Смена. Военный дневник подполковника Джордже Аничича

Воскресенье, 11.04.1999

Я на дежурстве с 0.00 до 6.00. Взял с собой в кабину 4-й и 5-й номера военного журнала „Армия“. Читаем всей сменой статью про нас. Смеёмся над военным псевдонимом Драгана Матича – Ташко Начич. На фото всё как в реальности. Сержант Волф спит на мешках. Поручик Николич меняет лампочку „Запрет“ на второй пусковой установке. Ему помогает капитан Муминович. Техника защищает нас, а мы её. Уважение взаимное.

Начался налёт, быстро переходим в готовность № 1. На экране с азимутов 330 и 0–30 на высоте 6 километров наблюдаю 8 целей. Идут на нас. Ещё далеко. Передатчик команд включен, пусковые запитаны. Ждём в засаде. Мы стали терпеливыми охотниками. Большая игра нервов. Ставка большая – наши жизни за сбитый самолёт НАТО. Пилот в любом случае катапультируется. Его или схватят, или нет. У нас нет такого шанса, наш проигрыш – это гибель. Но если мы его пропустим, то будут новые разрушения и жертвы. Знают ли это люди? Знают ли это те, кто вчера пренебрежительно недооценивал нас? Знают ли они, скольких нервов, тревоги и ужаса стоит нам каждая ночь? Ночь, которая для них, возможно, ничего не значит. Они где-то в безопасности, неизвестно о чём думают и уклоняются от военных обязанностей. Завтра они будут самыми крикливыми. Они мне неприятны, и мне их жалко. Сколько в них низменных побуждений и эгоистических чувств. Чтобы с нами было, если бы мы все успокоились, как они? Почему я люблю эту страну больше, чем они? Почему бывшего парня Наташи Тодора очень обрадовал обломок F-117А? Не любит убивать – это удел убитого. Это все незрелость и глупость. Я не озлоблен, просто размышляю в эти ночные часы, пока не зазвонил телефон, и не поступило известие о начале налёта. Вероятно, нелюбовь к телефону у меня останется до конца моих дней. Жизнь по звонку. Организм расслабляется, а потом натягивается как струна. Мозг не работает. Бьётся ли вообще моё сердце? Часто думаю об этом. Не чувствую его. Может так и должно быть: оно стало маленьким в увеличенной от волнения груди? Герои наших дней. Некоторые считают, что глупо бороться за идеалы. Но ведь наш идеал – свобода и независимость страны.

Ельцин сказал, что не отдаст Югославию. Кто с нами играет и какова цена? Чьи мы в этот момент? Правда медленно растекается по миру. Что для кого правда? И я чей-то ребёнок. Завтра наступит тот день, в который молодая и красивая женщина мучилась за мою жизнь и дала её мне. Она заслуживает великой благодарности. Как только закончится война, зажгу на могиле свечу отцу и маме. Я знаю, что они меня оберегают. Чувствую резь в глазах. Неужели это момент слабости? Я остался один. Единственный, кто на этой земле ещё искренне заботится обо мне – это Данка. Мой величайший боевой друг и единомышленник. Успокаивая её – успокаиваю себя. Может, это ерунда, но это правда. Мы не великие, но и простые смертные творят чудеса. Чудеса происходят часто. И здесь рано или поздно произойдёт чудо, я в этом уверен.

На днях я узнал, что подполковнику Джевичу придан в помощь полковник Савич. В прошлом он сильно обидел меня, но я знаю, что у него много положительных качеств. Ту историю я спрятал глубоко в себя. Когда-то мы были хорошими приятелями. Опять жую жвачку. Может быть случайно, а может и нет. Об этом буду думать после войны. Что делает моя сестра в Италии? Знаю, что она взволнована и напряжена, заплакана и растеряна. Надо и её успокоить. Самое главное – беречь нервы. Нужно больше общаться, говорить и смеяться. Пытаться расслабиться. Это легко сказать и создать иллюзию. А реальность другая. Ночь – наше проклятие. Большое напряжение психики и тела. Ночь. Уже ночь Пасхи. Величайший христианский праздник.

Со мной на связи с П-18 сержант Радованович. Мой голос его успокаивает. Я чувствую это. Знают ли его родные, где и чем он занимается сейчас? Наверняка не знают. Но однажды узнают. Когда-нибудь мы все сможем об этом рассказать.

На Западе многие нас уважают, но есть и желающие уничтожить. К чёрту уважение! В действительности – жизнь высшая категория. Сколько нужно усилий, чтобы её сохранить? Только в некоторых случаях человек может сказать, что ему безразлична жизнь. Опасность порождает другие мысли, более значимые и искренние. Прапорщик Йович сказал мне сегодня вечером, что после войны уволится из армии. Смотрю на него и вижу в нём всех нас. Мы только теперь научились управлять своим страхом. Им управляет ужас и блокирует в нём всё хорошее. Он признался мне, что лечился. Круговорот семейной жизни разлучил его с лекарем. Опять один на один с естеством. Опять круговорот, из которого он не видит выхода. Он знает, что где-то там, в темноте города его дети. Знает, что он их защищает на равнине Срема, но только тогда, когда он в норме. Но ни сегодня вечером, ни в прошедшие вечера он не в норме. И вопрос, будет ли вообще когда-нибудь. Сожалею о его недееспособности. Страх – это естественное явление. Я чувствую себя частью природы. Вопрос только в том, кто как контролирует страх.

П-18 не вращается. Является ли это признаком того, что они уважают нашу Пасху? На свою они летали. Прилетали и убивали. Кто они на самом деле? Глубоко верующие?! Какое Божье или церковное правило до сих пор не было нарушено? До утра далеко. Два часа ночи. Обычная подготовка к дежурству: каска, фонарик, блокнот (мой военный дневник). Только для меня и Данки. Две пачки сигарет. Одна в правом кармане куртки, другая в левом кармане жилета. Привычка или суеверие? То же кресло, та же поза. Только ситуация в воздухе всегда разная. Борис Стоименов дремлет. В момент, когда он ворочается и занимает более удобное положение, спрашивает меня: „Что делается наверху?“ „Ничего. Сегодня Пасха“, – отвечаю я. „Да, да“, – согласился он сквозь дрёму. Свет горел только у меня. Остальные в полумраке, под монотонный звук кабины и обогревателя. Связь не беспокоит. В окружении пяти телефонов и девяти каналов на пульте связи сижу со своими мыслями.

Носков с дивизионом переместился в Панчево, чтобы с Мийовичем защитить химический завод „Азотара“. Кольцо обороны недостаточно. Нужно защищать и другие направления. Позади меня Джевич. Моя любимая Фрушка Гора, теперь она источник моих забот. Надеюсь, что она не подведёт меня. Она закрывает сектор 330–350 градусов. Оттуда появляются и идут на нас. Расстояние около 30 километров. Слишком близко для отражения массированного налёта. С другой стороны ещё одна моя большая любовь – город моего детства Нови-Сад спит беспокойным сном. Излучение на СНР не проверяем, чтобы не выдать себя и не стать мишенью. Пока всё в порядке. Дани мне сказал вечером, что Джокич всё время держал высокое напряжение на передатчике. Могут ли определить частоту передатчика по эквиваленту? За эти 17–18 дней войны мы излучали СНР в течение нескольких мин ут. Из них 20–25 секунд при уничтожении F-117А. Прапорщик Варга смотрел на свой гадальный маятник. Суеверие. Говорит, что мы собьём ещё один. Таинственно спрашиваем его – когда и кто? Отвечает, что слава придёт внезапно, как и прежде. И что самое главное – мы не пострадаем. Но при этом надо быть осмотрительными. Они накажут нашу глупость или ошибку. Накажут нашу слабость, если ошибок будет много. Варга сказал, что Милошевич подпишет мирный договор между 15 и 20 числом этого месяца. Это ещё не точно и не скоро. Жизнь – это секунды и для нас, и для них. Гораздо больше для нас. Сколько ещё секунд до того времени? Слушаем новости в 3.00. Говорят, что в 15.45 где-то у Призрена сбили самолёт. Добавляют, что в 00.15 в районе Бачкога Брестовца, около Зреньянина ПВО поразила ещё один самолёт. В сегодняшней газете написано, что 19 стран, которые участвуют в агрессии против СРЮ, имеют население более 900 миллионов и находятся в ряду самых богатых стран мира. Нас около 10–12 миллионов, значит соотношение 1:90. Великолепно. Наша страна, в последние 7–8 лет измученная санкциями, входит в ряд беднейших стран Европы.

Сохраню эти номера журнала „Армия“. Я должен их подарить сыну. Чью жизнь я проживу, и кто её хозяева? Поистине, моя жизнь – это роман. Знаю, что каждый так думает о себе, и, вероятно, так и есть. То, через что я прошёл, укрепило меня. Но лучше бы не такой ценой. Потеря отца, кровавый распад Югославии, небывалые в истории санкции, разрыв брака, потеря матери и теперь война. Эта часть моей жизни принадлежит прошлому. Хорошо бы, чтобы такое прошлое было непродолжительным.

Жугич сегодня принёс и отдал Муминовичу три паяльника под подпись в накладной. Подпись на войне?! Как будто дал ему боеприпасы или оружие. Традиция мирного времени. Муминович спорить не стал. Дотлич, воин из Боснии, мой сослуживец. Ему пришлось больше заниматься организацией тыла. Человек должен родиться для некоторых дел – иметь соответствующий ген.

Волф играет в „Тетрис“ или во что-то ещё. На нём телефонная гарнитура. Молодость. В мою молодость этого не было. А его молодость – это война. Каждый что-то имеет. Это карма. Когда-то в школе я хорошо писал сочинения на сербском (тогда сербско-хорватском). Говорят, что только измученная душа красиво пишет. Тогда я, действительно, следуя течению мысли и трепету души, имел что написать. Беззаботность давно исчезла. Я часто вспоминаю детство. Сравниваю его с детством детей моих знакомых. С таким воспитанием никогда из них не получится настоящих людей. А может и получится. Тогда моё представление о спартанстве неверно. Действительно, верно то, что как ты рос, так и своего ребёнка вырастишь. Может быть, мы употребляем меньше грубых слов. Потому что мы более образованы. Но жизненного опыта у нас меньше.

Я закурил сигарету. Волф тоже. Мы оба заняты разными делами. Я записями, он игрой. Тратим время и жизнь. Тратим равнодушно, как будто чьи-то чужие. Пальцы Волфа ловко работают с кнопками. Сигарета в уголке губ. Неровно дышит. Наконец, выпускает дым и стряхивает пепел. „Дай отдых лёгким и береги здоровье“, – подумал я. Кнопки не убегут, будут и другие. И опять сначала. Приглушённо светит экран офицера наведения. На часах 4.20. Возможно, они прилетали в начале смены, чтобы поздравить нас с Пасхой, и теперь вернулись на базу? Они не настолько гуманны. Может, они нас уважают?! В чём их мотивация?! В том, чтобы летать? В любой машине, как бы она ни называлась, и сбрасывать бомбы на достояние какого-то народа. Не стоит об этом думать. Если бы вор думал по моей логике, то не было бы и воров. Нас сменили с дежурства в 8.00.

В 9.00 получаем приказ готовиться к маршу. Цирк продолжает движение, и мы, как его участники, снова уставшие и невыспавшиеся. Идём в район деревни Карловчич. Тщетно пытаюсь найти Армуша для решения вопроса с брёвнами. Сажусь в машину и еду к нему. По пути меня остановили двое резервистов. Я остановился и подобрал их. Известил Армуша, когда он должен быть в Попинцах. Он сказал мне, что решил проблему с ФАП. Силён парень. Он достал запасные части и отремонтировал машину. Большая ему благодарность.

В 11.00 мы прибыли в Карловчич. Данка ещё там не было. Через 15–20 минут приехала и она с Наташей и тёткой Марой. Пьём кофе.

Я ушёл на огневую позицию. Техника уже прибыла. Начали размещать. Кабину УНК установили не с первого раза – оказался коротким кабель от УНВ. Место для УНВ неровное. Вызвали машину для выравнивания грунта. Появилась группа каких-то людей (четыре мужчины и женщина). Сказали, что они из Правительства Сербии. Они приехали, чтобы навестить какого-то резервиста – сына женщины из группы. Правительство их защитит?!

Я определил место для имитатора излучения. Объясняю прапорщику Йовичу, как с ним работать. Дистанционное поворотное устройство, которое вчера привёз Дани, – неплохое решение. Сделано просто и примитивно, но работает. И это главное. Развёртывание идёт медленно. Ракетная батарея должна переставить пусковую установку. Кабели коротки, потому что Малетич разместил дизель-генератор с другой стороны от СНР из-за установленных около неё брёвен. На крышу УНВ по моему приказу положили штатную грунтозащиту – резиновый коврик толщиной около 10 сантиметров, который использует расчёт ракетной батареи для защиты кабели около пусковой установки от горячей реактивной струи при старте ракеты. За время войны мы это делаем первый раз. Инженерное подразделение сделало нам земляную защиту – обваловку вокруг техники. Неплохо получилось, учитывая, как быстро сделали. Я отправился к Милану. Обедаю и моюсь.

Уже 16.20. Я не спал с предыдущей ночи. Весь день, всю ночь и снова весь день до 00.00. В 17.30 меня разбудили монтёры. Они пришли, чтобы подключить телефонную линию с гражданским номером. Спать буду у Милана. Есть возможность поспать 7–8 часов. Около 19.00 прихожу на огневую позицию. По пути встретил Тиосавлевича. Он ехал на „Урале“ в Шимановци, но машина не тянет. Пока холодная – идёт как сумасшедшая, как нагреется – не хочет ехать. Подсказываю ему, что это может быть топливный насос.

Днём мы фотографировались. Батарея наведения ракет, расчёт, который стрелял, и все остальные. Снимали нас капитан Голубович и прапорщик Жугич.

Около 21.30 мы ещё не перешли в готовность № 1. Трговчевич с командного пункта Бригады сообщил мне воздушную обстановку, и что над нами находится беспилотник на высоте 200 метров. Если это так, то он нас увидел и раскрыл. Сейчас для нас опаснее бомбы, чем HARM. Для нас это большая угроза. У нас неисправность техники. Проверяем все микропереключатели на УНВ. Батарея наведения ракет развернула схемы. „Битва, люди, схемы. Причина неисправности где-то в проводах“, – подумал я. Наконец, у нас получилось. Зря потеряли время.

Дождь моросит весь день. Сержанты Тиосавлевич и Радивоевич занимаются ориентированием СНР (привязкой к координатам местности). Командиров обеих батарей нет. Приказываю им прибыть на станцию. Они не правы. Капитан Голубович говорит мне, что давно не спал. „Со вчерашнего утра не моё время дежурства, и что?!“ – сказал я. Много раз ориентировали УНВ. Усталость делает своё дело. Потому и ошибаемся там, где раньше не ошибались.

Около 20.00 мне позвонил Црнобрня. Его окончательно прикрепили к дивизиону Носкова. Носков ушёл в Панчево. Через Белград прошли за 25 минут. Всё организовал Аца. Способный полицейский.

Люди измотаны и нервничают. Успокаиваю их. Холодная голова правильно думает, горячая – никогда. Я предложил Дани поспать у Милана. В любом случае мы всегда в разные смены и спим на одной и той же полевой раскладной кровати с самого начала войны. Говорит мне: „В конце концов мы и жён поменяем…“ Я улыбнулся и сказал, что этого никогда не случится.

В 22.55 Благоевич вызвал меня на связь и объявил готовность № 1. Спрашиваю его: „А кто тебе сообщил, что мы готовы на новой позиции?“ Он ответил: „Полчаса назад вам оставалось только сделать ориентирование“. Наверняка знает, что после ориентирования нужно выставить углы базы пусковых установок и установить ракеты. Я сказал ему: „Передай наверх, что я доложу, когда всё будет готово“. Говорит, что они не спрашивают обо мне. Это его интересует моя оценка о времени готовности. Идёт дождь, люди устали. Когда будем готовы – сообщу. Ещё немного, и я пошлю его в …. Почему меня всегда вызывают, если есть командир? Сегодня днём приезжали подполковники Джуро Дувняк и Мартин Джуриш из штаба Бригады. Ищет одного офицера наведения в Обреновац. Дани и я не дали никого, у нас нет лишних людей. У нас хороший расчёт. В смене Дани помощник руководителя стрельбы Голубович, а у меня Стоименов. Офицеры наведения Янкович и Муминович.

Мы ждём Роксандича, когда он установит ракеты на пусковую установку, чтобы доложить о готовности. Можем воевать. После возвращения со вчерашнего совещания Дани сказал мне, что Бригада поразила только одну цель – найдены обломки только нашего самолёта.

Сегодня нам не везёт. Много работали, много проблем. Поздравил людей с Пасхой, угостил домашними шоколадными конфетами, которые упаковала Данка. Все молча берут. Хвалят. На ужин, где-то около 22.00, принесли поросёнка и гриль. Кто послал, кто принёс – никто и не спрашивает. Сладко едим.

Семья Тодора послала мне крашеное яйцо, на котором написано: „Поздравляем с F-117А“. Варга на РЛС. Дани мне рассказал, как сегодня „поджёг“ Йовича – сказал, что якобы противорадарная ракета уничтожила автомобиль с имитатором излучения, и ему очень жалко. Йович был потрясён. Я сказал ему, что просил Йовича быть в автомобиле и излучать по пять секунд. Он умрёт от страха. Мы оба смеёмся. Сенад Муминович при переводе техники повредил средний и безымянный пальцы правой руки. Говорит, что повредил ключом. Усталость медленно собирает дань. Не знаем, куда делся Коста и солдат-тыловик из Попинаца.

Мы недостаточно мобильны. Муки танталовы.

В 23.30 доложил Благоевичу о переходе в „единицу“ – в готовность № 1. Спрашивает: „Ты устал, дружище? Наверное и твои люди утомлены?“ Говорю ему, что мы не спали 36 часов и перевод техники проводили в плохих погодных условиях. „Знаю и понимаю, приятель. Сочувствую тебе по-дружески“, – сказал он. Я удивлён. Всего полчаса назад он разговаривал совсем по-другому. Не интересуют его люди. „Кого они вообще интересуют?“ – спрашиваю сам себя. Так нельзя воевать, дорогой мой. Люди – это основа, сила и опыт. Без них вы ничего не сможете сделать. Если вы их потеряете в любом отношении, моральном или физическом, у вас нет перспективы. Мотивированные люди творят чудеса.

Спать буду у Милана и впервые за последнее время чувствую себя человеком. Буду спать в постели. Чистый и в нижнем белье. Действительно, это великолепно. Как мне это нравится!

Разговаривал с Данкой. Удачно добралась до Белграда. Говорит, что гордится мной, одним из героев нашей обороны. Необходимо понимать, что их много в этой войне.

Понедельник, 12.04.1999

Меня осторожно разбудил Милан. Как будят тень или кого-то сильно уважаемого. Достаточно было тихо назвать моё имя – и я открыл глаза и посмотрел на часы. Было 7.30. Я вскочил. Ненадолго забежал в ванную и вышел в гостиную. Нада уже заварила кофе и чай, пожарила яйца. На столе, кроме того, был русский салат и варёная ветчина. Тороплюсь. Поел немного. Содержимое стола выглядело нереально, как натюрморт. На дежурство прибыл вовремя. Раньше других. Подойти к технике было трудно. Милан дал мне резиновые сапоги. Грязь, липкая сремская грязь. Сегодня ночью бомбили Панчево, Нови-Сад, Крагуевац, Крушевац… Дани мне сказал, что во время дежурства они излучали три раза по 5 секунд. Получали оповещение по целям с командного пункта Бригады. П-18 их не видела, радаром СНР их тоже не нашли.

Дани мне сказал, что Носков струсил. Над ним находились 6–8 целей на дальности 8–10 километров, а он побоялся вести поиск. Его уже однажды обнаружили, и теперь ему страшно. Носков молчал, а другие вокруг стреляли.

Гадальный маятник Варги предвещает, что сегодня или завтра вторая смена должна стрелять и сбить самолёт. Это моя смена. По прибытии моей смены приказываю проверить ориентацию СНР и пусковых установок, а также микропереключатели, которые мы ночью заменили. Идёт дождь. Мне предложили маленькие пирожные, которые кто-то принёс в обувной коробке. Я поблагодарил и отказался. В 8.12 Лука Трговчевич объявил переход в готовность № 2. Проверяем технику.

В этот день родился мой отец. Если бы он был жив, следовало бы поздравить его с днём рождения и пожелать долгих лет. Теперь некого поздравлять. Надо позвонить Данке и попросить её пойти в церковь и зажечь свечу отцу. Я его очень любил. Жаль, что этого человека, моего создателя, я больше не увижу.

При проверке ориентирования техники выяснилось, что отклонение УНВ от севера составило 1 градус. Не хочу ничего трогать, потому что это не настолько важно при поиске целей. Дождь продолжается. Для меня гораздо важнее ориентация пусковых установок. Этим сейчас и занимаемся. Я предложил Дани пойти к Милану, чтобы помыться и поспать. Не знаю, пойдёт ли он туда. Моё дело предложить.

Закончили проверку ориентирования второй пусковой установки. Отклонение три тысячных по шкале панорамы. Запрещаю её трогать, потому что она работает с 4 ракетами. Отклонение 10,8 минут, а допуск 15,0. Идём на первую пусковую. Отклонение одна тысячная, в норме. С 11.00 должны были перейти в готовность № 1.

Сегодня второй день Пасхи, утром бились яйцами с Малетичем. Два-один в его пользу. Смеёмся. Малетич держит яйцо, которым разбил два моих.

Во время устранения неисправности на УНВ я встал на колесо. Оно провернулось, и я оказался в воздухе. Упал в лужу. Счастье, что не упал на прицеп. Я бы весь переломался. В результате всё обошлось. Очистил браслет часов. Всё в грязи, как и правое колено. Жду, когда высохнут брюки, чтобы почистить их щёткой. Дани, наверное, у Милана. Спит. Я не мог ему не предложить. Спим с ним поочерёдно на одной кровати с самого начала войны. Может быть, Милан и Нада считают, что я не прав, но по-другому я не могу. Потерпят.

Около 10.00 мне позвонил командир инженерного подразделения подполковник Станисавльевич и спросил, где будет следующая позиция после той, которую он сейчас оборудует в Дече. Эту он обещал сегодня закончить. Около 16.30 я разговаривал с Дани и передал ему эту информацию.

Второй день Пасхи. В субботу, когда мы ещё были в Попинцах, Малетич хотел побывать дома в Голубинцах. Отложил до воскресенья, до Пасхи. Но в этот день у нас был перевод техники и передислокация. Мы переместились в район деревни Карловчич. Ему было обидно, что не получилось попасть домой.

Сегодня я пришёл на дежурство в резиновых сапогах. Мои форменные сапоги сушатся у Милана. Сегодня или завтра, говорит гадальный маятник Варги, предстоит снова стрелять. Готовит нас психологически. Малетич говорит, что несправедливо, что только Николич и Дани получили звания, а Николич ещё и орден. Нельзя допустить раздор и разлад между людьми. Говорю ему, что, наверное, в Бригаде идут на это, чтобы уберечь нас. Поэтому не публикуют наши имена и не поднимают до небес. Я чувствую, что война скоро закончится, и тогда мы все будем достойно вознаграждены. Позвонил интендант подполковник Йоксимович. Сказал, что отправил мне катушку ПТК-кабеля для взвода связи и обед. Он должен отвезти Военно-медицинскую академию Вучковича, который сломал руку. Как, когда и какую – не знаю.

Техника работает, и лучше как можно меньше быть на связи. Осторожность есть мать мудрости. Ветер дует довольно сильно и быстро сушит сремскую равнину. Подсохло и вблизи техники, нет прежней липкой грязи. На ДЭС счищают сажу. Малетич увязывает кабели. Я сижу на ступенях лестницы кабины и пишу. Сказал поручику Йовичу, что нужно с машиной, которая привезёт обед, переправить подполковнику Байичу камеру ТОС, чтобы он отправил её в Институт.

Кто-то говорит: „В каждой деревне мы будем по 2–3 дня“. Я рассуждаю вслух: „В Среме 125 деревень. Обалдеть. Это когда же тогда закончится война?!“ Все смеются. С каждым днём войны в нас всё меньше робости и страха. Приказал прапорщику Йовичу проверить состояние имитатора излучения и доложить мне. Мы должны в любой момент быть готовы. Нас ждёт неизвестность.

Уэсли Кларк заявил, что в НАТО всех очень удивила живучесть нашей ПВО, тактические действия и маневрирование. Я думаю, что есть ещё резерв в разнообразии тактических действий. Один из них – оставить работающую П-18 на прежней позиции, когда мы перемещаемся. Пусть думают, что мы ещё здесь. Тем более что мы с неё излучали. С этой позиции ночью Дани три раза излучал по 5 секунд, не имея целей на экране П-18. Это плохо. Что сделано – то сделано.