Серпантин

1

Я не буду называть своего имени, так как у различных народов оно будет носить свою этимологию и тайный смысл. Не поведаю вам о количестве лет, что эта планета носит мое бренное тело, ведь оно не расскажет ни об уровне моего познания, ни о моей мудрости. Не распространюсь по поводу своей геолокации, потому что остерегаюсь заранее привитых стереотипов, присущих каждой культуре и их образу мышления. Так же, не вдамся в подробности относительно времени и пространства, в котором я зафиксирован во Вселенной.

Еще много таких «не» готов я озвучить прямо сейчас, но боюсь, в таком случае, у меня не хватит времени на все остальное. К тому же, занудно-пресным тоном повествования очередного нытика, разочаровавшегося в жизни, вы можете насладиться абсолютно в любом месте, любого города, любой страны.

Не знаю, зачем я появился на этой тропе самопознания, может, для выслушивания умопомрачительных историй от нищих мыслителей с улиц, или для всего, что идет после этого: просветлений, нравоучений, наставлений, указаний, управлений, созерцаний, обсуждений, осуждений, порицаний, отрицаний, отвращений, оскорблений, унижений и изгнаний. Полный список вы можете отыскать в словаре, где под обозначением слова фрустрация будет моя стремная фотография из паспорта.

Общаться со мной начинать не стоит. Серьезно. Никакие «интроверт ищет интроверта» со мной не работают. Будьте вы хоть мужчиной или женщиной, богатым или бедным, умным или отстающим, верующим или атеистом – все это не имеет веса, потому что первое слово навстречу кому-то всегда исходит от меня. А это происходит очень редко.

Веселитесь, улыбайтесь, берите все от каждого момента, устраивайте: праздники, семейные пикники, турпоходы, горнолыжный курорт, кружки по интересам, минуты славы, корпоративы, пляжный волейбол, шашлыки на даче, сбор грибов, вышивание, чтение-писание-рисование и прочие виды развлечений, в которое вы не должны меня затягивать крючком позитива.

Как будто меня кто-то услышит.

Пожалуйста, избавьте меня от мучений адских и дум тяжелых, что я веду изо дня в день с сам собой, прокручивания тысячи вариаций вопросов и миллионы каталогизированных ответов на них, разветвленных паутиной, каждой ниточке которой предназначается разная судьба.

Судьба существует только в общеизвестном определении обывателей. Возможно лишь отчасти предугадать события, не более. Причинно-следственная связь, являющаяся фундаментом нашей жизни, которая каждый день, каждую секунду предоставляет нам выбор, структурирующийся в последовательную цепочку происшествий.

Вот, решу я завтра уехать изучать древние боевые искусства в дали от всего мира, и что? Что, если так называемая судьба раскладывает карты так, чтобы я поехал именно туда и занялся именно тем, чем хотел заняться, что в дальнейшем дарует мне смерть от мочи горного козла? Или она хочет наоборот, испытав мой страх, убедить меня в том, что дальние путешествия – не лучшая идея, и практичней бы мне умереть здесь, рядом с домом?

Я опять несу чушь самому себе. Это как уменьшить и посадить в голову ненавистного тебе человека, а потом, не прекращая, слушать его радиоэфиры. Меня вконец расплавило от многочасового ожидания своего момента.

Озлобленность, сменяющая недовольство, витает в воздухе свинцовым туманом. Это борьба скорее не на смерть, а на продолжение жизни: запах старой бабки (вовсе не благородный), гвалт тысячи охриплых ртов, километровые очереди, больше напоминающие человеческую многоножку, душные помещения со спертым воздухом из-за огромного количества народа. Острые локти подле стоящих людей впиваются в бок, кислород расходуется медленно, чтобы не упасть в обморок, соленый пот льется градом, обжигая сухую потрескавшуюся кожу, сознание мутнеет, не давая сосредоточиться больше чем на одной простой мысли: «Когда же придет мой час?». Минуты превращаются в часы, однако складывается ощущение, что ты пробыл в этом сраном чистилище по меньшей мере несколько дней. Какой грех ты отмаливаешь? Какой круг ада ждет тебя следующим? Кто последний к психиатру? Ты робко задаешь вопрос и становишься частью толпы, мутирующей в агрессивный коллективизм.

Моя очередь.

Вылетаю, сломя голову, из этого дурдома. Воздух. Холодный зимний воздух наполняет мои легкие и дышать становится проще. Сердце больше не бьет в колокол, а высохший пот придает лицу глянцевый оттенок.

Настал день. День моей выписки из лечебницы – дома с заблудшими душами, лазарета для людей себе на уме, санатория для взращивания в себе заболеваний и отклонений, места, откуда выбираются по собственной воле по окончании срока, либо не выбираются вовсе. Я состоял в числе первого списка среди всех остальных, кому удалось без ущерба для себя успешно завершить эту чехарду.

С огромным облегчением покидаю это место.

Осмотрев себя на предмет старческих брюзжаний, морщин, панталонов, второго подбородка и обвисших багровых сосков-конусов, нахожу только первое и немного успокаиваюсь. Я еще не стар, и это внушает оптимизм.

Сказал я, и тут же столкнулся с проблемой сохранения нужной температуры тела. Зубодробящий холод в середине весны – обычное дело в наших краях. Потрепанному плащу остается сочувственно согласиться со мной и сделать вид, что он все-таки меня согревает.

Встречать меня никто не стал. Удивляться этому и отчаиваться не стоит. У больного воображения всегда есть, чем себя занять.

Вот, например, качель, приводимая в движение то ли ветром, то ли человеком, недавно побывавшем на ней, неспешно совершала свой переход из потенциальной энергии в кинетическую.

Она пустая, как и вся остальная площадка. Как и окна домов, под неутомимым надзором которых она находится. Как и люди, спешащие по неведомым, кроме них, делам. Как и, возможно, весь окружающий нас мир. Пилигримы волей обстоятельств, странники своей собственной жизни, послы чужих желаний, поборники недооцененной справедливости – все это мы и в тоже время кто-то другой.

Качель останавливается. Нет, неверно. Мы просто не представляем ее модель движения. Мы не додумываем, не воображаем, забыв на секунду о законах природы. Нам не нужна лишняя трата энергии. Довольствие постоянством – вторая натура.

Блуждая по здешним местам, я незаметно для себя забрел на небольшую алею ведущую вверх. Каждый шаг навеивал воспоминания о прошлом: горечь и стыд неудач, радость и ликование побед, смятение и примирение с волей случая. Того человека уже не существует. Все что делает меня мной – мои прошлые копии растворившиеся в огромном сосуде из костей и мяса и перемешанные в один коктейль естества.

Качель остановилась. Я побрел дальше с мыслями о том, что завтра это повториться снова. Это будет что-то новое, измененное моим сегодняшним присутствием. В лучшую сторону, надеюсь.

Или один, уже из немногочисленных, красновато-желтых кленовых листов, под натиском чрезмерно оригинальной и агрессивной инстаграм-фотосессии, ослабил концы узла, на стебле которого он держался на протяжении суровой осени, и все-таки потерял свою хватку. Пальчато-сетчатое жилкование, уже истратившее свою пигментацию, слега подъеденные то ли тлей, то ли молью, края и сердцевины – он продолжал держать в себе секреты, за столь небольшой промежуток жизни, отведенный ему временем.

Падая вниз, он вспоминал былое события, предстающие перед его взором, аки свет в конце тоннеля перед приходом смерти: распри двух крупных бизнесменов о ценности продуктов; влюбленных лобызающихся парочек на скамьях, ловящих брезгливые взгляды окружающих; грызни собак за главного в стае самца; детские шалости с палками и камнями; друга, что в один день готов пойти на край света за тобой, а в другой – при удачной возможности, готов превзойти тебя во всем; воссоединение старых приятелей – тех, что прошли войну, террористические акты, эпидемии, геноцид, инфляцию, девальвацию; рокеров с сальными волосами, горланивших песни невпопад на расстроенных гитарах, давно выпавшие из своего времени; пьяные драки; поножовщину за пачку сигарет; философские разговоры на лавке в 5 утра; вечно орущих соседей из полуразрушенных хрущевок; перегонки с ментами; отстегивание последней мелочевки на дешевый пивас; узурпаторство, царящее повсеместно в каждом ебучем дворе этого прогнившего общества; потушенную об руку сигарету; пощечину, убивающую человека, как личность; беспощадные и бессмысленные терки с бабками, которые все равно «не поймут нашего новомодного, пиздейшего поколения», поколения, которое мы же сами потеряли.

Чей-то одинокий силуэт промелькнул между толстыми колоннами забора из железных прутьев, что окружал это место. Странно.

Тем временем мое бездыханное, по ощущениям, тело продолжает влачить существование сквозь угрюмо-серые декорации, переполненными пустыми людьми и несбыточными мечтами.

Остаточный поток сознания со скрежетом простирается через скомканные и вывернутые наизнанку мысли о недавнем прошлом, практически настоящем, закончившимся раньше срока. Будто бы время отдали кому-то более нуждающемуся в нем, как отдают сердце, умершего в автокатастрофе бедолаги, человеку с разрывом аорты.

Так вот, где же я?

До ближайшей остановки было не меньше двух километров. За то время, что я тщетно пытался закурить сигарету, капли дождя, объединившиеся в злом сговоре с ветром, по скорости давно перешедшим за нулевую отметку, обдирали меня слой за слоем, как луковицу, и мне пришлось выругаться такое количество раз, что данный рекорд по количеству нецензурной брани в значительной степени превышал все вместе взятые тарантиновские фильмы.

Обойдя заправку, я достиг пункта назначения. И что я увидел? Мост, пересекающий реку, и плавно ведущий к длиннющей трассе, окруженной пестрым лесом.

Тишь да гладь. Не было слышно даже пение птиц. Все, что выделялось из обозримого мной ботанического сада с помесью постапокалипсиса, это квадратная, кирпичная остановка без малейшего намека на то, куда и откуда должен следовать автобусный рейс с данной точки. Если таковой вообще имеется.

Ждать не люблю, но другого выбора нет.

С горечью собираю по кусочкам огромный пазл из воспоминаний: из плохих и хороших моментов, из сомнительных и дельных идей, из глупых и мудрых мыслей, из скромных и импульсивных действий, не упуская ни одной детали, ни одного крошечного события. А в дальнейшем, предварительно вставив пазл в чересчур большую деревянную рамку, я повешу его на стену, чтобы каждый раз, проходя мимо и довольствуясь полученным результатом, подсознательно доказывать себе то, что способен улучшить начатое, бесконечно заполняя картину, ведь границы ее размыты, а потенциал к наполнению безграничен.

Время подходит к полудню, я стою на том же треклятом месте и курю, как будто во мне устройство, подающее мне эту никотиновую дрянь автоматически. Замерзаю, как черт знает кто, гоняю подмёрзший лист и с треском ломаю его.

Так тянулись минуты, томные часы ожидания транспорта. Кажется, я остался последним из людей на планете. Нужно срочно предпринимать все возможные меры по спасению человечества: найти себе допотопную Шеврале Импала и гнать на ней со всей дури по пустынной марсианской дороге под песню «Джефферсон Аэроплан», жадно глотая воздух, и искать женщину в подвенечном платье, терроризирующую тебя на вступление с ней в брак для продолжения рода!

А, нет, обошлось. Вдалеке виднеется автобус.

Наверно, каждый, совершая обычную поездку в автобусе и слушая музыку, испытывал редкое, но необыкновенное ощущение экстаза, протекающее по всему телу, словно сквозь каждую клетку проводят низковольтные разряды, одаривая их энергией и силой.

Нет? Вы многое упустили.

Я прорываюсь через толпу холодных и серых незнакомцев, делая из них страйк, сажусь на свободное место, втыкаю наушники, запускаю свой плейлист, включая оглушающую музыку: от релаксирующей, до классической, с каждой секундой повреждающую барабанные перепонки, закрываю глаза и погружаюсь в чудесный мир, закрома вселенной, где выстроенные и доведенные до ума диалоги всегда воспроизводятся при разговоре, а выдуманные забавные ситуации, с невероятной проработкой истории, всегда достоверно воплощаются в жизнь.

Толпы людей со мной больше нет – она растворилась, исчезла, я один в неуютном, трясущемся автобусе, который везет долгие километры до дома, но в мгновение ока он превращается в комфортабельный шаттл класса люкс, бороздящий просторы темного, глухого, безбрежного, но в тоже время поражающего своим величием космоса.

Продолжая простираться через непроглядную черноту на своем личном звездолете, с закрытыми глазами я вижу пилотов, не отвлекающихся от радаров, несколько стабилизирующих кресел, на одном из которых удобно располагаюсь я, капсулы для гибернации, закрепленные к полу тренажеры, вертикальные кровати, медотсек, еду в тюбиках зубной пасты и прочие средства гигиены и приспособления для личного пользования.

Поворачиваю голову и через огромные позолоченные иллюминаторы, больше напоминающие толстенную лупу, лицезрю едва уловимый свет дальних звезд, что добирался до меня миллиарды лет, пролетающие мимо кометы и астероиды, скопления галактик, различный космический мусор и мертвую, приковывающую взгляд, пустоту. Время замедляется и становится вязким, нестабильным.

Кажется, я попал в черную дыру, проник в портал в иное измерение или это просто небольшие перегрузки заставляют все тело покрыться мурашками, а чистый поток энергии пронзая меня, бросает в дрожь и трепет. Я чувствую себя всего, мысли далеки от этого мира и тела, теряясь в другой реальности, я, тем не менее, чувствую сближение со своей планетой и в этот кульминационный момент мое сознание достигает небольшого просветления.

Кажется, моя остановка.

Сразу говорю, что ни коим образом не собираюсь отвлекаться на вещи, препятствующие моей священной миссии на сегодняшний вечер – причудливым образом превратиться во вдрызг пьяную неваляшку и чудом добраться до дома. В этом мне поможет мой старый знакомый близлежащий обрыганский бар.

«The color of my sea, perfect color me».

Слагают легенды, что когда-то давно, еще во времена Викторианской эпохи, на этом месте стоял знатный бордель, наполненный куртизанками высшего класса, способных исполнить любую твою прихоть, вплоть до самых мелочей. Естественно, один из богатых вельмож, случайно «пострадавший» от зубов одной из таких распутных дев, устоять в совершении мести не смог и придался соблазну азарта, предложив пари на неподъемную, по тем меркам, сумму.

Шутка, дорогая и труднозатратная по выносливости, заключалась в том, что шлюха должна была сосать столовую ложку до те пор, пока очи толстого богатея не прикажут сомкнуться.

Так прошел день, два, третий подходил к концу, знатный мужичок все держался, что не сказать о барышне, чьи зубы практически сточились о металл, десна пошли кровью, а язык язвами и волдырями, сочащимися гноем. На четвертый день изможденная девица сдалась, выронив из трясущейся руки окровавленную ложку и, с трудом прошептав что-то на ухо вельможе почти не работавшей челюстью, отдала концы. Тот в миг побледнел и ринулся прочь домой. На утро же его находят мертвым с откусанным членом, вложенным в рот и запиской в руке: «Теперь не кусаюсь».

Бредовая байка, конечно, но все же один раз, сидя за средним столом, я почувствовал неприятный холодок в промежности. Я не суеверный, но больше туда не сажусь. Скорее всего, продувает из какой-нибудь щели.

И вот я уже на пороге. Дошел до края мира, моего второго дома и по совместительству альма-матер. Слегка дрожащими холодными руками я открываю дверь и захожу в заведение. Обитель пустует и это хорошо. Сейчас нет никакого желания заводить бесед и уж тем более слушать лязг ядовитых языков.

В колонках играет знакомый мотив: «Listen to the stars till your hell your wounds, and get a lover, to get a lover». Знакомый, потому что повторяющийся каждые пять минут.

Бармен, изрисованный хаотичным набором татуировок, лениво потирает уставшую шею, молодой официант, которого я вижу здесь впервые, долбит пальцами по смартфону, постукивая каблуком ботинка по стойке. Спустя пару секунд он окидывает прищуренным взглядом, полным безразличия, зал и неохотно начинает плестись в мою сторону.

– Меню? – сухо спросил он.

– Пинту вашего лучшего пенного напитка! – доношу бодрым голосом.

– Имеете ввиду тот единственный сорт солодового экстракта из мертвых собак, со вкусом плевков и хозяйственного мыла, выдохшийся, как марафонец после дистанции, что до сих пор находится у нас в разделе слабоалкогольных напитков?

А я уж думал, что только мои шутки порой вызывают дискомфорт. Что принято делать в таких случаях: посмеяться над импровизацией или помочиться ему на лицо за отвратное обслуживание?

– Именно это мне и нужно! Неси скорее, моей верный слуга, вместе с бутылкой хорошего виски, разбавленного апельсиновым соком, сегодня я изволю кутить!

– Апельсинового, как и других соков, нет.

– Кола?

– Вряд ли.

– Энергетик?

– Не думаю.

– Хотя бы лед положите.

– Растаял. Но я могу немного подморозить некипяченую воду.

– Постарайтесь.

Посмотрев на меня взглядом, от которого я начал тупеть, он крутанулся на каблуках и пошел за стойку.

Дорогой дневник, сегодня очередной придурок испортил мне день. Грустный смайлик.

Не став дожидаться розлива, я прошел во второй зал и уселся на крайнее место, заметив в дальнем углу девушку, отрешенного потягивающую тонкую сигарету через мундштук.

Интерьер бара схож с винным погребом: затемненное ламповое освещение, обшарпанные столы из красного дерева, покрытые плотной белой скатертью, фотографии достопримечательностей иностранных городов, висящие на отштукатуренных стенах матового оттенка, черно-красный плиточный пол, придающий дополнительную гармонию окружению, а также бесчисленное количество увядающих фикусов, неустойчивых вешалок и забронированных столов, за которыми обычно никто не сидит.

Из-за слабо работающих вытяжек сигаретный дым застаивался густым туманом, вытесняя собой воздух и забивая легкие едкими осадками. На полуживом плазменном телевизоре со сломанными кристаллами нон-стопом крутят попсовые клипы, для «особых обывателей» этого места изредка сменяют канал с «топа пятидесяти хитов этого лета, о которых никто не слышал» на футбольные матчи.

Посоветовал бы я этот бар кому-то из живущих на этой планете? Определенно нет. Стал бы я ходить в более престижные заведения, будь у меня социальный статус чуть выше низшего класса? Вряд ли.

Здесь всегда царила атмосфера андеграунда, пьяных дебатов, страстного туалетного совокупления и непрекращающегося копания в своих неудачах. Здесь протекает жизнь, сумасшедшая, придурковатая, отдаленная от остального серо-будничного существования.

Это навеивает типичную ностальгию о былом – тех днях с вечно молодыми, пьяными и беззаботными максималистами, культурными революционерами, борцами с системой и просто славными малыми – о нас самих. Вернее, о тех, кем мы являлись до того, как столкнулись с суровой действительностью – несправедливо относящегося к нам мира, с непониманием старшего поколения, а потом и вовсе сверстников, с отрицанием всего и вся, медленно перетекающим в смирение и покорность, выбор между менее худшим результатом из возможных плачевных.

Закуриваю сигарету и начинаю присматриваться к девушке, сильно диссонирующей с данным заведением. Опущенные до плеч волосы, легкий макияж, на черно-белое платье накинута кофта смешанного цвета, похожая на вигвам. Пепельница полна окурков, значит сидит здесь приличное время. Или просто слишком часто курит? Курит много от стресса? А, может, кого-нибудь ждет?

– А ты подойди и спроси, – громко сказала она.

Будь мой кишечник полон, я бы точно наложил в штаны. Чтение мыслей, управление разумом, невероятная интуиция, – все и сразу подумалось мне. Но, скорее, ответ куда очевиднее – мои детективные навыки ни к черту, и она просто поймала мой взгляд оценки внешности.

Сделав первые живительные глотки амброзии, что была недоступна мне долгое время, я на секунду закрываю глаза.

Эйфория, экстаз, блаженство, нирвана, зависимость, вредная привычка, проблемы со здоровьем, смерть. Все это в одном удивительном напитке, который может стать тебе кем угодно: другом на вечер, собеседником, решением вопроса, перемирием, антидепрессантом, лекарством от шума в голове и наружных проблем, активатором творческого потенциала, элементом расслабляющего и раскрепощающего действия, а также личным инструментом саморазрушения.

В какой-то момент даже появляется желание поучаствовать в пьяной драке. Вообще-то я не драться не люблю, предпочитая дипломатичное решение конфликта тупому мордобою, но в данный момент так и хочется получить по морде, взбодриться, и, опрокинув двадцатую стопку виски, сыграть в бильярд на последние деньги, едва держа в руках кий, как стриптизерша без конечностей шест.

Нужно подойти. Неловко сидеть в тишине в разных концах зала, ожидая, пока один из нас не впадет в алкогольную или никотиновую кому.

Прикончив свой бокал и сунув под мышку виски, я повторяю заказ у проходящего официанта и направляюсь в сторону девушки.

И вот, я сижу напротив нее, ерзая на диване в поисках удобной позы. Вблизи она выглядит еще лучше, что вдвойне является странным.

Я тушевался, как черт знает кто. Несколько раз убедился в ровно расставленных сосудах на столе. Я перфекционист, отчасти. Некоторые мелочи, выходящие за рамки прямых линий, нарушающие ровное положение вещей, начинают меня смущать. Я бы продолжил свою мысль, сказав, что меня еще очень беспокоит ОКР, но в данный момент на меня сильно давят зеленые глаза девушки, подведенные стрелкой, которые сверлят во мне дыру.

Опасаюсь одного – расспросы про личную жизнь, интересах, вкусах, предпочтениях, хобби и прочей мути, которую ты пересказываешь разным людям на протяжении всей жизни, добавляя с каждым разом все больше и больше нового.

Девушка терпеливо смотрит на меня, как на ребенка, от которого ждут первого слова. Она взяла новую сигарету. Я спохватился и чиркнул своей Зиппо, дав прикурить. Ментоловый привкус дыма очень органично сочетается с ней.

– Ты что-то хотел спросить? – начала она.

Прозвучит банально, но я настолько околдовался ее бархатным голосом, что вмиг забыл контекст вопроса.

– А? – переспросил.

– Вопрос.

Вопрос? Я должен ответить или задать? Но какой? Имя? Семейное положение? Статус в обществе? Так уж ли плоха группа «Никельбэк»?

– Ладно, сколько с меня? – спрашиваю первое, что пришло в голову.

– Ты о чем?

– Сколько за ночь?

– Ты принял меня за эскортницу? Вот это номер.

Она осуждающе подняла правую бровь, посмотрев на меня уничтожающим взглядом, но вскоре его отвела.

– Нет, прости меня, я чертов кретин, – прошу я. ― Не знаю, почему в мою больную голову взбрело именно эта версия. Наверно, не привык видеть столь роскошных женщин в подобных заведениях без сопровождения. Если здесь и появляются представительницы прекрасного пола, то только запустившие себя мымры с затяжной депрессией.

– У меня затяжная депрессия, – холодно ответила она.

Да, в общении с девушками равных мне по силе глупости не сыскать. Скорее всего, она сейчас просто уйдет, а я провалюсь от стыда в пучины неудачных начинаний бесед.

Учитывая вялое состояние, небрежный вид, сомнительно свежий запах тела и пониженное либидо, вероятность на успешное овладение женским телом и разумом ровняется одному Скотту Пилигриму.

Но она продолжила сидеть и через несколько секунд вымолвила:

– Не бери в голову, ты извинился, это осталось в прошлом, зачем возвращаться обратно?

– Я совершил глупость, только и всего.

– Глупость. Совершил. Прошедшее время. Ради чего ты так усердно поднимаешь эту тему?

Кажется, я понял ее игру.

– Получается, следуя твоей логике, преступление, измена, предательство, сокрытые ранее, но всплывшие на поверхность и предавшиеся огласке в споре, решающий окончание диалога и отношения между двумя индивидуумами, стоит списать со счетов? Так можно оправдать любое совершенное действие, ведь оно уже случилось, было начало и конец, а теперь просто отправилось из нашей жизни в старую коробку с игрушками на чердаке.

–Ты всегда говоришь длинными оборотами речи, пытаясь вместить в них как можно больше сложных слов, чтобы показать себя невероятно начитанным? – улыбнулась она.

– Нет, это случается непроизвольно. Вообще, я не особо общительный, поэтому говорю не со всеми, редко и метко, донося только главную суть и избегая пустой болтовни, – честно ответил я.

«When I say nothing, I say everything».

Удовлетворенная ответом, она промолчала, затянувшись через длинный мундштук, причудливые узоры которого гармонично лежат на темно-красном оттенке.