Проблема наблюдателя. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 19

Когда человек стал думать, решать, делать свободный выбор, число вариантов окружающей действительности начало возрастать намного быстрее, чем прежде. И предсказать, как будет развиваться реальный мир, стало намного труднее. Вот почему первые пророки еще могли ориентироваться в мире, который они наблюдали, а наши современные предсказатели чаще всего попадают пальцем в небо. Сегодня еще возможно худо-бедно предсказать, что случится через месяц, но скоро мы и на день вперед ничего спрогнозировать не сможем. Таков путь сознательного наблюдателя, такова плата за разум.

И выхода нет? Тупик?

Этот вопрос неизбежно следует из приведенного рассуждения. Доктор Гамов этот вопрос задал и перешел к третьему этапу своего исследования – вернулся к истории. Изучая исторические материалы, он понял, что человек-наблюдатель делает мир все более хаотическим и все менее предсказуемым, потому что резко увеличивает своим присутствием число возможностей. Но! Изучая те же исторические материалы, доктор Гамов обнаружил еще один феномен, на который прежде не обращали внимания физики, а теологи, наблюдая явление, не понимали причины и приписывали все божьему промыслу.

Дело в том, что в последние тысячелетия стало возрастать число явлений, которые верующие люди называют чудесами, приписывая им сверхъестественное, божественное происхождение. Физики же или игнорируют многочисленные рассказы очевидцев (наблюдателей!), или, оказавшись перед фактами, которые не могут опровергнуть, утверждают, что ничего сверхъестественного в них нет, это «обычные» явления природы, только чрезвычайно маловероятные.

Физики, конечно, правы. Не происходит в нашем мире ничего такого, что не подчинялось бы известным или еще не открытым, но существующим, природным законам. Кто-то из мыслителей сказал, что любое непонятное явление кажется нам чудом, но потом физики обнаруживают закон природы, и чудо переходит в разряд объясненных явлений. Так называемые чудеса – такие же «нормальные» явления природы, как радуга или затмение Солнца (которые когда считались чудесными), только очень редкие и потому производящие впечатление чуда.

Так вот, доктор Гамов обнаружил, что в последние несколько столетий и особенно в последние десятилетия число наблюдаемых «чудес» увеличивается так же стремительно, как возрастает мировой хаос.

И это тоже объяснимо. Более того – увеличение числа «чудес» неизбежно следует из увеличения хаоса (энтропии) во Вселенной.

Видите ли, любое событие происходит с некоторой вероятностью. Что-то происходит непременно. Например, вы каждое утро завтракаете и уверены: вероятность того, что и завтра, и послезавтра вы будете есть в семь утра свой омлет с беконом, близка к единице и отличается от единицы лишь потому, что может все-таки случиться некое менее вероятное событие (например, вас срочно вызовут на службу), из-за которого вам придется отказаться от завтрака.

Есть маловероятные события. К примеру, существует вероятность, что над вашим домом завтра пронесется торнадо, но она не так велика, чтобы учитывать ее в завтрашних планах.

Есть события, вероятность которых настолько мала, что обычно ее считают равной нулю. К примеру, десяток обезьян посадили за клавиатуру компьютера, и они дружно напечатали полный текст «Гамлета». Никакие законы природы этого не запрещают, но вы понимаете, как это маловероятно.

В мире, говорит доктор Гамов, стремительно нарастает хаос. С одной стороны, это приводит, как мы видели, к невозможности предсказать что бы то ни было. С другой – в мире становятся возможными все большее число событий. Всяких. Кто-то из писателей-фантастов и по другому поводу сказал: «Невозможное сегодня станет возможным завтра». И это так. Пещерный человек не мог прокатиться в поезде, посмотреть телевизор, съесть суши, увидеть в телескоп далекую галактику. И много чего еще. Вероятность таких событий была равна нулю. Сейчас эти события весьма вероятны.

Почему наши предки не видели НЛО, а сейчас их каждый день наблюдают сотни? Да потому, что за несколько столетий увеличился хаос, увеличилось «поле возможного и вероятного», мы стали наблюдать явления, ранее не происходившие.

И это результат не участившихся посещений Земли инопланетянами. Природа НЛО неизвестна, но, скорее всего, это спонтанные эффекты, которые были невозможны тысячу лет назад, потому что тогда мироздание было более упорядоченно. Эффект сугубо квантовый, точнее, квантово-статистический, и только по неведению мы пытаемся объяснить новые явления природы влиянием внеземных или потусторонних сил. На «самом деле», а точнее, по теории доктора Гамова, это результат нашей деятельности. Мы – наблюдатели, обладающие сознанием и свободой воли. И это наше сознание вносит в мир новые возможности, расширяет спектр осуществимых событий и одновременно уменьшает вероятности надежных прогнозов: чем больше всякого может случиться, тем меньше вероятность это всякое предсказать.

Идем дальше вслед за доктором Гамовым. Вероятности осуществления различных вариантов мироздания описывает некая кривая, функция распределения. Скажем, нагретое до тысячи градусов тело с гораздо большей вероятностью излучает «красные» фотоны, чем «голубые», и потому выглядит красным. Вероятности случайных процессов описываются кривой, которую называют Гауссовой, она похожа на колокол или на шляпу с высокой тульей и длинными полями. Есть и другие кривые, другие функции в теории вероятностей, описывающие другие вероятностные процессы.

Естественно, доктор Гамов задал вопрос: какой функцией описывается нарастающий мировой хаос? Поскольку речь идет о случайном распределении, то и описываться оно, скорее всего, должно обычной функцией Гаусса. Доктор Гамов эту функцию и получил в расчетах, изучая частоту появления в истории тех или иных событий.

Я уже говорил о том, что в квантовой теории наблюдатель способен влиять на результаты измерений. В отсутствие наблюдателя – с этим согласно большинство физиков – невозможен никакой однозначный результат: система находится в состоянии суперпозиции, где существуют абсолютно все возможные варианты, и лишь разумный наблюдатель, произведя эксперимент, собственным сознанием выбирает единственный результат.

Но если наблюдатель выбирает результат измерения (а это так), и если наш мир – это квантовый мир (и это так!), то сознание наблюдателя влияет на функцию распределения вероятностей тех или иных событий! Без участия наблюдателя эта функция, как я уже сказал, – распределение Гаусса. «Включите» наблюдателя, обладающего сознанием и памятью, и распределение вероятностей изменится. Функция перестанет быть гауссианой, одни события, которые были наиболее вероятными, перестанут быть таковыми, а другие, находившиеся прежде в «хвосте» распределения, маловероятные и даже почти невозможные, будут происходить сплошь и рядом.

Не в моей компетенции делать какие бы то ни было предположения о причине гибели доктора Гамова. Считаю, однако, необходимым обратить внимание: необъяснимое исчезновение неизвестного убийцы из запертой комнаты странным образом «коррелирует» с исследованием доктора Гамова – нарастанием хаоса в мире, непредсказуемостью будущего и увеличением роли маловероятных или даже невероятных прежде событий.

* * *

– Не рассказывайте, если не хотите, Габи.

– Господи, я не думала, что… Но… Хотите выпить, Джонатан? Ах да, я уже спрашивала. Сейчас… Соберусь с мыслями.

– Если вам трудно…

– Что вы заладили: трудно, трудно!.. Простите, Джонатан… Да, так мы начали встречаться. Ник был замечательный! Он столько знал!

– Конечно. Один из лучших специалистов…

– Я не о физике, в физике я ничего не понимаю, и мы о ней говорили мало, хотя Ник и сказал… об этом потом, хорошо? Я к этому подойду. Я имею в виду: он прекрасно разбирался в современной музыке, в кино, да в чем угодно, он поражал меня эрудицией, особенно в первое время, нащупывал, знаете, точки, хотел меня понять, чем я живу, чем интересуюсь, мы много говорили, гуляли… То есть что значит много, на самом деле не так уж часто мы бывали вместе, потому что у обоих работа, а когда Ник увлекался какой-то своей теорией… я хочу сказать, у него были периоды, когда, как он говорил, все шло по плану, и тогда он мог оставить расчеты, мол, все нормально, никуда они не денутся, рутина, давай сходим на концерт или в ресторан… правда, мы оба не любили рестораны… люди смотрят, музыка, которая нам не нужна… но иногда… А вдруг ему приходила в голову новая идея, он становился рассеянным и мог забыть, что мы договорились встретиться, извинялся, конечно, но все равно исчезал, пока не… Вы понимаете… Первое время я обижалась, потом приняла к сведению. И тут… послушайте… когда живешь нормальной жизнью, все хорошо, радуешься, и вдруг… Начали болеть кости. Извините, я не хочу вас… Это неприятные подробности, «Непременно запишись к врачу», – потребовал Ник. Мне казалось, что это ерунда, но он бывал настойчив, вы же знаете его, Джонатан. Записалась, и ничего особенного, врач сказал, что это артрит, выписал… Неважно. Через месяц мне поставили правильный диагноз: болезнь Гоше.

– Гоше? Это…

– Мало кто знает, редкая болезнь – говорят, один случай на миллион. Везет, да? Это наследственное, проявиться может в любом возрасте. Живешь себе, и вдруг… Боль. В первое время не сильно, но… Джонатан, когда мне поставили диагноз, врач в клинике, милый такой старичок, объяснил, что это такое… и как с этим жить… точнее – выживать, потому что нормальная жизнь кончилась навсегда. Понимаете? Быть обузой… для Ника? Мы любили друг друга, но… Я помню тот вечер. Весной. Прошлой, да. Я приехала к нему, я редко у него была, мы чаще встречались здесь, а в тот раз у меня случилась истерика… я была на приеме… в общем, поехала к Нику и устроила такое… не хочу вспоминать… Я напилась бы, наверно, но мне совсем нельзя было спиртного, и… Я думала, Ник ничего не знал о том, что такое болезнь Гоше, но это же Ник, он прочитал все, что было в Интернете, во всех медицинских справочниках, он гораздо лучше меня представлял, к чему все шло… Ник сказал, что у него есть мысль, и потому нужно… Джонатан, если бы вы присутствовали при нашем разговоре, вы бы поняли, о чем он говорил. Физика, вероятности, функции… м-м… распределения, да? Я не поняла ничего, а он сказал, это неважно, и даже лучше, что я не понимаю и не могу повлиять на результат. Потому что, если бы я понимала, о чем речь, то уже этим могла невольно изменить… он назвал какой-то термин, но я не запомнила…

– Смещение максимума гауссианы?

– Смещение, да. Как вы сказали?

– Был такой математик, Гаусс.

– Слышала, конечно. Нет, не Гаусс.

– Пуассон?

– Тоже нет. Это была английская фамилия… или американская… звучала, по крайней мере, как…

– Может, Вейбулл?

– Пожалуй. Да, точно!

– И наверно, Ник говорил о многопараметрическом распределении, раз уж Вейбулл, а не простой Гаусс.

– Простите, Джонатан, я в этом ничего не понимаю. Если бы вы не назвали этого… Вейбулла, да? Я бы в жизни не вспомнила.

– Неважно… Вернемся к тому разговору. Но сначала я задам вопрос, Габи. Вы… Я хочу сказать, вы прекрасно выглядите. Вовсе не…

– Конечно! Погодите, я к этому сейчас подойду. Мне становилось хуже с каждым днем. Очень быстро… Есть разные варианты болезни Гоше, в том числе медленные, и для них, мне сказали, есть неплохие методы лечения. Окончательно болезнь все равно не излечивается, но сильно замедляется, и можно более или менее сносно прожить и тридцать лет… А при быстром течении… У меня оказалось быстрое. Очень больно, прописали кучу лекарств, и мне казалось, что не помогает никакое, я не хочу это вспоминать, Джонатан, рассказываю только потому, что Ник… Джонатан, я перестала его понимать! Вроде бы он делал для меня так много, но у меня было ощущение, будто он не обращал на меня внимания. Все время думал о своем. Может, это нормально, может, физики так и работают, все время думают о своих теориях, он приносил еду, кормил меня, выводил гулять, оставался на ночь, но мне все время казалось, что он не со мной. Вы женаты, Джонатан?

– Да. Двое детей. Взрослые уже.

– И вы, когда над чем-то работаете, тоже так обходитесь с женой?

– М-м-м… Не знаю, Габи. Наверно, нет. Точнее – сейчас уже нет. С возрастом наука становится рутиной. Новые идеи приходят кому-то другому, а ты подхватываешь, дорабатываешь. Это тоже важно. Собственно, наука практически вся на том и стоит: на доработке чьих-то идей. Но ощущение… В молодости были идеи, было… Я хочу сказать, что временами завидовал Нику. Мы с ним написали несколько хороших работ, но… Идеи были его, математика общая, доработка моя. И мне знакомо такое его состояние, это замечательное ощущение, полет, со мной такое случается очень редко. Простите, я…

– Хорошо, что сказали, Джонатан. Я думала… Теперь уже неважно.

– Простите, Габи, болезнь Гоше… Вы сказали – наследственная, и что… неизлечимая?

– Нет. То есть да. Окончательного излечения не существует. Можно замедлить течение, а в тяжелых случаях, вроде моего, не очень сильно замедлить.

– Но вы…

– Хорошо выгляжу, да? Врачи назвали это чудом. «Спонтанная реабилитация», – как сказал профессор Хидман, первый случай в его практике.

– Поздравляю! Искренне рад за вас.

– Я узнала об этом в четверг. Была в Чикаго, в клинике, и профессор Хидман сказал… Тут же позвонила Нику, он был на седьмом небе, теперь все стало хорошо, в пятницу я весь день была занята, последние осмотры, Нику позвонила под вечер – договориться, чтобы он встретил меня в понедельник в аэропорту, но он не отвечал…

– Вы беспокоились?

– Сначала – нет. Ник часто по выходным работал, а когда у него идеи, он отключает в телефоне звук, не смотрит почту… Утром в пятницу, когда мы говорили, он сказал, что очень рад за нас обоих и, пока меня нет, а я должна была прилететь в понедельник, он будет работать, и я… нет, не беспокоилась. В понедельник я вернулась, Ник по-прежнему не отвечал, и я поехала к нему, а там… Господи…

– Не вспоминайте, Габи…

– Простите, Джонатан… я сейчас приведу себя в порядок…

* * *

– Спасибо, доктор Бернс. Ваше заключение…

– Не думаю, что оно как-то поможет в расследовании, детектив.

Сильверберг пожал плечами. Файл, присланный Бернсом, он внимательно прочитал, но в физике был не просто чайником, в школе говорил о себе: «В норд-норд-вест я еще отличу Ньютона от Эйнштейна, а при южном ветре оба на одно лицо».

– Разберутся, – уклончиво сказал Сильверберг. – Наш главный эксперт Арик Розенфельд фиговый физик, но компьютерный гений, пусть почитает.

С профессиональным интересом детектив наблюдал, как Бернс подносит ко рту одноразовый стаканчик с жутким кофе из автомата, обжигает пальцы, но терпит. Неприятно ему, а надо скрывать. Хотя зачем? Но ведь не он один такой, почти все делают вид, что им тут нормально, подумаешь, полицейский участок, вот если бы вызвал начальник и выдал письмо об увольнении…

– Зря вы не положили сахар, без сахара эту бурду пить невозможно.

– Значит, вы не пили кофе из автомата на факультете.

– Пил, конечно. И хоть бы кто предложил приличный кофе, а ведь почти у каждого в кабинете стоит собственная кофеварка. Так я о чем… Розенфельд получил хорошую пищу для размышлений, но размышлять он не будет. Чистая формальность, для архива. Надеюсь, вы не потратили много своего времени, и полагаю, вас устроила оплата.

– Да. Я хотел бы спросить, если это, конечно, не составляет тайну следствия…

– Какие тайны, доктор? Вы читаете газеты? Новости в Интернете? Журналисты, естественно, выжали эту историю досуха. Все следственные версии разобрали на мелкие детали и вышвырнули в мусор. Полиции досталось по первое число.

– Но сейчас такие методы… Я читал: можно найти преступника по капельке пота…

– По кончику ногтя, по запаху одеколона, по флюидам его мысли… Шучу. Ничего этого нет, понимаете? У Розенфельда группа классная, три месяца назад они вычислили серийного убийцу, помните, газеты писали? Скоро дело уйдет в суд. А здесь – ничего. Говорю вам, поскольку в газетах и так все есть. Доктор Гамов был в квартире один. Никто в тот день не входил и не выходил. Никто не влезал в окно и не имел такой возможности.

– Но кто-то же…

– Именно! Если все версии невозможны, надо взять самую невероятную, она и будет истинной.

– Любите Конан Дойла.

– Терпеть не могу. Примитивно, хотя для конца девятнадцатого века, наверно, очень круто. Фразу помню, потому что ее повторяет каждый дебил, особенно в последнюю неделю. Только выводы они все делают неправильные.

– Да?

– Конечно. Невероятный, но верный, если верить прессе, вывод: в полиции нет хороших экспертов, копы упустили решающую улику и так далее.

– А вы не…

– Нет. И тот невероятный вывод, о котором я говорю…

– Да?

– Послушайте, доктор, вам-то это должно быть очевидно. Если все следственные версии оказались глупыми и нелепыми, то осталась единственная, которую эксперты даже не рассматривали, хотя у них есть полная… впрочем, об этом я еще скажу… полная информация. Не смотрите на меня, будто видите привидение, доктор Бернс. Вы тоже пришли к этому выводу.

– Я…

– Доктор, я не знаю физику, но я хороший психолог. Могу, читая фразу, пусть она даже по этой вашей квантовой теории, определить, в каком был настроении автор, и написал ли он все, как есть, или о чем-то умолчал.

– Вы хотите сказать…

– Я не хочу сказать, я прямо говорю, доктор Бернс: вы поставили точку там, где нужна была запятая. Гибель доктора Гамова как-то связана с его исследованиями. Не пожимайте плечами, это единственная версия, которую никто не принял в расчет. Никто, кроме вас. А теперь, пожалуйста: что должно было быть после точки, которую вы поставили в отчете? Вы же знаете, как погиб ваш коллега. Или полагаете, что знаете, я вижу по вашему лицу. У вас есть окончание заключения? Записали в файл или держите в уме? Не отворачивайтесь, пожалуйста, в окне, уверяю вас, ничего интересного. Да, вы знаете свои права: у меня нет достаточных, понятных окружному прокурору, оснований, чтобы изъять информацию из вашего компьютера. К тому же я не полный дебил и понимаю, что, скорее всего, ничего не найду, информацию сейчас принято хранить в разных, как говорят компьютерщики, облаках… Я все понимаю, доктор, и надеюсь на ваше добровольное сотрудничество.

– Слишком много слов…

– Ровно столько, сколько нужно, чтобы вы рассказали. И учтите: я не просто чайник, я понятия не имею, чем вектор отличается от этого… м-м… скаляра. Не говоря о тензоре.

– Если вам знакомы эти термины, значит…

– Это значит, что я перед разговором с вами посмотрел… пытался посмотреть… текст о квантовой физике в Вики. Так что, доктор? Расскажете? Кстати, зачем вы ездили к миссис Джефферсон? Зачем выпытывали у нее информацию о ее болезни?

– Она сама, я не…

– Конечно. Она наотрез отказалась разговаривать с журналистами, она и мне не сказала ничего такого, чего я не знал. Вечером в четверг миссис Джефферсон узнала о выздоровлении от неизлечимой болезни, и менее суток спустя погибает доктор Гамов.

– После этого – не значит вследствие этого.

– Вы тоже умеете говорить цитатами, доктор! Конечно, не значит. Если не знать причинно-следственных связей.

– Вы обвиняете миссис Джефферсон?

– Конечно, нет! Я рад, что с ней все в порядке.

Помолчали. Бернс заставил себя допить кофе, выбросил пустой стаканчик в урну, стоявшую возле двери – прицелился и попал, Сильверберг посмотрел на физика с одобрением.

– Вы всегда так ловко попадаете в цель? – спросил детектив добродушно.

– Случайно, – пробормотал Бернс, удивленный собственной меткостью.

– Может быть, вы случайно, – детектив подчеркнул это слово интонацией, – попали в цель и тогда, когда продолжили вычисления доктора Гамова?

– О чем вы? – поджал губы Бернс, тоскливо думая, что в иных обстоятельствах он просто встал и ушел бы, но в полиции это не пройдет, придется сидеть и выслушивать глупости.

– Вообще-то, – задумчиво произнес Сильверберг, – утаивание части экспертного заключения не является ни преступлением, ни даже административным нарушением. Единственное, что я могу сделать: больше не обращаться к вам за какой бы то ни было экспертизой. А присланный вами документ наши эксперты признают недостаточным, и файлы доктора Гамова я передам другому эксперту, есть еще немало физиков даже в нашем Колледж-Парке. Кого вы сами можете посоветовать, доктор? Профессора Берандота? Доктора Карстерса? Они хуже вас знали доктора Гамова, но физики-то они первоклассные, если верить индексу цитируемости.

– Нет! – воскликнул Бернс, представив, как Берандот… только не это. Он терпеть не мог пафоса, но сейчас в уме вертелись, как навязчивый шлягер, слова: «спасти мир, спасти».

– Нет – что?

– Послушайте, Сильверберг…

– Детектив Сильверберг.

– Детектив… Я не имею права вам указывать, но ни Берандот, ни Карстерс, и никакой другой физик-теоретик не представит вам такого полного отчета, как я, поскольку я понимал ход мыслей Николаса.

– Потому мы именно к вам обратились, и я после ваших слов лишний раз убедился в том, что результаты, полученные доктором Гамовым и подтвержденные вами, имеют отношение к его гибели. Если отбросить все фантастические версии…

– О господи!

– А что? Правильная цитата, хотя еще неделю назад я считал ее глупой.

– Я не могу вам сказать…

– А! Значит, есть что говорить, верно? Я был уверен: в конце концов, мы с вами придем к разумному решению.

– Вы не понимаете!

– Конечно. Я чайник. Объясните. Единственное, что меня интересует: что случилось с доктором Гамовым. Вы это знаете.

– Нет, – устало произнес Бернс. – Как я могу это знать, меня там не было. Могу предполагать.

– То есть вы признаете, что у вас, по меньшей мере, есть версия, которую вы не отразили в экспертном заключении.

– В поставленной передо мной задаче не говорилось ничего о том, что я должен еще и версии придумывать.

– Ничего не стоит изменить вопрос, поставленный перед экспертом, и вернуть вам на…

– Послушайте, Сильверберг…

– Детектив Сильверберг.

– Детектив… Чего вы от меня хотите?

– Объясните чайнику, что и почему, по вашему мнению, произошло с доктором Гамовым.

– Криминального – ничего. Доктора Гамова не убили, если вы об этом. И самоубийством он, конечно же, не покончил.

– Он физически не мог…

– Я о том и говорю.

– О’кей. Рассказывайте. Дело пойдет в архив, когда кончится срок расследования, на научный приоритет мы не претендуем, оставьте его себе… Вы собираетесь написать статью, опубликовать?

– Нет.

– Тем более. В чем проблема, доктор?

Детектив терпеливо молчал минут десять, в течение которых Бернс смотрел в окно на проплывавшие в небе облака.

– Проблема в том, – сказал наконец Бернс, не выдержав молчания и желая только одного: скорее покинуть кабинет, – проблема в том, что Габи… миссис Джефферсон может узнать, что убила доктора Гамова. И как ей потом жить с этой мыслью?

Детектив Сильверберг сложил на груди руки и приготовился слушать.

* * *

«Я испугался, детектив. Я и сейчас боюсь, и к этому примешивается чисто человеческая жалость к женщине, которая ни сном, ни духом… Но из-за которой всё произошло. Если это будет опубликовано, и она поймет… А она умная женщина, доктор Гамов ей много чего рассказывал, и она способна сложить два и два. Ей и без того тяжело…

Да, я возвращаюсь к сути. Почему именно в последние три тысячи лет мир устремился к хаосу? Почему еще во времена библейских пророков некоторые люди могли предсказывать события, которые произойдут много лет спустя, и почему в наши дни в прогнозах даже на будущий год ошибаются все: от футурологов до штатных предсказателей? Да потому, что во Вселенной появился разумный наблюдатель, обладающий сознанием и имеющий возможность свободного выбора. В отличие от камня, дерева, звезды или галактики. Наблюдатель не изменяет реальность, он не бог, знаете ли, но, получив свободу выбора, он создает новые, ранее не существовавшие варианты реальности. Создает в огромном количестве – каждым своим выбором, даже самым, казалось бы, тривиальным: перейти улицу на красный свет или дождаться зеленого.

Это вы понимаете? Да? Тогда продолжу, и слушайте внимательно. Итак, число вариантов бытия растет, но ведь события осуществляются с разной вероятностью, верно? Вероятность того, что солнце взойдет завтра в семь часов шестнадцать минут, практически равна единице. А вероятность, что вам на голову свалится метеорит, близка к нулю, хотя никаким законам природы это не противоречит. Между нулем и единицей располагается все огромное множество возможных событий, которые могут произойти с мирозданием и с вами лично. И естественно, эти вероятности распределяются по какому-то закону – скорее всего, по закону нормального распределения Гаусса. В отсутствие разумного наблюдателя со свободой воли это распределение в точности гауссово. Таким оно было много миллиардов лет, а потом… Потом появился человек. Изменять материальную природу силой мысли человек не может – телекинеза, уверяю вас, не существует, потому что это явление противоречит закону сохранения энергии. Как и вечный двигатель. Но сознание разумного наблюдателя способно менять вероятности событий. Влиять на функцию распределения. Когда появились первые пророки, распределение вероятностей перестало быть классической гауссианой – прежде невозможные события стали просто маловероятными, маловероятные оказались более вероятными, понимаете?