Детки в порядке

Мэд была картой.

А я был Магелланом.

Я разрабатывал маршрут, мечтал о неисследованных землях и о триумфах, что ждут в каждой долине, каждом ущелье. Я мечтал о покатой, чувственной высоте и о том, как я на нее взойду.

– Можешь спать вот там, – тихо сказала Коко.

Я – Суперскаковая лошадь.

– Что? – выдохнул я.

– Диван, – она показала в сторону Мэд.

Я стоял, похожий на объятия сбоку. Интересно, а девушка к дивану прилагается?

– Главы спят на диване, – сказала Коко, кидая Мэд упаковку вяленой говядины.

Я сделал глубокий вдох:

– А что это значит – главы?

– Не главы, – поправила Коко, – а Главы. С большой буквы.

– Откуда ты знаешь, что я имел в виду с маленькой?

– Услышала в твоем голосе.

Нзази схватил металлическую лейку, танцуя, пошел вдоль рядов растений, поливая на ходу.

– Ну ладно, хорошо… – Я прокашлялся. – А что такое Глава?

– Терпение, таракашка, – сказала Коко.

– Кузнечик, – сказала Мэд.

Коко приподняла бровь:

– Ты уверена?

– Да, вполне.

Коко пожала плечами:

– Терпение, кузнечик.

…

Эти ребята были не только стаей гусей. Они были деталями головоломки, забитым под завязку багажником, так же маловероятно организованными, как и маловероятные полки в их маловероятном обиталище. Я стоял, вытирая слюнявый рот. Пятое колесо в телеге, чувак, который вечно говорит что-то нелепое, словно объятия сбоку (вроде «о» или «чего»). Не деталь от головоломки, а скорее коробка, в которую они упакованы.

Я расстегнул рюкзак и достал треники с эмблемой «Метс». Папа называл их метсиками, и меня это страшно бесило.

А теперь… эх, черт. Я скучал по этому слову.

– Ты сказала, что покажешь, где переодеться…

– Точно. – Мэд спрыгнула с дивана. – Пойдем. Мне как раз надо покурить.

Зажав метсики в одной руке, я взял рюкзак в другую и собирался последовать за ней, но Коко сказала:

– Ты думаешь, украдем твое барахло? Такие мы жалкие, отвратительные оборванцы?

Я вынул из бокового кармана айпод и глазные капли, положил рюкзак на место и попытался стереть из мыслей образ Коко, запускающей грязные ручонки в папину урну.

– Думаю, ничего не случится.

Коко улыбнулась театральной улыбкой и положила руку на сердце:

– Ваше доверие ужасно много для нас значит. Правда, Удав. Эй, слушай, а телефон у тебя там есть? С играми?

– Прости, – ответил я. – Оставил его дома.

Мэд ждала у входной двери, накинув радужную куртку и засунув руки в карманы. Вязаная шапка тоже вернулась на место. Я внезапно ощутил желание нарисовать ее. Художник из меня был никакой, да и поклонник искусства так себе. Мне хватало знаний ровно настолько, чтобы знать, что я ничего в этом не смыслю.

Мэд достала из кармана сигарету и заткнула за ухо. Обычно я считал, что курение отвратительно. Но теперь вдруг оно казалось мне сексуальным, но не так, как у соблазнительниц с сигаретой. Мама с папой раз в неделю пересматривали «Касабланку» (разумеется, тогда я ненавидел эти сеансы, а теперь скучал по ним, бла-бла-бла), и мысль о курящей Мэд по ощущениям была похожа на этот фильм. Сексуально, как «Касабланка».

Ну, я, в общем, не знаю.

В этот момент я не думал сердцем моего мозга. Я думал палубной оружейной установкой моей USS Ling.

Затянуться.

Выдохнуть.

Успокоиться.

– Ну что, Гарри Конник Младший-Младший, доложите обстановку!

Если бы эта раздутая туша не плавала спиной наверх, я бы решила, что он сдох. Я свесила ноги с канала «У золотой рыбки» и ждала, пока Вик закончит мыться и переодеваться. Он был удивлен качеством уборной, и, честно, его можно понять. Хотя, в отличие от парникового жилища, туалетной комнатой мы пользоваться официально не могли. Гюнтер и понятия не имел, что мы научились пробираться в окно магазинчика сувениров, а оттуда в ванную. Хотя если бы он узнал, то с чего бы ему расстраиваться? Не помню, когда в последний раз к нему заходили покупатели.

Небо по-прежнему напоминало холодный свинец, но по крайней мере ненадолго прекратился снег. Я зажгла следующую сигарету, и тут снова появился Гарри Конник Младший-Младший. Теперь он плыл в обратную сторону.

– Срезаешь углы, а, Младший?

– Ты с кем разговариваешь?

– Черт! – Я уронила зажигалку в узкий проем между брусьями моста и услышала, как она плюхнулась в поток. – Чувак.

– Извини, – сказал Вик, присаживаясь рядом и кладя на колени комок окровавленных джинсов. – Зря ты так много куришь. От этого бывает рак.

Я злобно посмотрела на него сквозь дым и затянулась еще раз. Задержать, выдохнуть, продолжать злобно смотреть.

– Рак от чего угодно бывает.

– Верно. Но от некоторых вещей с большей вероятностью.

– А ты-то что об этом знаешь?

Он опустил взгляд на воду, и я заметила, во что он переоделся: синие треники с логотипом «Метс» на правом бедре и резинками вокруг лодыжек. Из-за них ткань над зашнурованными ботинками стягивалась букетом.

– Это мои метсики.

Я рассмеялась, выдохнув облачко дыма:

– Твои что?

– Метсики.

В том, что Вик надел эти штаны, было нечто отчаянно-величественное, словно он оглядел груду оружия, которую собрал против него мир, потом пожал плечами и швырнул еще один арбалет в кучу.

Метсики. С их помощью Вик посылал мир ко всем чертям. Я была в восторге.

И тогда я пожалела, что не пнула тех чуваков на мосту по яйцам.

Он повел глазами вверх-вниз, словно в стороны глаза у него не двигаются. Я уже несколько раз видела, как он это делает, но каждый раз меня это удивляло по-новому.

– А кто такой Младший? – спросил он.

И тут у нас под ногами появился, словно призванный королем золотых рыбок, Гарри Конник Младший-Младший.

– Вот он и есть Младший, – сказала я. – Это наша золотая рыба. Я назвала его Гарри Конник Младший-Младший.

– В честь певца?

– Да. И актера. Этот парень, похоже, не знает, что такое выходные. Звучит из каждого утюга, особенно в праздники. Так вот, этим летом в реке плавала целая куча золотых рыб, а теперь остался он один. Вот посмотри. – Вверх по течению, метрах в десяти от нас, на волнах качался красный предмет, напоминающий перевернутую салатную миску. – Это антиобледенитель. Он подогревает воду, чтобы она не замерзала. Но в этом году Гюнтер поставил только один антиобледенитель. Этого недостаточно. Рыбы начали дохнуть одна за другой, и теперь это скорее не канал «У золотой рыбки», а чума у золотой рыбки. Они просто умирали от холода.

– За исключением Гарри Конника Младшего-Младшего. Я кивнула:

– Рыба, которая не сдается.

Затянуться.

Выдохнуть.

Успокоиться.

– Мне нравится ваш парник, – сказал Вик.

– Ага, он странный.

– Не такой уж и странный.

Я недоверчиво посмотрела на него. Он что, шутит?

– Ну ладно, – кивнул Вик. – Странный, странный. Но крутой.

– Но это все равно временное жилье. Пока мы не накопим на что-нибудь получше.

Затянуться.

Выдохнуть.

Успокоиться.

– Я раньше подолгу смотрел на это место, – прошептал Вик, показывая куда-то через дорогу. – Сидел на той каменной стене и таращился в сад.

– Правда? А нас ты видел?

Он покачал головой.

– Это было давно. Мои бабушка с дедушкой жили рядом, но они… – Он резко оборвал себя и уставился на воду. – Ну вот. Я подумал, что это странное столкновение.

– Столкновение?

– Совпадение.

Вик достал носовой платок, промокнул уголок губ. Я разглядела у него на запястье болячки: пять или шесть тонких царапин, подернутых корочкой. Они не были похожи на шрам на моей голове. В школе у меня была подруга, которая резала себе руки. Нет, тоже непохоже. Эти казались тусклее;

не такие глубокие, наверно? Он достал из кармана куртки айпод, убрал длинные волосы за уши и воткнул наушники.

Ну что ж, видимо, наш разговор закончен.

Затянуться.

Выдохнуть.

Успокоиться.

– Вот, – сказал Вик, протягивая наушник.

– Ты предлагаешь мне свой наушник? – спросила я.

– Ага.

– Я думала, это только в кино люди так делают.

– То есть ты намекаешь, что мы в кино?

– Ох, если бы.

– В каком?

– Что?

– В каком фильме ты бы хотела оказаться?

Я часто видела, как другие – особенно в кофейнях или еще в том уличном кафе на Хенли, его еще закрыли недавно – говорят таким текучим странным слогом, словно разговор был распланирован и заучен еще до того, как участники открыли рты. Я редко принимала участие в таких беседах, да и то только с Коко.

– «Аполлон 13», – сказала я.

– «Аполлон 13».

– Ну а что. Том Хэнкс в космосе. Ты такой крутой, что презираешь фильмы про Тома Хэнкса в космосе?

– Насколько я помню, Тому Хэнксу в космосе приходится очень несладко. Хотя если подумать, на необитаемых островах тоже.

– Au contraire, – возразила я. – Том Хэнкс выживает и там, и там.

– Выживание. На этом твои амбиции заканчиваются.

– Конечно, блин! Ну, в любом случае, космос я люблю.

– В каком смысле?

– В прямом. Черные дыры, планеты-карлики, погасшие звезды, чей свет мы видим сквозь десятилетия. Всякое такое. Прям хлебом не корми.