Кара Булганака. Роман
– Вроде культурная нация, – размышляет вслух Макогон, – такой вклад в историю! И музыка, и литература, и живопись и философия! И такая эпидемия рассудка началась! Не так давно европейские евреи чувствовали себя спокойно только в Германии. А сейчас что? Расстрелы, концлагеря, сплошной геноцид… Словно какое-то чудовище проснулось и вырвалось наружу! Я сам еврей, не могу представить масштабы этой катастрофы. Как у них, у немцев кто-то из мыслителей сказал – «Сон разума рождает чудовищ…» Вон их и расплодилось немеренно! Сумасшествие…
– Да какая там культура? – восклицает Елкин, – Дикими варварами были изначально, таковыми и остаются… Маска, фасад цивилизации, глянец дешевый! А внутри – хищное алчное нутро! Культурный и цивилизованный человек будет другие народы уничтожать? Истреблять мирное население, сжигать людей живьем? Вот отсюда все и идет…
В Европе только греки древние и были подлинно культурной нацией и творцами настоящей передовой Цивилизации! Так и тех, вся эта свора северная свирепая и разноплеменная, поглотила…
А сейчас эти отсталые в нравственности полуразвитые обезьяны стали вдруг «избранной расой»! Где? В чем? В земле, залитой, пропитанной кровью невинных? В сожженных городах? В уничтожении культур других народов?
Современные вандалы… Не видящие никого, кроме себя! Монстры, которые оставляют после себя только пепелища и руины. Адский смерч в человеческом обличье!
– Всякому Злу приходит конец, – констатирует Светлосанов, – и любое преступление рано или поздно наказуется…
Так что всем этим выродкам со свастикой, неминуемо настанет конец! И мы его приблизим… Уже здесь, в этих каменных глубинах.
– Странное все-таки человеческое существование… – грустно задумывается Макогон, – С начала времен люди неистово, просто лихорадочно истребляют друг друга. Когда же это все кончится?
Настанет ли светлый день, когда не будет литься кровь, и не раздастся ни одного выстрела? А будет только счастье, радость, пение птиц и детский смех?
– Тут разобраться надо вначале, – отзывается Устрицкий, – кто действительно человек, а кто зверь лютый… Кто мира хочет и справедливости для всех живущих на планете, а кто живет только грабежом и войной, наживой и насилием. И вся эта «культурная» буржуазная Европа! Что сейчас происходит? «Драх нах Остен» Расширение жизненного пространства… За счет чего? Гибели, истребления славянских и других народов! А все капиталисты эту темную воду и мутят…
– Даже в природе есть шакалы и прочие мерзкие твари, – подхватывает Гогитидзе, – так и в обществе – заводятся опасные паразиты, убийцы-фашисты! Их нужно только искоренять. Вот Вы, Олег Андрианович, прогрессирующую гибельную опухоль, чем вырезаете? Остро отточенным скальпелем! И боль возникает, и кровь льется, и часть своего организма человек теряет… Это Неизбежно! Так и здесь… Мы войны не хотим. И в Гражданскую не мы воевать начали, а псы буржуазные ненасытные! Мы только защищаем наши дома и наши семьи, нашу любимую советскую Родину от беспощадного вероломного врага! Это самое дорогое… И мы будем за землю свою, за мирное Будущее, сражаться яростно и беспощадно. И по-другому никогда не будет!
– Да это понятно все, – вздыхает Макогон, – я немного не об этом! О сущности человеческой природы и ее непредсказуемости. Какими мы можем быть… В зависимости, куда нас переключат неизвестные нам силы, как реле слепой машины. Как мало мы еще знаем и о себе, и о мире. Пробираемся наобум, как в тумане… И чем все это закончится, никому не ведомо!
– Жизнь проходит ступени эволюции, – вступает в дискуссию Светлосанов, – и с каждым новым этапом, мы расширяем свои возможности. А мы, как бы нам ни мешали, всегда идем вперед, и сами строим наше светлое Будущее… И когда-нибудь все встанет на свои места и воцарится долгожданная Гармония! Наш путь долог, труден и опасен, но интересен. Человек – занятная штука Мироздания!
– Люди – самое важное в этом мире! – добавляет Гогитидзе, – Мне кажется, на нас лежит большая ответственность… И возможно все наши беды от того, что мы не всегда это понимаем. Мы – корень всего! Мы – солнце над горами тьмы! И Надежда на лучшее… Перед нами много искушений и ловушек. И от нас зависит, будет ли этот мир существовать вообще! Наш бой начался очень давно, и еще не скоро закончится.
– Тогда самое лучшее, что сейчас мы на своем месте… – резюмирует Елкин, – И нас уже не свернуть!
– Потому мы что мы не нечто изолированное, – продолжает Устрицкий, – мы везде, нас сама Матушка-Природа выдвигает на ратное дело и честный бой! Товарищ комиссар прав – и ветер, и огонь, и земля с водой, и вообще все, что вокруг – оно за нас! И мы за него! Как одна семья… Оно, окружающее знает, что мы сражаемся за Все Живое на земле! За покой и процветание!
– Когда-то это называлось Раем, – улыбается Макогон, – Эдемским садом, или по иудейски – «Пардис»! А потом фашистский змей туда вполз и все отравил! И тьма опустилась над миром! Все Благое исказилось…
– И теперь мы возвращаем все к истокам, – твердо декламирует Гогитидзе, – Только без религиозных сказок. Мы построим передовое научное общество, небывалое и удивительное. Там будет все технически совершенно и…
Неожиданно из темноты выныривает запыхавшийся сержант Алексей Егоркин.
– Что стряслось? – поворачивается к нему Светлосанов.
– Доброго всем утра! Или ночи? Одна холера темно, как в преисподней! Ну, что товарищи, соскучились по фрицам? Тевтонцам недобитым? А то они уже стучатся к нам в железные двери… Пора встречать заморских поганцев!
– Где? – спрашивает Елкин.
– На центральной… колее. – Алексей, снимает с плеча автомат, – Наблюдатели доложили, движется около 3-х взводов. Идут вяло, почти беспечно, уверены в себе… Рыскают по оврагам, приближаются непосредственно к нам. Смеются и что-то кричат на своем лающем языке. Довольны и упоены собственным превосходством. Скоро будут у нас на пороге!
– Смеются? – вскипает Гогитидзе, – Сейчас плакать будут, кто жив останется.
– У других входов что-нибудь есть? – спрашивает Елкин, – Какое-нибудь движение или что-то подозрительное?
– Никак нет! – докладывает Егоркин, – Там все тихо. Они, скорее всего о них еще не знают. А тут – вход в шахту, двери, хоть и заброшенно покосившиеся и заросшие, но все равно внимание привлекает, плюс промышленная ветка железной дороги прямо к нам, как указатель… Тут любой дурак увидит и придет поглазеть.
– Насчет других входов, уверены, что там никого нет? – спрашивает Светлосанов, – И это не отвлекающий маневр, на центральной? Хорошо смотрели?
– Так точно! Чистая степь, как на ладони. Никакого движения! Мы даже наружу выходили метров на десять- пятнадцать на сопки – никого!
– Тогда бьем гадов на Центральной? – воодушевляется Устрицкий, – Преподносим им урок на будущее?
– Да, все на позиции! – командует Светлосанов, – Покажем им, что такое наша подземная зенитная батарея…
…В тишине и сумраке входа в штольни, накренившись, скрипит массивная металлическая дверь… Поток ослепительного света врывается в каменоломни, выхватывая из тьмы изломанные громады глыб.
В проеме появляются приземистые фигуры с оружием наизготовку… Эхом в тоннеле звучит чужая отрывистая речь. Бледные лучи фонариков тонут в густой вязкой тьме…
Вперед выдвигается разведгруппа немцев. Остальные рассредотачиваются у входа в широкий коридор. Пройдя несколько метров, останавливаясь и вслушиваясь, авангард фашистов, не замечая ничего подозрительного, дает сигнал, и вооруженная колонна осторожно движется дальше, внимательно осматривая каждый угол.
– Красиво идут мрази, – шепчет Егоркин, – грамотно…
– Последние свои шаги отсчитывают перед смертью, – усмехается Устрицкий, – путь в Пропасть! Пусть возвращаются… к себе, во Мрак! Где родились! Кольцо замыкается…
– Подпускаем как можно ближе, – наставляет Светлосанов, – они нас не видят, здесь граница света и темноты, да и замаскировали позиции хорошо, молодцы! Бьем точно, по моей команде!
– Я бы их еще вблизи пощупал, без автомата, – ерзает Гогитидзе, – в реальном поединке, лицом к лицу! Кинжал – вот настоящее оружие, на все времена!
– Еще придется не раз, Валериан Сафронович, – улыбается Светлосанов, – и лезвие затупится не раз о фашистское мясо и кости…
– … Так, у нас тут «Четверка» спаренная стоит… – прикидывает Елкин, – Отлично! Ну что, родимая, не подведи! Сейчас им будет гром небесный из всех стволов! Сам Зевс всемогущий снизойдет…
– Главное, чтобы они ничего не почуяли раньше времени, – еле слышно произносит Светлосанов, – расслабились, «победители»! Идут пленных брать… Полностью уверенные в своем превосходстве! Это их и погубит… Еще чуть-чуть, вон тот выступ пройдут и можно… Так, сюда, хорошо! Приготовьтесь! Батарея, Огонь!!!
Действительно как внезапный гром, шквал пулеметного и винтовочного пламени раскалывает затхлую спертую темноту катакомб… Фашисты теряются от неожиданного нападения, но скоро приходят в себя и начинают оказывать сопротивление… Забрасывают гранатами позиции красноармейцев, но те надежно скрыты в каменном убежище, наподобие импровизированного дота. Бой принимает упорный характер, немцы, рассеявшись по тоннелю, ведут плотный огонь, но почти наугад, по вспышкам выстрелов – рассмотреть что-либо в темноте каменоломен практически невозможно. Пули визжат и рикошетят по скалам. Взрывы гранат разрывают камень, вызываю облака вязкой пыли, которые застилают видимость. Но скоро извергающееся неистовое пламя зенитных пулеметов, как дыхание разъяренного дракона, бешенный пульс стучащих очередей, дает перевес в схватке. Крупнокалиберные пулеметы сметают фашистскую пехоту, пробивают каждые метр коридора сверху вниз, кроша камень в песок… и разрывая в клочья незваных вооруженных до зубов пришельцев. Немцы начинают отползать к выходу, прикрывая друг друга, и пытаясь вынести раненых. Но огненный смерч сносит почти всех… Кое-кто уже достигает выхода, но тут во мраке тоннеля, озаряемого вспышками выстрелов раздается громогласное «Ура!» и топот десятков ног… Поток красноармейцев тенями устремляется в контратаку.
– Опрокинем фашистскую мразь! – выкрикивает Светлосанов, увлекая за собой бойцов, – За Родину! За Сталина!
– Кончилось ваше время, нечисть поганая, – подхватывает Елкин, отбрасывая опустевший трофейный МП-40, и вынимая из кобуры ТТ, – теперь мы наступать будем!
– Все здесь лягут, – вскидывает ППШ-а Егоркин, – рыцари баварские, мать их… Не один не уйдет…
– Вот это дело! – радуется Гогитидзе, – Сейчас я им покажу, как с горцами воевать… Всех перережу… как баранов!
– Попались в капкан, стратеги! – усмехается Устрицкий, – Умы европейские, вот так все для вас и кончается… Уже в который раз!
Красноармейцы с примкнутыми штыками, вихрем налетают на опешивших немцев, сминая их ряды. Завязывается горячая рукопашная схватка. Фашисты отчаянно сопротивляются, в ужасе пытаются вырваться из живой стены, волнами окруживших их советских солдат, но бесполезно… Куда бы они не пытались прорваться, их быстро везде находит блистающая литая красноармейская сталь… Тяжелые выдохи, резкая ругань, удары прикладов и отточенных штыков, выстрелы в упор и просто кулаки – скоро все заканчивается. Отряд Светлосанова вырывается на поверхность и рассеявшись у каменоломен, открывает плотный огонь по стоящим у входа фашистским частям. Не ожидая такого напора, немецкая пехота, находясь на открытом пространстве, и совершенно не понимая, откуда взялось в тылу такое количество сражающихся красноармейцев, быстро отходит к окопам…
Тут же на катакомбы обрушивается артиллерийский и минометный обстрел. Земля вздымается огромными столбами. Во все стороны летят куски скал и железа…
Солдаты подземелья отходят вглубь каменоломен, собирая трофеи.
– Замечательно! – выдыхает разгоряченный схваткой Светлосанов, перепрыгивая через груду обвалившихся у входа камней, – Первая партия подземной войны в нашу пользу… Мы им еще не то устроим! Ох, фашистская собака здесь покрутится в огненном кольце!
– Отличный бой! – вытирает нож и боевые перстни на пальцах Гогитидзе, – Пятерых уложил… И еще бы покрошил, да все так быстро кончилось! Теперь надо к ним наведаться. На ужин! И угостить своими дарами…
– Славно! – осматривается Елкин, – Полсотни фрицев только здесь в коридоре валяется… Надо всех пересчитать и занести в журнал боевых действий. И трофеев много! Теперь так и будем боезапас пополнять… Импортным, так сказать оружием! Посылок с Большой земли вряд ли дождемся.
– Чего только не бывает на белом свете, – Устрицкий закидывает за плечо очередной немецкий карабин, – Всю жизнь по степям бескрайним бегал… Пехоту всегда царицей полей называли. А теперь… в подземном окопе караул держать, и рубиться, слившись со скалами невероятной глубины!
– Главное фрица бить! – Егоркин переворачивает труп немецкого унтера, доставая из его кобуры поблескивающий парабеллум, – А как и где – неважно! Хоть наверху, хоть под водой, хоть у нас в недрах земных затерянных…
– У нас тут сражение особое будет, – Светлосанов поднимает с земли немецкий фонарик, задумчиво щелкает выключателем, – такое вряд ли когда-то было! Я не слышал, чтоб кто-то под землей воевал и в училищах этому не обучают… Потребуется концентрация всех сил и физических и духовных! Не забывайте… Придется придумывать новые методы ведения боя.
Сегодня мы отлично справились. А на завтра будем думать, как фашистам здесь безвозвратную ловушку устроить…
Глава 4. Что мы сможем? Танталова Кухня…
В глубине каменоломен, в зале средних размеров, уставленном ящиками и мешками, копошится несколько человеческих фигур. У дальней стены коптит полевая кухня. Около нее хлопочем дивизионный повар Капитон Гагуа… Чуть поодаль, врач Макогон и его жена Галина, промывают в кипятке медицинские инструменты. Входит политрук Николай Кагин.
– Здравствуйте товарищи! – приветствует Кагин, – Как обстановка?
– Все согласно распорядку, Николай Александрович! – отзывается Гагуа, – Готовлю ужин, из того, что есть… Запасов у нас не густо! Приходится изобретать на ходу.
– И что мы имеем на сегодняшний день? – уточняет комиссар.
– Рацион пока будет такой: два раза приварок из перловой каши, сваренной на комбижире и частично воде, около трех столовых ложек и кусочек лаваша. Лаваш сам пеку, муки еще есть немного. Сахара, соли и обычного хлеба нет. Только запас крупы, и тот небольшой. И это еще зависит оттого, сколько нам здесь придется обитать, – сообщает повар, – надолго еды не хватит. И под землей я хлебных полей не наблюдаю, как и пасущийся скот… Что-нибудь известно, каковы наши планы?
– Да, меню далеко не ресторанное и даже далеко не казарменное… Но пока будем сидеть на таком пайке, – говорит Кагин, – а там что-нибудь придумаем. Насчет сроков пребывания – все зависит от обстановки на фронте… А сейчас проанализируем ситуацию вокруг нас, соберем разведданные, там и примем решение – что мы реально можем сделать и сколько нам здесь пребывать. У Вас как дела, Олег Андрианович?
– Да вот пришли с супругой, шприцы прокипятить да прочий инструмент обработать, – улыбается Макогон, – мы теперь с кухней соседи, наш медблок рядом, за углом, пара поворотов… Так что все при деле!
– Все правильно. Иначе нельзя, – оглядывается вокруг комиссар, – У нас тут условия особые. Чуть расслабился – сразу капут! В этой темноте бездны каменной, всегда нужно быть начеку…
– Какие все-таки варианты нашего ближайшего будущего есть? – спрашивает Галина, укладывая готовые шприцы в медицинскую биксу, – Долго же здесь нельзя находиться! Каменный мешок, изоляция полная. Мы здесь отрезаны от всего и всех… Что думают командиры?
– Вариантов может быть два… или больше, – поясняет Кагин, – пробиваться к партизанам в Крымские леса, либо на соединение с какой-то более крупной воинской частью, подобной нам, попавшей в окружение. Выйти с боями к побережью, и уйти через Азовское море. Или оставаться здесь, наносить удары по врагу и ждать возвращения нашей армии. Что более разумно и надежно.
– А какова гарантия скорейшего прихода наших войск? – спрашивает Макогон, опуская в кипящую воду хирургическую сталь, – То, что мы видели, весь этот разверзшийся Ад, то, что творилось и продолжает твориться вокруг – внушает очень нерадостные мысли. Армии разбиты, фронт уничтожен… Повсюду полный хаос и огромные потери в живой силе!
– Гарантий нет. Но есть объективная обстановка, – твердо произносит политрук, – фашистов остановят, если уже не остановили… Такой бег по степи нацистская собака не выдержит! Выдохнется и ослабнет. А дальше будет мощное контрнаступление, и мы наконец-то погоним эту свору палачей вон из Крыма. Немцы измотаны боями не хуже нас. Кто-то бежал, а кто-то яростно сопротивлялся фашистским ордам. У фрицев тоже потери немалые, взять конкретно нашу батарею, сколько мы их за эти дни перемололи! И их наступающие части тоже порядком потрепанные, еще до всех этих событий. По данным разведки, у них большой недокомплект в дивизиях был. Моральный упадок. Усталость от изнурительных позиционных боев… Так что их успех временный, можно сказать случайный. Скоро мы ответим и ответим очень мощно и грозно! Недолго им осталось здесь гулять….
– Еще мой дед говорил, – подкладывает в печь дрова Гагуа, – нельзя чужое забирать – больше отдашь, все потеряешь и сам погибнешь… А эти фашисты – хуже зверей! Один прах и пепел за собой оставляют, кровь и могилы. Нет им пощады! И одна у них дорога – в Черную Пропасть…
– Горя они много людям принесли, – вздыхает Галина, – Не сосчитать, не измерить… И наказания такого не придумаешь, чтобы заплатили за всю боль и пролитую кровь! Несоизмеримо. Они же проносятся как саранча, как стихийное бедствие, выжигая все, что связно с Жизнью…
– Свет и Тьма, Добро и Зло, Жизнь и Смерть… – рассуждает Макогон, – Бытие и Пустота, Яхве и Сатана – испокон веков сражаются! Вот и наша битва – только продолжение Того, что началось когда-то очень и очень давно… И мы за Жизнь боремся, как можем, а не за всемирный Концлагерь и Кладбище народов…
– Ну, Олег Андрианович, дорогой, – улыбается Кагин, – тут уже мифологией сильно попахивает и фантазиями околорелигиозными! По мне так фашист – просто выродок, сорняк, аномалия человеческого племени, эпидемия, которую надо ликвидировать. Здесь и Сейчас! А не где-то там, в смутных истоках, в глубине веков…
А как бороться с опасными вирусами – это Вы сами знаете, Ваша непосредственная область. Огнем и Хирургическим Мечом, и сокрушительной атакой антибиотиков…
– Мифы тоже на какой-то почве возникают, – возражает Галина, – не просто так! Может и про нас что-то сложат… Как мы в Бездны каменные погрузились и боролись с лютым мировым Злом.
– Ну с вами не соскучишься! – смеется Кагин, – Так мы и до сказок дойдем… Не могу себя представить волшебным персонажем! Хоть как крути. Другой у нас отчет, более жесткий… Тут никакая магия не выдержит.
– «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! Преодолеть пространство и простор!» – лукаво напевает Капитон, – Разве не так, да? А товарищ комиссар?
– Не то берете, – парирует политрук, – наши общественные достижения основаны на науке, а не на смутных древних преданиях! Мы драконов не выводим, а куем на заводах самолеты! Есть разница? Так-то… Есть насущные социальные задачи и есть пустые вымыслы, мечты болезненные бесплотные, зачастую даже вредные! Эту границу надо четко понимать. Где химеры, а где подлинная реальность. И соответственно выбирать правильный курс на основе показаний нашего Разума!
– Только всегда ли мы руководствуемся разумом в принятии именно верных решений? – улыбается Макогон, – А как же наши чувства, чуткость, внимание, сострадание?
– Да… и как же Сердце? – подхватывает Галина, – и Любовь?
– Вы прям все в одну кучу свалили! – усмехается комиссар, – Чувства это уже другая область. Нравственная. Она необходима. Это стержень всего! Но мы речь не об этом ведем… Есть и другая составляющая нашей природы.
Одной любовью танк не подобьешь, и из винтовки не выстрелишь! Для этого и иная закалка нужна.
– Может это и есть Любовь к Родине? – замечает Гагуа, – Только преломленная в стальную волю и праведный гнев? Разве не любовь к своему дому и близким, нас всех здесь, в брошенных каменоломнях, собрала? И заставила взять в руки оружие и сражаться? Разве мы сейчас не любим?
– Капитон прав! – восклицает Галина, – Еще как любим! И так сильно, что даже в глубину земли спустились, как герои древнегреческих мифов… И готовы дальше идти, в самый Тартар!
– Ох, женщины! – грустно вздыхает Кагин, – Сидеть бы вам дома, детей растить, хозяйством заниматься, а не с нами под пулями бегать… Вам все романтику подавай, даже на войне. Вы и здесь красоту находите. В ужасе всего происходящего! Все, увы, гораздо прозаичней! Есть дикая, беспринципная, беспощадная схватка, без каких-либо правил… И все! Никаких героев, никаких титанов, никакой божественной помощи Извне… Никаких разукрашенных красивых побед! Ты жив – а рядом дымящиеся трупы твоих товарищей. Это «победа»! Никакой грандиозной эпической поступи! Только смертельное дыхание врага и собственное раскаленное напряжение на грани лихорадки! Кто кого разорвет в клочья… Как будто постоянно висишь на краю обрыва, и постепенно с этим свыкаешься.
– Война может влиять по-разному! – размышляет Макогон, – С одной стороны крайне ожесточить, но с другой – сделать еще более человечней и светлей… Научить ценить Жизнь, каждое ее мгновение.
Все тяготы и лишения войны, могут человека, и сломать, и уничтожить, но могут сделать Великим и Мудрым! И только от него зависит, к какому берегу идти…
– Да! Война нас меняет… – задумывается Гагуа, – Мы уже никогда не будем прежними. Она и закаливает, и опустошает… Главное – человеком остаться, не сорваться с катушек!
– Может быть, это и есть самое трудное, – оглядывается по сторонам на нависшие глыбы политрук, – остаться самим собой, несмотря ни на что…
А на фронте на нас столько сваливается, что и не успеваешь подумать о чем-либо!
– Человеку все это не присуще, – тихо задумчиво Галина, – убийство, горе, потери… В основании своем мы не хотим всего этого, ни к этому стремимся! Нам нужен покой, гармония, процветание, рост, а не разрушение… У нас другая природа! Как мы вообще выживаем в этой бойне… Мы же светлые существа, сотканы из солнца, небес и цветов! Как надо себя сломать, исказить, растоптать, стереть – чтобы хотеть убить мирного другого человека. Я о фашистах! Это действительно болезнь сознания. И очень опасная!
– Это все идеология, – констатирует Макогон, – играющая на человеческих слабостях. Искушение! Такое же как от Эдемского змея… Стоит шагнуть – и обратной дороги нет. Ядовитые иллюзии оплетают как щупальца голодного чудовища, или как болотные гадюки! И с каждым укусом отрава становится все изощренней и смертельней, а кажется небесным нектаром…
Так человек и запутывается в сетях гибели!
– Рубить надо наотмашь! – горячится Капитон, – Без сна и отдыха! Как наши отцы и деды в Гражданскую… Чтоб ничего мерзкого и темного не осталось.
– Это как Гидра! – продолжает Макогон, – Одну голову срубил, тут же отрастает две или три, еще вероломнее и ужасней… Опять же это темные заводи, глубины нашей скрытой непредсказуемой природы, наших потаенных желаний! Если только Огнем, как в мифе…
– Опять вы за свое! – распаляется Кагин, – Мифы пусть остаются мифами, сказки – сказками! Пусть эти истории для воспитания младшего школьного возраста останутся… У нас здесь все раскалено до плавящегося Железа Правды! Кстати, как и было в Древней Руси, без сказочных туманов – просто и сурово! Под огнем все на свои места становится, и ты понимаешь, кто ты есть на самом деле… А под Красным пролетарским огнем – особенно!
– Важно только чтобы самим не превратиться в пепел… – печально замечает Галина, – Тогда будет уже поздно что-либо понимать.
– Плоть – ничто! – категорично заявляет Гагуа, – Главное – дух… Внутренний Порыв, как горный ветер беспредельной свободы!
Только огнем клинок закаляется и становится непобедимым оружием! Товарищ комиссар прав! Только пламя цвета нашего знамени делает нас настоящими большими людьми. И может, другого пути к этому нет…
– Дорог у нас много, – заключает Макогон, – но все они сходятся в одном, самом главном – предназначении человека… Нести Свет и Развитие! Продолжать начатое до нас.
– Свет надо защищать, – отрезает политрук, – и очень яростно! Иначе он погаснет от тяжелого дыхания мрака.
И в этой борьбе не может быть никаких сентиментальностей! Здесь только Огонь и Сталь… И сознание, которое в этом всем плавится! Так создаются новые эпохи.
– Эпохи Камня и Железа? – улыбается Галина, – А Цветы не живут в пламени… Они гибнут сразу!
– В огне рождаются Новые Цветы, – вдохновенно декламирует Гагуа, – только их надо увидеть! Они как звезды на небе, освещающие путь всем обездоленным и заблудшим! И они не сравняться ни с чем!