Твое тело ослепительно своей доступностью. Темно-розовые возбужденные соски как будто просят, чтобы я исследовал их языком, а крошечные капельки пота на ложбинке между грудями выдают нетерпение. Ты хочешь меня так же сильно, как я – тебя?
Влажные приоткрытые губы вызывают такие фантазии, от которых голова идет кругом. Такая тонкая кожа на шее… Ниточки вен просвечивают через нее и уводят мои глаза и губы к плечам. Их я тоже покрою поцелуями, поймаю биение твоего пульса и заставлю себя остановиться, впитывая твою жизнь. Ты с самого начала даришь мне ее. Я дышу тобой. И не могу надышаться.
Да, мои губы оставят новые следы на твоей коже. У меня не получится удержаться, быть бережнее и осторожнее, тем более что это так прекрасно – пометить тебя. Чтобы ты помнила, кому принадлежишь, и чтобы никто другой не смог приблизиться к тебе.
Как же я скучал без твоих вздохов и сладких стонов. Нет ничего желанней этих звуков. Мне так нравится их слышать, когда я прикасаюсь к тебе. Когда целую и ласкаю тебя, отыскивая самые чувствительные места. Дразня и возбуждая еще сильнее.
Я спущусь к твоей груди, пройдясь небритой щекой по твоему соску. А когда ты вздрогнешь, подую на него и буду смотреть, как он сожмется. Накрою губами, утешая и поглаживая языком.
Оставлю на твоем теле дорожку из поцелуев, спускаясь туда, где уже влажно. Хочу задержаться там. Ты ведь знаешь, как мне это нравится. Доведу тебя до грани своей нежностью, чтобы потом стать спусковым крючком. А когда взорвешься, сминая пальцами простыни в сладком беспамятстве, заменю нежность силой, которая рвется наружу. Не хочу сдерживаться с тобой. Не могу.
Глава 3
Я проспала. То ли вовсе забыла завести будильник, то ли не услышала его звонка. Но, так или иначе, когда раскрыла глаза, за окном уже было совсем светло. Стрелка часов подбиралась к восьми, а это значило, что теперь успеть в институт вовремя у меня, скорее всего, не получится. И это при том, что первая пара опять была у Рогачева! После вчерашнего конфликта с ним рассчитывать на какое-либо снисхождение не приходилось. Поэтому опоздать я не могла. Надо было успеть любой ценой, иначе не видать мне приличной оценки на экзамене.
Давненько не приходилось собираться с такой скоростью, как и ехать в настолько переполненном транспорте. Я попала в самый час пик, сначала в трамвае, где ни то, что сесть, но и ухватиться за что-то было трудновато, потом в метро, где люди набились так плотно и так тесно давили со всех сторон, что не стоило и пытаться достать телефон. В такой обстановке я не смогла бы читать, понимая, что любой стоящий рядом человек может заглянуть в сообщение вместе со мной.
Этого я никак не могла допустить. И хотя видела долгожданный конвертик на экране, была вынуждена терпеть. Представляя. Предвкушая. Мысленно разговаривая с Ним.
Мне так сильно хотелось знать, что именно Он написал, что думать о чем-то ином не получалось. Он снова занял все мои мысли, и желание поговорить, увидеть, почувствовать превозмогало все прочие. И голод, и сонливость, и, тем более, мысли о предстоящей лекции.
Каким-то немыслимым образом я успела. Вбежала в аудиторию практически за мгновенье до Рогачева, запыхавшаяся и злая, потому что знала, что и теперь не успею ничего прочитать. Если только начну – уже не смогу оторваться, а дотошному доценту вряд ли придется по душе это наблюдать.
– Прости меня, – я прошептала одними губами, как будто Он мог сейчас услышать меня. Я верила, что мог. Знала, что Он ждет ответа. Я обязательно напишу, как только появится возможность.
Стоит ли говорить, что историю о древнегреческих богах я слушала вполуха? Вообще бы предпочла не слышать, но тогда не смогла бы ничего записать, а Рогачев то и дело пялился в мою сторону, словно следил, насколько точно я исполняю данное вчера обещание. Приходилось писать. Да, на автомате, почти не вникая в смысл его слов, но и позволить себе хоть немножко помечтать тоже не было возможности.
– Выпьем кофе? – едва начался перерыв, предложила Инга. Подруга тоже выглядела не лучшим образом. Явно невыспавшаяся, какая-то взъерошенная и уставшая. – Кошмарная ночь, вообще не знаю, как я проснулась. Снова делала эту дурацкую курсовую. Веришь, вот в такие минуты реально жалею, что выбрала именно эту профессию. Не представляю себя всю жизнь рассказывающей про каких-то там вымышленных существ. Неужели в наше время такое правда кому-то может быть интересно?
Я рассмеялась. Чувства Инги были понятны, но ведь никто из нас не собирался работать экскурсоводом постоянно. Закончится практика, потом экзамены, и можно будет заниматься совсем другими вещами, которые мы и планировали. А ради достижения желанных целей можно потерпеть и Рогачева, и его скучную мифологию.
Правда, стоило мне подумать о желанных целях, как тотчас возникли мысли, не имеющие ни к учебе, ни к работе никакого отношения. Я потянулась к телефону, сообщив подруге.
– Иди без меня. Мне кое-что надо успеть за перерыв, не хочу тратить время на кафе.
Его и так всего ничего, этого времени.
Инга пожала плечами, но уговаривать меня не стала и ушла, а я наконец-то смогла добраться до того, о чем мечтала с самого утра.
Его письмо оказалось… чем-то совершенно нереальным. Высвобождающим мои самые потаенные мечты. То, в чем я и себе-то не признавалась.
Откуда Он это знал? Откуда Он вообще всегда знал то, что мне нужно? Я часто думала об этом, но не находила ответа. Разве могут исполняться мечты, о которых ты никому не сказал? Ни в детстве, ни на Новый год, когда кто-то из родителей прочел твое письмо Деду Морозу. Я не могла бы сама придумать себе сказку красивее. А Он… Он был самой волшебной моей сказкой. Самой сладкой реальностью, настолько осязаемой, словно этот мужчина действительно находился рядом.
Не сдерживайся. Позволь себе все, что ты хочешь. Потому что мне это нравится.
Я хотела написать, насколько сильно нравится, раздразнить его, взволновать так, как чувствовала себя сама сейчас. И настолько погрузилась в собственные мысли и фантазии, что не сразу услышала обращенный ко мне голос.
– Если бы с таким же воодушевлением вы занимались мифологией, результат не заставил бы себя ждать!
Я вздрогнула и открыла глаза. Рядом стоял Рогачев, задумчиво рассматривая меня. Неужели я зачиталась и замечталась настолько, что пропустила окончание перерыва? Но в аудитории кроме нас двоих не было больше никого.
– Раз уж вы решили отсидеться здесь, давайте поговорим о вашем проекте, – доцент прошел к столу, абсолютно уверенный, что я отправлюсь за ним. Ну, а мне ничего другого и не оставалось. Вздохнув и закрыв сообщение, я поплелась следом.
– Я ждал от вас большего, Романова, – в руках Рогачева я узнала папку со своей работой. – Больше заинтересованности, больше отдачи. Больше жизни, в конце концов! А вы, – он полистал проект, потом взглянул на меня, – пишете о вещах, которые есть в каждом учебнике. Абсолютно ничего нового и интересного. Это больше похоже на школьное изложение, чем на исследование без пяти минут искусствоведа. Я так понимаю, что труды Гомера не слишком вам интересны? Может быть, в таком случае стоит изменить тему?
Я оторопела. До сдачи курсовой оставалось чуть больше двух недель, а с этой я возилась почти два месяца, изо всех стараясь соблюсти все требования придирчивого препода. Как оказалось, безуспешно. Но менять тему? Он что, издевается?
– Ну-ну, не стоит так откровенно пугаться, – Рогачев вдруг улыбнулся, и я опешила еще больше, потому что за все время учебы никогда не видела улыбки на его лице. С ней он был почти симпатичным, если такое определение в принципе подходит для человека неопределенного возраста, явно уставшего от жизни и находящего удовольствие только в собственной работе. Иногда мне казалось, что мифы, которые он так настойчиво вбивал в наши головы, и были его реальной жизнью. – Возьмите какой-то конкретный сюжет и раскройте его. Не перескажите учебники, а именно изучите самостоятельно. Покажите мне то, чего еще никто не писал.
Его глаза как-то странно блеснули, и я подумала, что он и впрямь решил посмеяться надо мной. Ну какой из меня исследователь? Что я могу придумать о том, что уже сотни раз изучено и пересказано? Или это попытка развести меня на деньги? Некоторые поговаривали, что без дополнительной оплаты ни сдать экзамен, ни защитить курсовую у него невозможно. В прошлом году повезло, но сейчас, похоже, все изменилось не в мою пользу.
– Если будет нужна помощь, обращайтесь. Время пока есть.
«Ага, целых две недели», – с тоской подумала я, продолжая молча смотреть на доцента, не представляя, что теперь делать дальше. Вряд ли какая-то другая тема выйдет у меня лучше, чем то, что его уже не устроило.
– Мне кажется, у вас неплохо получится… – он прищурился, глядя на меня. – Например, Амур и Психея.
Я прижала пальцы к губам, пытаясь сдержать изумленный возглас. Щекам стало горячо и захотелось, если не провалиться сквозь землю, то хотя бы сбежать из аудитории. И от его пристального взгляда. Неужели он увидел то, что было в моем телефоне? Но как такое вообще могло случиться?
Вторая половина пары прошла для меня, как в тумане. Мне было страшно. Так страшно, что, казалось, я дышала через раз. Почти неотрывно смотрела на Рогачева, но совсем не потому, что меня, наконец, заинтересовал предмет лекции. Я едва ли вообще осознавала, что он говорил. Но не могла не думать о том, что услышала от него на перерыве. И о причинах этого.
Откуда он знал? Я не делилась ни с одной живой душой. Даже с лучшей подругой. Ни разу за все то время, что мы с Ним поддерживали связь, ни намеком нигде не могла выдать себя.
Если бы Рогачеву и удалось каким-то образом увидеть несколько строк на экране моего телефона, он вряд ли смог бы догадаться о чем-то. Разве что счел бы меня распущенной и безответственной студенткой, у которой в голове что-то, настолько далеко стоящее от искусства, как земля от неба. Но и только.
Про Психé знал единственный человек на целом свете. Единственный, который свои письма ко мне подписывал «Твой А». И только нам с ним двоим было известно, что стоит за этой таинственной буквой «А».
Как об этом мог узнать Рогачев, у меня не укладывалось в голове. Я не верила в такие совпадения. Просто знала наверняка, что их не бывает: настолько точных. Но от этого становилось действительно жутко. Если он не мог угадать, подсмотреть, подслушать, значит, оставался только один вариант. Самый ужасный. Что мужчина, письма которого сводили меня с ума и делали самой счастливой, это и был…
Я закашлялась, когда горький, колючий ком подступил к горлу. В глазах защипало. Такого не может быть. Просто не может. Он не мог оказаться таким… этим…
В общем-то Рогачев был нормальным мужиком. Вернее, обыкновенным занудным преподом, каких в нашем ВУЗе большинство. И мы все смотрели на него именно так: как на преподавателя. Помешанного на своем предмете, дотошного и придирчивого, считающего, что в мире ничего важнее мифологии в принципе не существует. Понятно, что всех студентов он делил на две группы: те, кто принимали его точку зрения или очень умело это изображали, и те, у кого такое получалось с трудом.
Я относилась ко второй категории. Притворяться получалось не очень, тем более что преподавал он тоже совершенно обычно. Чаще всего – нудно и скучно. Так думала не только я, среди моих одногруппников особых поклонников у доцента не было.
Теперь же я была вынуждена посмотреть на него более внимательно. Рассмотреть с ног до головы. И то, что видела, мне определенно не нравилось. Он был полноват и несколько неуклюж. Проседь в волосах, бороздки морщин на лице. Я прежде никогда не обращала внимания на его внешность. Сколько ему? Около пятидесяти? Раньше его возраст тоже не имел для меня значения. Я ничем не интересовалась, кроме того, что было связано с его скучным предметом.
Но неужели мне писал именно он? Я перевела взгляд на его массивные руки, толстые пальцы, монотонно постукивающие по столу в такт словам. Кольца не было. От этого почему-то стало совсем тоскливо. Одинокий мужчина, который неожиданно решил развлечься? Еще один из серии «седина в бороду»? Никакой бороды у него не было, но от этого я чувствовала себя ничуть не легче. И продолжала смотреть на его руки. Неужели именно они творили все те безумства в письмах? Доводили меня до умопомрачения, разжигая такое желание, какого я никогда и ни с кем не испытывала в реальной жизни.
Меня внезапно затошнило. Я уже давно прекратила думать и представлять, кем в действительности является мой таинственный Амур. Наша игра перестала быть таковой, перейдя в нечто, куда более важное. Я, как Психея из мифа, находилась во власти чувств и соглашалась с тем, что Его лицо скрыто от меня. Значение имело лишь, что Он со мной, нуждается во мне.
Но неужели это был Рогачев? На самом деле он? Не просто играл со мной, а, что еще хуже, знал, кто я такая? Все это время знал? Тогда это ужасно. Не просто ужасно, это настоящая катастрофа! Что же мне делать теперь?
Я вздрогнула, вспоминая строки из последнего письма. Сейчас все воспринималось совсем иначе. Не восхитительно возбуждающе, а почти пошло. Отвратительно. Получается, всякий раз, видя меня на лекциях, он мог представить все эти вещи? Я внутренне застонала от отчаянья, однако постаралась воззвать к голосу рассудка. Может быть, все же это какая-то ошибка. Но был только один способ проверить это.
Я выбрала момент, когда Рогачев отвернулся к доске, и дрожащими пальцами потянулась к телефону, почти молясь о том, чтобы мои опасения не подтвердились. Не знаю, к кому я обращалась со своей немыслимой просьбой, но так было важно сейчас убедиться в обратном.
Как бы я хотела знать, что ты делаешь сейчас. Соскучилась безумно…
Я была вынуждена схитрить. В любое другое время такое сообщение было бы правдивым и верным, и точно бы отражало то, что я чувствую, но сейчас я преследовала совсем другую цель: получить хоть какой-то знак, что ошиблась. Что мужчина из моих писем – это кто-то другой, а не тот, глядя на которого, мне хочется убежать на край света.
Писк входящего сообщения в тишине аудитории, где не было слышно никаких иных звуков, кроме голоса доцента, показался мне громовым. Все отключали телефоны на время лекции. Все, кроме… Рогачев обернулся на звук и, как будто растерявшись, торопливо шагнул к столу.
– Прошу прощения, – заявил, не глядя на студентов. Уставился в экран, а потом на его лице снова появилась улыбка. Второй раз за день, и второй раз вообще, когда я видела ее.
Это стало последней каплей. Жирной точкой во всех моих сомнениях. Откровением, которое принять было невыносимо, а не принять – невозможно. Я снова пожалела, что не могу провалиться сквозь землю. Хотя в действительности было бы лучше умереть прямо сейчас. Ничего не видеть и не чувствовать больше. Господи, как же стыдно!
Глава 4
«Как бы я хотела знать, что ты делаешь сейчас. Соскучилась безумно…»
Я в который раз перечитал строчки сообщения. Как же мало! Почему Она не написала больше ничего? Почему не отозвалась на мое письмо? Я позволил себе лишнего? Чем-то смутил Ее?
Нет, этого не могло быть. Между нами случались и более откровенные разговоры. Я знал, что Она воспримет все правильно. Так, как мне и хотелось. Именно поэтому и сходил по Ней с ума. Потому что так никто больше не откликался на мои желания. Любые.
Что же случилось сегодня? Что-то не так было с этим Ее сообщением, но что именно, я никак не мог уловить.
Что я делаю? Вряд ли тебе было бы это интересно. Мой сегодняшний день скучен своей однообразностью. Делами, которые почему-то затягиваются дольше положенного. А еще я зол. И мне не хватает тебя, душа моя.
Я отложил телефон и взглянул на стоящую передо мной молодую женщину. Альбина встрепенулась, откидывая волосы с лица и поднимая голову. Такой привычный жест. Она почему-то была уверена, что на мужчин демонстрация ее шеи производит какое-то особенное действие. Красотка, конечно, но это единственное ее достоинство. С обязанностями своими справлялась она неважно. Уволил бы давно, но приходящие в офис клиенты-мужчины сразу «клевали» на эту смазливую мордашку. Доверять ей что-то серьезное было нельзя, а вот посадить за стойку администратора, где все, что требовалось – это лучезарно улыбаться, привлекая посетителей, оказалось довольно неплохим решением.
Она, правда, как сама призналась, не оставляла идеи «познакомиться со мной поближе». И не воспринимала всерьез негласный устав компании, в соответствии с которым служебные романы не допускались.
Я и без этого устава вряд ли бы взглянул в ее сторону. Времена, когда одна только красота могла заставить меня потерять голову, давно прошли. Цена, которую пришлось заплатить за предоставленные жизнью уроки, оказалась более чем высокой. Мне это едва жизни не стоило.
Та ночь на заливе стала переломным моментом. Я все же остался в тех черных водах. Прежний я, тот, которым был до Ее письма. С израненной и опустошенной душой, уверенный, что от судьбы не стоит больше ничего ждать.
А сегодня я ценил в людях совсем другое. И ждал другого. Даже от женщин, отношения с которыми были весьма кратковременными. Сам старался дать им что-то, помимо секса, что-то, что потом, после нашего расставания, позволило бы вспоминать обо мне не с обидой и не с болью, а хотя бы не жалеть о том, что какое-то время мы провели вместе.
С Альбиной бы такого не вышло. Я вообще с трудом представлял, о чем можно говорить с этой женщиной. Слышал пару раз ее болтовню с подружками. Магазины, диеты, наряды, Инстаграм, горячая прошлая ночь… Причем пикантные подробности, которыми эти девицы щедро делились друг с другом, наверняка были таковыми только на словах. С трудом мог представить себе нормального мужика, который вел бы себя так по-идиотски, как это звучало из их рассказов.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги