Живые из Атлантиды

Глава девятая

Не все сотрудники дали согласие на переезд. Кантс показывал всем своим видом, что решение немецкой стороны ему не по душе, но добросовестно исполнял все, что положено. Конечно, он просчитал сложность своего положения, особенно в случае прихода русских.

Со всеми, отказавшимися от переезда, прикомандированный немец господин Штольц проводил индивидуальные беседы. Всех предупреждал о недопустимости сотрудничества с русскими, коммунистами из Эстонии или СССР, пугал карающими мерами за нарушение инструкции. Намекал, что придет время их безраздельного господства в Прибалтике.

К Вернеру господин Штольц относился дружелюбно, неустанно указывал на правильность сделанного выбора. Когда определился день отъезда, выяснилось, что маршрут включал переход на немецком торговом судне из Таллина в Росток. Объяснялось это необходимостью гарантированного и безопасного перевоза чертежей и образцов изделий. Чтобы не подвергать даже минимальному риску результаты труда Вернера, покидать Эстонию нужно только морским путем. На корабле располагались грузовой отсек и пассажирский. Определить количество пассажиров было очень трудно, в ресторане собиралось немного посетителей и всегда имелись свободные места. Александру отвели отдельную каюту, требования комфорта были соблюдены. Чертежи и изделия поместили у капитана в большом специальном сейфе. Все это определил господин Штольц, провожавший семью до самого отправления судна.

Весь переход занимал два дня и две ночи. В первый день плавания суета улеглась только к вечеру. После ужина Алекс подобрался к роялю, стоявшем на маленьком подиуме, предназначенном для музыцирования. Открыл крышку и нажал несколько клавиш. Моментально вышел директор ресторана и попросил Алекса, при всем уважении к нему, оставить инструмент в покое. Дескать, на борту народ самый разнообразный и вряд ли можно подобрать угодный всем репертуар. А чтобы избежать конфликта, употреблять пищу лучше в тишине.

Вернер объяснил это так. Над инструментом висел портрет Адольфа Гитлера и исполнение каких-либо привольных песен или произведений, уже запрещенных в Германии, могло повлечь неприятности и у исполнителя, и у служащих ресторана.

– И вообще, нам нужно привыкать к культу Гитлера во всех сферах нашей жизни. Если дошло до того, что линейкой меряют черепа, то от таких правителей можно ожидать чего угодно.

– Тогда объясни, – Зинаида напряглась, – зачем мы согласились на переезд?

– Пользуясь отсутствием Алекса, который испытывает патриотические чувства к своей второй Родине, скажу так: «Эстония никогда не была самостоятельной. Наш народ привык работать, а не воевать. Скоро туда придут Советы, потом их сменят немцы, что будет потом – никто не знает». Известно одно – лучше приспособиться к жизни в сильной стране и получить стабильность, чем прозябать в ожидании кардинальных изменений на Родине. Хочу, чтобы всем нам было хорошо, и прежде всего Алексу.

– Ну, давай хотя бы теоретически рассмотрим вариант переезда в Россию.

– Во-первых, не в Россию, а в Советский Союз. То, что они сами показывают в хрониках, это маленькая часть счастливых людей. Остальные ютятся в коммуналках, полуподвалах. Обычного легкового автомобиля многие не видели. Из еды: хлеб, картошка, сельдь и овощи. И еще там митингуют по каждому поводу намного чаще, чем в Германии. Конечно, будь мы евреями, к немцам лучше не соваться. А ты немка, я – эстонец, Алекс по образу мыслей и поведению – мой соотечественник, по знанию языков и немец, и эстонец.

– И русский, – вставила Зинаида с некоторым раздражением.

В Ростоке их встречали. Причал выглядел как военный плац. Униформа забивала весь прекрасный вид причала. Посыльный из команды корабля попросил семью оставаться в каютах и ожидать прихода сопровождающего. Господин Бюхер сначала представился, потом поздоровался, затем попросил предъявить паспорта.

Зинаида протянула ему документы и сообщила, что в каюте 38В находится их сын. Господин Бюхер ответил, что с ним уже работают. Ответ несколько удивил Вернеров. Они переглянулись, но оставили все без комментариев. Затем господин Бюхер попросил Вольдемара пройти с ним к капитану, получить и сверить по списку чертежи и изделия.

Семья встретилась только в холле гостиницы «Людвиг», получила ключи от двух номеров. Муж с женой – двухместный, Алекс – одноместный. Обычные гостиничные номера с минимальным набором удобств, все по-немецки. После короткого отдыха, туалета, переодеваний, семья спустилась в холл и намеревалась побродить по городу. На рецепции дорогу им преградил молодой человек в униформе отеля, уточнил фамилию постояльцев и попросил зайти в комнату 242.

– Если господина Краузе не окажется на месте, в коридоре есть диванчик, на нем можно подождать.

Однако Краузе уже ожидал их и сообщил, что общаться будет индивидуально, по очереди с каждым.

– Фрау Вернер, я хочу Вас поздравить с прибытием на историческую Родину и выразить уверенность в правильности сделанного выбора. Пусть Вы родились в другой стране, приняли традиции, обычаи, вероисповедание другого народа, но в душе Вы оставались немкой и мечтали о возвращении на родную землю. Ведь так?

Зинаида промолчала.

– Сегодня Германия совсем другая, чем десять лет назад, – продолжал Краузе, – Адольф Гитлер поднял нацию с колен. Сегодня у нас нет голодных и бездомных, поэтому каждый немец проявляет искреннюю любовь к своему Фюреру и считает интересы Германии превыше всего. Гитлер доказал историческое предназначение нации. Мы будем владеть Миром, и Мир будет благодарен немцам за их участие в судьбе каждого, неарийского происхождении.

Зинаида оглядела интерьер кабинета. Естественно, за спиной господина Краузе висел портрет Фюрера. За спиной слева и справа располагались два окна. Дневной свет попадал на лицо собеседника и, если посмотреть в окно, а потом на хозяина кабинета, то несколько секунд перед тобой будет просто силуэт. Зинаиду это позабавило. На боковых стенах висели карты: одна – Германии, другая походила на план-схему города Ростока. Зинаида обратила внимание на чернильный прибор с часами, с замысловатыми перьевыми ручками и возвышением с металлической свастикой. Телефон был обычный, такие аппараты использовались и в Эстонии. На столе слева стоял вымпел-флажок со свастикой.

– Чтобы все это принять, господин Краузе, нужно немного пожить в новых для меня условиях, приглядеться к жизни в этом, с Ваших слов, райском саду.

– Вы зря иронизируете, фрау Вернер, в Вас говорит негерманское окружение в течение очень длительного времени. Имейте в виду, что эстонские паспорта для вас не являются удостоверением личности, даже если в них имеется отметка о въезде в Германию. Любая уличная проверка повлечет задержание и последующее разбирательство в участке. В комнате 245, на этом же этаже, находится фотоателье, Вас там уже ждут. Через пару дней будут готовы документы – вид на жительство. С этими документами сможете свободно передвигаться по городу, посещать магазины, музеи, кинотеатры и все, что угодно.

– И что – эти два дня сидеть в номерах?

– Как говорят немцы «кто хочет иметь красивую бороду, сначала выглядит небритым».

У Зинаиды чуть не сорвалось с языка, что, дескать, мне и в Эстонии было хорошо без бороды. И идите Вы к черту со своим атавизмом. Но она сдержалась. Краузе продолжал:

– В гостинице имеется прекрасный ресторан, просмотровый зал, где демонстрируется только кинохроника, но со свободным посещением. Вам там все должно быть интересно. Вот конверт с деньгами, распишитесь в получении в ведомости. Это ваши подъемные, как бы на первое время. И еще в гостинице есть магазинчик одежды и обуви.

– Спасибо, господин Краузе, но у меня с гардеробом все в порядке.

– И еще. Постарайтесь на будущее обойтись без новых знакомств, даже если они сулят интересные впечатления или связаны с прошлой жизнью в Эстонии и, не приведи господи, в России. Вдруг вас окликнут на улице по имени, скажите, что ошиблись или обознались. Поверьте, это больше нужно Вам, чем мне.

– Ну, скажу я именно так. И что потом?

– Возвращайтесь в гостиницу и приходите ко мне. Такие же инструктажи проведут с Вашими близкими. Надо чтобы вы помогли друг другу в приобретении новых привычек.

– Если у Вас все, господин Краузе, я отправляюсь в фотоателье.

– Фотографии заберу сам и о готовности документов извещу Вас по телефону. Вот папка, там лежат бланки того, что надо заполнить собственноручно. Туда же положите документы из Вашей прошлой жизни. В коридоре все есть для работы с анкетами. На папке напишите свою фамилию и, естественно, передайте мне. Лучше все это сделать прямо сейчас. Приятно было познакомиться. До свидания, фрау Вернер.

В коридоре Вольдемар и Алекс обменялись взглядами с Зинаидой, и все как по команде пожали плечами. По лицу Алекса пробежала улыбка. Вольдемар шагнул к двери с номером 242 с таким выражением, как будто его там ждал стоматолог.

– Алекс, дорогой, вот ключи от нашего номера. В моем чемодане в кармашке на молнии лежат перевязанные тесьмой документы. Принеси, пожалуйста, эту пачку сюда. Я пока заполню выданные мне господином Краузе бумаги. Думаю, что тебе придется делать то же самое. В 245 комнате расположено фотоателье, нам всем нужно сфотографироваться на новые документы. Эстонские паспорта с отметкой о въезде в Германию порождают много вопросов среди местных властей.

– Тогда я к себе тоже загляну, у меня в номере диплом об окончании университета, водительские права.

– Конечно, возьми. А что из них нужно передать, спросишь у господина Краузе. И не спеши, думаю, что с Вольдемаром будут общаться намного дольше, чем со мной.

После первичной экзекуции (именно так назвал Вольдемар встречу с господином Краузе), заполнения бумаг, посещения фотоателье, состоялся осмотр «достопримечательностей» отеля. Нашли магазинчик. Обходительный господин пытался заинтересовать ассортиментом редких посетителей. Мужчинам там было не интересно, а Зинаида дотронулась до нескольких платьев и, поблагодарив хозяина, вышла.

В кинозале демонстрировались успехи люфтваффе в подготовке и проведении воздушных атак. Съемки велись только с воздуха. Текст за кадром был весьма специфическим, и Зинаиде стало совсем не интересно. Внимательно просмотрели ролик о строительстве дирижаблей. Сообщалось, что генеральный конструктор этих летательных аппаратов Фердинанд Адольф Аугуст Хайнрих фон Цеппелин родился в 1838 году. Первый дирижабль поднял в небо в 1900 году. В 1914 году уже имел компанию по производству этих аппаратов. Кадры с земли и воздуха очень впечатляли.

Когда на экране поехали танки, Зинаида встала и направилась к выходу. За ней последовали мужчины.

Единогласно решили посетить ресторан, пора обедать или ужинать, все перемешалось. Хотелось спокойно обменяться мнениями об увиденном и услышанном. Все сходились в том, что вольно разговаривать в номерах не безопасно.

Ресторан можно было распознать не только по указателям, еще по запаху, знакомому каждому. Зал мог запросто вместить человек сто – сто пятьдесят. Столы расставлены строго в два ряда, сбоку помещалась перегородка, за ней кухня. В одном конце располагался бар, в другом – подиум. Интерьер отражал охотничьи мотивы, дорогие картины на холсте в манере голландских мастеров, чучела диких животных, официантки в легких охотничьих френчах с муляжами патронташей. Снежной белизны сорочки девушек с подносами возбуждали фантазии у мужчин.

Дежурная по залу усадила семью в левом ряду, принесла три меню и просила поднять флажок, находящийся в держателе, по готовности к заказу. Первым заговорил Вольдемар, и его комментарии были очень кстати. Ни Зинаида, ни Алекс такого обилия непонятных терминов по кулинарии еще не встречали.

– «Айнтопф» прекрасно переводится как один горшок. Возникает вопрос – что внутри. Там овощи, копчености, колбаски, все вместе тушится и в результате получается первое и второе. Гусиная ножка тоже не плохо и понятно. Рулька. Они, как правило, очень разных размеров, поэтому при заказе, неплохо показать, хотя бы руками, какой величины рульку вы хотите. Но, уверяю вас, что это блюдо в Германии готовят так, что съеден будет любой размер, чего бы это ни стоило. Шпетли – обычные клецки. Братвюрсты и прочие колбаски четко привязаны к местности их изобретения: нюрнбергские, бранденбургские, мюнхенские. Теперь пиво. Все перечисленное идет во вкусовой гармонии с пивом. Этот напиток подчеркивает все лучшее, что есть в еде.

– А рыбу? И помоги разобраться с десертом. Пиво не буду, не люблю. Хочу настоящее немецкое вино и, конечно, кофе.

– Советую палтус или угорь, но лучше палтус в кляре. Десерт, естественно, кофе и, конечно, штрудель. Даже хваленый шварцвальский вишневый торт уступает штруделю первенство.

Сделав заказ, семья оживленно делилась впечатлениями о беседе с господином Краузе. Обсудили даже его галстук, который никак не вписывался в многоцветие сорочки. Тему переключил Алекс, неожиданно задав вопрос:

– А вы знаете, что Росток город славянский?

– Если можно, подробнее, – отреагировала Зинаида.

– Первыми сюда пришли славянские племена – язычники. Занимались рыболовством, охотой, земледелием. Затем появились несколько германских семей – христиан. Построили костел. Славяне не возражали, пытались жить миролюбиво, по-соседски, но германские семьи все прибывали и прибывали. Так славянам места и не осталось, кто-то добровольно ушел из этих мест, кто-то под нажимом, а кто-то просто сгинул. Но название осталось. Подобная история произошла и с Любеком.

– Где ты все это вычитал? – Вольдемар задал вопрос почти безразличным тоном.

– Вспомнил университетские годы. По истории Германии у нас был цикл лекций. Ох, скорей бы уж наши документы были готовы.

Глава десятая

Иволгина ввели в комнату для допроса. Знакомая обстановка, крашенные синей масляной краской стены, стул следователя, табурет допрашиваемого, между ними стол. В углу тумбочка, графин с водой и стакан. Окно с решеткой.

Сергей Семенович стоял у окна и смотрел на тюремный двор, расставив ноги и раскачиваясь на носочках. Руки заложены за спиной. Любимая поза многих офицеров. Иволгин и сам любил так стоять в минуты раздумий.

И вдруг опер с хорошим берлинским произношением стал декламировать стихи классика немецкой поэзии Генриха Гейна.

Сергей Семенович повернулся, поздоровался и спросил, узнает ли Иволгин автора и само стихотворение.

– Автора я узнал, а вот это стихотворение никогда не слышал, да и трудно Гейна знать всего. Произведений у него много, но, в основном, лирика, которая мало подходит для сегодняшней жизни, во всяком случае, моей.

Опер продолжил:

– Вот это лирика, ничего себе! Я хотел предложить Вам такую игру, начинаю рассказывать, а Вы продолжаете. Если вдруг пробел в информации, я восполню.

– Ну, что же, – насторожился Иволгин, – согласен. А чем вся история с лодочником закончилась? У Гейна ведь всегда присутствует логика событий.

– Когда-то, давно я случайно узнал каким является попутный ветер. Вы знаете? – заговорил Иволгин.

– Наверное тот, который наполняет паруса, все паруса.

– Куда такой ветер дует?

– Понимаю, что в корму.

– Я тоже так думал. Но ошибался. Попутный ветер дует в бок корабля, под острым углом, по ходу движения. Такой ветер называется «вымпельный».

– Спасибо! Теперь буду знать и постараюсь учитывать далее.

– Итак, в начале 1917 года Вы правдами и неправдами вывезли семью – жену, сына и тещу – в Эстлянскую губернию, подальше от беспорядков в центре. Поселили в Ревеле у своего бывшего подчиненного эстонца Вольдемара Вернера.

Иволгин похолодел. В голове пронеслось постоянно ожидаемое в подсознании «вот и попался». Страх прошел, остался стыд. Стыд за свою трусость, вранье, потерю достоинства. Но, как всегда, он быстро взял себя в руки.

– Совершенно верно, – и с иронией добавил, – гражданин начальник. Сам же после октябрьских событий устал находиться в состоянии чуть-чуть не расстрелянного. Откликнулся на призыв генерала Алексеева. Пытался уехать на Дон. Но вот та самая злосчастная драка в поезде…. Она развернула мою жизнь на 180 градусов, и поплыл я дальше по течению. Но скажу, что последние несколько лет был счастлив. Впервые после семнадцатого года чувствовал себя человеком. Маленьким, униженным, без привычных обязанностей и прав, частенько полуголодным, но счастливым. И снова случайность и опять поворот. Арест. И все.

– Что Вам известно о сегодняшней жизни своей первой семьи?

– Как ни цинично, но я боялся установить с ними связь. Боялся потерять то маленькое счастье, которое меня вдруг посетило. Боялся быть пойманным и наказанным за прошлое и настоящее. Если нужно что-то подписать, давайте, я сделаю это. Помру каким-нибудь шпионом или террористом.

– Хочу сообщить, что Ваша первая жена вышла за муж за господина Вернера. Уже давно. Сын Александр по жизни и по документам теперь Алекс Вернер. Он считает Вольдемара своим наставником, но знает, что у него был отец, который погиб в первую мировую. Знает, что раньше проживал с матерью и бабкой в Петрограде. Этот период он конечно не помнит.

– А как баронесса, простите теща?

– Старушка сначала нашла друга в Таллине, замужеством это не назовешь, но жили они под одной крышей. Затем она поддалась на уговоры взявшейся из небытия родни и уехала в Германию. Об этом трубили все немецкие газеты. «Зов крови не знает возрастных границ», «Баронесса Грайнерт наконец обрела Родину» и т. д.

– Баронесса в своем репертуаре, ее поступки меня часто удивляли. Хорошо, что сын и бывшая жена считают меня навсегда исчезнувшим из их жизни. В этом, видимо, есть своя логика событий.

– Как у поэта. Но там автор остается жив, находит новых друзей, нанимает новую лодку. Может быть, теперь он станет хорошим пловцом?

– Я понимаю, я догадываюсь, к какому логическому завершению мы подходим. Хотите сказать, подул «вымпельный» ветер?

– Пусть будет так, пусть дует «Вымпельный» ветер.

– Ну что ж, можете меня считать привлеченным к сотрудничеству с НКВД.

– Пропущу мимо своего внимания Вашу злую иронию. Продолжу то, что мне известно о жизни Вашей семьи в Эстонской республике. Вольдемар Вернер в середине двадцатых годов стал заметным ученым в области радийной связи. Немцам по Версальскому договору очень многое запрещалось в военной сфере. Нация дисциплинированная и весьма осторожничала во всем, что касалось этой темы. Но под большим секретом у нас готовила летчиков, танкистов. И где-то, наверное, еще находила уловки. Именно в это время маленькая фирмочка Вернера стала обретать благополучие. Вся деятельность филиала Вернера прикрывалась исследованиями в области каких-то эфемерных открытий. Пока мы раскачивались, немцы дали Вернеру почувствовать запах больших денег. У его семьи, кроме квартиры, которую Вы хорошо представляете, появился загородный дом, приличный участок земли, кусок леса, автомобиль. Но за пределы республики ни он, ни жена, ни сын никогда не выезжала. Немцы поработали и в этом направлении.

– Так что же сын?

– Он закончил Тартусский университет, по образованию инженер. Отчим обучил его всему, что знал и умел сам. Алекс занимает значимое место в филиале. Он правая рука Вернера. Даже в части, касающейся протокола, принимает и сопровождает делегации из Германии. Безупречное знание немецкого языка расширяет его перспективы.

– Сергей Семенович, но кое-что Вы рассказываете в прошедшем времени. Не трудно догадаться, что в положении семьи произошли некоторые изменения.

– Произошли. Они все трое исчезли. Вернее, уехали. Но куда и каким путем, выясняем. Пока безрезультатно, но скорее всего – в Германию. Вот каким путем, остается тайной. Вы поймите, Иван Алексеевич, радийная связь сегодня, а в будущей войне особенно…

– А Вы что же полагаете, что война скоро случится? Судя по тону газет и по досужим разговорам, у нас с немцами мирный договор.

– Иван Алексеевич, я не узнаю в Вас офицера. Вы забыли, что порох всегда должен быть сухим. Так вот радийная связь – дело новое, но очень – очень необходимое. К примеру, возьмем питание раций. Батареи очень чувствительны к влаге, морозам, жаре, тряске. Сроки их активного состояния ограничены так, что батареи постоянно нуждаются в проверке и замещении. А вес? А размер? Представьте себе батарею величиной с плитку шоколада очень длительного пользования. Да за такой подвиг любое государство озолотит изобретателя, а секрет будет хранить, как зеницу ока. Я не технарь, не связист, но давайте произнесем фразу: «Не правда ли, хорошая погода».

Сказано четко, ясно, с обычной скоростью и нормально воспринимается нашим с Вами слухом. Но перенесем эту фразу на звукозаписывающую аппаратуру. Магнитная лента вращается с определенной скоростью. Если скорость увеличить, голос будет писклявым, а фраза непонятной. А если увеличим скорость еще, то услышим «бииииппп». А теперь этот «биииппп» записываем на другой аппарат с той же увеличенной скоростью. В обратном порядке возвращаем обычную скорость и слышим: «Не правда ли, хорошая погода».

– Так это же фантастика! Такой радист будет неуязвим для пеленгатора. Сможет передавать любые сведения и в любом объеме. Подготовит запись и выстрелит этот «биииипп» хоть из своей квартиры.

– Именно! И Вернер сегодня на пути к изготовлению таких штучек в серийном варианте.

Сергей Семенович встал, снова подошел к окну и долго глядел вдаль. Создавалось впечатление, что он обдумывает следующий шаг. Угадал Иволгин или нет, осталось тайной. Только разведчик прервал беседу и куда-то вдруг заторопился. Перед уходом, как бы между прочим, сообщил, что в камеру к Иволгину принесут пакет.

– В нем немецкие газеты за прошлый месяц. Не все конечно, наиболее показательные. Когда почитаете, поймете с кем придется воевать на этот раз. После ознакомления пакет отдайте контролеру.

– Контролеру? – переспросил Иволгин, – какое красивое слово! Только точнее звучит тюремщик, надзиратель или вертухай по блатному.

– Все люди разные. Среди контролеров есть и тюремщики, и вертухаи, и надзиратели. Думаю, что мы скоро увидимся.

Когда Иволгин вошел в камеру, то ему было явно не до газет. Новости, сообщенные Сергеем Семеновичем, выбили его из равновесия. Сначала он сел и закрыл ладонями свою голову. Потом вскочил и начал ходить по камере из угла в угол.

– Подумать только, – мысли в голове напоминали копошащийся муравейник, – Зинаида пренебрегла памятью их добрых отношений и связала свою жизнь с этим недотепой из чухонцев. Ладно бы никому не известный торговец или служка, а то ведь однополчанин с массой общих знакомых.

Иволгин знал, что уговорить или соблазнить его жену было невозможно, тем более с позиции Вернера. Стало быть, обстоятельства ее заставили совершить этот поступок.

– Ну как она могла? – снова взыграло в Иволгине мужское самолюбие.

– А вот так, – отвечал ему внутренний голос, – ни денег, ни родных, ни знакомых. Единственный человек в этой чудной стране – это Вернер. От тебя ни слуху, ни духу. Жив ли, погиб ли.

Иволгин немного успокоился и тут же всплыл образ Антонины.

– Ты ведь тоже не вел себя как монах. Нашел себе бабенку, прижился на всем готовом и о семье думать забыл.

На этом терзания Иволгина не закончились. Всплыл образ сына. Он его помнил совсем маленьким, а сегодня, поди, уже дядька. Закончил университет, стал инженером.

– Что бы сына ждало на родине? – задал сам себе вопрос Иволгин.

– Сын белого офицера, по линии матери немецкий барон. Максимум на что мог претендовать Александр – фабрично-заводское обучение и цех на каком-нибудь заводе до первой аварии. Иволгин вспомнил свой пример.

Успокоившись, обратился к немецким газетам. Его волновала не столько политика Германии, внутренние события, больше всего интересовали его условия, в которых живет его семья. То, что Вернер переехал на жительство в Германию, у Иволгина сомнений не вызывало.