Испанская новелла эпохи Возрождения
Подобный же симбиоз анекдотического и новеллистического начал являет собой «пример» XXXI «Del juixio que dio un cardenal entre los clerigos de Paris et los fraires menores» («О том, какое решение вынес парижский кардинал в споре парижского духовенства с францисканцами»). С одной стороны, перед нами типичный анекдот. Текст отличается краткостью повествования (в отличие от ряда других «примеров», Патронио сразу переходит к сути проблемы, максимально сокращая свой рассказ). Проблема спора оказывается настолько ничтожной (кому раньше надлежит вставать, чтобы звонить в колокола), что может быть предметом рассмотрения только анекдота. Логика и простота решения, которое выносит в итоге кардинал (кто раньше встанет, тот пусть и звонит) входит в противоречие с описанием мук тяжбы, которую в течение долгих лет ведут минориты и соборное духовенство за право первым звонить в колокола. Но именно простота этого решения и ошеломляет, создает эффект неожиданности решения проблемы. Немаловажно то обстоятельство, что слова кардинала, выносящего окончательный вердикт, венчают текст и являют собой настоящий новеллистический пуант, поскольку повествование обрывается в момент кульминации. Наличие поворотного пункта, венчающего рассказ, – шаг к новелле, но излишний схематизм и краткость не дают забыть об анекдотической природе рассказа.
«Пример» III «Del salto que fizo el rey Richalte de Inglaterra en la mar contra los moros» («О том, как король английский Ричард прыгнул вместе с конем прямо в море и устремился на мавров»), восходящий к историческому анекдоту, тоже оказывается необычайно близким форме новеллы, как и «пример» IV о генуэзце и его душе. Этот рассказ приобретает у Хуана Мануэля все характеристики образцового «примера», который украсил бы любую церковную проповедь. Очевиден его дидактический смысл – показать, что, несмотря на далеко не идеальный образ жизни, каждый человек может совершить поступок, который дарует ему прощение Всевышнего. Отшельник ведет благочестивый образ жизни, и Бог обещает ему после смерти райское блаженство. Далее отшельник в нетерпении хочет узнать, кто же будет его товарищем по раю. Бог открывает ему имя его будущего соседа. Им оказывается английский король Ричард. Это известие отнюдь не радует отшельника, который знает короля Ричарда как большого грешника. Отшельник начинает роптать на Бога. Тогда Бог посылает ангела, который поведал отшельнику, как король Ричард угодил Богу, и что его один-единственный поступок – прыжок в море, которым он увлек за собой свое войско и войско французов и способствовал тем самым разгрому мавров – угоден Богу больше, чем все добрые дела жизни отшельника:
«Cuando el ermitano esto oyó, plogol ende muncho et endendió quel fazia Dios muy grant merced en querer qye fuese el companero en Paraiso de homne que tal servicio fiziera a Dios, et tanto enxalcamiento en la fe catolica»9 («Когда отшельник выслушал слова ангела, они ему очень понравились, и он понял, какую милость даровал ему господь, назначив ему место в раю рядом с человеком, который так много послужил во славу бога и католической веры» (пер. Д. К. Петрова)).10
Ситуация разрешилась, хотя и парадоксальным образом. Тема «примера» – вполне анекдотическая, герои нарратива выступают как индивидуальные характеры, само событие состоит в обнаружении этих характеров, что определяет как поведение персонажей, так и является характеристикой того мира, в котором они живут, иначе говоря, атрибутирует авантюрное поведение в авантюрном мире. О сниженности ситуации свидетельствует и то обстоятельство, что одними из основных персонажей являются сам бог и его ангелы, которые наделены человеческим чертами характерами и принимают непосредственное участие в увещевании отшельника.
Это повествование сочетает в себе как анекдотическую, так и новеллистическую природу. Анекдот новеллизируется благодаря значительному усложнению структуры повествования: перед нами уже не просто рассказ, а рассказ в рассказе; казусная непредвиденность произошедшего события профанирует заданность отношений человека и Бога. Здесь также можно выделить эпизод, родственный новеллистическому поворотному пункту. Как и в рассмотренном ранее «примере» о «Чуде Хуана Корбалана», здесь третье звено схемы (восстановление гармонии) и новеллистический пуант (переломный момент в сюжете) совпадают. Однако переломный момент наступает едва ли не в середине текста – его роль играет рассказ ангела. Из-за этого эффект неожиданной развязки исчезает, но в то же время усиливается ее парадоксальный смысл. Это повествование уже выходит за рамки примера – поучение здесь осуществляется не с помощью чуда, а благодаря мудрому слову, рассказанной ситуации, выслушав которую герой, в данном случае граф Луканор, сам способен сделать правильный вывод. Последнее означает еще одно важное обстоятельство, а именно: герой уже не детерминирован ситуацией (как это было в сказании, в притче), не пассивен, ему предоставляется выбор, хотя этот выбор во многом и условен.
«Пример» XVI «Об ответе, который граф Фернан Гонсалес дал Нуньо Лайнесу, своему родственнику» можно отнести как к анекдоту (поскольку вся ценность этой истории в остром, вовремя сказанном слове, которое завершает эпизод, а действие затрагивает сферу человеческих отношений), к хронике (эта история является частью «Первой всеобщей хроники» и «Поэмы о Фернане Гонсалесе»), так и к новелле (так как здесь налицо все структурные признаки новеллы: предельно сжатое действие, динамическое развитие событие и наличие пуанта. Роль пуанта здесь играет переосмысленный и трансформированный афоризм, который в оригинале звучит следующим образом: «умер человек, умерло имя его»). Хуан Мануэль его меняет на противоположный (как отмечает М.Р.Лида де Малкиель), а именно: «умер человек, но имя его не умерло». Именно эта трансформация и становится той «новостью», которая лежит в основе новеллы как жанра.
Нуньо Лайнес советует графу, только что вернувшемуся из утомительного военного похода, дать отдых себе и своим людям. В ответ он слышит, что отдых невозможен, потому что идет война с маврами, леонцами и наваррцами и, если граф позволит себе отдых, то он оправдает пословицу: «умер человек – умерло имя его». Конечный вывод новеллы прямо противоречит известной поговорке. Поступок графа не подтверждает, а опровергает эту поговорку, меняя ее значение на прямо противоположное: «умер человек, но не умерло имя его». Именно эта трансформация и становится тем новеллистическим пуантом, который и дает право квалифицировать рассказанную историю как новеллу. Главное, что подчеркивает здесь Хуан Мануэль – неожиданный, необычный и остроумный ответ, который новеллизирует дискурс.
Проведенный анализ текстов позволяет нам утверждать, что анекдот может быть достаточно легко трансформирован в новеллу, так как обладает необходимыми и достаточными признаками последней: внимание к проявлению индивидуального в человеческом характере, событие как нарушение общепринятой нормы, разработкой единого сюжета, остроумным финалом, совпадающим с новеллистическим пуантом.
Поскольку анекдоты Хуана Мануэля помещены в рамки «примера», окончательно избавиться от момента нравоучения не удается. Но мораль в нарративах Хуана Мануэля всегда следует за рассказом, и тем самым формально отделена от него. Иногда, правда, назидание входит внутрь самого рассказа, как в «примере» II.
Для трансформации анекдота в новеллу Хуан Мануэль использует самые разные приемы – структурное выделение поворотного пункта; введение психологической и рациональной мотивации действий и поступков персонажей; уход от схематизма персонажей; усложнение нарративной структуры. Рассмотренные тексты Хуана Мануэля показывают те конкретные шаги (иногда по отдельности, иногда в комбинации), которые сделает анекдот, чтобы стать новеллой.
В последующие годы и столетия анекдот продолжает играть существенную роль в литературной жизни. Справедливости ради надо отметить, что кружки гуманистов конца XV-начала XVI вв., сложившиеся при королевском дворе в пору его пребывания в Неаполе, разрабатывали преимущественно классическую линию анекдотической литературы, беря за образец или просто перерабатывая известные произведения античных авторов (Овидия, Валерия Максима, Макробия и других). К числу таковых мы можем отнести Луиса де Пинедо, Себастьяна Мея, Мелкиора де Санту Крус, Педро Мехиа, Антонио Торкемада, Антонио Эславу, Хуана Тимонеду.
Луис де Пинедо – один из наиболее известных писателей своей эпохи – в своей книге «Liber de facetiarum» («Книга шуток») разрабатывал жанр, схожий с фацециями Поджо Браччолини, то есть писал истории, являющиеся, по сути, чистыми анекдотами, действующими лицами которых были зачастую реальные лица, например современник Луиса де Пинедо врач Вильялобос, известный острослов своего времени. Его истории, также как и истории Поджо Браччолини, трудно отнести к жанру новеллы, поскольку они отличаются предельной краткостью, влекущей за собой неразвернутость характеристик персонажей; они обыгрывают смешную ситуацию, которая разрешается (часто парадоксально) благодаря остроумному изречению, становясь, таким образом, прообразом новеллы motto. Структурно книга выстроена как словарь, новеллы – анекдоты расположены в алфавитном порядке. Часть новелл написаны на латыни, часть на кастильском языке, большая часть – на смеси латыни и кастильского. Довольно большое место отводится просто высказываниям, т.н. dichos. Например, «Todo buen lugar ha de tener tres erres: rio, rey y regimiento» (fol.100) (Каждое хорошее место должно иметь три «р»: короля, реку и армию (здесь и далее перев. собств.) (fol.100)11. Или: «Hombre que vive contento o es bestia o es angel» («Человек, который всем доволен, либо животное, либо ангел»).12
Остальные повествования представляют собой фацеции с парадоксальным выводом, резко меняющим общий тон повествования, как например:
«Авиценна говорит, что для кормления и воспитания ребенка самое лучшее – это материнское молоко, а не чужое, ведь это его кровь и плоть, а не кормилицы. Многие богатые сеньоры выкармливают своих детей чужим молоком, чтобы с детских лет привыкнув к запаху пота хлебопашцев, ребенок научился быть хищником, подобно орлам и ястребам, которые охотятся на живую добычу».13
По сути, перед нами анекдот – краткая концентрированная история, которая забавляет в условиях жесткой светской среды, лишенной каких-либо возвышенных мечтаний.
Другой анекдот уже не носит столь жесткий подтекст и предназначен для увеселения публики:
«Эрнан Кортес рассказывал, что в саду его бабки во время раскопок рабочие наткнулись на огромную статую. Она лежала на боку и на ней было написано только два слова: «Переверни меня». Когда с огромным трудом ее удалось перевернуть, то на другом боку прочитали: «Благодарствую, а то весь бок отлежала».14
Неожиданное разрушение ожидания читателя/слушателя создает комизм ситуации и заставляет расценивать данный образец как чистый анекдот.
Себастьян Мей в своем сборнике «Fabulario» («Побасенки») разрабатывал преимущественно басни, которые составили большую часть из пятидесяти семи повествований15. Будучи прекрасным знатоком греческого языка и латыни (отец Себастьяна Мея Фелипе Мей был переводчиком с указанных языков, а также преподавал их в университете Валенсии), С. Мей читал в оригинале басни Эзопа и «Меморфозы» Овидия, переводил их, многие сюжеты были включены в его сборник «Побасенки», полное название которого звучало как «Сборник побасенок, который содержит басни и различные рассказы, как новые, так и взятые у других авторов». Хотя в «прологе» как и многие авторы той поры, С. Мей сообщает о пользе своих рассказов для обучения детей, в действительности, как и признает он сам впоследствии, «Побасенки» были исключительно развлекательным чтивом. Наиболее показательным анекдотом в ряду других 57 повествований является сюжет «Как научить слона разговаривать», который восходит опять- таки к бродячему классическому сюжету о том, как некто, спасаясь от смерти или стремясь заработать деньги, берется научить некое животное человеческой речи. Этот сюжет имеет два варианта развития: сюжет А заканчивается тем, что некто утешает себя тем, что ему дан довольно большой срок для обучения животного (чаще всего, осла), и по окончании этого срока должен умереть либо тот, кто поручил ему эту задачу, либо сам обучающий; вариант В, когда некто берется обучить животное чтению и по окончании заданного срока кладет в книгу любимое лакомство животного, и оно переворачивает страницы в поисках этого лакомства, как будто читая книгу. Оба варианта этого сюжета были довольно широко известны в XV – XVII вв. в европейских странах. Себастьян Мей выбирает вариант А для своего сюжета: некий пленник, спасаясь от смерти, убеждает Великого Турка в том, что он сможет за 10 лет научить слона разговаривать, утешая себя тем, что за 10 лет либо Великий Турок погибнет в баталиях и тогда некому будет казнить пленника, либо сам пленник умрет, тогда казнить будет некого. Внутренняя антиномичность, принципиальное несовпадение данного обещания с ожидаемым результатом, преподнесение откровенно небывалого случая как самой очевидной реальности выделяют явно выраженное анекдотическое ядро в этом повествововании. Анекдотическое начало подчеркнуто еще и тем, что подача события, необычного и до крайности нелепого, не только не завуалировано, а, напротив, подчеркнуто и выделено как случай из жизни, как реальный факт, который принимают как правдоподобный и рассказчик, и персонажи, и слушатель/читатель.
Выбор персонажей здесь отсылает нас к исторических реалиям Испании XV – XVI вв., постоянным битвам с Османской империей и хитрости пленников, вынужденных спасать свои жизни любым способом. Османская тема появляется и у Антонио Эславы в его сборнике «Зимние вечера».
«Зимние вечера» представляют собой любопытный жанровый сплав, соединяющий в себе сказочное и анекдотическое начало с преобладанием последнего. В новеллах – анекдотах Антонио Эславы правда и вымысел переплетались так причудливо, что уже его современники (по их собственным воспоминаниям) не могли отделить правду ото лжи16. Уже первое повествование – о великом турке Селине – заставляет об этом помнить. Повествование довольно коротко: в первых строках автор перечисляет исторических персонажей: во Франции правит хитрейший Карл Великий, у которого есть сестра Берта, удивительная по красоте, уму и скромности принцесса. В Македонии в указанное время правит Клодомир, жестокий тиран, у которого есть дочь Серафина, которая восхищает всех своей красотой и обходительностью. В дальней провинции Тартарии, названной так, потому в ней живут тартары, правит ужасный король, прозванный Титоном Жестоким, есть у него сын по имени Бело, такой же жестокий и отец. В Константинополе в это время правит Селин, османский султан, прозванный Справедливым. У него есть единственный сын Мустафа, умный, галантный и великодушный юноша, любимый всеми подданными государства. Узнав о красоте и мужестве Мустафы, в него влюбляется прекрасная Саида, дочь персидского правителя.
Столь детальное и тщательное перечисление исторических деталей призвано было напомнить слушателям о недавних событий и вызвать доверие к рассказу, убедив в реальности произошедшего. Дальнейшие действия разворачиваются очень быстро. Селин, Великий Турок осуждает своего единственного сына на смерть за то, что он прилюдно оскорбил Пиали Пашу. Причиной пощечины стала ревность Мустафы к паше, который стал оказывать знаки внимания Саиде. Султан выносит смертный приговор. Все придворные в один голос умоляют Селина отменить казнь. Но султан непреклонен: оскорбление Великого паши карается смертью, даже если речь идет о собственном сыне. Мольба безутешной Саиды, которая ждет ребенка, также не имеет успеха. Приговор приведен в исполнение. Саида теряет ребенка и решает отомстить султану. Ее верный раб Бернарт (который в итоге оказывается вовсе не рабом, а сыном благородных родителей христиан) изобретает машину, которая метает огонь. Саида оборачивает тело своего ребенка в тесто и отправляет на корабль, где празднует Селин со своими придворными. Султан съедает присланный Саидой подарок, в это время от огня машины Бернарта корабль загорается и тонет вместе с султаном и его придворными. Саида бежит вместе с Бернартом в его родные края, где принимает христианство.
История, которую рассказывает Антонио Эслава, была одной из версий, которые наводнили европейские и восточные страны после события, которое поразило тогда многих современников: Сулейман Великолепный приказал убить своего сына Мустафу, с которым многие османы связывали будущее Османской империи. В казни Мустафы многие тогда обвинили Роксолану, законную жену Сулеймана и мачеху Мустафы, которая, как свидетельствовали испанские историки, убедила султана в предательстве Мустафы: сближении с персидским шахом и соблазнении его дочери. Великий Паша Рустам подтвердил перед Сулейманом вину Мустафы. Сулейман, убежденный в вине сына, выносит ему смертный приговор. Вскоре после казни Мустафы в гареме убивают Рустама по приказу амбициозной султанши.
Эта история, о которой до наших дней дошло не так много достоверных свидетельств, породила целую череду версий. В 1555 году Николас Моффан, свидетель событий, пишет «Soltani Solymannni Turcorum Imperatoris Horrendum Facinus»17. В своей работе он подробно расписывает произошедшие события, включает даже свидетельства османских историков, которые внесли свою лепту в толкование поступков Сулеймана Великолепного и его сына. Однако сам Николас Моффан отдает предпочтение любовной линии как генеральной в своем повествовании. По его версии, Мустафа погиб из-за своей любви к дочери персидского шаха. Кроме того, Г. Моффана интересует личность Роксоланы, которая, в отличие от схематичных и ничем себя не выражающих Сулеймана и Рустама, проявляет себя очень ярко в своих поступках, будучи очень амбициозной, деспотичной и завистливой.
Похожая трактовка событий прозвучала в новелле Г. Бунин «Султан» (1561)18, где он также отводит Султанше роль главной злодейки, которая с помощью поддельного письма от персидского шаха добилась казни своего пасынка.
Подобная версия озвучивается в анонимной повести «Сулеймания» (1581)19, где Роксолана признается виновной.
Сам А. Эслава отдает предпочтение любовной линии, почти не упоминая роль Роксоланы в случившемся. Жена султана упоминается лишь однажды: когда Саида передает свой страшный подарок султану на корабль, в числе прочих она называет Росину, жену султана, которая, кстати, здесь является родной матерью Мустафы, и которая также должна понести наказание за его смерть.
Надо отметить, что новелла А. Эславы оказала влияние на его современников: П. Бонарелли в новелле «Сулейман» (1601) пошел по пути А. Эславы, сделав основной акцент на любовной линии, но значительно усложнил сюжет мотивом тайной подмены детей Сулеймана в младенчестве, так что в итоге Роксолана убивает своего собственного сына и узнает об этом только после казни.
Этот мотив подхватили другие авторы: А.М.Коспи в новелле «Мустафа» (1636) и Ж. де Майре в новелле «Великий Сулейман или смерть Мустафы» (1639). В 1637 г. появляется единственная новелла со счастливым концом «Сулейман» В. де Алибрея, в которой Роксолана раскаивается в содеянном и не допускает казни Мустафы.
Все рассказанные истории о Сулеймане, Роксолане и Мустафе можно отнести к жанру исторического анекдота, поскольку все они рассказывают о маловероятных происшествиях, но все они поданы как случай из реальной жизни. Все рассказчики оговаривают фактическую точность рассказанного случая, всячески подчеркивая его достоверность свидетельствами современников, но одновременно странность и невероятность.
Для Леонардо – рассказчика этой истории (а «Зимние вечера» представляют собой разговоры итальянцев, которые коротают долгие зимние вечера, рассказывая друг другу невероятные истории) героиней этой истории является Саида, которая, став христианкой, совершила богоугодный поступок, потопив корабль с турками.
История Антонио Эславы может быть охарактеризована как новелла -анекдот с высокой степенью уверенности: предельно сконцентрированное действие, динамичное и сжатое, разворачивается как абсолютно невероятное происшествие из жизни реального исторического лица Сулеймана Великолепного. Но в конце событие из реально-бытового плана (Сулейман казнит сына за нанесенное оскорбление Великому визирю) вдруг переключается в иную систему координат и приобретает черты фантастического: страшный обед, обстрел корабля, гибель султана и всего его двора, крещение Саиды. Но именно в этой нелепости, странности и неожиданности и кроется анекдотическо-новеллистическое зерно этой истории.
В ином ключе разрабатывает анекдотический жанр Мелкиор де Санта Крус (Melchior de Santa Cruz), который в 1574 г. публикует «Лес апофегм, сентенций, высказываний». Название книги говорит само за себя и представляет собой сборник, состоящий из 11 частей и включающий в себя остроумные высказывания судей, влюбленных, художников, просто прохожих. Его произведения в широком смысле можно отнести к так называемым новеллам motto, но, по сути, они являются анекдотами, основанными на остроумном изречении.
Книги Педро Мехиа и Антонио де Торкемады также представляют собой сборники сентенций, афоризмов и кратких историй, которые за небольшим исключением фактически в полном составе также можно отнести к жанру исторического анекдота, поскольку оба автора перерабатывают, а часто просто переводят апофегмы и анекдоты классических писателей (Плутарха, Овидия, Лукиана, Валерия Максима и др.).
Как ни парадоксально, но многие испанские современные исследователи на первое место среди испанских новеллистов обычно ставят Хуана Тимонеду20, перу которого принадлежит три сборника «Добрый совет, или Сумка с рассказами» (Buen Aviso, y Portacuentos, 1564), «Небылицы» (Patrañuelos, 1567), «Закуска, или Досуг путешественника» (Sobremesa, o Alivio de caminante, 1569). Его ставят в один ряд с Маргаритой Наваррской, Дж. Боккаччо, Дж. Чосером. По всей видимости, именно Х. Тимонеду имел в виду М. Сервантес, когда писал о своих предшественниках, которые не создавали ничего нового, довольствуясь уже имеющимися сюжетами.
Действительно, Хуан Тимонеда не создавал собственных сюжетов, а в основном, перерабатывал уже известные итальянские новеллы, либо известные сюжеты позднего испанского средневековья, сознательно ориентируясь на итальянскую ренессансную новеллу и связанные с ней традиции, и одновременно коренным образом меняя в них акценты с учетом испанской реальности.
У «небылиц» Тимонеды есть одно объединяющее их свойство, отмеченное одним из исследователей его произведений: « … the outstanding characteristic of the three works is their common social purpose: they provide the reader with a store of anecdots and tales that can be retold»21 («…основной характеристикой трех сборников является их общая цель: они обеспечивают читателя запасом анекдотов и историй для пересказа»).
Эта цель подтверждается особенно наглядно предисловием сборника «Sobremesa», где Хуан Тимонеда пишет: «Curioso lector, como oir y ver y leer sean tres causas principales, ejercitandolas, por do el hombre viene a alcanzar toda sciencia, esas mesmas han tenido fuerza para conmigo en que me dispusiese a componer el libro presente, dicho „Alivio de caminante“ en el cual se contienen diversos y graciosos cuentos, afables dichos, y muy sentenciosos. Asi que, facilmente lo que yo en diversos anos he oido, visto y leido, podras brevemente saber de coro, para poder decir algun cuento de los presentes. Pero lo que nos importa para ti y pаra mi, porque no nos tengan por friaticos <….> Vale.»22 («Любопытный читатель, так как изначально люди постигают знания, используя только три действия – слышание, видение и чтение, последние так повлияли на меня, что я решил составить настоящую книгу, называемую „Досуг путешественника“, в которой собраны разные и приятные истории, комические и сентенциозные. Те истории, что я услышал, увидел и прочитал, вы легко сможете запомнить в краткой форме для того, чтобы их рассказывать. Что важно для тебя и для меня, так это то, чтобы нам не было бы скучно <..>».
Далее в конце второй части Х. Тимонеда еще раз дублирует свою мысль, подчеркивая, что специально собрал мудрые остроумные высказывания, чтобы читатель смог пересказывать их.
Подобной цели отвечает и другой сборник «Buen aviso y Portacuentos»23, в предисловии которого автор отмечает, что рассказанные им истории очень нравятся его друзьям, потому они убедили его издать эти истории и анекдоты отдельным сборником.
Все истории упомянутых двух сборников – «Добрый совет, или Сумка с рассказами» (Buen Aviso, y Portacuentos, 1564), «Закуска, или Досуг путешественника» (Sobremesa, o Alivio de caminante, 1569) – являются новеллами-анекдотами, призванными также позабавить читателей. Два сборника Хуана Тимонеды «El Sobremesa, o Alivio de Caminante» («Закуска или досуг путешественника») и «Buen Aviso y Portacuentos» («Добрый совет, или сумка с рассказами)» представляют собой краткие истории, объем которых не превышает нескольких строк. Естественно, что при этом не приходится говорить ни о разработке характеров и их углублении, ни об интериоризации конфликта. Новеллы этого типа максимально приближены к анекдоту. По сути, они и есть анекдоты. Здесь минимум действия, герои преимущественно разговаривают, и остроумное слово (реже действие), как в новеллах motto, является финалом произведения. Диалогическая ситуация рассказывания значительно ориентирована на финальную ответную реакцию слушателя, на его приобщение к карнавальному мироощущению. Так, уже первая история наглядно демонстрирует это положение: