Аллегория жизни

Признаться, Милан мне опостылел с напыщенными буржуйскими петухами. Я решил вернуться к истокам, моему старому доброму черному петуху, символу Кьянти. Я не пью, не нравится мне терять контроль над мыслями, но погружение в спокойствие после сумбура редакции – уникальная возможность для написания историй. Я не состою в браке, моя жена – пресса. А теперь, любезный тёзка, расскажите и вы про себя, с чем пришли?»

Фортунато улыбнулся: «Вы настолько заражаете энтузиазмом, что я увлёкся. Я – инспектор полиции и заинтересован, почему ваше имя было указано на карте Таро номер десять, найденой при теле подростка, растерзанного двадцатью двумя ножевыми ранениями?»

Журналист какое-то время пристально и бесстрастно сверлил глазами Фортунато, его выцветшие светлоголубые роговицы отпугивали. Инспектор ощутил, что его собеседник, также как и он, повидал немало ужасов в жизни. Документируя смерть, к ней привыкнуть несложно. Как вынести войну, если не поступиться состраданием. Фортунато всё же отличался, он не был пассивным наблюдателем, учавствовал в правосудии, и как бы пафосно это не звучало, добивался торжества справедливости.

Ему вдруг на ум пришли слова о покупке девочки в Африке. Если первый сентиментальный опыт основывался на деньгах и насилии, немудрено, что сидящий перед ним гений пера, погорел в личной жизни. Писатель, после затянувшегося молчания, ответил: «Когда я завязал с политикой, я начал рубрику, посвящённую черной хронике. Помню, что схожее убийство случилось здесь в Греве-ин-Кьянти. Около восьми лет назад, странно что вы не помните о нашумевшем деле Сеятеля.»

Фортунато вздрогнул: «Меня в то время в Тоскане не было. Я из региона Марке. Я распоряжусь, чтобы подготовили досье.»

Он быстро отправил сообщение и возобновил разговор: «Расскажите что помните.»

«Жертвой также стала молодая девушка и под подозрение, как и в вашем деле, попал тогда ещё несовершеннолетний гражданин. Беатрис повесилась. В Милане факт, что кто-то покончил жизнь самоубийством не вызовет интереса, но на наших бесконечных просторах, где преобладает растительность, любое событие смакуется по-иному, досканально обсуждается, лелеется, перерастает в легенду. Обыкновенный сосед становится странным, нелюдимым, баловнем матери. Хотя Филип никогда не был замечен на земельных работах: это не он – сеятель, а его отец – земледелец. Мать обеспечила сына алиби, под клятвой засвидетельствовала, что сын не отлучался из дома. За отсутствием веских доказательств и признания, с подозреваемого сняли все обвинения.»

Журналист замолчал и Фортунато не вмешивался, он обдумывал вышесказанное. Через минуту, видимо собравшись с мыслями, пожилой Фортунато продолжил: «В комнате нашли карту Таро номер двадцать, Суд. Она была прикреплена к репродукции фрески «Воскресение Христа» художника Пьеро делла Франческа. Рисунок карты и фреска схожи в сюжете и композиции в виде треугольника. Я знаю, что оригинал фрески находится в Сансеполькро. Карта Таро плюс факт, что Беатрис не страдала дипрессией, но имела крайне импульсивный характер и часто ссорилась с женихом, вызвали подозрение о насильственном характере смерти.»

Фортунато достал телефон и набрал запрос. Он внимательно рассмотрел изображение: в небе архангел Габриель трубит с небес, на земле люди пробуждаются ото сна у гроба.На трубе развивается флаг с красным крестом Святого Георгия на белом фоне, представляющий сбалансированные силы природы и небес. Как наверху, так и внизу. Аркан Суд описывает трансформацию личности, стремительную и неожиданную перемену через раскрытие талантов и принятие судьбоносных решений, понимание ранее не осознанного. Фортунато понимал о чём идёт речь, он уже пережил подобное озарение.

Теперь его съедало подозрение, что эта бездарная игра предвещала продолжение. «Какое у вас сложилось мнение о сеятеле?»

Журналист продемонстрировал завидную память: «Он не сеятель, ему постылы наши края. Когда Филип Теста вышел из-под ареста, он переселился в Барселону. Я с ним беседовал и у меня достаточно военного опыта, чтобы распознать потенциального убийцу. Смерть для меня не незнакомка. Духа у Филипа хватило бы, но заметьте условное наклонение. Это не обвинение и не предположение, я просто говорю, что при необходимости он мог бы быть солдатом, но больше похож на стратега.»

Фортунато поднялся: «Очень рад встречи и знакомству, благодарен за гостеприимство и бесценную помощь, но поспешу вернуться к работе.»

Перед тем как сесть в автомобиль, Фортунато распорядился устроить очную ставку с задержанным Альберто Календа.

Глава третья. Дьявол.

Аьберто уже ждал инспектора в кабинете. Это был худощавый высокий блондин со стрижкой боб. Он не был не испуган, не растерян, лицо его выражало апатичное равнодушие и смотрел он прямо в глаза.

«Позвольте представиться, комиссар полиции, старший сержант Ристори.»

Никакой реакции, но Фортунато был готов.

«Расскажите об Юлии.»

«Я знаю её с пелёнок. Мы одногодки, одного роста, голубоглазые и белокурые. Из благополучных семей, её немного побогаче, мать – фармацевт, отец – агент по недвижимости, моя семья более уважаемая. Мой отец – директор небольшого музея, мать – преподаватель. Они нас сосватали ещё в детском саду, в школу мы пошли в одну и ту же, дома у нас соседние и на каникулы мы ездили сообща. Признаться, она мне порядком надоела. Но мы живём в такой среде, что всё решают другие: учимся дистанционно, секции закрыты, общаться запрещено.»

«Это временно. А вот в заключении вам этот асоциальный образ жизни ещё долго предстоит вести.»

«Я использую это время с толком. Это колония не строгого режима. Я хочу стать морским биологом. Так как окружающий мир мне не по душе, но и покидать я его не собираюсь, я выбрал иную стихию. Вода смывает грехи, очищает. Я уже знаю, как поступить в университет после школы. Если честно, я не почувствовал большой разницы между домом и тюрьмой. Я даже могу посещать спортзал и это ценю. Снаружи царит изобилие, а как им пользоваться никто не научил. Здесь есть ограничения, признаться, строгости мне не хватало.»

«Вас не мучает факт, что вы убийца?»

«Она сама меня попросила, и я видел что она испорчена, для своего возраста слишком изнурена. Как бы я увёл её за церковь, она же могла позвать на помощь, я её не связывал, рот её был свободен. И почему за церковь, я же не увлекаюсь герметизмом, оккультизм – её увлечение. Это она – дьявол.»

«Объясните сравнение Юлии с сатаной.»

Альберто пожал плечами. «Наше поколение в целом цинично, живем поверхностно, для общества. Поначалу всё ограничивалось хваставством: оценивались внешность, популярность, остроумие, стиль жизни. Авторитетность определяло количество поклонников, автоматически ставящих «мне нравится» под фотографиями и публикациями. Окружение должно одобрять поступки, то что приемлимо для большинства, приемлимо для нас. Потом вдруг всё изменилось, приелась эта показная красота, вошло в моду разнообразие. Юлия была образцовой школьницей, всё время посвящала учёбе. За это она в четырнадцать лет могла пользоваться отдельной квартирой. Снисходительность и поощрение отца. Поэтому к ней все тянулись, из-за иллюзорного доступа к свободе, возможности уединиться и доступа к алкоголю и новому поветрию, картам Таро и тайне.»

Рассказ вызывал беспокойство, Фортунато сам был трижды отцом и тревожился за подрастающее потомство.