Черный человек

Мальгин с трудом заставил себя ответить:

– Хватит. – Торопливо добавил: – Если возможно – не допустите утечки информации. От этого… – он хотел сказать: «Пострадают другие, например, жена Шаламова», но передумал.

Ромашин несколько мгновений рассматривал его лицо, словно изучая, потом, вероятно, понял:

– Постараемся. Жду вас у себя.

Виом свернулся в нить, угас. В реанимационной снова повисла тишина. Мальгин обернулся. Карой смотрела на него странно, с каким-то новым, необычным для нее выражением. «Неужели ей тоже свойственна растерянность? – подумал он, словно определение состояния женщины было сейчас главным делом жизни. – Или страх? Не похоже… Скорее надежда и ожидание чуда и тайная уверенность, что я это чудо сотворю. Кажется, она впервые в жизни не знает, что делать!» И вдруг Мальгин с отвращением поймал себя на родившемся глубоко под слоем собственной растерянности, изумления и тревоги чувстве облегчения! Облегчения! Облегчения от того, что Шаламов сбежал, по-своему решив все проблемы разом, и операция таким образом откладывается… если не срывается совсем.

– Нек Деус интерсит, – выговорил Мальгин тяжелые слова древней латинской поговорки. – Пусть бог не вмешивается. Интересно, кого имел в виду Дан?

– Вас, мастер, – сказала Карой.

Мальгин покачал головой.

– Я не бог, и он это знает. Бог не ошибается, как человек, не должен ошибаться…

Джума Хан был все еще без сознания, находясь в почти такой же реанимационной камере, какие стояли и в боксе Стобецкого.

Движения врачей за терминалом компьютера, следящего за состоянием больного, были спокойными, а разговоры буднично-деловитыми, и Карой немного успокоилась, как, впрочем, и Мальгин.

– Болевой шок и кровоизлияние в мозг, – сказал им лечащий врач, соратник Джумы. – Симптомы странные, ничем не спровоцированные, но тревог особых нет, все излечимо. Такое впечатление, что он перегрузил мозг при работе с машиной в режиме «один на один» да еще использовал при этом запрещенные стимуляторы.

– Исключено, – возразила Карой сухо, разглядывая в виоме внутренности реанимакамеры с телом Джумы: глаза ее сухо блестели, и она опять была собранной, самоуверенной и нетерпимой к слабостям других. – Он не работал с компьютером перед тем, как потерять сознание.

– А до того?

– Мы работали вместе, но до перегрузки не доходило. Другое дело, что вчера утром он… – Карой оглянулась на Мальгина.

Тот кивнул, повернулся к врачу:

– Разве он лечился не у вас?

– Вы имеете в виду психологический удар при подключении к инку диагностера? Да, мы работали с ним, но сегодняшний случай не имеет отношения к вчерашнему.

Мальгин встретил затуманенный взгляд женщины: она силилась что-то вспомнить, но с сожалением покачала головой.

– Мне кажется, все так и было, как я рассказывала: Джума подбежал к Шаламову и… и упал. Но Даниил его не… по-моему… нет, точно, не касался. К тому же у Джумы хороший тренинг, он бы не позволил себя…

– Я знаю, – кивнул врач, косясь на терминал. – Простите, я должен работать. Звоните вечером, думаю, он выйдет из этого состояния. – Врач отошел.

– Пошли, – проворчал Мальгин, постояв с минуту. – Все будет нормально.

Он уже просрочил время, данное ему Ромашиным, и торопился.

– Идите, – сказала Карой, не глядя на него, потом опомнилась и улыбнулась виновато: – Я подожду здесь, Клим, если не возражаете.

– Тогда встретимся в девять у Стобецкого, предстоит систематизировать все наши загадки и беды, выдать прогноз поведения Шаламова, проанализировать… – Он замолчал, так как видел, что женщина его явно не слушала, и, легонько сжав ее локоть, ушел.

Разговор с Талановым занял всего две минуты, оба всё понимали с полуслова и знали, что предстоит сделать каждому в отдельности и всем вместе.

– Поступили два пациента с интегральным поражением подкорки, – сообщил Таланов хмуро.

– Стобецкий справится сам, бригада у него хорошая.

– Я уже перевел на него отработку проблем, кроме той, которой ты занимался до…

– Регуляция эндокриножелез? Посади на нее Зарембу, парень рвется в бой, его энергию надо направлять в нужное русло.

– Согласен. После встречи с безопасниками позвони.

– Если буду готов. До девяти не позвоню – собирай группу сам, нужен глубокий анализ с привлечением эфаналитиков.

– Ступай, не беспокойся за тылы.

Таланов был озабочен и встревожен, но не стал напоминать Мальгину об их общей ответственности за происшедшее вообще и за жизнь Шаламова в частности.

Выпив по пути два стакана ежевичного сока – пересохло горло, Клим переместился из института, выросшего в южной Курской зоне Москвы, в Брянск, на окраине которого располагалось Управление аварийно-спасательной службы, но Ромашина в отделе не нашел.

– Он в погранслужбе, – сообщил киб-секретарь, мигая зеленым глазом внимания.

– Где именно?

– С кем имею честь?

– Клим Мальгин, нейрохирург. Институт нейропроблем.

– Он в отделе пограничных конфликтов, код лифта «сто сорок один-ю».

Клим, чувствуя сосущую пустоту под ложечкой, отыскал лифт и набрал названный код.

Здание УАСС строилось лет сто с лишним назад, но уже тогда при его строительстве были использованы прогрессивные архитектурные решения типа «плывущей структуры», «свободно организованного пространства», «модульной компоновки» и принципы трансформных преобразований, основанные на материалах с памятью формы, поэтому с течением времени облик его хоть и менялся, но инженерно-техническое обеспечение оставалось тем же, разве что совершенствовалось. Погранслужба Даль-разведки была в Джезказгане, но спустя двадцать лет после создания решением Высшего координационного совета Земли была перенесена в СПАС-центр, из-за чего здание УАСС, и без того занесенное в Книгу рекордов Гиннесса как самое большое и сложное, выросло в длину еще на полкилометра. Однако благодаря пронизывающим его лифтам попасть из одного конца здания в другой можно было всего за несколько минут. Путешествие Мальгина, например, длилось две минуты сорок секунд. Лифт выбросил его прямо у двери сектора погранслужбы, занимающегося разного рода конфликтными ситуациями на переднем крае космических исследований человечества.

Дверь открылась сама, едва Мальгин к ней приблизился, видимо, инки сектора были предупреждены о допуске нейрохирурга к секретам погранслужбы. За дверью шумел сосновый лес, созданный иллюзией видеопласта, сквозь лапы елей и сосен проглядывало солнце. По «песчаным дорожкам» коридора изредка сновали люди, по большей части одетые в кокосы с эмблемами погранслужбы на рукавах: сине-белый полосатый ромбик с золотыми звездочками. Мальгин двинулся по дорожке в глубь коридора и буквально наткнулся на Ромашина, вынырнувшего навстречу из-за пушистой японской сосны.

– Идемте, – кивнул начальник отдела безопасности, не удивившись. Следом за ним вышли из незаметной двери двое мужчин: плечистый здоровяк с крупным мясистым лицом и тонкий, стройный, как юноша, но с гривой седых волос (интересно, свои такие или краска?) начальник сектора Милослав Торопов.

Молча сели в лифт, перенесший их в зал метро, подождали, пока освободится нужная кабина. Вышли где-то в недрах базы погранслужбы, как определил Мальгин. Короткий коридор вывел молчаливую группу к двери со светящейся надписью «ППП». Первым двинулся Торопов, Ромашин пропустил Клима вперед и вошел последним.

Открывшееся взгляду помещение было весьма своеобразным, с комфортной организацией технопространства: три стены собственно стенами назвать было нельзя, они представляли собой законченные устройства линий доставки с меняющейся геометрией бункеров, третья стена служила терминалом контроля и связи, а потолок мог пропустить через себя крупногабаритный модуль или патрульный шлюп.

Торопов, обойдя в центре зала манипуляторы и груду контейнеров, возле которых трудились трое парней в одинаковых черных комбинезонах, подвел прибывших к единственному пульту, ежесекундно меняющему узор индикаторов. Над пультом склонились два оператора. Один из них, кряжистый, белобрысый, со светлой бородкой и усами, родинкой на щеке, оглянулся, и Мальгин узнал Александра Шевчука, руководителя группы безопасников в Горловине. Второй продолжал работать с эмканом на голове, не обращая ни на кого внимания.

– Все посты предупреждены, – сказал Шевчук, кивком поздоровавшись с Мальгиным. – В намеченных финиш-зонах задействован императив «чеширский кот» и включен «спрут», но пока все тихо.

– Поймать «след» старта не удалось, – отрывисто добавил второй оператор.

– Этого и следовало ожидать, – сказал седой Торопов. – К сожалению, приходится повторять это слово снова и снова, «Скиф» – спейсер высшего класса и ходит без «шипения». И управлять им может любой мало-мальски подготовленный человек. Да и Шаламов – не любой, а драйвер-прима, специалист высокой квалификации.

– Почему его, то есть «Скифа», СПАС-управление не заблокировало? – спросил Ромашин. – У вас что, не соблюдается стандартный «срам»?

– «Скиф» стоял на приколе второй месяц и готовился к рейду на границу в Гиппархе, – нехотя ответил Торопов. – Блокировку сняли буквально перед похищением, хотя странно, почему инк спейсера послушался чужого приказа.

– Это не оправдание.

– Я и не оправдываюсь, удивление мое вовсе не риторическое, вы же знаете, обычно инки работают только со своими пилотами, и этот психологический порог переступить нелегко. Но к делу, коллеги.

Ромашин повернулся к Мальгину.

– Пора прояснить ситуацию. Поскольку лучше всех Шаламова знаете вы и отвечаете за его поведение тоже вы, участие ваше в его поиске не только желательно, но и обязательно. Возражения?

– Нет.

Торопов, прислушивающийся одним ухом к разговору, усмехнулся, окидывая взглядом Мальгина:

– По всему видно, он не знаком с законом Биллингса: половина трудностей происходит от того, что мы слишком быстро говорим «да» и недостаточно быстро «нет».

Мальгин с каменным лицом промолчал, подумав с удивлением: кажется, этот пограничник за минуту обнаружил во мне то, что я пытаюсь найти столько лет. Не от того ли проистекают все мои беды, что я всегда говорю «да»?

Ромашин с любопытством посмотрел на него, кивнул:

– Умение выбирать между «да» и «нет» – великое искусство. Итак, с этого момента вы участник операции. Всю свою работу переложите на заместителей.

– Уже. Но я хотел собрать группу для анализа реакции Шаламова и предшествующего его состояния, это поможет нам в прогнозе его поведения.

– Таланов справится без вас?

– Безусловно.

– В таком случае мы свяжемся с ним и все объясним. Эфаналитики нашего отдела определили вероятные выходы Шаламова: Горловина, Маат, Орилоух. Ваше мнение?

– Почему Орилоух? – пожал плечами Мальгин. – Что ему там делать?

– Вероятность похода к Орилоуху мала, но она есть. Маатане каким-то образом связаны с орилоунами, хотя обменом информацией эту связь назвать нельзя, но дело в том, что в экипаже маатанского корабля, командира которого спас Даниил, были два орилоуна.

– Откуда это известно?

– Вспомните наш поход в Горловину. Эксперты успели осмотреть проникатель и обнаружили отдельную «каюту», в которой и находились орилоуны. Сразу, конечно, мы не смогли определиться, и открытие сделали только при анализе полученного фактажа.

Мальгин задумался, его не торопили.

– Но если я правильно понимаю спейс-навигацию, чтобы попасть в нужное место, инк спейсера должен знать маршрут и координаты выхода к Маату… или к Орилоуху, в противном случае придется идти вслепую. Разве нет?

Безопасники и пограничники переглянулись.

– Мысль верная, – хмуро сказал Торопов, – но Шаламов тоже знал это обстоятельство. Он проверил карту маршрутов сразу же, как только попал в рубку, определил, что «Скиф» – непривязанный спейсер, и… рискнул остаться в Системе для пополнения информационных запасов.

– Картина, вообще говоря, получается неприглядная, – сказал Ромашин. – Шаламов все время опережал нас на минуты, а иногда буквально на секунды, опережал прежде всего в оценке событий и выборе оптимального решения. И это говорит о том, что его возможности намного превышают возможности нормального человека, ведь против него работал весь интеллект-потенциал отдела и погранслужбы с мощным кабинетом эфанализа. Он перевел спейсер в режим «инкогнито», не уходя с базы, подключился к компьютерной сети, соединяющей банки данных погранслужбы, и, пока мы искали его по Системе, выкачал необходимую информацию, в том числе и маршрутные данные погранкораблей и галактические координаты дальних погранпостов и маяков. И ушел. Куда – приходится только гадать. Уверен, его бегство не было бессмысленным, да и актом протеста против лечения оно быть не может. Космос велик, но искать беглеца стоит только в районах, которые могут представлять для него интерес.

– Скорее всего он пойдет к Маату, – сказал Мальгин, пряча душившее его желание отказаться от участия в поисках спасателя.

– Наши мнения совпадают. Будем ждать его в системе Маата, хотя того, что он может там искать, на планете нет.

– То есть?

– «Черный человек», с которым вы встречались…

– Умер?!

– Ну что вы, нет, конечно, но бежал с Маата.

– Бежал?!

– Выглядели его действия именно как бегство, хотя… кто знает, может, мы неправильно оцениваем его поступки, не изучив психологии отношений. Как бы то ни было, «черного» на Маате нет, и я не знаю, что произойдет, когда об этом станет известно Шаламову.

– А не ясно, куда сбежал маатанин? И на чем?

– По-видимому, у маатан есть нечто похожее на наше метро, единственная станция на всю планету, и «черный» прорвался к ней, подняв в стане соотечественников изрядный переполох.

– Что значит – единственная станция? – недоверчиво спросил Мальгин. – Разве у маатан нет внутрисистемных линий метро?

– В том-то все и дело. Их межзвездные проникатели, выполняющие, кстати, множество других функций, в том числе и совершенно непонятных нам, работают на принципах «компактификации измерений», как и наши «струнные» корабли, но метро тем не менее у них нет. Эта станция на Маате – единственная.

– Какой-то парадокс…

– Подобных парадоксов у маатан отмечено много. Мы давно присматриваемся к этой станции и пришли к выводу, что маатане… э-э… не являются ее хозяевами. Точнее, они только эксплуатируют ее, а вот строили станцию другие, возможно, даже орилоуны.

– Интересная версия. – У Мальгина внезапно пропал интерес к загадкам маатанской цивилизации, в настоящий момент его волновали другие проблемы. – И вы до сих пор не узнали координат выхода станции?

Безопасники снова переглянулись.

– Это очень непросто сделать, – буркнул Торопов.

– Если еще учесть, что подойти незаметно к станции невозможно, – добавил Ромашин. – Минимальное расстояние, на которое допускается наша спецтехника, около полусотни километров, ближе подойти невозможно, хотя для нас это совершенно неожиданная загадка: техника у нас работает совершенно без шума. Любого. Да и замаскирована она хорошо… как мы думали. Однако мы отвлеклись. Вас, Клим, включили в ЧП-вахту, через несколько минут она передислоцируется на «Илью Муромца», мы ждали только вас, все давно готовы к работе. Шкипер вахты – уже знакомый вам Алекс Шевчук (бородатый Шевчук за пультом кивнул), старпом – Калина Лютый, познакомьтесь.

Молчавший до сих пор крупнолицый напарник Торопова протянул мощную ладонь, словно клещами сдавил руку Мальгина. Клим встретил его испытующий взгляд и напряг мышцы.

– Годится, – кивнул Лютый после минутной борьбы с неожиданно добродушной улыбкой. Эта улыбка погасила в душе Мальгина возникшую было неприязнь.

– А вы не идете? – спросил он Ромашина.

– Мое непосредственное участие в поиске не обязательно, а опытных работников в ЧП-вахте хватает. Желаю удачи.

– Пойдемте, – сказал Лютый, направляясь к груде оборудования. – Переоденетесь уже на месте.

– Минуту, – сказал Мальгин, оглядываясь в нерешительности на Ромашина. – Мне необходимо вернуться в… в общем, я буду готов только через час.

Начальник отдела безопасности смотрел на него без удивления, взвешивая не то свой ответ, не то причину внезапной нерешительности Мальгина. Однако психолог он был высокого класса, не хуже самого хирурга.

– Надеюсь, часа вам хватит.

Мальгин промолчал.

– Хорошо, мы подождем.

Шевчук, ни слова не говоря, сел обратно за пульт. Лютый похлопал Клима по плечу:

– Не переживайте, отвезу вас к метро коротким путем.

Контейнеры уже были уложены на черном диске в центре зала в аккуратный штабель, манипуляторы отступили к слепым мордам линий доставки. Двое парней вышли, третий остался. Лютый встал на диск, поманил Мальгина:

– Смелей.

Мальгин оглянулся. В немигающем взгляде Ромашина, устремленном на него, помимо укора и отчужденности, он уловил и сомнение.