Император. Книга третья. Суворов

В армии Суворова

Морем я прибыл в Генуе. Город оказался в осаде. Французы оборонялись. Английские корабли блокировали порт. С суши Генуе осаждали австрийцы: корпус генерал-майора фон Кленау. Пришлось сходить на берег в предместье, в нескольких милях от города.

В одной из захолустных харчевен с традиционной итальянской стряпней, где я решил перекусить, ко мне подсел французский офицер. Странно, но здесь в предместьях Генуе о войне, как будто забыли. Австрийские патрули, французские офицеры, отпущенные из плена под честное слов, итальянские повстанцы кардинала Руффо, русские фуражные команды – все как-то мирно уживалось.

Французский офицер, ужасно обрадовался нашей встрече. Молодой, цветущий, он был высокий, почти с меня ростом. И возраста примерно мы били одного: ему на вид едва исполнилось восемнадцать. Исхудавший от полученного ранения, с бледным скуластым лицом, на котором едва пробивались тонкой полоской усы, он больше походил на уставшего студента, нежели на боевого офицера.

После взаимного приветствия и каких-то ничего не значащих фраз о погоде и цене на местное вино, я, наконец вспомнил, где мы с ним встречались. На Корфу. Я спас ему жизнь, когда во время штурма острова Видо албанцы резали головы пленным, чтобы получить у Али-паши за каждую такую отрезанную голову звонкую монету. Арнаут уже занёс ятаган над раненым французом, когда я потребовал отдать пленного мне. Арнаут стал возмущаться. Но я предложил ему золотой червонец, приправив угрозой, что лично знаю Али-пашу. Албанец нехотя отпустил несчастного. Звали француза Жаном. Он происходил из бедных нормандских дворян. Его отец и старшие братья примкнули к революционной армии ещё вначале пламенных событий начала девяностых. Он последовал за ними. Сразу же попал служить на Корфу.

После освобождения из плена Жан пытался добраться до Франции, но его перехватил французский патруль. Он долго просидел под арестом. Ему пытались пришить обвинение в дезертирстве. В конце концов, предоставили выбор: расстрел или вновь под ружьё. Естественно – он выбрал второе. Тут же был направлен в армию Моро, где участвовал в битве при Нови, и мог погибнуть несколько раз. После разгрома, Жан, действительно, дезертировал и больше не желала участвовать в войне. Домой и только – домой, решил он. К свиньям, к гусям, к книгам. Быть может, возобновить учёбу в Сорбонне. Жениться на какой-нибудь провинциальной девушке из благородной семьи. Нарожать детей. Торговать сыром, вином, маслом.… Что угодно, но больше не ввязываться в кровавые авантюры.

На вопрос, что я здесь делю, поведал в свою очередь, что хочу попасть в армию Суворова.

– Суворов! – восторженно воскликнул он, но тут же перешёл почти на шёпот. – Вся Европа только и говорит о Суворове. Пред ним померкла слава Ганнибала и Македонского. Вы же слышали, что случилось под Нови?

– Нет, пока ещё не успел.

– Французская армия разгромлена. Потери – больше двадцати тысяч солдат и офицеров, вся артиллерия, половина знамён. Маршал Жубер убит. Моро еле успел привести жалкие остатки войск в Генуе. Дорога на Леон открыта. Все в отчаянии. Суворову никто не может противостоять. Если он двинется к Парижу – Франция обречена.

– Расскажите подробнее, что случилось под Нови? – попросил я.

– Что случилось? – хмыкнул Жан и помрачнел. По его бледной щеке скатилась слеза. – Я никогда не забуду того ужас. Поздно кого-то обвинять в нашем поражении. Мы были разбиты… Раздавлены… Сметены… А после позорно бежали… Под Нови должна была окончательно решиться судьба Италии. Если союзную армию России и Австрии нам удалось бы сдержать, подошло бы подкрепление из Швейцарии, и мы бы перешли в решительное наступление. Но союзной армией командовал Суворов. Я слышал, что он ещё никогда не проигрывал сражений.

– Да, это правда, – подтвердил я.

– Суворов против Жубера! Русский булатный палаш против эльзаски тонкой шпаги. Закалённый в боях старый полководец с холодной головой против молодого горячего маршала.

– Маршал Жубер молод? – переспросил я.

– Ему ещё не исполнилось тридцати. У него прекрасное образование. Он умён, отважен и рассудителен. Недаром во время революции Жубер сделал головокружительную карьеру. В двадцать два он вступил в национальную гвардию рядовым, а через два года получает лейтенанта. Через три года, проявив отвагу и умение на поле боя, он возведён в бригадные генералы, затем в звание дивизионного генерала. Несколько раз ранен. Он всегда на поле боя действовал смело. Кидался в самое пекло. Плевал смерти в лицо. Его два раза брали в плен, потому что он не желал отступать. Считал отступление – позором.

– Почему Моро сместили и поставил Жубера?

– Моро неудачно вёл компанию против Суворова. Поражение следовало одно за другим. На Жубера Франция возлагала большие надежды. Командующий прибыл только что из-под венца, представляете? Примчался, пообещав молодой супруге и всей Франции громкие победы. Положение нашей армии было превосходное. Мы занимали высоты у Нови. Фланги прикрывали реки: с одной стороны Орба, с другой – Скрива. Артиллерия в готовности. Солдаты полны отваги. Сумки набиты картушами. Союзная армия располагалась невыгодно в долине. Вся диспозиция в нашу пользу. Безумие – штурмовать укреплённые высоты. Но почему-то Жубер спасовал перед Суворовым. Почему-то он надеялся, что Суворов отступит. Генералы на военном совете так толком ничего и не решили. Моро, уловив настроение Жубера, его страх перед непобедимым старцем, предложил отступить и дождаться подхода альпийской армии. Разумно, согласитесь. У нас, в таком случае, мог быть двойной перевес в силе. Жубер отклонил его предложение. Отступать – не в его правилах. Пусть противник отступает, – был ответ маршала. Командующий обещал сам все обдумать и прислать диспозицию по войскам. Но так и не прислал.

– Как он погиб?

– В первой же атаке. Австрийцы с рассветом двинулись на наш левый фланг. Завязался тяжёлый бой. Жубер велел подать коня и, как обычно, бросился в самое жаркое место схватки, чтобы поддержать своим примером солдат. Был тут же убит. Его гибель решили скрыть от армии. Командование вновь принял на себя Моро.

– Как дальше протекало сражение?

– Мы удачно отбили несколько мощных атак. Русские лезли по склону с бесстрашным упорством. Я лично видел, как в гренадёра, атаковавшего нашу позицию, попало несколько пуль. Его мундир намок от крови, но он не падал. Он упрямо поднимался по склону, выставив перед собой ружье со штыком. Свалился замертво только после того, как ворвался на батарею и заколол фейерверкщика. Вы не представляете, Семён, какой там творился кошмар. Казаки! Это сущие дьяволы. Их пули не берут. А саблями как они орудуют! Рубят наотмашь, резко. Головы сносят враз. И никогда не знаешь, откуда они появятся. Налетают на батарею, изрубят прислугу и тут же исчезают. Но мы все же выстояли до полудня. Бой затих. Прошёлся слух, что противник готовит отступление. Мы возликовали, обнимались, поздравляли друг друга с победой… Однако один старый солдат сказал: «Чему радуетесь? Суворов никогда не отступает. Мы отбили штурм, это русских только разозлит, но не испугает». Он был прав. К вечеру вся союзная армия вновь двинулась в атаку. Наши пушки не успевали остывать. Весь склон покрылся убитыми и ранеными, но атака продолжалась. Первым не выдержал правый фланг. Поляки никогда не отличались мужеством и стойкостью. Корпус Домбровского были опрокинут. Хвалёные лыцари бежали, сверкая пятками. Затем цизальпийский легион оставил позиции и удирал, не выдержав штыковой атаки. А потом и все остальные запаниковали. Мы сбились в кучу. На нас населись казаки и австрийские драгуны. Началось самое ужасное – бегство с избиением. Если союзная армия понесла большие потери при штурме, то мы потеряли тысячи человек в этом бесславном отступлении. Вы не представляете, какой испытываешь страх, когда ты бежишь, и затылком чувствуешь, как над тобой заносят палаш… И сделать ничего не можешь. И не защититься никак…

– Но вы каким-то образом уцелели?

– Чудом. Даже не верится до сих пор. Наверное, Мадонна сберегла. На нас налетели казаки. Меня сбили с ног. Я полетел в придорожную канаву. Сверху свалилось несколько убитых. Я едва мог дышать. Вы не вообразите, какой я пережил ужас! Лежал, приваленный телами. На меня стекла чужая кровь. Я оставался в таком положении до темноты, вдыхая трупный смрад и слушая стоны раненых. Я чуть не сошёл с ума. В сумерках, мне удалось выбраться из-под завала мёртвых тел. Где ползком, где по оврагам я добраться до Нови. Один сочувствующий горожанин укрыл меня в своём доме. Пришлось неделю сидеть в подвале. Потом, переодевшись ремесленником, покинул город и направился к Генуе. А здесь, в этом славном городке, где мы с вами обедаем, я узнал, что всех пленённых французов заставляют подписывать договор, что они не будут воевать против Австрии три года, и отпускают на все четыре стороны. Я вновь надел свой мундир, явился в комендатуру, рассказал о себе и подписал все бумаги. Вот!

Он извлёк из кармана камзола сложенный вчетверо листок. Развернул его и показал подпись австрийского коменданта.

– После всего пережитого, я, точно, больше не возьму в руки ружье. С меня – достаточно! Столько смертей! Столько крови! Столько страха! Мне на всю жизнь хватит.

Я ему посочувствовал. Дал на дорогу несколько серебряных монет, за что он сердечно меня поблагодарил.

В это время в харчевню с важным видом вошли австрийские офицеры из интендантской службы. Все в новеньких мундирах с начищенными пуговицами. Заказали пиво. Следом ворвались венгерские гусары, громко разговаривая и смеясь. Они были в пыли. Принесли с собой едкий запах лошадиного пота и пороха. Офицеры интендантской службы поглядывали на них с презрением. Холодно ответили на приветствие и отвернулись. Один из гусар высыпал на стойку горсть монет и потребовал:

– Всем посетителя – вина! Выпьем за Суворова!

– За Суворова! – гаркнули его товарищи, словно ринулись в атаку.

Нам на стол тут же поставили два бокала.

– Господа, встаньте и выпейте за Суворова, – настойчиво шепнул хозяин.

Мы с Жаном поднялись, поприветствовали гусар.

Но один из офицеров интендантской службы назидательно произнёс:

– Сперва надо поднимать бокалы за эрцгерцога Карла, а потом за Суворова.

– Нет уж! – грубо оборвал его старый гусар с седыми вислыми усами. – Я под началом Суворова ещё с османами воевал. И сейчас, если бы он не возглавил нашу армию – не видать нам Италии. А что смог сделать эрцгерцог? Только бегал от французов, как заяц.

– Как вы смеете! – возмутились офицеры интендантской службы. – Бунтари!

– Тыловые кролики! Вон, как разрядились. В штыковую бы вас, на батареи! – закричали гусары.

Заскрежетали клинки, выскакивая из ножен. Хозяин уронил поднос с тарелками и выбежал на улицу. Немногочисленные посетители повскакивали с мест и жались к стенам. Сейчас могло случиться бессмысленное кровопролитие. Я бросился между спорщиками.

– Господа, не безумствуйте! – умолял я.

– Вам ещё что надо? – крикнул мне старый гусар. – Вы кто такой, чтобы вмешиваться в наш спор.

Со всех сторон на меня смотрели отточенные острия клинков.

– Я – русский офицер. И могу вас заверить: Суворову, а тем более эрцгерцогу Карлу не понравилось бы то, что здесь происходит.

– Не влезайте не в своё дело, – настойчиво посоветовал офицер интендантской службы.

– Зря вы все это затеяли, господа.

В углу, до сих пор не примеченный никем, сидел генерал в русском мундире и завтракал копчёными сосисками. Он встал, надел шляпу. Генерал был молод, высок, с гордой осанкой. Движения элегантные, мягкие. Лицо открытое, красивое с живыми темными глазами.

– Опустите оружие. Я вам приказываю! – сказал он властно. Австрийцы тут же подчинились. Гусары недовольно пробурчали что-то на венгерском, но тоже убрали сабли. – Какой позор, господа! Перебейте ещё друг друга. За Суворова не пить надо, а молиться! А вы тут устроили…

Он бросил на стойку несколько монет и, ни на кого не глядя, вышел из кабака. Я последовал за ним.

– Позвольте представиться, – сказал я, догоняя генерала.

– Вы русский? Откуда? Почему в прусском мундире? – не останавливаясь, спросил он, едва взглянув в мою сторону.

– Лейтенант Добров, – представился я. – Мундир по новому уставу, гвардейский, Семёновского полка.

– А, вот какие нынче по уставу положено носить, – слегка насмешливо произнёс он. – Так вы из Петербурга?

– Нет. Только что с эскадры.

Генерал резко остановился, повернулся на каблуках. Пристально посмотрел мне в глаза.

– От Ушакова?

– Так точно! Направлен с приказом в армию Суворова.

Лицо генерала просияло.

– От самого Фёдора Фёдоровича? – обрадовался он. Быстро протянул мне руку. – Милорадович, Михаил Андреевич.

Я был чрезвычайно удивлён и обрадован. Тот самый генерал Милорадович, который идёт в атаку впереди полка в полный рост, не страшась ни пуль, ни штыков. Генерал-майор и шеф Апшеронского мушкетёрского полка. Герой сражения при Лекко. Через полчаса мы уже ехали в его открытой коляске.

– Рундук у вас знатный. – Милорадович с любопытством оглядел мой деревянный морской сундучок с медной оковкой. – На флоте у всех такие?

– Обязаны быть у каждого. Закрывается плотно, чтобы внутрь вода не попала. Бывает такое: волна прокатится по палубе – и все в каютах плавает.

– А что это за ящичек, такой элегантный?

– Пара пистолетов. – Я открыл ящик и показал подарок Али-паши.

– Ого! Целое сокровище! – присвистнул он. – Откуда такая роскошь?

Я кратко рассказал ему о наших визитах с лейтенантом Метаксой к эпирскому деспоту.

– История, достойная приключенческого романа, – усмехнулся Милорадович. – Вы уж, дорогой, будьте добры, поведайте мне о морских победах. И как Корфу брали – расскажите. И как Неаполь успокоили. И про Рим. Уж мы о подвигах Ушакова наслышаны.

– О вас тоже ходят легенды, – вспомнил я в свою очередь. – В какой итальянский кабак не заглянешь, везде только и говорят о Суворове.

– Самому не верится. Меньше чем за полгода с нашим старичком Италию освободили. Никто не ожидал такой прыти от Александра Васильевича. Дедушке скоро семьдесят, а он армией командует, словно ему и тридцати не исполнилось. Прямо Митридат Евпатор. Видели бы вы его! Кругом ад, полки в штыковую сталкиваются, пули свистят, гранаты рвутся… а он на своей казацкой лошадке, маленький, щупленький, в одной рубахе, из оружия – только плеть. Да как заорёт: – В штыки! – И пошла лавина гренадёров.

– Как же он без оружия, – не совсем поверил я. – А если вражеская конница?

– Донцы его охраняют. Один казак – что десять кирасиров. Взять хотя бы Матвейку Безбородого. Здоровый чёрт! Не знаю, как лошадь его держит. Сабля с меня ростом. Как гаркнет: – Кудыть! Рубанёт с плеча – и всадника от шеи до седла рассекает. Попробуй к нему подступись. А Суворов наш, какой хитрый! Тут как-то гренадёров французы опрокинул и погнали. Бегут наши. Позор! Да, бывает, что и наши бегают от французов. А попробуй-ка их остановить! Затопчут. А Александр Васильевич на своей лошадёнке подскакивает и кричит: – Заманивай их! Заманивай! Молодцы, что сообразили. Беги, скорее беги! – А потом ка-ак крикнет: – Стой! В цепь! На штыки их, сукиных детей! – И наши гренадёры вновь в атаку попёрли, да батарею взяли…

Мы въехали в меленький итальянский городок Тортона. Наступала осень. Сады ломились от фруктов. То и дело навстречу попадались повозки с корзинами доверху наполненные спелыми гроздьями винограда. Однако с гор временами налетал холодный ветерок – предвестника скорых зимних ненастий. В придорожном кабачке нам подали копчённые колбаски с молодым вином и тушёные овощи.

– Почему Александр Васильевич в таком возрасте согласился участвовать в походе? – спросил я Милорадовича.

– Император потребовал. Да ему самому в Кончанском торчать сил не было. Я иной раз тайком заеду к нему, чтобы охранка не прознала, привезу вина хорошего, книжек новых. А он сразу с расспросами: как там в армии? Что на турецком фрунте? Как там у нас с Персией? Какие пушки новые льют? Весь, словно на иголках. Все жаловался: – Плесневею, тут, в деревне, яко забытый сухарь в буфете. Ему только послание от императора пришло, – тут же сорвался. Не может старик без дела. Австрийцы топтались в Италии, бодались с французами, да ничего у них не получалось. Король Франц обратился с мольбой к Павлу Петровичу. Одна из просьб заключалась в назначении именно Суворова на должность главнокомандующего. Старые австрийские генералы помнили, как под его началом громили османов. Настояли. Как только наш старичок прибыл в Вену в начале весны, король Франц тут же назначил его генерал-фельдмаршалом Священной Римской империи. Правда, загвоздка вышла. Австрийцы нам друзья, пока дело до денег не доходит. Позвали нас на войну союзники, значит, они и должны заботиться о продовольствии. Австрийский солдат получает в день два фунта хлеба, три фунта мяса и денег в придачу – пять крейцеров на прочие расходы. А русскому солдату решили давать только хлеб. Суворов заартачился: мол, пригласили воевать, так платите, как следует. Я, говорит, голодных солдат в бой не поведу. Австрияки, жмоты эдакие, полтора месяца думали, подсчитывали, прикидывали, но все же согласились. Как только Александр Васильевич получил согласие, двинул армию ускоренным маршем. Генерала Моро разбили и вступили в Милан ещё в середине апреля. В середине июня разнесли в пух и прах армию Макдональда. У Нови в такую схватку вступили, что кровь в землю не впитывалась. Сам главнокомандующий французской армии Жубер был убит. Слышали об этом страшном побоище? – Я кивнул. Милорадович продолжал: – Противник разгромлен и обращён в бегство. Осталось взять Генуе и маршем двинуться на Париж.

– Значит, Александр Васильевич действительно готов двинуть армию на Париж?

– На Париж! – подтвердил Милорадович, поднимая бокал. – Добьём Моро. Дальше возьмём Гренобль, Леон и – в столицу франков!

– Виват! – поддержал я генерала Милорадовича.

– Вы же знаете, специально для этого император прислал в войска Великого князя Константина, – ошарашил меня Милорадович. – Чтобы он внёс Российское знамя в поверженный Париж.

– Константин Павлович? – переспросил я.

– Он самый.

Я вспомнил его. Маленького роста, с болезненным лицом. Вечно хворающий. Он терпеть не мог вахтпарады или какие-либо учения. Старался забраться куда-нибудь в тайный уголок с книгой, и чтобы его никто не трогал.

– И как он, Великий князь, чувствует себя в армии?

– Да никак, – раздражённо ответил Милорадович. – Обуза. Вот камер-юнкер Великого князя, сын Суворова, Аркадий, вот это – лихой офицер, огонь! Знали его?

– Нет. Не приходилось встречаться.

Мы выпили по бокалу чудесного молодого вина. Генерал продолжил:

– Как только в июле пали крепости Алессандрия и Мантуя, король Сардинии Карл Эммануил подписал указ о присвоении Суворову Александру Васильевичу чин «Кузен короля» и грант Сардинского королевства. В придачу чин Великого маршала войска Пьемонтского. Императору нашему ничего не оставалось, как признать все титулы, да самого Суворова наградить подобающе.

Пока мы так за беседой обедали, посыльный принёс конверт. Милорадович вскрыл его.

– От главнокомандующего, – пояснил он. Прочитал. – Ничего не понимаю, – пожал он плечами. – Александр Васильевич требует направить обоз к границе с Швейцарией, в Понто-Треза. Странно. Париж в другой стороне.

* * *

Когда в небольшой городок вступает большая армия – он превращается в военный лагерь. Уже на подступах к Понто-Треза, в полях ровными рядами белели шатры. Дорога была запружена обозными фурами. Кавалеристы вынуждены объезжать их по обочине. В самом городе не протолкнуться. На узких улочках патрули. Во всех кабаках офицеры и унтеры. Милорадович отправился искать свой корпус. Сказал, что завезёт мои вещи в штаб чуть позже.

– Вас это не обременит? – спросил я.

– Нисколько, – ответил он. – Не волнуйтесь. В моей коляске все будет в полной сохранности.

Солдаты толпились возле сапожной лавки.

– Что вы покупаете? – поинтересовался я.

– Обувку справляем, ваше благородие, – ответил старый гренадёр с седыми усами. – В дальнем походе обувка – первое дело. Раньше сапоги давали – они крепче были. А сейчас нас в курносые башмаки обули. Разваливаются. Приходится чинить постоянно. Вон, видите, – он показал подмётку растоптанного армейского ботинка. – Деревянными гвоздями подбита. Долго не проходишь. Надо на железные заменить. Босиком много не потопаешь.

Я спросил, где штаб. Мне указали на двухэтажный каменный дом с маленькими оконцами. Поднявшись по узкой лесенке, попал в тёмную прихожую с низким потолком. За столом сидел адъютант в сером военном сюртуке, который ему совсем не шёл. На боевого офицера он нисколько не был похож, да вдобавок круглые очки на носу – ну что за вояка в очках?

– Здравие желаю, Егор Борисович, – узнал я одного из бывших секретарей канцлера Безбородко, Фукса.

Он оторвался от бумаг, вгляделся в моё лицо, подслеповато щурясь.

– А, здравствуйте, здравствуйте, – ответил он на приветствия, так и не узнав меня. – По какому делу?

Я передал ему письмо от Аракчеева. Из соседней комнаты слышался резкий высокий голос. Конечно же, голос принадлежал Суворову.

– Подождите. – Адъютант указал мне на лавку у стены. – Присядьте.

Открыл дверь, вошёл и быстро затворил её за собой. В соседней комнате повисла тишина. Через минуту тот же резкий высокий голос скомандовал:

– Пусть войдёт.

Адъютант показался в двери, жестом пригласил меня.

Возле длинного стола, покрытого зелёной суконной скатертью, стоял Суворов. Он мне показался высохшим, маленьким и каким-то уж очень постаревшим после нашей последней встречи. Мундир зелёного цвета казался широк в плечах. Белые панталоны заправлены в высокие потёртые сапоги. Он был не один. В углу на диванчике сидел молодой генерал. Гордое, восточное лицо с тонкими чертами выражало сосредоточенность. Я доложил о прибытии. Суворов с неприкрытым презрение оглядел меня.

– Помню вас, голубчик, – произнёс он сухо. – В Кончанское ко мне приезжали с поручением от императора. Так, вроде бы?

– Так точно, – ответил я.

– Нынче что надобно? Аракчеев вас прислал следить за мной?

– Я ещё не получил инструкции.

– Что же это за секретное поручение, что вам сразу в Петербурге не сказали?

Я промолчал, не зная, что ответить.

– Ну, поведайте нам, как там, в столичном граде нынче жизнь протекает. Что в театрах ставят? Шлагбаумами все улицы перегородили? Говорят, дома теперь раскрашивают как шлагбаумы? Круглые шляпы запрещено носить?

В комнату вошёл генерал Милорадович.

– Ага, – оживился Суворов. – Пригнал обоз?

– Так точно, – ответил Милорадович. – Фураж и продовольствие собрано на два дня.

– Отлично, – удовлетворённо кивнул Суворов. – А к нам, вот, тут из Петербурга юнца прислали. Только он все молчит.

Милорадович посмотрел в мою сторону.

– Так, он не из Петербурга прибыл. Я его из Алессандрии везу.

– Что значит «Не из Петербурга»? А откуда? А лицо-то загорелое, – вгляделся в меня Суворов. – С югов? Откуда? Что молчишь?

– Из Неаполя, – ответил я.

– И что вы там делал, в Неаполе? Небось, секретное задание от Аракчеева? – пытался язвить Суворов.

– Александр Васильевич, – заступился за меня Милорадович. – Он при Ушакове служил на флоте.

Суворов резко выпрямился. Перекрестился.

– У Фёдора Фёдоровича?

– Так точно, – ответил я.

– И как долго?

– Год. Был в морском походе от самого Севастополя. Участвовал в компании по освобождению островов.

– Ах ты, черт! – притопнул Суворов. Глаза его загорелись. – А чего молчишь, дурень? Так, ты и в штурме Корфу участвовал?

– Возглавлял роту морских гренадёров при взятии острова Видо!

– И капитана Кикина знаешь?

– Был при нем, когда отбивали батарею.

Суворов подскочил ко мне, порывисто обнял.

– Прости меня, старого дурака. Я же думал, ты из Петербурга, от самого Аракчеев…. А как там Фёдор Фёдорович? Не ранен?

– Ещё меня переживёт, – улыбнулся я. – Греки его за святого считают, а французы даже стрелять в него боятся.

– Ох, как бы мне хотелось при штурме Корфы участвовать! Да хоть капралом! И молчит! – показал он на меня пальцем. – Все нам расскажешь. Во всех подробностях! А я его за слугу Аракчеева принял. А он… С Ушаковым… Почему до сих пор в лейтенантах?

– Приказ о следующем звании в Петербург отправлен. Но когда дойдёт – неизвестно.

– Да, Бог с ним, с приказом. Про Ушакова давай, рассказывай. – И крикнул адъютанту. – Егор Борисович, распорядитесь чаю подать!

Резко распахнулась дверь, на пороге вместо денщика с самоваром появился худощавый человек в дорожном пыльном плаще. В путнике я узнал графа Чернова, одного из штабных офицеров Аракчеева.