Среди шепота призраков Лютовид пытался лишь одно различить: голос Мельцы. Только б знать, в каком мире ее искать. Среди живых ее душа задержалась или к умертвиям подалась. Но не слышно было панны. Лишь тихие беседы почивших незнакомцев разрывали голову. Словно сговорившись, призраки галдели и галдели. Их лепет – что удары тупого топора. Боль, с которой ничего нельзя сделать.
Не видит покойников человек, но они-то видят всех. Все им ведомо. А вдруг кто заметил, что с Мельцей стряслось? Вдруг призрачный свидетель был? Будто столетний старик, Лютовид встал с кровати и опустился на колени перед каменной стеной. Закрыв глаза и прислушиваясь к шелестящим шепоткам, он начал произносить слова древнего заговора:
– Призываю тебя, Всесильная Туманница. Твоя власть неоспорима и вечна. Раб твой молит о помощи. Яви то, что скрыто, коснись своей дланью, благословляя. Осени милостью. Все, что погибло, пусть возродится под твоей властью. Разбуди тех, кто уснул, останови увядание. Пусть те, кто из туманов твоих соткан, явят свои лики и покорятся моей воле. Тебя молю, тебя заклинаю, пред тобой на коленях стою и предлагаю дар крови в обмен на милость.
Лютовид достал кинжал и полоснул по ладони. Весенним ручейком по коже побежала темная кровь. Атаман стряхнул черные капли на пол. Они тут же впитались в грубые доски. Не осталось и следа. Неровное дерево, словно голодный зверь, с жадностью поглотило жертвенную влагу. Гомон голосов стал чуточку тише. А спустя мгновение сквозь каменную стену, шкаф и дверь в комнату просочились три бледные фигуры. Дымом от костра они расползлись по спаленке и остановились подле Лютовида. От них шел холод и тянулись белесые клочья тумана. На первом трупе, худосочном и долговязом, красовался кафтан с капюшоном, который, однако, не скрывал жуткого лика своего хозяина. Все тело призрака было оплетено плющом. Яркие зеленые листики торчали даже изо рта. Это был Хмурень5, старший из сыновей Осени-Туманницы. Второй сын – Свадебник6, явился на зов в нарядном сером облачении. Вот только все оно было пылью покрыто. Длинные волосы среднего брата спутались, и слышно было, как в них копошатся насекомые. Себя он увешал каменьями драгоценными. Кровавые яхонты7 блестели даже в потемках мрачной комнаты, и не сразу можно было разглядеть, что под ними зияют глубокие раны. Третьим же, и последним, явился меньшой осенний сын. Звался он Бездорожником8, и тело его было не плотью вовсе, а десятком черных воронов. Их тулова сталкивались друг с другом, а крылья нещадно бились в попытке вырваться на волю. Там, где положено быть рту, клубились облачка пара, а вместо глаз две капельки воды висели в воздухе.
– Зачем позвал нас, атаман? – Это старший брат молвил, Хмурень. Едва произнес, как в воздухе прелой листвой запахло. А изо рта еще обильнее плющ полез.
– Помощи вашей просить хочу. – Лютовид так и остался стоять на коленях. Снизу вверх он смотрел на трех братьев, ожидая, что в любой момент они могут уйти, даже не выслушав.
– чем же надобна тебе от нас помощь?
– Я женщину ищу. Мельцей зовется. Укажите, где она. – Будто погруженный под воду, он захлебывался собственным бессилием. Голос хрипел и срывался.
– Нынче Лето Звонкое властвует. А наша пора еще не пришла. Неведомо нам, что с твоей любимой приключилось. – Средний брат, Свадебник, печально вздохнул. От этого движения раны на груди его разошлись, пуще кровь потекла по бусому камзолу. Каждая капелька в яхонт красный превращалась.
– Но мы знаем того, кому может быть известно… – Это самый младший, Бездорожник, речь повел. И слышалось воронье карканье, когда он говорил.
– Нынче озера и реки обильно разлились. Смерть подати свои законные собирает. Ежели вод много, ему всегда Безликая Прачка помогает.
Лютовид не дышал. Он запоминал каждое слово и пытался не дать отчаянью вновь завладеть разумом. Он так наделся, что братья знают, где Мельца…
– Отправляйся на запад. Найди лядину9 ольховую. Там есть изгородь живая из серого боярышника. Подле нее и Безликую Прачку сыщешь.
– А как с ней говорить, ты и сам знаешь…
Братья замолчали. Лютовид понял: больше они ничего ему не скажут. Низко поклонившись, он нашел в себе силы поблагодарить сыновей Туманницы:
– Спасибо вам, Осенние братья. За ответ, за помощь, за то, что на зов явились.
– Не грусти, атаман. – Изо рта Хмуреня выбрались новые побеги плюща. Они обвили его шею, принялись за плечи. – Найдешь ее, коли любишь.
– А оже10 нет, так и искать нечего. – Вместе с дыханием Свадебник выпустил очередной клуб пара, и всю спальню заволокло туманом.
– Некоторым дорого приходится платить, чтобы любовь познать, – вороньим карканьем раздался голос Бездорожника. – Не златом-серебром – жизнью, свободой, разумом. А с кого-то Судьба и тройную цену стребует. – Глаза-капли вдруг сверкнули, будто свет лунный отразили.
– Ты подумай, атаман… – Плющ уже из пустых глазниц Хмуреня полез, на стены спаленки карабкаться начал, за ноги Лютовида цепляться. – Может, оно и к лучшему, что желанная твоя исчезла.
Лютовид вскочил на ноги и вплотную приблизился к старшому. Змей внутри взвился, пасть ощерил, клыки выпустил. Злобным шипением голос Лютовида раздался:
– Она моя. Я найду ее. Любую цену заплачу.
– Ну что ж… Тогда в добрый путь, атаман. – Свадебник печально улыбнулся. Несколько капель крови упали на пол, застыв сверкающими камушками. – Может, доведется на свадебке вашей погулять…
Хмурень обратился плющом, обвил стены, распахнул крепкими побегами створку окна и выбрался наружу, оставив после себя остроконечные листочки. Свадебник обернулся туманом, развеялся по комнате и вместе с порывом ветра устремился наружу. А Бездорожник стаей воронья порхнул в очаг и через трубу вылетел в сереющее небо, усыпав пол черными перьями. Долго еще в воздухе слышались грозные птичьи крики.
Дверь в спаленку неожиданно отлетела в сторону, стукнулась о стену. На пороге стоял Багумил. На лице ужас застыл, глаза стеклянные. Тщетно пытался он воздуха глотнуть, грудь ходуном ходила.
– С собой меня возьмешь!
Староста походил на разбуженного по зиме медведя. Едва ли не рычал, ошарашенно оглядываясь по сторонам и брызжа слюной. Лютовид оторвал пару листочков плюща, собрал с пола вороньи перья и крошечные алые камушки. Они ему еще в ворожбе пригодятся. Мало ли, какое зелье али заклятье для Мельцы сотворить надобно будет. А с такими подарками, что Осенние Братья оставили, колдовство великой силы получиться может. Мрачно атаман взглянул на старосту. После убийства аптекаря он ощущал странную жажду: уничтожать дальше. Мстить… Кто, как не отец, предавший свое дитя, достоин ужасной кары? Из последних сил Лютовид сдерживался, чтобы не спалить старосту и этот чертов дом. Он лишь коротко бросил «Нет!» и направился к выходу. Но Багумил преградил дорогу, заслонив проем могучей фигурой.
– Она дочь моя! Ты должен взять меня с собой!
У Лютовида перед глазами от гнева потемнело. Внутри полыхнул огонь, грозящий вырваться наружу и сжечь все кругом дотла.
– Дочь?! Поздно ты об этом вспомнил, староста! Лишился служанки?
– Я не был обязан кормить чужую девку! – Багумил ударил кулаком по стене, оплетенной плющом.
– А если чужая, зачем она тебе? – Лютовид оскалился, ощущая себя загнанным в ловушку зверем.
Ему хотелось растерзать выродка и бросить куски его подле тела аптекаря. Похоже, у старосты не было ответа на этот вопрос. Он молча сопел, обдирая цепкий плющ от стены.
– А вдруг моя?
Лютовид едва не расхохотался двуличию и лицемерию старосты.
– Если твоя, будешь плакать, а если чужая, можно и забыть?
Он обошел старосту, и тому не оставалось иного выхода, как отступить в сторону.
Тихий гул голосов на кухне был слышен даже наверху. Лютовид спустился вниз и заглянул в проем. Хотовит и Вигарт, лишенные оружия, стояли в стороне, покорно опустив головы. Антип, вмиг осунувшийся и словно бы уменьшившийся в размере, сидел прямо на полу, в углу. Руки его были связаны, а лицо опухло так, словно над торговым хорошенько поработали чьи-то кулаки. Он поднял взгляд и уставился на атамана. Глаза его блестели, точно у дикого зверя.
– Что смотришь, ворожейник? Любуешься, как меня твоя благоверная отходила? – Из его рта брызгала слюна, а из лопнувших губ сочилась сукровица. – А я-то всего лишь назвал ее истинным именем – шлюхой твоей.
Лютовид и сам не понял, как так получилось. Вот стоит спокойно, на торгового смотрит. А в следующее мгновение уже бросается на него, и пламя внутри бушует, по ладоням жидкой лавой растекается. Гирдир и Сальбьерг его схватили, от Антипа оттащили. Но ненависть и злость Лютовида были столь велики, что огонь вырвался наружу. Волосы торговца запылали. Он заверещал от боли и упал. Связанными руками пытался он сбить огонь, катался по полу и вопил. Пламя объяло голову, и казалось, что языки огня – это его волосы.
– Да что с тобой такое?! – Сальбьерг всадил кулак в челюсть Лютовида, и атаман покачнулся.
Острая боль на мгновение отрезвила, заставила очнуться.
– Заморозь его. Как поступил с моим огнем у аптеки. – Лютовид усмехнулся, понимая, что обращать чело Антипа в лед ипат не будет.
Он еще раз взглянул на предателя, чьи крики превратились в слабые стоны, и пламя, послушное воле хозяина, улеглось. Гирдир подскочил к торговцу – его волосы уже успели сгореть, а кожа покрылась жуткими волдырями и прямо на глазах облезала. Лютовид отвернулся и направился к выходу.
– Ты куда? На закате мы уезжаем. – Воевода хмурился, в синих глазах стыл лед. Кажется, еще секунда, и из них вырвется метель. Но Лютовида не страшила холодная ворожба детей Ледяного Князя.
– Уезжайте. А у меня дело есть.
Он покинул кухню, где все насквозь провоняло паленой кожей и предательством.
* * *Там, где прежде разливалось озеро, нынче вольготно раскинулось море. Из воды торчали зеленые кроны дубов и острые макушки елей. Деревья казались срезанными, неправильными, словно увечными. По зеркальной глади плыли листья и стебли береговых трав. Солнце медленно садилось, окрашивая безрадостную картину в золотисто-алые тона. Казалось, будто это кровь течет по златым одеяниям.
Лютовид сидел в лодке, которой правил Бутьян, старожил погоста. Шустрый старик быстро согласился одолжить ее, но лишь с условием, что поедет вместе с атаманом. Отбирать силой хлипкое суденышко Лютовид не хотел. Он чувствовал, что еще немного, и не сможет контролировать себя и ту боль, что растекалась отравой по нутру. А старику просто было любопытно. Так что ему стоит потешить чужое любопытство? Все равно к концу путешествия могильщик уже не будет испытывать иных чувств, только страх…
Легенда местных о том, что озеро прежде было ведовским котлом, где варились зелья, обретала смысл. Казалось, что колдовской отвар со множеством ингредиентов выплеснулся наружу. Травы, листья, цветы, грибы, ветки…
– А я для Мельцы могилку-то давно вырыл. Чуяло сердце. – Бутьян махнул веслом и довольно улыбнулся, будто выиграл в давнем споре.
Лютовид сжал морщинистое горло Бутьяна.
– Ты сам ляжешь в ту могилу, если не замолкнешь.
Пылающий внутри огонь грозил вырваться наружу. Еще никогда не было так трудно сдерживать тайную силу. Старик бросил весла и вцепился в руку Лютовида, дергаясь, как рыбешка, во все стороны. От его судорог и тщетных попыток сделать глоток воздуха ладья раскачивалась на воде. Когда лицо Бутьяна посинело, Лютовид разжал ладонь. Кашляя и отплевываясь, старик перегнулся через борт. Лютовид же взялся за весла. Стремительно и легко лодочка полетела прямо на запад. Ясное Солнце опускалось все ниже, небо серело, и вода больше не казалась голубым зеркалом. Медленно она превращалась в черный опасный омут, готовый затянуть каждого глупца, осмелившегося пуститься в путешествие.
И вдруг в воздухе со всех сторон полился горестный плач. Протяжной мелодией волынки он плыл среди деревьев, по затопленным землям. От диких завываний стыла кровь, а тело начинало дрожать в ознобе. Старый Бутьян затрясся, сцепил ладони в замок и зашептал молитву Созидателю. Кое-где показались редкие клочки суши с грязной травой и обломками веток. Молодой лес стойко сопротивлялся стихии. Ольховые заросли выдержали атаку дождя и ветра. Не сломились под натиском бури. А среди них серели сплетенные насмерть стволы боярышника. Они образовывали стену, почти такую же плотную и непреодолимую, как крепостные стены Каменна. Протяжные завывания стали еще громче. И непонятно было: то человек рыдает, али волынка плачет. За одним из деревьев мелькнула чья-то фигура. Раздался плеск воды, и по изгороди пробежала жуткая сгорбившаяся тень. Молитва Бутьяна зазвучала быстрее. Наконец появилась и хозяйка темного силуэта. В тумане контуры казались неясными, размытыми. Скрюченная бабка вышла из-за дерева, прохромала к кромке берега, склонилась над водой и начала что-то усердно полоскать. Бутьян тоже заметил женщину. Испуганно старик схватился за весло. Оно шлепнуло по воде, и Прачка резко повернулась к ним. Лицо ее было скрыто дешевой голубой маской, какую можно купить на любой ярмарке. Даже отсюда виднелись грубые неровные мазки, покрывавшие шершавую поверхность. Прорези глаз и рта – три перевернутых дуги, разнящиеся лишь размером. Там, где положено быть носу – два прокола. Черным угольком нарисованы грозно нахмуренные брови. Но как ни старался мастер передать злобные черты, все же маска казалась равнодушной, холодной. Будто там, за ее покровом, не лицо – пустота. Безликая Прачка вытащила из воды какую-то тряпку, отжала и швырнула на ветку, что нависла над самой землей. На воде, в том месте, где она полоскала чью-то одежду, разлилось кровавое пятно.
Лютовид выпрыгнул из лодки, оказавшись по пояс в холодном озере и, тяжело переставляя ноги по илистому дну, зашагал к старухе. Он сейчас тоже молился. Но намного отчаяннее Бутьяна. Молил атаман Созидателя о Мельце, чтобы живой оказалась, чтобы не ее эта одежда была.
Когда Лютовид дошел до Безликой Прачки, та уже взялась за мужской кафтан. Добротное черное полотно загадочно поблескивало даже в неверном свете засыпающего солнца. Черные же шелковые нити будто сверкали, сложенные в причудливый узор. Лютовид сглотнул, глядя на знакомое одеяние, а Прачка окунула его в воду и принялась яростно полоскать. Вода еще пуще прежнего окрасилась кровью. Алые ручейки побежали к ногам атамана, пропитывая темно-зеленую ткань штанов. Тело будто окаменело, и пришлось сделать усилие, чтобы продолжить свой путь.
Но Лютовид упрямо дошел до старухи. Полностью выйдя из озера, он остановился на берегу, между Прачкой и водой. Лицо в маске поднялось к нему, и скрипучий, как ржавые дверные петли, голос прокаркал:
– Знаю, зачем пришел… Задавай свои вопросы да проваливай. Дел у меня полно. Нынче умертвий развелось, что знай только – прибирать за всеми.
Лютовиду было известно, что любому, кто осмелится встать между Безликой и водой, положены честные ответы на три вопроса. Да только он не верил, что отыщет старуху. Как найти правильные слова, чтобы про Мельцу разузнать? Он поклонился помощнице Смерти, чувствуя, как, наверное, впервые в жизни дрожат руки, а страх ошибиться наполняет горло желчью.
– Приветствую тебя, Безликая…
– Кончай уже тянуть. Спрашивай.
– Где Мельца? – Лютовид даже подумать не успел, а губы уже произнесли вопрос.
– В пути она.
Не на такой ответ он рассчитывал. В пути куда? В Мертвое царство?
– Жива ли?
Прачка поднялась и хромая приблизилась к Лютовиду. В нос ударил острый запах сырой кладбищенской земли и трав.
Снизу вверх смотрела на него Безликая. В прорезях маски лишь тьма клубилась. Лютовиду же казалось, что Прачка на него сверху взирает, прямо с далеких небес. Все секреты видит, все тайны и пороки черной души его.
– Тело живо, – задребезжал голос. – И и душа не мертва… Да только иная теперь женщина перстень твой носит. Другая воспоминания о тебе бережет. Другой сны о тебе снятся… – Захохотала Безликая, точно дерево заскрипело. – Задавай третий вопрос! – злобно гаркнула.
Сердце грохотало в груди. Еще немного, и пробьет ребра, вырвется наружу. Тогда сквозь дыру в груди выберется змей, обовьет кольца вокруг его шеи и сломает позвонки. Не жить Лютовиду без Мельцы. Все без нее иным казалось, бесцветным, уродливым. Он и раньше красоты в мире не замечал, а сейчас и подавно. Жизнь, что состояла из пыток, боли и охоты, вдруг превратилась в жажду. Неутолимую жажду обладать лишь одной женщиной. Лютовид знал: таких, как Мельца, больше не существует. Лишь в ней одной его сила, его слабость, его жизнь и его погибель. Он найдет ее. И ежели для этого нужно нырнуть во тьму, которая клубится за маской Прачки, он это сделает.