Варварогенный децивилизатор
– К несчастью, больше ничего о моей матери рассказать я вам не смогу. Мне известно лишь то, что донесли до нас предания. Говорят, её гениальность, которую я поневоле унаследовал, обрекла прежнее человечество на погибель. А где теперь она сама? На земле, на небе или где-то между ними – я и правда не знаю.
– Но хотя бы как её зовут, вы знаете?..
– Да! И имя у неё ещё диковиннее, чем у меня, оно и диковинное, и волшебное: Фея Моргана! По легенде, она была безумно влюблена в моего отца, памятник которому – тот самый, что возвышается перед нами на Авале, – утопает сейчас в лучах солнца, цветах и венках…
…и представьте себе, с самого рождения – то есть с первых минут того дня, что зовётся Джурджевдан, – мне стыдно смотреть на памятник Неизвестному Герою, ведь жертву его и мучения предали, как предали его образ и дело. Может быть, это ещё и потому, что меня называют посмертным дитём, внебрачным, незаконнорождённым сыном?.. И разве не печально, что столь величественный символ представлен в такой посредственной форме, или что за мной не признают права распространять истинное учение моего отца в его же отечестве, а затем и по всему миру?.. Ну, почему же вы молчите, прекрасная моя незнакомка?..
Подавшись к ней, он удивлённо произнёс:
– Надо же, вы плачете… Отчего эти слёзы?..
– Да я ведь тоже его предала и тоже наговаривала на него, повторяла враньё!
– Враньё?.. Зачем врать?.. Голая правда – вот чудо из чудес!.. Что ж, выходит, и детей в школе вы учите вранью? Пересказываете враки отпрыскам победителей?
– Этого я не говорила, но меня убеждали, что когда-нибудь враньё тоже станет правдой. И до сих пор, несмотря на ваши слова, я верю, что так и будет. Но право же, давайте сменим тему… Поговорим лучше о любви, поцелуйте меня, возьмите у меня всё, что может дать женщина, никогда прежде не любившая и даже не надеявшаяся на любовь, возьмите всё самое чистое и девственное, что в ней есть, – только умоляю, не травите мне больше душу вашей правдой! Иначе вы разобьёте все мои иллюзии…
– Вот как!.. – отшатнулся от неё Варварогений, – говорить о любви, учить вранью, упрямо верить в небылицы, лишь бы не расставаться с иллюзиями – нет, вы подумайте!.. В таком случае к чёрту любовь! Чтобы предаться любви – такой-то ценой – мне не хватит ни восторга, ни мужской силы. Сперва духовная близость, а уж только потом плотское наслаждение!
– Напрасно!..
– Я в этом слове слышу басню Лафонтена о кусочке сыра у вороны в клюве, а тот кусочек сочный был, сочнее моих губ.
– Не понимаю, какая тут связь…
– Связь?.. Созвучия в словах, переплетения мелодии мне дарят вдохновение, в одном дыхании соединяя самые далёкие явления. Такое дарование, способность к звукосочетанию досталась мне от матушки моей, нашедшей вечный покой где-то в дали глухой. Не умолкая, она пела что есть силы, когда меня гнусному этому миру дарила.
– Значит, это вас сегодня утром толпа встречала рукоплесканиями и чудесной песней: «Одби се бисер грана…»?
– Ах, если бы! Так святого Георгия люди встречали с первыми солнечными лучами – того, который победил дракона, и нынче его иконы расставляют в домах повитухи-матроны! Его почитают все эти дамы, что грамм за граммом потомство на свет производят и плачут, стонут, надрываясь, в родильных муках извиваясь… Отличие «производить» от «дарить» вам понятно, надеюсь?.. Итак, всю эпопею о появлении Варварогения я вам поведал, и в имени этом, как видно, заключена идея. Я ведь и сам у него во власти, им вдохновляюсь и в жизни, и в мыслях без страсти. А кстати, как вас-то зовут?
– Сербица!
– Вот оно что! Тоже имя со смыслом.
– Может быть… Да только мне не позволено им пользоваться и черпать в нём вдохновение. У меня, конечно, есть и другое имя, но такой силы в нём нет. Я бы даже сказала, что с тех пор, как оно у меня появилось, меня перестали любить. Признаться, ни сердцем, ни душой, ни умом я его не принимаю. Поэтому в историю моей семьи оно не войдёт, а потомкам я его и подавно не передам!
9. Союз любви
По дороге к авальской обзорной площадке, с которой открывается красивейший вид на долины, холмы и поля Шумадии20, Варварогений повстречал одного писаку – белобрысого человечка с весьма внушительным носом21.
Этот борзописец, чьё имя в ту пору было у всех на устах, бесцеремонно окликнул Варварогения:
– Почему такой авальский смутьян, как вы, предпочитает общество женщин?..
– Общество одной-единственной женщины. Единственное и множественное число путают только турки22. Да и потом, женщины меня вдохновляют, а мужчины оскорбляют.
– Но вы ведь и сами могли бы вдохновлять…
– Вдохновлять?.. Кого это?..
– Да хоть писателей, – съязвил литератор.
– Ох, не смешите меня, корифей вы мой несчастный! Неужели вы не знаете, что для мужчин в наше время, изгаженное так называемым историческим материализмом, – особенно для тех из них, кто возглавляет политические партии или же выбился в министры, диктаторы и короли, – что для них вдохновение всегда равно злоумышлению… К тому же цивилизованный человек никогда не обратится за вдохновением к варвару, пусть тот и выше его на голову. Искренность варвара его задевает, варварский интеллект приводит его в замешательство, и он начинает опасаться за своё душевное равновесие. А если даже он и последует примеру варвара, то вовсе не для того, чтобы сделать доброе дело или отдать должное талантам своего вдохновителя, а в лучшем случае для того, чтобы потешить безудержное тщеславие собственного жалкого «я».
– Точнее и не скажешь! Всё-таки цивилизованный человек, вроде меня, куда сильнее варвара.
– Если он и правда сильнее, то почему тогда он так неистово на него нападает и так упорно его преследует?.. Почему он затевает целый крестовый поход против души, свободы, чести и жизни варвара?.. Для чего на каждом шагу ему требуется проплаченная и бесконечно лживая реклама? Уж не для того ли, чтобы выдать преступления за дела на благо общества и нации? Не для того ли, чтобы потакать низменным инстинктам убогих и завистливых бездарей?..
– Видно, друг мой, вы нацелились ни много ни мало на общенациональное нравственное преобразование нашего народа. Только помните, что на свете есть полиция, которая вас остановит, и врачи, которые вас от этой напасти вылечат…
– А вам бы их только подначивать! Такое общество и само без особого труда может породить варвара – наиболее человеколюбивого персонажа из всех цивилизованных людей, а современные писатели всё никак не найдут ему достойного применения. Меж тем, сударь, в вашем полицейском, медицинском и книжном царстве человек, с рождения превосходящий остальных, неминуемо становится не только жертвой собственной гениальности, но ещё и вашей добычей. Вот так благородно вы и гоните его по всей стране, записывая порядочных людей в развратители, незаслуженно обвиняя их в предательстве и обращаясь с ними как с полоумными.
– А всё потому, что предателем у нас считается любой, кто не желает водить хоровод вместе со всеми.
– Предателем чего?.. Уж не лжи ли? Что скажете, дорогая моя Сербица?
– В первую очередь предателем нашего Государства, – настаивал сочинитель, – а затем и всего человечества, цивилизации!..
– Типично югославское заблуждение. Выдающийся человек никогда никого не предаст, а значит, для вашего Государства он тоже не предатель. Всё, что он делает, он делает для того, чтобы Государство это облагородить. А человечество? – Достаточно просто на вас посмотреть, послушать вас, и можно с уверенностью сказать, что ни человечества, ни цивилизации вообще никогда не существовало. Или, если вам так уж нужен музыкальный контрапункт: человечество живёт лишь в сознании тех, кто от него страдает.
Петар Паллавичини.
Скульптурный портрет Растко Петровича. 1922
– Всё-таки ваш пессимизм кажется мне чересчур модернистским.
– Да что вы! Дурные слова суть дурные суждения, а дурные мысли равны дурным поступкам. Модистки и пессимисты тут ни при чём, когда речь идёт о зенитизме. А зенитизм – это чистой воды оптимизм, мысль, очищенная ото лжи, идея без лицемерной подоплёки, луч света в тёмном лабиринте философии, литературы или политики…
– Но если существование человечества вы отрицаете, то как же вы можете любить и быть любимым? – не унимался сочинитель, намекая на стоящую рядом Сербицу.
– Я-то?.. Через отрицание я как раз-таки утверждаю. Отрицая материальную ценность вещей, я утверждаю собственные чувства, а с ними и духовное бытие материи во всей вселенной. Это то, что я называю метакосмосом23. И пусть такого слова нет ни в одной энциклопедии, как, собственно, там нет и моего имени или понятия «зенитизм». И кстати, любви научить никого нельзя, ведь любить – всё равно что дышать! Вот вам доказательство: меня любит одна-единственная женщина, а мужчины на горе Авале – все поголовно – меня ненавидят. И чтобы уберечься от этого смертоносного порыва ветра – а я имею в виду завихрения, что возникают в человеческой любви и ненависти – я родился уже женатым! Да, именитый вы мой бедняжка, в брачный союз я вступил тогда же, когда появился на свет.
– Что вы говорите?.. Вы женаты?.. И на ком же?..
– На моём духе!.. А гений мой обвенчан с гениальностью всех варваров на земле. Такому человеку, как вы, нетрудно понять, о чём я говорю, не правда ли?
– Вы явно сумасшедший!..
– Легко сказать и написать, а доказать-то сложно! Впрочем, попробуйте-ка! Это же лучший способ научить любого уважать труд ближних, а может, даже и восхищаться их гениальностью. Разве я не говорил, что с самого рождения я, варвар, обвенчан с гением? И соединил нас зенитизм. Это настоящий союз любви, а у вас его называют то глупостью, то безнравственностью, то дикостью. Да-да!.. Я и сам плод такого союза, ребёнок, рождённый в браке левой руки. И имя моё, соединившее в себе свет и тьму, не только не скрывает этого обстоятельства, но и наоборот, всячески его подчёркивает: В-а-р-в-а-р-о-г-е-н-и-й!
– Но, чёрт возьми, что же из вас получится?
Сербица рассмеялась.
– Писатель?..
– Ох, да я вас умоляю! Вам нечего бояться. Я на дух не переношу это семейство несуразных старых дев с повадками уличных девок. Однако ж ваша маска мне знакома: да это же личина Господина Лицемера, которую я видел минут пятнадцать назад, час спустя после основания зенитизма. И как же, по-вашему, варвар, безумец, неуч может быть достоин места в вашем почтеннейшем цехе?.. Но если «писателем» называют того, кто в трудах своих и учениях созидает собственную эпоху – даже если его оклеветали и объявили вне закона или же затаскали его по судам за то, что он славил родную страну и народное воскрешение из мёртвых, пока над Балканами и Европой завывала буря, – тогда я он и есть, и в вашей помощи, сударь, – в помощи человека с лицом и мыслями Господина Лицемера – я не нуждаюсь. Ибо в один час со мной родился новый мир, началась новая антипессимистическая эра: эра зенитизма, эпоха де-цивилизации!
10. Децивилизуйтесь!
Толпа вокруг памятника Неизвестному Сербскому Герою пустилась в пляс. Люди кричали, пели, восторженно галдели, а Сербица, наоборот, всё больше грустнела. Её охватила такая печаль, что казалось, будто суровые линии самого памятника перенеслись под звуки танца «коло» на её лицо. Она ведь понимала, что Варварогений не в силах остановить людей, танцующих на могиле того, кого он считает своим отцом.
Сербица мрачно поглядывала на Варварогения. Больше всего её удручало то, как холоден он с ней был.
Тем временем, вернувшись на плато, Варварогений невозмутимо наблюдал за зажигательным народным танцем, рисующим на фоне зелени красочные узоры, похожие на живую гирлянду из мужских и женских фигур. Ему очень нравились эти необычайно изящные, ритмичные движения, до того заводные, что порой они напоминали какую-то дьявольскую пляску.
Драгутин Инкиострий. Балканский народный танец.
Почтовая карточка. 1930-е
– Может, жизненная энергия и характер народа ярче проявляются в танце, чем в мышлении? – подумал он и сам же себе ответил: – Ах, если бы только мыслили они так же, как танцуют и поют!..
Затем он вдруг наклонился к Сербице и тихонько произнёс:
– Я узнал, что для счастья людям не нужна правда. В их показном стремлении к правде и служении ей сама правда им только мешает. Да, в общем и целом, правда лишь омрачает счастье кичливых женщин и мутит умы заурядных мужчин.
– И где же вы это узнали?.. – встревоженно спросила Сербица, не в силах скрыть обиду на слова Варварогения, в которых к ней лично ни толики внимания не чувствовалось.
– Прямо здесь, пока я смотрел на мир. Я говорю о знании, чтобы вызвать у окружающих интерес и добиться понимания. Так я могу придать вес словам – ведь приём этот совершенно необходим, чтобы получить признание неверующих! – а затем донести мои убеждения до тех, кто станет меня слушать. Это лишь один из многочисленных способов продемонстрировать ту самую скромность, какую все требуют почему-то именно от властителей душ, от духократов, а вовсе не от подлецов или дураков. Послушайте меня, Сербица!.. Я с самого рождения стал свидетелем ваших мучений, они раскрывают для меня вашу божественную красоту, и поверьте, по отношению к вам и к самому себе я проявляю предельную, истинную скромность.
– Не будем об этом!.. Меня заботит другое. Сколько же, вы полагаете, вам сейчас лет?
– Честно говоря, возраста у меня нет. Или, если угодно, во мне сошлись все возрасты человека. Я старше Сербии, именуемой Югославией, и младше Адама – вот и посчитайте!.. Только всем остальным и в особенности моим соотечественникам я этого никак не втолкую. Придётся положить начало целому течению, чтобы внедрить новый способ самовыражения, распространить новый вид мышления! Нужно основать целую школу, чтобы люди научились думать самостоятельно, чтобы они сумели постичь даже нечто непостижимое. Новым винам новые бочки! Однако ж…
– Вы поэтому так несчастны?
– Несчастен?.. Да ведь на земле нет никакого повода для счастья или несчастья.
– И всё же сдаётся мне, несчастье вас тяготит.
– Как может меня тяготить что-то, чего не существует? Судите сами: весь мир танцует на могилах, ни на секунду не задумываясь о том, что творит. Значит, нет никакого несчастья! Несчастье, страшное горе существовало когда-то давно, в былые времена, а теперь его не осталось. И памятник этот, воздвигнутый в честь Неизвестного Героя, тому доказательство, ведь иначе бы он тут, перед нами, не стоял. Нет, несчастью в жизни не место! Для чистого, природного человека, для человека нагого, для варвара несчастья не существует. Спросите у Неизвестного, он вам расскажет. Смерть несчастьем, наверное, ещё может быть, но и это не факт. А что до жизни, то вы же видите, как все за неё цепляются. И поскольку мёртвые никаких подробностей никому не сообщают, то и я углубляться в детали не стану. Лучше уж молчать, чем пускаться в долгие рассуждения на латыни или разводить византийское словоблудие. Живым, которые так часто говорят ни о чём, хорошо бы не позориться перед цветами, собаками и птицами, ведь те тоже живут на свете, но не пытаются понять, счастливы они или нет. Давайте же подражать тем, кто лучше нас! Пока они живы, для них так вопрос даже не стоит. Послушайте, как поют авальские соловьи!.. Пора бы и нам научиться жить, не спрашивая себя о том, какие мы: счастливые или несчастные, большие или маленькие. Давайте петь, когда нам кажется, что мы несчастней всех, и танцевать, когда мы кричим о счастье. В мире есть немало нажитых бед, но врождённого несчастья не бывает. И пока от близких нам не досталось горя, мы, в общем-то, не имеем права на счастье или несчастье. Так крикнем же этим цивилизованным фальшивкам, виновникам всех бед человеческих: «Убожества!..» Когда-нибудь нужно заявить им: дойдите уже, наконец, до того, с чего я начал – до умственного и нравственного очищения, до выведения шлака из души и мозга. Вылезайте из псевдоевропейских джунглей, выбирайтесь быстрее, вам грозит опасность! Вернитесь к варварству, ведь лучшие среди вас с самого начала, сами того не ведая, были варварами. Варвары – вот истинная элита всех народов. Хватит врать и лицемерить… хватит спекулировать самыми высокими человеческими чувствами… хватит торговать человеческими жизнями… покончим с безнравственностью механического человека, долой человека с мотором! Но если во всём этом бардаке вы продолжаете верить в зрелость лет и в вершину цивилизации, тогда уж лучше надеть на вас смирительную рубашку, чем кричать: «Спасайся кто может!..»
– Ах, как это чудесно – расти, навсегда оставаясь юнцом, – прошептала Сербица.
– Нужно им сказать: неужели вы не видите, вы дожили до заурядных лет человечества – непонятого и незадавшегося. Поторопитесь, окаянные грешники, бегите скорее назад, к главным человеческим истинам! Иначе ещё немного – и, боюсь, на ваших гробах устроят такие же пляски, какие мы видим сейчас, в этот праздничный день, на авальской могиле Неизвестного Сербского Героя – моего отца, павшего жертвой цивилизации.
– Нужно крикнуть им: децивилизуйтесь!
11. Какой прогресс!
Сербица, точно тень, повсюду следовала за Варварогением. Чего она от него ждала?.. Ещё утром она была главным его противником. А теперь их было не разлучить. И вот, в очередной раз они вместе обходили склоны Авалы (где всё по-прежнему утопало в веселье, песнях и цветах) и по пути встретили разномастную, разновозрастную компанию: эти люди стояли, купаясь в лучах солнца, и смотрели, как с берега Дуная из огромной заводской трубы поднимается в небо столб густого, почти чёрного дыма.
– Какой прогресс!.. – восхищённо воскликнул один из них, профессор Белградского университета и большой поклонник Генри Форда и Карла Маркса24.
– Какой ужас! Этот дым – самое настоящее знамя смерти, – возразил Варварогений.
– Ах ты вуцибатина (паршивец)! – разозлился профессор. – Неужели не понятно, что перед нами – зачин новой материалистической и исторической европейской цивилизации? Завод, который все вы видите на берегу Дуная, благополучно построен, как и остальные предприятия, на средства, поступающие из-за границы в виде репараций… Проиграв войну, Германия приучает нас к тому, что за промышленность, за цивилизацию ipso facto[2] и за все её прелести нам не нужно платить ничего… ни единого гроша, а значит, войну мы прожили не зря и теперь можем констатировать ipso facto, что Европа всегда щедра к нашему брату – к земледельцам и рабочим-интеллектуалам, к сербским сторонникам абсолютного, как философия, интернационализма… Был бы у нас ещё какой-нибудь гений, как Генри Форд у американцев, и тогда можно благодарить всемогущего Боженьку за то, что уберёг наши головы в великую войну и forever[3]} Ведь он в принудительном порядке ниспослал нам корпоративное государство, в котором бестолковые крестьяне – враги заводов и пришедшей к нам американской промышленности – не будут больше эксплуатировать рабочих.
– Эта, что ли, промышленность зовётся на вашем языке (и в ваших бредовых мыслях) прогрессом? Хорват вы несчастный (бретонец неотёсанный![4]), – выпалил Варварогений.
– Вуцибатина\ (паршивец)… куда ты нос суёшь?.. Любой, кто хочет поступить ко мне в слушатели, должен сперва ознакомиться с моей книгой под названием «Генри Форд», – прибавил университетский профессор. – Это молитвенник high life[5], модернистский катехизис любого социального человеческого существа и современного цивилизованного человека…
Произнеся последние слова «социального человеческого существа и современного цивилизованного человека», он всем своим видом дал понять, что готов к аплодисментам. И слушатели в самом деле поспешили его уважить. Они рукоплескали этому профессору-переводчику «Генри Форда», как когда-то народ рукоплескал освободителям Белграда25. После чего, не скрывая своего презрения к Варварогению, который уже даже и не пытался спорить, он надменным тоном продолжил свою филиппику:
– Как я уже говорил, ipso facto экономика и социализм – это исключительное благо. Взглянем на нашу любимую родину, которая получила поддержку в виде немецких репараций и обогатилась за счёт иностранных капиталовложений и… и… взглянем, говорю я вам… that is the question[6]… как она с Божьей помощью заручилась дружбой французского народа и проторила собственную тропу к американскому комфорту, увенчанному европейским прогрессом. Постепенно и весьма успешно подражая Европе in naturalibus[7], мы копируем все современные экономические и политические, культурные и общественные образования… Нам, югославским народам, больше нечему учиться. Превратившись в гигантов, мы станем самой передовой нацией в мире, затем последует amerikanizatsia и, разумеется, на высшем уровне нам необходимо перенять национально-социальную систему Генри Форда, поскольку time is money[8], и да му материна (сербское ругательство)[9], если кто не с нами и не желает через подражание сравниться с остальными, ибо таков наш главный долг перед всеми югославскими народами. Посмотрите на автомобили и грузовики, что разъезжают по нашим дорогам, утопающим в грязи и крови… все эти машины выпустил Форд. Посмотрите на нашу молодёжь в товариществах, пропитанных футбольным потом, – они хорошо усвоили динамику международного прогресса. Ведь подражать великим значит без особого труда их превзойти! Куда какому-нибудь Уолту Уитмену, Эмерсону, Вольтеру, Шекспиру, Гёте или Толстому до Генри Форда? Поймите же, что нам не нужно вообще ничего изобретать или создавать in abstracto[10], незачем нам набирать своих безграмотных литераторов или политиков с путаными мыслями, всё это уже ждёт нас за границей (наша столица – не Белград, а Москва), и куда лучше искать вдохновение, глядя на ту самую великолепную заводскую трубу, о которой мы только что говорили: она возносится над минаретами всех турецких мечетей и над колокольнями всех византийских церквей, где ветхие иконы плесневеют, точно сморщенные сливы у нас в садах…
Американские «Кадиллаки» у правительственного офиса. Белград.
17 сентября 1920
Здесь, на Авале, вам наверняка доводилось слышать о зенитизме… В наших университетских учебниках о нём ничего не говорится, а значит, его и не существует… наши зенитисты – сплошь иностранные агенты, и эти одержимые уверены в собственном превосходстве над нами, выдающимися умами Югославии, а сами при этом не могут даже на хлеб себе заработать… Они только и знают, что кусаться, словно бешеные псы, однако ж есть у нас и Пастер в Берлине, и Карл Маркс в Москве, а потому яд их нам не страшен.
Драголюб Иованович (в центре на возвышении) среди крестьян в местечке Гнилане в Косово. 1935
Ох и бандиты! Лучше бы полиция основательней взялась за них, чем травить вас, патриотов, пусть она донесёт до них наш прогресс, коли ни его, ни европейскую цивилизацию они к нам на порог не пускают. Нужно избавиться от этих большевиков на службе у Муссолини и Бриана26, поскольку ipso facto английское политическое здравомыслие, американская промышленность и немецкий порядок – вот то, чего нашим предкам не досталось и даже не снилось… вот то, чему следует радоваться и чем нужно гордиться, ведь международная социально-коммунистическая цивилизация попросилась к нам на постой за свой собственный счёт… дармовая цивилизация… какой же всё-таки прогресс! Превосходный образец исторического материализма и европеизации Балкан!..
Когда профессор закончил речь, на него обрушился такой шквал аплодисментов, а публика была в таком восторге, что от смущения он даже споткнулся о кочку. Сербица же, наизусть знавшая все неудобоваримые тирады профессора, которыми тот потчевал слушателей по любому поводу – будь то на политических собраниях или во время занятий на кафедре, – попросту его не слушала. Её занимало другое. Куда интереснее ей было наблюдать за подвижной мимикой Варварогения, за его живым выражением лица, на котором посторонние замечали лишь гримасы. Больше всего её озадачивало, скорее даже поражало то, как Варварогений рос прямо на глазах, достигая невероятных, по сравнению с окружающими, размеров.
От этого Сербице стало очень не по себе.
12. Протест авальского крестьянина
Однако испуг Сербицы быстро сменился удивлением. Должно быть, оно пересилило страх, когда Сербица увидела авальского крестьянина, пробивавшегося сквозь толпу в намерении опровергнуть высказывания профессора. Этот авальский крестьянин оказался одним из самых ярых последователей Варварогения. Он тайком, без ведома нашего героя ходил за ним по пятам и внимал всему, что тот говорил с первых минут жизни.