Игра с огнем
Больше всего из школьного коллектива Колченогая ненавидела двух преподавателей: Екатерину Андреевну, преподававшую математику и имевшую на свою беду мужа и троих малолетних детей уже в двадцатисемилетнем возрасте, и учительницу английского языка Елизавету Николаевну. У второй хоть и не было ни мужа, ни детей в ее двадцать шесть, зато она обладала длинными ногами, точеной фигурой, тонкими чертами лица, большими зелеными глазами и крайне привлекательным лицом в целом. Всем тем, чего Колченогая не могла простить ни одной женщине.
Сама Элиза Колченогую никогда не боялась. На все ее выпады отвечала отстраненно-вежливо, не грубила в ответ, но и не заискивала. С первого же дня в школе она поняла, что расположения завуча ей не добиться, смирилась с этим спустя ровно полторы минуты и все слова пропускала мимо себя, не погружаясь в них. Это она умела хорошо, тренировалась много лет.
И тем удивительнее оказалось сегодняшнее утро, когда она, выпив залпом почти полбутылки воды, которую всегда носила в сумочке, постучала в дверь завуча.
– Проходите, Елизавета Николаевна, – почти приветливо улыбнулась Колченогая.
Сразу было заметно, что эти тонкие губы не привыкли улыбаться, поэтому походили на двух ядовитых змей, сложившихся таким причудливым образом, что нечаянно напомнили улыбку, но чуть зазеваешься – укусят. Одета завуч была как всегда в длинную черную юбку и такую же блузку. Аккуратно уложенные в старомодную халу волосы тоже выкрашены в черный цвет. Впрочем, иногда Элиза думала, что в этом городе рано или поздно все становятся похожи на ведьм. Темные, мрачные, вечно всем недовольные. Она вполне допускала, что если останется здесь на несколько десятков лет, и сама станет такой же.
– Чай, кофе? – предложила Колченогая.
Элиза удивленно подняла бровь. Подобное гостеприимство было не в стиле завуча. Разве что ее маразм перешел на следующий уровень и к чаю прилагался цианистый калий. Она отрицательно покачала головой, чувствуя на себе пристальный взгляд Колченогой и втайне ожидая очередного замечания ее стилю одежды. Элиза не позволяла себе надевать в школу ни джинсы, ни юбки выше колена, но завуча это никогда не останавливало. То ее юбка была слишком узкой, подчеркивая бедра, то каблуки слишком высокими, то блузка чересчур открывала грудь.
– Спасибо, я завтракала, – ответила Элиза, садясь на стул. – Что-то случилось?
Прежде, чем ответить, Колченогая все же открыла буфет и вытащила оттуда две чашки из своего «парадного» сервиза, чем удивила Элизу еще сильнее. Об этом сервизе по школе ходили целый легенды. О его существовании все знали только от уборщицы Нади, вживую никто не видел. Завуч всегда пила чай из серой щербатой чашки, в которой раньше подавали напитки ученикам в школьной столовой, а уж посетителям своим никогда ничего не предлагала.
Разлив по двум нарядным чашкам светло-рыжий чай, Колченогая поставила одну перед Элизой, вторую взяла себе и села напротив.
– У нас ведь беда, Елизавета Николаевна, – с притворным вздохом начала она.
Элиза внимательно посмотрела на нее, не притронувшись к чашке. Интуиция подсказывала ей, что Колченогая имеет в виду вовсе не лесной пожар, о котором, казалось, говорит уже весь город. Тон завуча ясно давал понять, что беда эта ее нисколько не трогает. Скорее вызывает сплошное злорадство. Однако чай из парадных чашек говорил, что произошло нечто неординарное.
– Что случилось? – повторила Элиза.
Завуч вздохнула.
– Марина Петровна наша, кажется, снова сорвалась. Наверное, придется уволить.
Элиза даже не удивилась. Марина Петровна Соболева, одна из двух школьных учительниц русского языка и литературы, была запойной алкоголичкой, которую по непонятной причине покрывал весь школьный коллектив. На Элизин взгляд уволить ее следовало еще тогда, когда она позволила себе явиться на урок десятого класса в состоянии полной невменяемости, но вместо этого ее отвели в подсобку, уложили спать, а детям сказали, что ей нездоровится. Как будто кто-то из них в это поверил.
Все прошедшее лето Соболева проходила лечение от алкоголизма и в сентябре явилась на работу, полностью «завязавшей». Элиза никогда не верила в то, что она не сорвется. Алкоголики, как и курильщики, никогда не бывают бывшими, она это хорошо знала. И вот не прошло и двух месяцев…
– А зачем вы сообщаете это мне? – не поняла она, едва сдержав «вам нужно мое разрешение?» Колченогая подобных выходок не прощала.
– Уроки русского языка и литературы крайне важны для учеников. А в середине учебного года очень сложно найти учителя, вы же понимаете, какая у нас складывается ситуация.
Элиза понимала. И даже понимала, почему вызвали ее. Колченогой нужно раскидать образовавшиеся часы на всех учителей, и она – одна из подходящих. Она вела только английский язык и, по сути, была одной из самых свободных учительниц в школе, чем вызывала неизменную зависть среди более загруженных коллег. Но правда состояла в том, что ей вовсе не нужна была дополнительная нагрузка. Она в совершенстве знала четыре языка, и работа в школе составляла не самый большой процент ее дохода. Гораздо бо́льшие деньги приносили занятия репетиторством по Скайпу. Благо в последнее время этот способ обучения набирал обороты, и занятия можно было вести даже из такой задницы мира, как их городок. Если брать дополнительные уроки в школе, придется отказываться от кого-то из учеников. Но самое главное – нарушать привычное расписание.
– Понимаю, – кивнула она, делая вид, что не прочла между строк того, что последует дальше.
– Определенную часть нагрузки взяла на себя Светлана Михайловна, – продолжила Колченогая, – но вы ведь понимаете, что русский язык – это не география, которая у классов раз в неделю, на одного учителя много не повесишь.
– Понимаю, – снова кивнула Лиза.
– Еще мы вызвали Маргариту Филипповну.
Маргарита Филипповна Поликарпова преподавала в школе без малого тридцать пять лет и лишь год назад была торжественно отправлена на пенсию.
– Но она пенсионерка и сердечница, не потянет все классы Марины Петровны. Это и так бо́льшая часть нагрузки. И все же у нас остались еще некоторые классы.
Колченогая снова замолчала, пристально глядя на Элизу. Наверное, ждала, что та сейчас сама предложит свою кандидатуру. Элиза тоже молчала.
– Я боюсь, вам придется взять как минимум два класса, – наконец закончила завуч.
– Это совершенно исключено, – все так же ровно ответила Элиза. И хоть голос ей удавалось контролировать, ладони пришлось зажать в коленях.
– Только на время, пока мы не найдем замену Марине Петровне. Естественно, за дополнительную оплату.
– Я не нуждаюсь в деньгах.
То, что сказала это зря, Элиза поняла, еще не успев закрыть рот. Она ведь уже давно знала, что в этом городке не стоит кичиться своим материальным положением. Даже мэр отчаянно и бесполезно пытался сделать вид, что он гораздо беднее, чем есть на самом деле, уж ей-то, простой учительнице, и вовсе следовало держать рот на замке. Весь городок жил за счет одного лесоперерабатывающего завода, который устарел уже тогда, когда был построен, а потому большую часть года приносил одни убытки. Людям только несколько лет назад перестали задерживать зарплаты, но даже регулярные, они все равно оставались скромными. Кто мог – держал огород. Впрочем, сама Элиза считала, что дело вовсе не в этом. Просто такой уж был тут народ: все сидят в дерьме, и ты сиди, ишь, чего удумала, уроки по Скайпу дает, деньги лопатой гребет, еще и напоказ выставляет. И это они еще не знали про родительскую квартиру в Праге, сдача которой тоже приносит неплохой доход.
Элиза не выставляла свое финансовое положение больше, чем было необходимо. Она не носила серьги с бриллиантами, жила в обычной двухкомнатной квартире в старом деревянном доме и не парковала под окнами Мазератти. Но все же существовал тот уровень комфорта, которым она жертвовать не собиралась даже в угоду жителям городка: в ее квартире был современный ремонт, дорогая бытовая техника, летом она ездила отдыхать, раз в две недели посещала салон красоты в соседнем городе и носила исключительно хорошие фирменные вещи. И все же презрительное «калоша» иногда летело ей в спину. Ее родители были родом из этого города, но еще в юности уехали в областной центр, а в середине девяностых их пригласили в Чехию. Хорошие спортсмены были нарасхват. Вернувшись сюда, Элиза сразу получила прозвище «чешка», несмотря на идеальный русский в своей речи. А уж вслед за «чешкой» появилась и «калоша». Преимущественно от женщин. Мужчины-то провожали ее совсем другими взглядами и словами.
– И все же вам придется взять дополнительные уроки, – холодно заметила Колченогая. Она уже поняла, что по-доброму с Элизой не договорится, несмотря ни на улыбки, ни на чай из парадных чашек.
– Я преподаю английский, а не русский, – предприняла последнюю попытку Элиза. – И у меня факультатив.
– Факультатив можно и отменить. И вы лингвист. Справляетесь с английским, справитесь и с русским. В конце концов, вы же русская. Даже учительница истории взяла себе несколько уроков. В общем, на вас десятый «А». Изучите его расписание.
Колченогая недвусмысленно посмотрела на нее, давая понять, что дальше можно не возражать. Элиза кивнула, радуясь уже хотя бы тому, что на нее повесили один класс, а не два, как собирались сначала. Тем более десятый «А» ей нравился.
– И еще кое-что, – голос Колченогой изменился, в нем проступил гораздо более привычный арктический холод, и Элиза поняла, что дальше последует что-то не слишком приятное. Хотя куда уж более?
– Что?
Колченогая вытащила из ящика стола какой-то снимок и положила его на стол. Элиза мгновенно узнала и себя, и место, где фотография была сделана. В субботу они с Викой и Катей, ее подругами, ездили в соседний город в клуб. Порой они позволяли себе подобные вылазки, чтобы отдохнуть и расслабиться, выпить по коктейлю, немного потанцевать и пофлиртовать с мужчинами. В их городке было всего одно подобное заведение, и то давно облюбовали лица на десяток лет их младше.
Элизе не казалось это чем-то предосудительным. Она не валялась пьяной под забором, не танцевала у шеста полуголой и не целовалась на виду у всех с незнакомыми мужчинами. Но Колченогая видела это в несколько другом свете.
– Я ведь уже говорила вам о недопустимости подобного поведения, – голосом, которому мог бы позавидовать февральский мороз, заметила она. – Вы ведь преподаватель! На вас смотрят дети!
– И что плохого они увидели? – Элиза недоуменно подняла бровь, еще сильнее сжимая коленями ладони. В тот вечер на ней было даже не платье, к длине которого можно было бы придраться, а джинсы и футболка, причем не самого откровенного покроя, а в руках она держала бокал с «Маргаритой». Никакого яркого макияжа, Элиза всегда красилась строго, подчеркивая тонкие черты лица, никакой вызывающей одежды и текилы рядом. – Это во-первых. А во-вторых, если дети видят меня в час ночи в ночном клубе в соседнем городе, вам не кажется, что это проблемы их родителей, а не мои?
Колченогая задохнулась от возмущения, некрасиво открыла рот, но так ничего и не смогла сказать.
– Я могу идти? – холодно осведомилась Элиза. – Мне нужно подготовиться к уроку и взять в библиотеке учебник русского языка для десятого класса, я не имею ни малейшего представления, что там изучают дети.
– Идите, – зло бросила Колченогая.
Элиза поднялась из-за стола и, не глядя больше на завуча, вышла из кабинета, но вместо того, чтобы пойти к себе, почти бегом бросилась в туалет. Ладони жгло огнем, кожа на них покраснела и вспузырилась, как бывало всегда, когда приходилось сдерживать в себе сильные эмоции, не имея возможности сбросить напряжение.
Ей повезло – в туалете никого не было. Элиза резко повернула кран с холодной водой и подставила руки под ледяную струю. Боль постепенно стихала, исчезали отвратительные пузыри, но кожа все еще оставалась красной. К вечеру на ней появятся шрамы от ожогов, а к утру все исчезнет. Если бы не эта удивительная способность ее тела к регенерации после самых страшных ожогов, она была бы одним сплошным шрамом.
Все еще не вынимая руки из-под воды, Элиза прислонилась лбом к холодной поверхности зеркала и наконец позволила себе заплакать. В подсобке лежала косметичка, она еще успеет привести себя в порядок ко второму уроку.
Глава 3
Большой сарай за домом Максим переоборудовал в мастерскую еще в то лето, когда забрал Яну в аэропорту соседнего города Алексеевска. На это ушли все отложенные деньги и даже пришлось брать кредит, за который он расплатился только год назад, зато теперь здесь можно работать до двадцатиградусных морозов, а в доме не пахло краской и лаком.
Семь лет назад он остался без работы и семьи и переехал в этот город, чтобы начать жизнь заново. У него не было здесь ни родных, ни знакомых. Он просто открыл карту и ткнул в первое попавшееся место. Продал комнату в коммуналке, в которую переехал после развода с Варей, купил билет в один конец и с единственной сумкой с одеждой вышел из самолета в Алексеевске. Денег за комнату в Санкт-Петербурге хватило на целый дом в Лесном, еще и прилично осталось. Дом был небольшим, походил на обычный деревенский, без ванной и приличной кухни, с удобствами на улице, но первое время Максим обходился и этим, лишь после переезда Яны достроив и обустроив его по-другому.
В Санкт-Петербурге он работал следователем. Ему даже казалось, что он любил свою работу, но в последнее время все больше в этом сомневался: если бы действительно любил, наверное, скучал бы? Но он не скучал.
В Лесном первые два месяца он просто отдыхал. Устранял мелкие недочеты по дому, приводил в порядок запущенный двор, заготавливал дрова на зиму. А главное – много спал. Однако долго сидеть без работы он все равно не мог, поэтому и вернулся к своей давней детской мечте: изготавливать деревянную мебель. Уроки труда были его любимыми в школе, а от отца-математика достался талант к проектированию в голове и на бумаге самых сложных чертежей. Отвел для мастерской свободную комнату, ездил в Алексеевск к парочке мастеров, готовых за определенную плату поделиться знаниями и опытом. Смотрел ролики в интернете, закупал необходимые инструменты и материалы. В городке, построенном вокруг лесоперерабатывающего завода, где у каждого третьего была во дворе своя пилорама, проблем с материалом не возникало. Со временем у него появились постоянные поставщики, в надежности которых он не сомневался.
Начинал с малого: шкатулки, табуретки, этажерки. Брал недорого, работал быстро. Появились первые клиенты. Выполнять большие заказы ему было не за чем, да и негде. И только после переезда Яны пришлось расширяться.
Первым делом Максим достроил небольшое помещение под ванную, пробил скважину, купил котел. Теперь в доме была горячая вода, а в туалет не приходилось выходить на улицу. Правда, пристройку пришлось делать по единственной стене, где не было окон, поэтому вход в ванную находился прямо в гостиной, куда, впрочем, открывались и все остальные двери. Эту комнату и гостиной-то назвать язык поворачивался с трудом. Когда-то она выполняла роль проходной кухни. Здесь стояла печь, которую Максим переделал под камин, а также вынес сюда диван и телевизор. Привел в порядок большую веранду, часть которой утеплил и переделал под удобную и практичную кухню. Комнату, где раньше была мастерская, отдал Яне. Саму же мастерскую вынес в сарай, заодно увеличил и модернизировал. Тогда и пришлось взять приличный кредит, но мэр лично поспособствовал тому, чтобы он не был грабительским. Антон Степанович Подгородцев всегда и везде искал выгоду если не материальную, то моральную – точно. Поддержка малого бизнеса человека, приехавшего в их городок из мегаполиса, принесла ему немало баллов в глазах простого народа.
Кредит Максим выплатил год назад; заказы росли, и иногда он всерьез подумывал о том, чтобы взять помощника из местных. Сам не знал, что останавливало: не то не был уверен в добросовестности последних, не то просто не желал впускать кого-то в свой мир и свое дело. Странная особенность: он никогда ни к кому не ревновал свою бывшую жену, но мысль о том, что кто-то будет касаться его инструментов и воплощать в жизнь его задумки, была ему противна. Но, наверное, рано или поздно придется. Через три года Яна закончит школу, и нужно бы иметь к тому времени какой-то запас денег, чтобы оплатить ее дальнейшую учебу. Думать о том, что дочь уедет от него, пока не хотелось, но он понимал, что будущего здесь у нее нет. Не то чтобы Максим себя считал старым в свои тридцать шесть, но морально был готов остаться здесь навсегда, а вот молодой девушке в этом городе делать нечего. Он одновременно хотел и не хотел, чтобы она вернулась в Санкт-Петербург. С одной стороны, там живут его родители, Яна не останется одна в огромном городе, с другой – сам он не хотел туда даже приезжать. И еще больше его огорчало то, что Яна пару раз заводила с ним разговор на тему своего будущего. И это будущее его не радовало. Девочка, вопреки всем доводам, хотела пойти по его стопам и стать следователем. Стоило ей только заикнуться об этом, Максим начинал злиться, и она замолкала. Но он знал, что дочь не отказывается от этой идеи.
С самого утра, отправив Яну в школу, Максим засел в мастерской. Большой сарай делился на три помещения: в одном мебель собиралась, в другом сохла после покраски и нанесения лака; была еще маленькая подсобка, которую Яна называла «Дизайнерской». В ней посередине стоял большой стол, на котором Максим расчерчивал будущий заказ. Не так давно ресторатор из Алексеевска решил открыть в их городке небольшой ресторан, поэтому Максим получил заказ на мебель для него. Столы, которые все равно будут накрыты скатертями, ресторатор купит в магазине, так получалось дешевле, зато резные стулья и буфет для посуды хотел оригинальные. Буфет Максим и чертил этим утром, включив погромче радио в надежде на интересную передачу, но то с самого утра вещало только об одном: лесном пожаре. Причем то, что говорил взволнованный голос диктора, было правдой только наполовину. Максим знал от Димы, что справиться с огнем не удалось, сильный ветер никак не утихал, от чего площадь пожара только увеличивалась, но городу пока ничего не угрожало. Диктор же нес полную ахинею о том, что ядовитые пары (откуда только?) уже заполонили город, жители то тут, то там находят мертвых птиц, а некоторые пернатые падают едва ли не на голову прохожим. Максим даже не удивится, если к вечеру из обеих аптек городка исчезнут все медицинские маски.
Он раздраженно выключил радио, переключив старенький музыкальный центр на проигрыш стоявшего в нем диска. Небольшую комнатку тут же залили лирические звуки скрипки. Вальс «Муки любви» Крейслера, исполнитель – Алена Васильева. Мировая знаменитость, талантливейшая скрипачка. И младшая сестра Максима. Он любил ставить ее диски, когда работал. Звуки скрипки отвлекали от посторонних мыслей и настраивали на нужный лад.
Вот и сейчас Максим с головой ушел в работу, а потому не сразу услышал въехавшую во двор машину. Лишь когда рядом с приоткрытым окном хлопнула дверца, он оторвался от чертежей. Взглянул на часы, гадая, кто мог приехать к нему в час дня, но затем отложил в сторону карандаш и вышел на порог мастерской. К его удивлению, во дворе стоял черный джип самого Антона Степановича Подгородцева. Машину мэра в городе знали все. Подгородцев – крупный, уже начавший лысеть мужчина пятидесяти лет с объемным животом – в это момент как раз с интересом оглядывался по сторонам.
Он всегда появлялся на людях исключительно в хорошо сшитом костюме и до блеска начищенной обуви, однако вместо брюк и пиджака сейчас на нем были джинсы и теплый пуловер. Такая одежда прибавляла ему несколько лет и килограммов и превращала в обычного стареющего мужчину. Хотя, вполне возможно, дело было не в одежде, а в крайне напряженном выражении лица и глубокой складке между бровями. Интересно, почему он не в мэрии в разгар рабочего дня?
Увидев Максима, Подгородцев тут же направился к нему.
– Максим Александрович, добрый день! – он первым протянул ему руку, которую Максим, еще не оправившись от удивления, пожал.
– Добрый день.
Что здесь нужно мэру? Они встречались всего один раз, когда тот перед журналистами на камеру вещал о том, как он рад, что в их город приезжают и начинают здесь свое дело жители крупных городов. Максиму тогда показалось, что речь мэру писал кто-то из помощников, а сам он даже не знает, как зовут этого приехавшего. И уж точно Максим не думал, что мэр в курсе, где он живет.
– Нам нужно поговорить кое о чем очень важном, – объявил Подгородцев, и Максим внезапно понял, что разговор будет не только важным, но и секретным. Только этим он мог объяснить такой внезапный визит главы города. Но о чем может быть этот разговор, не мог даже предположить.
– Проходите, – он кивнул на дом, но Подгородцев покачал головой.
– Давайте поговорим здесь, – он показал на мастерскую, наверное, не подобрав правильного слова для того, чтобы дать ей название: со стороны она выглядела обычным сараем. – Не хочу сильно отвлекать вас от работы. Заодно посмотрю, как вы устроились.
Максим пожал плечами, посторонившись, чтобы Подгородцев мог пройти. Тот вошел, не скрывая любопытного взгляда, хотя Максиму и казалось, что его мысли заняты чем-то другим. Прошелся вдоль выстроившихся в ряд двенадцати стульев, которые уже были готовы и дожидались своей очереди на покраску, потрогал рукой лежащие возле другой стены заготовки для следующей партии.
– Ну что ж, вижу, вы потратили деньги с толком, Максим Александрович, – резюмировал Подгородцев. – Я не прогадал, поставив на вас. Местные не смогли бы сделать из старого сарая такую, не побоюсь этого слова, мастерскую. Не хотите расшириться? Я выбью для вас кредит, может быть, под приличное производство мест на десять. Возглавите его.
– Спасибо, мне пока хватает этого. Что-то случилось, Антон Степанович? – осторожно поинтересовался Максим, решив не ходить вокруг да около. – Вы ведь не мастерскую мою приехали смотреть?
– Случилось, – мэр кивнул, затем наконец отошел от болванок и посмотрел на него, сцепив руки перед собой в замок. Максим с удивлением заметил, что он нервно перебирает пальцами, как будто волнуется. – Первым делом я попрошу вас, чтобы этот разговор остался между нами.
Максим кивнул, удивившись еще сильнее.
– Вы знакомы с моей женой?
Едва ли во всем городе нашелся бы человек, который не знал жену мэра. Инга Подгородцева была младше своего мужа лет на тридцать и обладала поистине удивительной красотой. Медно-рыжие натуральные волосы, спадающие идеальными локонами до самого пояса, большие желто-зеленые глаза пантеры, ровный контур губ, бронзовая кожа, тонкие запястья, грудь третьего размера, бесконечные ноги – все это наверняка являлось в эротических снах не одному мужчине в городе. Инга смотрела на жителей городка с баннеров, рекламных вывесок и больших билбордов. Она занималась благотворительностью, помогала алкоголикам и наркоманам попасть на реабилитацию, бомжам обрести хотя бы временное пристанище, организовывала поездки в детские дома и даже лично спонсировала стройку приюта для животных – невиданное дело в таких провинциальных городах.
В общем, Инга Подгородцева была намного ближе к народу, чем ее муж.
– Лично не доводилось, – осторожно ответил Максим. – Но, конечно же, я много раз видел ее по телевизору и в газетах.
Подгородцев важно кивнул, словно такого ответа ему было достаточно.
– Дело в том, что… – Он на секунду замялся, собираясь с мыслями. – Инга пропала.
– Что вы имеете в виду? – переспросил Максим, прекрасно зная, что часто люди подразумевают под этим абсолютно разные вещи.
– Вчера утром она взяла машину и уехала. Домой до сих пор не вернулась, ее мобильный телефон не отвечает.
Максим надолго замолчал. Не думает же Подгородцев, что его жена каким-то образом оказалась у него? Нет, наверное, если бы вдруг по какой-то нелепой случайности это пришло ему в голову, он захотел бы осмотреть дом, а не мастерскую. Потому что в самых смелых фантазиях представить Ингу своей любовницей Максим еще мог, но вот помощницей – уже никак.
– При чем здесь я? – спросил он.
– Я хочу, чтобы вы тихо занялись ее поисками. Лично. Без огласки, – огорошил его Подгородцев.
Максим подумал, что ослышался.
– Что?
– Я хочу, чтобы вы занялись ее поисками, – повторил мэр и прежде, чем Максим смог еще что-то спросить или возразить, сцепил руки в замок теперь уже за спиной и продолжил: – Я знаю, что вы бывший следователь. Вы закончили школу милиции, несколько лет работали оперативником, затем получили высшее юридическое образование и стали следователем. Я навел о вас справки сразу, как только вы переехали сюда, но мне не было до этого никакого дела. Хотите работать столяром – ваше право. Но сейчас мне нужна ваша помощь.
– Простите, но вам лучше обратиться к следователю вашего города, – твердо заявил Максим. – Раз вы наводили обо мне справки, вы должны знать, что я давно уволился и пропавшими людьми не занимаюсь. И даже когда работал, был не слишком хорошим профессионалом.