Биологическая опасность

Глава 1: Неудачный рейс

“Пока диспетчер будет отчаянно обрывать телефон, пытаясь найти кого-нибудь, кто сможет помочь вам по радио, расслабьтесь. Помните – автопилот всё ещё работает, и автопилот – ваш лучший друг. Как минимум он лучший пилот, чем вы.”

  Джеймс Мэй

10 апреля 2029 года. 03:32 по московскому времени. Рейс 2417 а/к "Аэрофлот" Лондон-Москва. Тип самолёта: Иркут МС 21-210. Где-то над восточной Германией…

Мы летели над восточной Германией. На этот раз меня поставили лететь с Харитоном Владимировичем Сельчуком – 51-летним пилотом-инструктором из Винницы. Он должен проверить, что я точно готов занять "левую чашку"… Ладно, готов стать капитаном, так понятнее?

Так стоп, я же не представился. Меня зовут Павел Андреевич Гоффман. Мне 27 лет. Живу в Москве, где и родился… хотя вообще-то я родом из небольшого городка под Берлином, но сейчас не об этом.

– …Это настолько опасные и некомфортные машины, единственной целью которых является перевозка заключённых в лагеря в Сибири. И это мне заявил человек, который работал на АНБ, а теперь работает на Honeywell! – рассказывал случай из жизни Сельчук.

– А что сказал тот француз, который работал на «Снекму»?

– Француз? А, ничего не сказал. Его разнесло с первого же бокала, и всё! Я его с тех пор и не видел…

– Ха-ха-ха. Ну у вас, конечно историй на любой случай жизни..

– О, Фриц, над твоей Родиной пролетаем.

Сельчук знал, что я бешусь из-за такого "национального" имени. Стоит сделать ремарку: мои предки обосновались в России в начале XIX века. В 1930-х их депортировали на Алтай. В 1993 году мои родители эмигрировали на "историческую родину", но через 20 лет, в 2013 году, вернулись, уже со мной.

– Харитон Владимирович, вы же знаете, что мне не нравится такое прозвище.

– Да не кипишуй ты. Ладно, прими управление на себя, мне отойти надо.

Вместо согласия я взял трубку бортового телефона и нажал кнопку вызова бортпроводника.

– Слушаю. – ответила Ольга.

Оля Неверова – старшая бортпроводница на этом рейсе. На каждый рейс дают новых людей, но мы так-то знакомы давно, так как именно она ещё в институтские годы свела меня с будущей женой Леной.

– Это Паша. Зайди в кабину.

– Хорошо.

Буквально через полминуты в дверь кабины постучали.

– Войдите! – крикнул Сельчук, одновременно снимая блокировку с двери.

– Что-то случилось?

– Да. Мне выйти нужно. – ответил на её вопрос Сельчук.

– Хорошо.

Харитон удалился из кабины, оставив меня контролировать ход полёта. И ведь условия для перелёта самые что ни на есть райские: умеренная облачность, попутный ветер на всём протяжении пути, никаких турбулентностей. Всё это делало нам серьёзное подспорье в виде скорого возвращения домой и экономии топлива.

– Аэрофлот двадцать четыре семнадцать, вызывает Берлин-центр. Работайте с Щецин-контроль на один два семь семь пять два.

– С Щецин-контроль, принято.

Я меняю частоту на радиостанции на приём Щецина и вызываю их.

– Щецин-контроль. Аэрофлот два четыре один семь, здравствуйте. Эшелон три семь ноль, сквок два ноль семь один. Следую по маршруту на точку Грамбов. Пересечение границы через пять минут.

– Вас поняла. Следуйте по маршруту самостоятельно.

Как только я закончил сеанс связи, в кабину вернулся Сельчук.

– Ну как там без меня?

– Докладываю: перешли под контроль Щецин-контроля. Продолжаем полёт на заданной высоте.

Харитон показал нам газету "Daily telegraph", где рассказывалось о том, что где-то в Либерии напали на базу миротворцев ООН. Впрочем, это была не новость ни для кого. Просто нужно было о чём-то написать, так как там уже пять лет идёт ожесточённая гражданская война, начатая известно кем.

– Эх, молодёжь… не поняли вы. Пишут, что на базу напали не повстанческие формирования, а какие-то нелюди. По описанию – обычные люди, но кидались как бешенные.

– Слушайте, Харитон Владимирович, ведь, если это не повстанцы, то кто? И если это нелюди, то зачем так писать, словно это какие-то твари из преисподней, тем более бешенство.

– Ага, но ты сам подумай? Если это какое-то новое оружие, то вполне могли написать, что там просто куча озверевших людей, это не зазорно. Тем более, что они молчать будут в ту же тряпочку, пока не прижмёт. – закончил он монолог и обратился к Ольге. – Можете быть свободны.

– Кхм, ладно. – ответила она и покинула кабину, плотно закрыв дверь.

– Понравилась?

– Вы о чём?

– Об Ольге. Молодая…

– Харитон Владимирович! У меня вообще-то свадьба на носу!

– Неужели? А фото твоей невесты есть?

В ответ на его вопрос я молча достал телефон, и развернув экран, показываю портретное фото Лены.

– А что, неплохой выбор. Из дома привёз?

– Смейтесь, смейтесь, в Москве познакомились. Вернее, нас познакомили.

– Ну, ладно, отстаю. Впрочем, можешь почитать поподробнее. – с этими словами Сельчук протягивает мне газету, которой размахивал всего минуту назад.

Я молча принял газету, и начал её читать.

"Согласно мнению независимых экспертов, имело место возможное заражение небольшой деревушки в районе границы со Сьерра-Леоне. ВОЗ и Минздрав России отправили свои группы вирусологов для изучения”

Сельчук вдруг отвлёк меня от чтения газеты и показал пальцем куда-то в сторону от самолёта.

– Ты смотри, что происходит. – сказал он.

– Активное воздушное движение. После пандемии тут вроде распределительные пункты “Красного креста” расположились, даже аэродром новый построили. – констатировал я.

– Это-то оно так, только я вот о другом говорю: самолётов слишком много. Необычно.

– Ладно, не наше дело, если ТИКэС[1] не завопит.

– Продолжаем полёт по маршруту.

Остаток перелёта до Москвы прошёл спокойно, ну разве что самолётов, летящих в противоположную сторону было подозрительно много. Правда где-то за сорок минут до Москвы вдруг все самолёты исчезли. Плюс, ниже нас образовался грозовой фронт, и сплошная облачность закрыла нам весь обзор.

– Аэрофлот двадцать четы… ть, посадка на илс ноль шесть …я визуально. – пытался нам сообщить информацию диспетчер.

– Пожалуйста, повторите. – ответил Сельчук, так как я осуществлял посадку.

– Аэро… ты… поса… ая…

До нас доходили лишь жалкие обрывки того, что пытался нам сказать диспетчер подхода.

– Это у нас радио не берёт, или они обделались? – заявил Сельчук, сорвав с себя гарнитуру.

– Не знаю. Самолёт только с фабрики, второй рейс, чему тут ломаться?

– Найдётся, чему.

– Тихо! – крикнул я и вслушался в то, что транслируют по радио.

– Нордвинд четыре три семь восемь, передаю вслепую: нет связи с Москва-круг. Следую эшелоном один восемь ноль скорость три три ноль, курс один пять шесть. Приём…

– Нордвинд четыре три семь восемь, Аэрофлот два четыре один семь. Слышу вас чётко и ясно. Нет связи с Шереметьево-подход.

– Понял вас.

Я такое видел только в кино… ну как в кино, какой-то русский сериал про пилотов, даже названия не запомнил. Я тогда ещё жил в Германии, и бывало, посматривал на отцовском компьютере русские фильмы и сериалы, изучая язык.

Стоп! Если я правильно запомнил, то по сюжету одной серии того сериала[2], пилоты понимают, что электричество в захолустном городке пропало только потому, что один из пилотов не увидел огней города.

– Харитон Владимирович! Вы видите свет на земле?

– Кстати да, я тоже ничего не вижу. Ты как заметил-то вообще?

– Вспомнил один сериал.

– Пхаххаха! – Сельчук заржал, услышав мой ответ. – Какой сериал? Небось на Нетфликсе опять какую лабуду сняли!

– Да нет, вроде российский сериал. Помню, ещё пацаном был, когда смотрел.

– Ах, это… Ну давай, киноман, жги!

– Мы же знаем, куда садиться?

– Ну так-то да.

– Сколько у нас топлива?

– Эм… На полтора часа ещё. Что предлагаешь, Фриц?

– Есть идея. Долго объяснять, но вы поймёте. – сказал я Сельчуку и вызвал тот борт. – Нордвинд четыре три семь восемь. Вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Вы откуда летите, ребята?

– Нордвинд семь восемь. Летим с Мальдив. И если что, то у нас топлива на полчаса. Так что нам нужно немедленно сесть.

Я отпустил тангетту на рации и обратился к Сельчуку.

– Харитон Владимирович. Они никуда не долетят. Им сесть лишь бы.

– Да… погоди. – он взял рацию и задал вопрос.

– Нордвинд четыре один семь восемь. Вызывает Аэрофлот двадцать четыре семнадцать. У вас какой тип самолёта?

– Аэробус три три два.

– Спасибо. – он отпустил тангетту и повернулся ко мне. – Если я правильно их понял, то у них осталось где-то тонны четыре топлива. Им реально нужно сесть, и сделать это немедленно.

– И как мы им поможем?

– Сами сядем.

– Вслепую, без приборов?

– А что?

Я без слов понял коллегу, и начал транслировать сообщения в эфир:

– Аэрофлот два четыре один семь. Передаю вслепую. Произвожу заход на посадку полоса ноль шесть… Правая. Заход на посадку – визуальный. Мои координаты: приблизительно двадцать миль от Шереметьево. Высота – две тысячи пятьсот футов. Выхожу на посадочную прямую. Полоса ноль шесть правая.

Сельчук тем временем зачитывал и выполнял контрольную карту, что запрещено – я должен зачитывать карту, а он выполнять, ну или наоборот.

– Вам помочь?

– Сам справлюсь. А ты вещай, давай, Голос Свободы*, блин!

– Вас понял.

Остаток полёта я только и делал, что передавал в пустоту своё местоположение и свои действия по маневрированию.

Стоило нам выйти на посадочную прямую, как на земле, около терминала D взорвался какой-то самолёт.

– Что за… – вырвалось у меня вопрошающим голосом.

– Уход на второй круг! – скомандовал Сельчук, и я тут же увеличил мощность двигателей до взлётного. – Шасси убрать! Закрылки положение один. Передать управление!

– Управление передал. – ответил я. – Что это было?

– Не знаю. – ответил он мне и перенастроил радиостанцию на частоту Москва-круг. – Москва-круг. Вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Ушёл на второй круг в связи с потерей радиосвязи и возможным террористическим актом в аэропорту.

– Аэрофлот два четыре один семь, вызывает Внуково-контроль на аварийной частоте! Сообщите остаток топлива и общее число пассажиров. – в наших наушниках раздался жёсткий голос, явно принадлежавший не диспетчеру.

– Эм… остаток топлива на один час пятнадцать минут, на борту семьдесят один пассажир и пять членов экипажа. А к чему это?

На том конце долго молчали, даже возникло ощущение, что я участвую в съёмках какой-то пародии на авиацию.

– Кхм, это… Парни, вы до Кирова сможете долететь? – спросил тот же голос

– До куда?! – возмутился Сельчук. – У нас тут топлива всего на час пятнадцать, а до Кирова лететь час десять. Вы мне что, предлагаете топливо из воздуха взять?

– Послушайте! В Москве какой-то ужас: люди ни с того ни с сего стали звереть и нападать на окружающих. Не знаю, что это… может, зомби.

– Кого, зомби? – расхохотался Сельчук. – Так, вы чего там употребляли, а? Совсем что ли?

– Кэп, вы простите, но прозвучит глупо, но они реально ведут себя как зомби. Люди звереют, и их почти ничего не берёт. Ладно, парни, летите в Киров, там уж придётся разбираться.

– Вас понял. Аэрофлот два четыре один семь запрашивает Москва-круг. Разрешите набрать высоту двенадцать тысяч метров.

– Разрешаю. С богом, парни, может свидимся.

Я не знаю почему, но я просто боялся взять джойстик в руку, и за меня это сделал Сельчук.

– Иди, отдохни, я же вижу, что ты не в состоянии вести самолёт.

– Х-хорошо. – Я взял трубку бортового телефона и вызвал Олю в кабину. – Только как с тем “Нордвиндом” быть?

– Думаю, они не дураки и пойдут за нами как собачка за косточкой. А там уже посмотрим.

Когда Оля пришла, я вышел из своего кресла и вышел в кухню.

– Что случилось, Паш? – спросил меня стюард Гоша Вислов.

– Да так, не спрашивай… хотя, сейчас Сельчук объявит. – я ответил на дежурный вопрос, давая понять, что не собираюсь вести диалог.

Я подождал, пока он не уйдёт в салон, и достал свой телефон. Не знаю, сколько пришлось ждать, чтобы показатель сети не изменился с "Нет сети" на едва различимую одну палочку, и как только это случилось, рука машинально набрала номер телефона моей Лены.

После набора пришлось ждать пару минут, пока она не возьмёт трубку.

– Паша, милый, что случилось?

– Слушай, у тебя всё в порядке? Нет ничего странного на улице, или в подъезде?

– Да нет, разве что скорые носятся как угорелые…

Внезапно на заднем фоне послышались выстрелы. Мне не составило труда догадаться, что стреляли из древних охотничьих двустволок.

– Ленка, слушай, к окнам не подходи ни при каких обстоятельствах, лучше зашторь их и не включай свет. И да, запри дверь на все защёлки. Никуда не выходи из дома. Слышишь?

– Паша, что происходит? Ты меня пугаешь…

– Я сам не знаю, мы летим в Киров, в Шереметьево взорвался самолёт, и нам приказали идти туда. Слушай, ты же можешь… – в этот момент я почувствовал, что связь начала искажаться, и нас вот-вот разъединит, и я выпалил первое, что пришло мне в голову. – Я заберу тебя из Москвы. Обязательно!

Мне показалось, что последнюю фразу я сказал тихо, но оказалось, что я прокричал её на весь салон, отчего мне стало неловко и даже страшно.

– Паша, я… – связь начала рваться, и до меня долетали какие-то обрывки. – Я тебя люблю…

– Я люблю тебя, Леночка…

В этот момент телефон выдал предупреждение о разрыве соединения и поиске вышки сотовой связи.

С досадой убрав телефон в карман, мне вдруг вспомнился фильм “Чудо на гудзоне” с Томом Хэнксом в главной роли. Даже не знаю, почему.

– Вот же ж блин! – воскликнул я, поняв, куда ведёт меня моё же подсознание.

Мгновенно стала вырисовываться картина той посадки на Гудзон в январе 2009 года[3]. Пилотов тогда обвиняли в том, что они якобы могли уйти на любой из аэродромов, не рискуя пассажирами, но они этого не сделали из-за малой высоты. Но будь у них высота как у “Эйр Трансата” или “Планёра Гимли”[4]…

От бурной мозговой деятельности вдруг захотелось что-то перекусить. Поэтому я взял из бортовой кухни поллитровую бутылку какой-то британской воды и батончик.

С набором для перекуса я вернулся в кабину.

– Оль, можешь идти. – сказал Сельчук

Оля быстро покинула кабину, я заблокировал дверь на замок и уселся в кресле.

– Кажется, я знаю, как спасти “Нордвинд”.

– И как?

– Пусть заберутся на максимально возможную для них высоту и оттуда уже планируют.

– Хочешь, чтобы они повторили рейс два три шесть Трансата?

– Да.

– Ты точно псих… – Сельчук взял рацию и стал вызывать тот борт.

– Нордвинд четыре три семь восемь, вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Есть идея, как вам дотянуть до Кирова.

– Слушаем.

– Сколько у вас топлива, в массе?

– Чуть больше двух тонн.

– Вы можете забраться на максимальную для вас высоту полёта?

– Можем на эшелон четыре три ноль уйти. Вы хотите, чтобы мы спланировали что ли?

– Да, хотим.

– Ладно, сделаем. Конец связи.

Сельчук положил тангету и повернулся ко мне.

– Ну что, пора показать, на что кандидат в КВСы реально способен. – шутливо сказал Сельчук.

– Так, ясно. Курс? – начал я тараторить стальным голосом.

– Курс ноль восемь один. Высота пять тысяч восемьсот метров. Скорость шестьсот двадцать километров в час.

– Хорошо, а остаток топлива?

– Остаток топлива на один час. Идём южнее Переславля-Залесского. Чёрт! Похоже, что с долётом будут проблемы.

– Может, сообщить этому диспетчеру?

– А толку? Здесь мы сами по себе.

– Хорошо, занять эшелон три пять ноль, не будем рисковать.

Сельчук одобрительно посмотрел на меня и сказал:

– Слушай, если сядем в этом Кирове, будешь ты кэпом, а пока – свободен.

Мне ничего не оставалось, кроме как уставиться боковое стекло, в котором единственное, что было видно – так это отражение дисплеев. Никаких населённых пунктов не было видно.

Не знаю, сколько я так всматривался в окно, но в какой-то момент раздался сигнал опасности.

– Что это за фигня? – спросил я.

– Что что, топлива мало.

– Я кажется, заснул… сколько осталось до Кирова?

– Сорок минут, а топлива всего на тридцать. Мы сожгли много на наборе высоты.

– Класс… По расстоянию?

– Около трёхсот километров.

– Ясно, километров двести пятьдесят пролетим, а дальше – на планировании. Как-то так.

– Хороший план, но есть неувязочка: ты как хочешь посадить самолёт без двигателей ночью, да ещё визуально?

– Как? У них что, аппаратура сдохла?

– Угадал, с нами связался тот диспетчер из Внуково. Он уже летит на семьдесят шестом Иле, и ему сообщили, что там какая-то авария.

– Scheiße! – невольно вырвалось у меня. – Будем садиться… как нибудь. Мы летим практически прямо на полосу, так что нужно слегка скорректировать курс, чтобы уже на эшелоне быть на посадочной прямой.

– Так, немец, а расстояние? Это плюс сотня другая километров.

– Я знаю. Можно конечно маневрировать на планировании, но это лишний риск. В варианте с посадочной тоже рискуем, но меньше.

Сельчук демонстративно убрал руку от своего джойстика, показывая мне, что он отказывается участвовать в моей авантюре.

– Хорошо. – прошептал я на немецком и начал доворачивать машину в сторону от маршрута.

Пока я поворачивал, взгляд Сельчука упал на окошко TCAS, на котором виднелось несколько самолётов.

– Нордвинд, это Аэрофлот, как слышите? – произнёс Сельчук в микрофон гарнитуры.

– Слышим вас. Идём на высоте сорока трёх тысяч футов. Шли бы ниже, но там сильный встречный ветер на эшелоне с три девять ноль по четыре один ноль. Пока что летим в масках, скоро пассажирам дадим кислород. Да, кстати, мы в сорока минутах от аэродрома. Пока что мы распределяем лю…

У них фоном прозвучала сигнализация об отказе двигателя

– Какой движок? – спросил Сельчук.

– Первый мотор сдох. Остаток топлива на десять минут, не больше. Мы в сорока минутах от аэродрома.

– Услышал. Постарайтесь уж там.

– Спасибо!

Невольно и меня хватила мысль: а сколько мы сможем пролететь без двигателей. Никто ещё не выполнял такой манёвр на МС-21. Хотя… у нас будет больше шансов, так как самолёт легче, чем тот же B737, у нас в теории, есть неслабый шанс долететь.

Ещё двенадцать минут экипаж "Нордвинда" летел на одном оставшемся моторе, постепенно теряя высоту. В конце концов, они превратились в планер, который начал неумолимо снижаться.

Получается, что исходя из их высоты, они должны будут пролететь максимум километров 180, не больше. А до Кирова осталось 210.

Через минут десять после остановки моторов у Эйрбаса, заглохли и наши моторы.

– Так, шоу начинается. – сказал про себя Сельчук.

– Принято. Подключаю аккумуляторы. Думаю, их хватит на двадцать минут. – продиктовал я свои действия.

– Молодец. Отключи всё лишнее, оставим только…

– Уже делается. – с этими словами я отключал интерком, освещение и оборудование салона, пришлось пожертвовать всеми опознавательными огнями и даже частью наших дисплеев.

Нам нужно было электричество для снятия замков с шасси, чтобы они просто вывалились, гидравлики управления, джойстиков, ну и пары основных приборов.

– Так, настраиваю рацию на частоту Кирова. Надеюсь, пробьёт.

– Киров-центр, Мэйдей, Мэйдей, Мэйдей! Аэрофлот два четыре один семь, отказ обоих двигателей. Запрашиваю аварийную посадку, приём.

– Аэрофлот два четыре один семь, вас понял. Ваше расстояние сто сорок восемь километров. Разрешаю посадку на любую полосу по вашему усмотрению. Для информации: триста тридцатый аэробус тоже идёт к нам без двигателей.

– Спасибо.

Остаться без топлива – один из страшнейших снов любого пилота. И для нас с Сельчуком он стал реальностью. Возможно, что этот сон стал явью и для большинства других пилотов по всему миру. Чёрт, я даже не знаю, что творится. Спасибо хоть, что у нас есть экземпляр английской газеты, но там ничего толкового не написано: очередные санкции, санкции, а хотя нет, была заметка про нарушение прав человека в тюрьме под Киевом. Что называется, всё никак не угомонятся…

– Так, Фриц, готовимся к посадке без двигателей. Вызови Олю, пусть готовит салон.

– Понял вас, Харитон Владимирович.

Я быстро встал из-за своего кресла и вышел в салон. На передней кухне сидел Гоша. Он вёл себя как-то странно, даже сказать, необычно.

– Георгий, у вас всё в порядке?

Он ничего не ответил, а только что-то прорычал.

– Гоша, подъём! – крикнул я на него, полагая, что дело в проблеме с системой подачи воздуха.

Гоша от резкого звука повернул голову, и я увидел его глаза. Они были белыми, словно на них нанесли какую-то плёнку. Подсветив фонариком с телефона, я заметил, что его кожа стала серой, а местами – тёмно-фиолетовой.

Гоша, не знаю, может попытался на меня кинуться, но видимо, его кто-то прицепил к ручке открывания дверей.

Именно в этот момент до меня дошло, что я имею дело с тем самым бешенством, из-за которого мы не смогли сесть в Москве. Честно, не понимаю, как я не наложил в штаны, но я быстро вернулся в кабину и запер её на все возможные замки.

– Сказал?

– Н-н-н-н…

– Так, ты так говоришь, словно зомби увидел.

– Похоже, что да… Гоша…

– Мда, дела… – ладно, у нас хотя бы есть работа.

– Хорошо.

В смешанных чувствах я сажусь на своё место и одеваю дыхательную маску. У нас она рассчитана на два часа работы, а не на 15 минут, как у пассажиров. Так что сам я могу не переживать… ну почти.

***

– Так, приготовились! – сказал Сельчук, и через несколько секунд наш самолёт коснулся полосы.

Сразу самолёт стал замедляться, и где-то через несколько секунд мы увидели, что полоса короче, чем обычно – на полосе стоял другой самолёт, видимо широкофюзеляжный. Мне смутно показалось, что это наши "друзья" с Мальдив.

К счастью, мы остановились в 50 метрах от этого "летучего голландца".

– Киров, это Аэрофлот один семь, мы сели и у нас два вопроса: первый – что за хрень на полосе, и второй, как нам смыться с самолёта, где полно бешеных.

– Ждите, щас будет команда зачистки. И да, эта хрень, как вы выразились, тоже села на планировании, "Нордвинд" четыре три семь восемь. Им удалось…

– Спасибо.

Ещё пятнадцать минут мы ждали подхода группы зачистки, пока о дверь кабины не раздался глухой стук.

– Я гляну. – сказал я

– Не открывай дверь, дубина!

Я посмотрел в глазок и увидел Олю. Она выглядела как обычно, лицо было бледным, но это скорее от новых светильников. Она показывала, что я должен позвонить ей.

– Харитон Владимирович, бортовой телефон работает?

– Да, работает, а что?

– Сейчас узнаем.

Я осторожно нажал на кнопку вызова бортпроводника, и через несколько секунд раздался щелчок – трубку сняли.

– Оль, что у вас там?

– Гоша умер, похоже, что инфаркт, остальные в порядке, только от разгерметизации они ведут себя как дураки. Ничего, думаю, через полчаса оклемаются.

– Тогда какого лешего он пристёгнут?

– Чего? Мы его накрыли пледом. Похоже, что он слез и повис на руке. В салоне всё в порядке, если не считать Гошу.

– Так, мы вызвали группу зачистки, в общем, готовьтесь.

Через десять минут к нам подъехала целая делегация в виде двух микроавтобусов со спецназом в костюмах химзащиты… выглядело, как дешёвый цирк.

Почти сразу подогнали трап, и через несколько минут на борт поднялся отряд спецназа, буквально готовый устроить кровавую бойню у нас на борту.

Две минуты мы с Сельчуком сидели, не шевелившись, пока в дверь кабины не постучали.

– Всё в порядке, выходите.

Сельчук спокойно открыл дверь, и в кабину вошёл спецназовец.

– В общем, господа, ваш самолёт чист, а что насчёт того стюарда – просто не повезло, а вам просто показалось от стресса. Все пассажиры проверены, больных нет. И да, пока самолёт не покидайте, сейчас пригонят топливозаправщик.

– Конечно, конечно, подождём. – заявил Сельчук.

С этими словами военный покинул самолёт, а через десять минут к нам подогнали топливозаправщик. В итоге, через двадцать минут мы были готовы отрулить на стоянку своим ходом.

– Так, Павел Андреевич, по итогам экзаменационного полёта, вы становитесь капитаном воздушного судна. – заявил мне Сельчук, когда я закончил выполнение карты по обесточиванию самолёта.

– Спасибо. Чёрт…

– Что такое?

– Знаете… Харитон Владимирович, я пойду в терминал, узнаю, что да как.

– Иди.

Я быстро покинул самолёт по трапу, накинув на себя пиджак на ходу и пошёл в терминал узнавать, что всё же случилось.