Вне зоны доступа

Глава 5

Мой проводник не врал, когда сказал, что дорогу смыло. Точнее не так… Дорога была. Ее серо-черная побитая непогодой лента вилась среди двух живописных равнин, сплошь устланных желтым ковром незнакомых мне раньше цветов. Но на ней было столько ям и колдобин, что людям было проще ехать по обочине, уже раскатанной, утрамбованной и как будто запекшейся на еще ласковом июньском солнце земле.

– Это – очиток живучий.

– Что, простите? – переспросил я и едва не свалился со своего места, когда нас опять тряхнуло.

– Вот эти желтые цветущие кустарники.

Удивленный, что Яна Валентиновна соизволила со мной заговорить, я пожал плечами и отвернулся к окну:

– Красиво.

– Угу. Красиво. Но это растение ядовитое. Так что будьте осторожнее, когда пойдете в следующий раз в кустики по нужде.

Я моргнул. Опустил взгляд к собственному паху.

– А предупредить раньше вы не могли?

– Я задремала… – Стоцкая зевнула, поправила огромные очки на носу, за которыми, как пить дать, прятала последствия вчерашней веселенькой ночки, и, подложив подушку под щеку, снова сделала вид, что спит.

– Вы живете с родителями?

– А что, похоже? – вздохнула Стоцкая.

– Послушайте, это не праздный интерес, – разозлился я, забывая о том, что мы не одни, – Мы буду жить в их доме, а потому хотелось бы знать, с кем нам придется сталкиваться.

– А что, если со мной? Вы все бросите и вернетесь обратно? Кстати, зачем вы здесь?

– У меня съемка для National Geographic, – отмахнулся я.

– Поменяли специализацию?

Поначалу я подумал, что Стоцкая меня подначивает, но когда она стащила с носа очки, понял, что ошибался. В ее глазах не было злорадства. Может быть, она не знала о том, что мне довелось пережить в течение последнего года? Да нет… Вряд ли. Кажется, об этом теперь знали все.

– Решил взять паузу.

Я перевел взгляд на скучающую дочку. Светка пялилась в окно и покачивала головой в такт гремящей в наушниках музыке. Ей не было дела до нашего разговора.

– Я не живу с родителями и постараюсь сделать так, чтобы мы не пересекались, – тихо заметила Стоцкая, когда я уже решил, что ответа мне не дождаться. А после вернула очки на глаза.

Я кивнул в ответ и наткнулся в зеркале заднего вида на внимательный взгляд Валентина Петровича. Вряд ли он мог слышать, о чем мы говорили с его дочерью, из-за играющего в салоне радио. Скорее просто почувствовал окутавшее нас напряжение. Последовав примеру Стоцкой, я спрятал глаза за непроницаемыми стеклами авиаторов. Так я мог, не спалившись, разглядывать Яну, мать ее, Валентиновну. И не спрашивайте, зачем мне это понадобилось.

– Яна…

– Да? – кажется, она удивилась моему обращению даже больше, чем я сам.

– Вы простите меня. Я… неправ тогда был…

Так и не сумев договорить, я с шумом выдохнул. Растер лицо каким-то забытым, еще, наверное, в детстве жестом. Понимая, что сейчас она просто пошлет меня, и права будет… Но, к удивлению, Стоцкая молчала. Молчала, не сводя с меня глаз, а потом просто кивнула. И все? Поразительно, но я испытал странное разочарование. Как будто я вышел на ринг, а рефери сказал, что бой отменяется. Да… в этот момент я рассчитывал испытать со-о-овсем другие чувства. Может быть, облегчение. Но его не было. Скорее я почувствовал себя еще более мерзко.

Что ж так дерьмово-то, господи?

Почему из всех предложений о работе я выбрал именно это?! Да потому, что этих предложений было не так и много. Я на год выпал из обоймы. И тут либо снова горячая точка, либо… Это чертовое озеро. После всего, что со мной случилось, выбор был очевидным.

Я достал телефон, в очередной раз набрал номер Тени и, выслушав робота, утверждающего, что абонент – не абонент, отключился. Чтоб тебя, глупая баба! Чтоб тебя… Куда ты пропала? Меня раздирала тревога. С нашего последнего разговора прошел целый год. А все, что я тогда сказал, было таким… неправильным. Я остыл через пару дней, решил позвонить, извиниться, но у судьбы на меня были другие планы. Год… прошел год, и за это время с Тенью могло случиться все, что угодно. Я старался не думать о том, как буду жить, если больше никогда её не услышу. Я старался не думать о том, сколько времени упустил.

Второй раз я позвонил Тени уже из Мали. Хвала господу, при миссии ООН, в офисе которой мы зачастую бывали, имелся неплохой вай-фай. Ситуация становилась с каждым днем все тревожней. Мы ходили по краю, но никто даже не догадывался, как близка была смерть на самом деле. Сатанея от зверской жары, я пытался собрать расплавленные солнцем мозги в кучу и написать короткий очерк для своей колонки. Кондиционеров здесь отродясь не было, а вентиляторы лишь гоняли раскаленный воздух туда-сюда, не принося никакого облегчения. Жизнь – дерьмо, в который раз подумал я и уставился на лежащий поверх бумаг телефон. А потом позвонил…

– Да… Говорите, я слушаю вас?

– Привет, Тень.

– Тень? А… Специалист по похмелью, ты ли это?

– Я… Узнала?

– Ага. А ты вообще на часы не смотришь, когда звонишь?

– А что? Уже поздно? – я покосился на поцарапанный дисплей, прикидывая в уме возможную разницу во времени.

– У меня третий час ночи.

Было бы логично спросить, какого черта я ей звоню. Но Тень не спрашивала. А сам я не объяснял и вместо этого нес какую-то чепуху.

– Ну, это у тебя ночь, а у меня день-деньской. И такая адская жара… ты бы знала.

– Жара? Слушай, везучий ты, сукин сын. Я вчера печку топила, представляешь? А сейчас опять холодно так, что зубы стучат.

– А согреть некому?

– Не-а. Разве что ты мне своей жары отсыплешь.

Я улыбнулся и наткнулся на заинтересованный взгляд оператора. Черт! Заболтавшись с Тенью, я совершенно забыл, что не один в этой конуре, именуемой кабинетом. Иван пошевелил бровями. Я закатил глаза, показал ему кулак и вышел прочь из кабинета в душный коридор. И только я отошел на шаг, как началась бойня…

Это потом я узнал, что миссия ООН была подвергнута минометному обстрелу, а тогда… Тогда это был просто ад. Где-то совсем близко от меня взрывались снаряды, а я полз по полу в направлении бомбоубежища и думал о том, что если бы не вышел из кабинета – наверняка бы погиб. В тот день Тень спасла мне жизнь в первый раз… Боевики выпустили по позициям миротворцев двенадцать ракет. Всего двенадцать… Погибли семь человек, в числе которых был и Иван. Еще порядка тридцать были ранены. А у меня не было ни царапины.

Тень перезвонила мне, когда меня, оглушенного и дезориентированного происходящим, вывели из-под завалов.

– Эй! Ты как там? Я услышала какие-то странные звуки, а потом связь прервалась. Ты там, что, боевик смотришь?

– Ага… Боевик… – кивнул я головой, наблюдая за тем, как спасатели выносят раненных из-под завалов, слушая их стоны и хрипы, которые и она наверняка тоже слышала.

– Слушай, давай, я тебе потом перезвоню. Тут… тут самый интересный момент, – пробормотал я, отлепляясь от своего места. Волна ужаса схлынула, и ко мне, наконец, вернулась способность мыслить. Я не мог сидеть без дела и наблюдать, как под завалами гибнут люди. Мне нужно было действовать, чтобы не сойти с ума.

– Ага. Расскажешь потом, что за фильм.

– Расскажу… Обязательно.

Через два часа миротворческая миссия ООН дала сообщение, что ситуация взята под контроль. Я был первым журналистом, который пустил в эфир репортаж с места событий, бесстрастно озвучивая информацию о количестве жертв нападения и демонстрируя разрушения за спиной. А потом, когда все было позади, я лежал под высоким, усыпанным бриллиантовой крошкой небом Африки и плакал, как дурак, пока меня не окликнул тощий мальчонка, из местных.

– Что? – спросил я.

Но мальчик вряд ли меня понимал. Он лишь улыбался и махал рукой в сторону огней деревни. Я медленно встал и пошел вслед за ним. Бояться мне было нечего. Аборигены в этих местах были удивительно миролюбивыми. Когда мы под заинтересованными взглядами местных жителей вошли в деревню, оказалось, что со мной хотел встретиться шаман племени. Ничего не понимая, я, тем не менее, почтительно поклонился и сел, куда мне было велено.

– Ты – помогать нашим людям, – сказал мне старец на плохом английском.

– Я ничего не сделал.

– Ты – помогать. На!

Он протянул мне трубку, не принять которую по местным обычаям было бы очень невежливо. Я немного помедлил, но все равно сделал вдох.

– Три… – показал мне на пальцах старец.

Три? Да что ж такое? Я и после первой тяги чуть было не выплюнул легкие.

– Три! – нахмурился шаман.

После второго вдоха картинка мира перед моими глазами покачнулась, разбилась на сотни мелких осколков и закружилась вокруг меня с бешеной скоростью. Как делал третью тягу – я даже не помнил. Очнулся я в теле птицы, парящей высоко-высоко над землей. Подо мной проплывали города и обожжённые солнцем пустыни, джунгли и дельты рек. А больше никого не было. Лишь я и… догоняющая меня тень.

Когда я пришел в себя, шаман спросил меня, что я видел. Я рассказал, не видя в этом секрета. Под кайфом еще и не такое привидится.

Выслушав меня, шаман кивнул и закрыл глаза.

– Ты – Зусу.

– Что?

– Зусу… Птица… по-вашему? Нет… Птах! Держись своей Тени…

У меня волосы на затылке зашевелились, когда старик это сказал. У меня зашевелились волосы…

– Ну, вот и приехали! – вернул меня в реальность зычный голос Валентина Петровича.

Я растерянно огляделся. Так странно… я не помнил половины пути. Все прошло мимо. Хотя обычно я начинал приглядываться к месту, где мне предстояло работать, с первых секунд. Первое впечатление было для меня самым важным.

– Дом… милый дом.

– Ты же сказала, что не живешь здесь? – напомнил я вскочившей со своего места Стоцкой.

– Я здесь выросла… – пожала та плечами она.

Да уж… Мое замечание прозвучало довольно глупо. Я пропустил Яну вперед, дождался, пока выпрыгнет Светка, и только тогда взялся за чемодан. Пока мы на пару с Валентином Петровичем разгружали сумки, из добротного деревянного дома вышла женщина. Совсем невысокая, в джинсах и накинутой на плечи парке. Здесь, в лесу, было значительно прохладнее, чем в городе, и я поежился.

– Елена Васильевна. Моя жена… А это, Леночка, Данил Соловьев. Наш постоялец аж на целый месяц.

– Данил Соловьев? Тот самый? Валик, ты совсем из ума выжил – притащить это несчастье в наш дом?! – если бы взгляд мог убивать, клянусь, я бы тотчас упал замертво. А Валентин Петрович, кажется, растерялся. Открыл рот, беспомощно глядя на жену, перевел взгляд на меня…

– Не надо, мам, – вмешалась Стоцкая. – Дело прошлое.

– Прошлое?! Да это чудовище твою жизнь разрушило, а ты мне говоришь, прошлое?

– Мама, перестань… – в голосе Стоцкой зазвенел металл. – Мы во всем разобрались. Тема закрыта.

– Постой-постой… Что значит «это несчастье»? – отмер Валентин Петрович.

Я молчал, не совсем понимая, что тут можно сказать. Говоря откровенно, я даже не знал, как теперь смотреть в глаза этим людям. Мне вообще не стоило сюда ехать. Пока я неловко переминался с ноги на ногу, Стоцкая тяжело вздохнула и пояснила отцу:

– Данил – муж моей последней пациентки.

Валентин Петрович удивленно на меня уставился. Что ж… удивление, наверное, лучше, чем ярость? Если бы тот решил сейчас меня проучить, я бы вряд ли смог от него отбиться. Слишком здоровым тот был.

– А с виду приличный человек…

– О, да ладно, папа! Ты же не думал, что у него будут рога и копыта?

– Вполне возможно…

– Да бросьте вы! Ну? – Яна с досады топнула ногой.

– Ему не место в нашем доме! – повторила Елена Васильевна.

– Наверное, мне и правда лучше уехать.

– Ну, уж нет. Данил, вы пока проходите – во-о-от туда, это флигель для гостей. А я здесь все улажу.

– Что здесь можно уладить? – донесся скрипучий голос с веранды.

– О господи, ба, и ты туда же…

Глава 6

Что-что, а чувство самосохранения в Соловьеве было развито просто на зависть. Не став испытывать судьбу, он послушно забрал ключи и пошел к флигелю. Его шаг был неровным и каким-то дерганым, что ли? Совсем не таким уверенным и пружинистым, как я запомнила. И я не могла не думать о том, что так сильно его изменило. А моя родня, кажется, могла думать лишь о том, как поквитаться с моим обидчиком. Вот и отец, было, двинулся вслед за гостем…

– Ты это куда? – спросила я, перегораживая дорогу родителю.

– Что значит, куда? Пойду, покажу этому… как здесь все обстоит.

– Ну, уж нет, папа. Оставайся на месте!

– Да ладно, Янусь, что я ему сделаю?

Да все, что угодно! Силы в моем папке было столько, что о наличии ума в некоторых ситуациях вопрос просто не поднимался. Я тяжело вздохнула и покачала головой:

– Я сама ему все покажу. А ты остынь. И ты, мам, тоже. Столько лет прошло, а вы все злитесь.

– А что мне нужно было? Выкатить красную дорожку? – возмутилась мама, сверкая синими глазищами.

– Да не нужно никаких дорожек выкатывать! Просто отнеситесь к нему, как к своему обычному постояльцу.

– Может, прикажешь нам его на обед пригласить?

– Это ведь входит в стоимость проживания, не так ли? – не сдавалась я.

– Вот именно, Леночка. Это входит. Так, что, зови. Не будем же мы нарушать уговора… – неожиданно вступилась за Соловьева та, на кого я меньше всего рассчитывала.

– Ты вновь за старое? – подозрительно сощурилась я, ни на секунду не поверив в искренность бабушкиных порывов.

– Хе-хе… – донесся до меня её коварный, не сулящий Соловьеву ничего хорошего, смех. Я со стоном запрокинула голову к небу, где между изумрудными макушками вековых кедров виднелся синий лоскут бескрайнего летнего неба.

– Не вздумай, ба… Никаких сюрпризов! Поклянись мне! Ни слабительного, ни приворотов, ни прочего ведьмовского дерьма. Я серьезно.

– О слабительном я даже не думала, – заскрипела бабушка.

Прекрасно! Даже если она об этом не подумала сразу, то теперь уж наверняка… Молодец, Астафьева. Просто пять баллов за идею.

– Вы меня поняли! – бросила я, не найдясь с достойным ответом, и зашагала в направлении флигеля. Данил как раз начал разгружать вещи, когда я подоспела.

– Я покажу, что здесь и как… – отчиталась я о цели своего визита.

– Не знаю, стоит ли. Возможно, нам со Светкой действительно стоит вернуться.

– Ты уже разбираешь вещи. Тебе не кажется, что твои слова противоречат действиям?

Данил ничего не ответил. Бросил растерянный взгляд на защитного цвета футболку в руках. Разговор не клеился, и я решила заняться тем, ради чего, собственно, и пришла. Деловито подошла к комоду, вытащила два одинаковых комплекта белья, полотенца и бросила их на диван.

Из спальни выглянула Света.

– Здесь два комплекта. В спальне кровать, здесь диван, который довольно просто раскладывается. Вот тут потяни, и до щелчка. В ящике над плитой – чайник, кофе и сахар. Так… что еще? Завтрак, обед ужин в большом доме в восемь, час и шесть часов соответственно.

– Прямо ол-инклюзив, – фыркнула девочка, смерив меня неприветливым, злым взглядом.

– Света! – одернул дочь Соловьев.

– Что Света? Я не хочу оставаться рядом с этой… с этой… убийцей!

Мои плечи одеревенели. Спина выпрямилась. Это происходило рефлекторно, на уровне голых инстинктов… Так, словно, не держи я спину прямо – сломалась бы, к чертям, пополам.

– Немедленно извинись!

– И не подумаю…

Отец и дочь застыли друг напротив друга, как два бойца в ринге. И мне бы нужно было уйти, но мои ноги не слушались, и я стояла, как дура, сжимая и разжимая руки, думая лишь о том, что по дороге сюда Света услышала гораздо больше, чем мы могли бы представить. Вполне возможно, она специально подслушивала.

– Вот это дверь в ванную… – отмерла я. – Здесь умывальник, душ, туалет и стиралка. Выбираешь режим и нажимаешь кнопку «пуск», – я быстро продемонстрировала, как это работает, и вышла из комнатушки, которая была слишком тесной для нас с Данилом. – Если будет желание – отец может растопить баню. Он – отличный банщик. Лучший в этих краях. А про поход – он вам сам все расскажет. Сегодня, за поздним обедом. Стол будет накрыт в большом доме через час. Вас устроит?

– Да, спасибо.

Соловьев устало растер глаза, прошел через комнату, обдавая меня ароматом стирального порошка, ментолового шампуня и какого-то тонкого едва уловимого парфюма, который мне понравился еще в отцовском УАЗике.

– Сейчас попрошу отца помочь перенести ваши вещи.

– Не стоит. Я сам.

– Они тяжелые…

– Справлюсь.

Я лишь пожала плечами.

– Тогда до встречи за ужином.

– Я не буду есть с ней за одним столом, – донеслись мне вслед злые слова Светы, я сделала вид, что ничего не услышала, и скрылась за дверями флигеля. Оправдываться мне было не за что. И делать это я ни за что бы не стала. Да и вообще, если бы не бабка, которая твердо решила сжить несчастного Соловьёва со свету, я бы уже давным-давно бы вернулась домой. Или в амбулаторию, в которой за время моего отсутствия наверняка скопилось много работы. А вместо этого я торчала здесь, чувствуя себя каким-то недобитым рефери или чертовым громоотводом.

Дом родителей, как всегда, встречал меня ароматом хвои и свежевыпеченного хлеба. Я прошла в кухню и будто бы между делом заметила:

– Я сказала Данилу, что обед через час.

– Я не буду кормить этого… этого…

– Мам! Ну, хватит уже, а? Он ведь передо мной даже извинился.

– Когда это? – вмешалась бабушка, которая, восседая во главе стола, растирала что-то в глиняной ступке. Я очень надеялась, что это не корень крушины, но проверить, не привлекая к себе внимания, не могла.

– Сегодня. По дороге сюда.

– Для этого нужно мужество, – справедливо заметила бабушка. Что-что, а здравый смысл в ней по большей части возобладал. Может быть, мне даже не стоило переживать о Даниле так уж сильно. Вдруг бабушка не станет его изводить? Но тут – как повезет, конечно. Ставить на это я бы не стала.

– Если вы забыли, то я напомню! Это он спустил всех собак на Яську! Это из-за него она лишилась работы и хоть каких-нибудь перспектив!

Да, уж. Мама была права. Соловьев действительно натравил на меня телевизионщиков. А те камня на камне не оставили от моей репутации. В погоне за сенсацией правда их волновала мало. Они даже не удосужились провести журналистское расследование, или что там обычно проводят нормальные журналисты, перед тем как выпустить сюжет в эфир? Их цель была – наказать меня. И у них получилось. Смерть матери и ребенка в элитном столичном роддоме – чем не сенсация? Журналисты делали рейтинги своим передачам, им не было дела до моих чувств, до моей рушащейся на глазах жизни. Поэтому то, что им не было дела до правды, меня даже не удивляло.

– Мам, он извинился. Я его простила. Все. Вопрос закрыт.

– Обвинениями он бросался публично! А извинился как трус!

Я обернулась и наткнулась взглядом на темный взгляд Соловьева.

– Извините… Я стучал, но, видимо, никто не услышал.

В комнате повисло молчание. И лишь зловещий стук венчика в ступке бабули нарушал эту мертвую тишину.

– Вот. Возьми… – бабушка подозвала гостя рукой и вручила ему в руки ступку.

– Что это? – растерялся тот и несколько нервно на меня покосился. Ну, надо же… Если бы мне кто-то сказал, что Данил Соловьев станет искать поддержки в моем лице – я бы просто рассмеялась в лицо безумцу.

– Как это что? Ты ведь за средством от комаров пришел?

– Да… Я забыл фумигатор дома, – вконец растерялся Данил. – Но как вы…

Бабуля от вопросов гостя отмахнулась:

– Скатаешь шарики и разложишь по комнате. На подоконник там и возле двери. Все кровопийцы и передохнут.

– Главное, чтобы самый главный из них не сдох, – сердито пробормотала мама, вытаскивая чугунный котелок из духовки. Я закусила губу и отвернулась, чтобы не засмеяться, но перед этим все же успела заметить, как дрогнули губы Данила.

– Спасибо… – пробормотал он, салютуя бабушке ступкой.

– Посуду сразу верни. Мне без нее никуда, – сварливо заметила бабушка.

Данил кивнул и, насвистывая, пошел прочь из дома.

– Ты же не добавила в это зелье ничего такого? – на всякий случай уточнила у бабки я, когда тот, преодолев поросший цветами двор, скрылся за дверями флигеля.

– Да что ж я тебе – Ирод какой?

Ирод, не Ирод, но бабу Капу в наших краях побаивались. К ней шли за всякими зельями и лекарствами, к ней шли просто поговорить, получить совет или поплакаться на судьбу-злодейку. Долгое время бабуля была для здешнего народа и врачом, и психологом, и исповедником. К ней приходили, когда больше некуда было идти. А потом бабуля решила уйти на покой… и здешний народ почему-то решил, что я должна занять ее место.

Прерывая наш разговор, у меня зазвонил телефон. Я с такой скоростью метнулась к небрежно брошенному на пол рюкзачку, что чуть было лоб не расшибла. И это было тоже скорее рефлексом. Ведь Птах, даже если захотел бы, все еще не смог бы до меня дозвониться. Новую симку мне обещали сделать через пару недель. Это было ужасно долго, но я была готова ждать, сколько потребуется.

– Да! – запыхавшись, бросила я.

– Яна Валентиновна, мне сорока на хвосте принесла, что вы в городе, а Лисовская в город опять не поехала… – пока я безуспешно гадала, какая тут связь, моя медсестра продолжила. – У нее ж давление бешеное, ну, вы помните… А она в огороде кверху жопой весь день. Теперь, вот, сознание потеряла. А главное, Степка ни черта не может сделать… Уж он-то ей и нашатырь, и укол… – бессвязно бормотала наша медсестра Леночка на том конце связи. У нее была странная особенность говорить удивительно бессвязно, но при этом довольно информативно. Вот и в этот раз я как-то сразу определила степень надвигающегося пи*деца.

От дома родителей до моей амбулатории можно было спокойно дойти пешком. Но сейчас, когда каждая минута была на счету, мне было не до прогулок. Я выскочила из дома, запрыгнула в отцовский УАЗик и ударила по газам.

– Куда понеслась, малахольная?! – высунулась в окно моя бабка. Как для человека, собравшегося помирать еще на прошлую Пасху, голос у неё был удивительно живым. Способным перекричать даже гул мотора.

– Лисовскую-дуру спасать! – прокричала я в ответ и, подпрыгивая на ухабах, покатила прочь со двора.

За четыре года, прошедших с тех пор, как я возглавила местную амбулаторию, здесь произошли удивительные перемены. В здании был проведен капремонт и куплено какое-никакое оборудование. Да что там… Мне вообще было грех жаловаться. Гуляев чего только ни накупил, когда его жена с разницей в два года родила ему четверых пацанов. И это после пятнадцати лет бесплодия… Вот на радостях мужик и пустился во все тяжкие. Пристал ко мне, как репей. Как мне отблагодарить вас, Яна Валентиновна? Просите, чего душа пожелает! А что ему? Он – наш местный Абрамович. Богач с депутатским мандатом, который нам очень пригодился, когда пришла пора проходить аккредитацию. Может быть, я даже перестаралась в своих «прошениях», ни одного из которых, кстати, не было проигнорировано. Местные и так с неохотой ездили в область на лечение, а теперь и вовсе лечились только в родной амбулатории. Да что там… к нам из соседних сел ехали, ехали из городов… Признаться, мне уже порядком надоело это паломничество. Но, с другой стороны, еще никогда я не чувствовала себя такой нужной. Может быть, хорошо, что и последние два собеседования не увенчались успехом? Может быть, мое место здесь? Среди этих людей, до которых никому не было дела?

– Ой, как хорошо, Яночка Валентиновна, что вы так быстро!

– Где Лисовская?

– Так вот, в процедурной. Мы ее дальше не доперли. Во баба здоровая, а?! И, главное, вы ж ей говорили поменьше жрать… Как тут не будет давления?! А она все туда же…

Я улыбнулась, потому что сама Леночка отнюдь не отличалась хрупкостью форм.

– Сердечко малыша слушали?

– Слушали. И на УЗИ глядели… Степка-то здорово испугался!

– Не Степка, а Степан Николаевич, – в который раз поправила я.

– Ой, да я этого Степана Николаевича с голым задом на выпускном крапивой гоняла…

– Лен, ну, мы же на работе.

– Ага… Субординация, и все такое.

– Вот именно, – кивнула я, заходя в палату.

Глава 7

Как и обещала, Светка на ужин идти отказалась. Все время, пока я таскал сумки в дом и разбирал чемоданы, она делала вид, что меня не замечает. А я делал вид, будто меня это не бесит, что было довольно сложно, учитывая то, как Светку разбаловали. Еще бы! У девочки умерла мать… И поначалу это, наверное, оправдывало некоторые послабления в её воспитании. Вот только это «поначалу» уж слишком растянулось во времени. И ни к чему хорошему не привело.