Где Аня? или Рефлексия в вакууме

Ему же так не хотелось открывать эту тетрадь. Вообще-то уже по самой тетради он мог судить о ее содержимом. Прежде всего, Вихров считал, что муза – женщина непостоянная, ветреная, так сказать. А потому очень подозрительно относился он к тем поэтам, которые вели своего рода поэтические дневники, ведь вдохновение – нечто мгновенное, минутное, приходит внезапно, так внезапно, что порой стих записывается на газете, на салфетке, да даже, если хотите, на клочке туалетной бумаги. А записывать стихи в какую-то определенную, да ещё и надушенную тетрадь? Это скорее показатель организованности, собранности, методичности, пафосности да просто откровенного позёрства – всего того, что как считал Вихров, противоречит истинному творчеству как акту спонтанному и стихийному.

Да и глядя на Анжелу с трудом верилось, что она относится к числу творчески одарённых людей. Скорее всего, рифмовала в лет десять хорошо слова, а родители и друзья накрутили: «Гений». Алексей даже усмехнулся (Анжела, правда, не поняла, почему). Но, а вдруг и впрямь гений?

Однако редакторское чутьё его не подвело. С первой страницы на него повеяло чем-то абсолютно антитворческим, и он решил прочесть последние стихи, определить уровень сегодняшний.

– А сколько вам лет? Некорректный вопрос, но…

– Двадцать будет в апреле.

– Ну, что я могу сказать, – он закрыл тетрадь и посмотрел на Анжелу, – для вашего возраста, несомненно, талантливо, – Вихров не любил врать людям, но красивым девушкам – это совсем другое дело. – Я бы сказал, даже очень.

Анжела улыбнулась

– А вы давно живёте в Москве?

– Я…– собеседник задумался. – Примерно как окончил университет.

– Понятно. А как вы стали редактором?

– Знаете…– Вихров подошёл к окну и посмотрел на улицу. Много машин, люди, город грязный, вывеска на соседнем супермаркете «Новогодняя распродажа». – Сейчас не вспомню, просто очень хотел. А вы на кого учитесь, кем хотите стать?

– Учусь в Академии туризма. А так хотелось бы…даже не знаю. Я путешествовать люблю.

– Вы верите в Бога? – неожиданно спросил Алексей и пристально посмотрел на Анжелу.

Она растерялась и улыбнулась в ответ. А всё-таки у неё были ещё совсем детские черты лица.

– Так вы верите?

– Я… не знаю, – сказала она вполне твёрдо. Он продолжал смотреть. – Вы, в самом деле, такие странные вопросы задаёте, – в голосе Анжелы стала появляться та уверенность, которую он заметил, когда девушка только появилась в гостиной. Похоже, она лишь на время растерялась.

Вихров снова усмехнулся. Анжела начала говорить что-то…Алексей толком не слушал девушку, а всё смотрел в окно на небо и думал о своём.

Через какое-то время он резко отошёл от окна и сел на кровать напротив Анжелы. Красивые глаза, но такие пустые…

– Вы красивая девушка, – сказал он вдруг просто и понятно, не стесняясь, как её ровесники.

– Я знаю.

– Самоуверенно.

– Это разве плохо?

– Время покажет, – спокойно ответил Вихров.

– А что, собственно, лучше быть робкой и стеснительной? Нет, я себе такой нравлюсь.

Вихров внимательно посмотрел на девушку и снова улыбнулся. Анжела слегка смутилась и покраснела, наверно, от того, что смутно понимала, а вернее, совсем не понимала, почему улыбнулся собеседник. Разговор неожиданно зашёл в тупик, и Вихров снова подошёл к закрытому окну.

– Представляете, здесь ничего толком не изменилось. Каким был этот город, когда я уезжал, таким и остался, – то ли разочарованно, то ли удивленно сказал Алексей.

– А вы впервые сюда приехали? – спросила Анжела.

– Нет, почему же? – Вихров всё продолжал смотреть на проезжающие автомобили. – Иногда здесь бываю.

– А зачем вы сейчас здесь? Скоро Новый год, с кем же вы будете его отмечать?

– Иногда полезно убегать от надоевших людей, – быстро ответил мужчина.

Анжела опять не знала, что спросить, и Вихров тоже ничего не спрашивал. Он неожиданно сам для себя отвлёкся от разговора, от этой девушки, находящейся с ним в одной комнате, даже от своих собственных мыслей; и нечто похожее на ностальгию охватило его. Стало как-то тоскливо, грустно, пусто что ли – он и сам не знал. А небо за окном было всё того же противного серого цвета, и очень резко ощутил Вирхов своё одиночество в этот миг.

Сотовый Анжелы стал истошно вопить, и девушка, вскочив с кровати, побежала отвечать на телефонный звонок. Вихров же резко вышел из комнаты.

Когда Анжела поговорила с позвонившей подругой, мимоходом похваставшись, что она понравилась московскому редактору, девушка спустилась вниз в гостиную, но Вихрова уже не было в квартире. После того как Алексей вышел из её комнаты, он обменялся парой фраз с её родителями, а затем попрощался. Дочь Людмилы Павловны растерялась, когда узнала об этом.

***

Вихров был одет сравнительно легко для стоявшей на улице погоды. Его абсолютно не грело дорогое чёрное пальто, и потому, когда подул резкий порывистый ветер, Алексею стало холодно. Выйдя из тёплой квартиры Семёна Андреевича, он особенно остро ощутил дискомфорт и быстрым шагом поспешил в квартиру, которую он снял на некоторое время у своего старого знакомого. Его всё больше и больше угнетал городской пейзаж. Его раздражало буквально всё: нелепое соседство многоэтажек и избушек, пёстрые рекламные плакаты, магазины с иностранными названиями и даже люди, вернее, их пустые, некрасивые лица.

Скоро Новый год. Впервые за много лет Алексей будет встречать его один. Он не солгал Анжеле, когда сказал, что «иногда полезно убегать от людей». В этот раз он так и поступил. А когда представил себе взбешённое лицо Кристины, с которой он встречался последние полгода, то даже посетовал, что не сможет этого увидеть. В любом случае ему обязательно позвонят приятели и живописно расскажут, как Кристина побила всю посуду в его квартире и выкинула подарки, которые привезла из Мадрида, куда она поехала заключать какие-то важные контракты и откуда обещала вернуться 31 декабря.

Но почему-то Алексея это не столько огорчало, сколько смешило. По сути, ему была абсолютно не нужна ни Кристина, ни какая-либо другая женщина. А от одиночества он всё равно не избавится, даже если обзаведётся семьёй, поэтому он давно решил смириться с этим страшным, но знакомым каждому чувством.

В таких мыслях Вихров утопал, пока шёл по скользкому тротуару, так он оправдывал себя. Иногда он отвлекался на суетившихся вокруг людей, всматривался в их лица, которые при детальном осмотре ему не нравились, а затем снова начинал думать о чём-то своём.

Ветер всё не стихал, а лишь усиливался; снег продолжал порционно падать на замёрзшую землю. И Вихров никак не мог понять, как в такую погоду можно встречать Новый год. Возможно, он слегка завидовал проходящим мимо семейным парам. Но если только слегка, потому как был убеждён, что всё это лишь иллюзия счастья, что это своего рода дань Новому году. А потом всё волшебство развеется как дым, но ведь у него не было даже иллюзии. Однако Алексея это не волновало.

Неожиданно прямо перед ним поскользнулась и упала из ниоткуда появившаяся молодая девушка, которая, видимо, спешила на приехавший к остановке автобус. Вихров помог ей подняться. И та шаблонно сказав: «Спасибо», продолжила своё бегство. Алексей проводил её взглядом и снова начал размышлять о чём-то своём, о том, от чего его отвлекла так бесцеремонно упавшая незнакомка.

***

Марина проклинала всё на свете, когда спешила по грязной мостовой к магазину «Уют», где она договорилась встретиться с Аллой. Во-первых, после мытья головы ей, действительно, было холодно; во-вторых, ей абсолютно не нравилась погода, царившая в этот день на улице; в-третьих, ей почему-то хотелось уничтожить всех прохожих, всех людей. Не хватало воздуха, только не обычного кислорода, а другого, какого-то не выявленного наукой элемента. Она задыхалась в этой серой массе людей, в этой толпе, в этом большом городском муравейнике, и она боялась, что не сдержит себя и что крикнет громко-громко, так, что все внезапно остановятся…покрутят пальцем у виска и скажут: «Дура!». А дурой быть неприлично как-то.

Алла не опоздала, она пришла даже раньше Марины, чем сильно её удивила.

– Ты такая грязная…жуть, – и Алла стала отряхивать спину подруги.

– К вам спешила, – ехидно улыбнулась девушка. А затем обречённо посмотрела на подругу.

– Ну, что? – спокойно спросила та.

– Мне очень, очень плохо. – И Алле показалось, что Марина сейчас разрыдается.

Алла опять пристально, внимательно посмотрела на свою подругу. И по её выразительному взгляду она поняла, что нынешнее состояние Марины является следствием не внешних событий, а внутренних глубоких баталий. Чем помочь Марине в такие периоды жизни, она не знала, хотя и дружила с ней последние восемь лет. Разговоры по душам, т.е. бесцеремонные попытки влезть в чужую душу здесь явно не помогали, скорее, вредили, потому Алла не стала ничего спрашивать, а просто предложила Марине прогуляться по городу. И, естественно, как часто бывало во время таких прогулок, девушки не смогли миновать городской парк.

В парке было тихо и спокойно. Но Марину пугали пролетающие прямо над головой наглые галки, абсолютно привыкшие к соседству с людьми, в то время как Алла что-то увлечённо рассказывала, тем самым, пытаясь отвлечь подругу от грустных мыслей.

В парке было красиво, как-то торжественно мрачно, и серость этого декабрьского дня, как ни странно, только украшала парк. Что-то таинственное и загадочное дышало в спины, царило вокруг, и казалось, что вот-вот произойдёт чудо, какого ни видывал свет.

В парке было безлюдно, особенно теперь, когда до Нового года осталось всего несколько дней, а потому толпы смешных людей слонялись по бесчисленным дорогим и недорогим магазинам.

В парке было страшно. Ветер всё не стихал, а лишь усиливался; снег продолжал порционно падать на замёрзшую землю, и какая-то скрытая угроза летала в воздухе, смешиваясь с иллюзией волшебства, рожденной в преддверии Нового года.

– Вот так, – закончила свой монолог Алла и улыбнулась. – Ты меня не слушала?

Марина кивнула. Поправила левой рукой выбившуюся из-под шапки прядь каштановых волос.

– Извини. Не могу ни о чём сегодня думать, не могу сосредоточиться.

Алла не обиделась, она лишь слегка огорчилась тому, что её попытка отвлечь Марину оказалась тщетной.

– Сегодня здесь удивительно, – неожиданно сказала Марина и огляделась вокруг. Пустые старые лавочки, слегка припорошенные серым снегом. Большие голые деревья, раскачивающиеся на сильном ветру. И завораживающий вид огромного бора, отделённого от парка водохранилищем.

– Всё как обычно, но при этом удивительно, – Марина впервые за время прогулки улыбнулась, будто обрадовалась слову «удивительно», которое она произнесла несколько раз.

Алла согласно кивнула.

– Хочется сесть. Я сегодня забегалась, – тихо сказала она.

– Лавочки холодные, – предостерегла Марина.

– Можно на землю.

– Ну, вы как хотите, а я постою, – некая живость появилась в голосе девушки.

И Алла улыбнулась.

– Сегодня твой товарищ звонил.

Марина вопросительно посмотрела на Аллу, и сразу заметила лукавство, появившееся в её карих глазах.

– Какой товарищ? – уточнила она, искренне не понимая, о ком идёт речь.

Алла снова улыбнулась, в сотый раз поразившись наивности подруги.

– Миша, наверное.

Марина слегка возмутилась.

– Ну его…он дурак, – резко и наигранно по-детски ответила она.

– Как ребёнок маленький. Надулась вся, обиделась. Звонил, спрашивал, что с тобой, почему ты с ним не хочешь разговаривать, пытал меня. Любит тебя человек, – подытожила собеседница.

– И чем я могу ему помочь? – Марина спокойно посмотрела на подругу, а та ничего не ответила.

***

Вихров наконец открыл дверь своей съёмной квартиры, и на него сразу же повеяло теплом домашнего помещения. Он снял кожаные ботинки и резким движением кинул на пол чёрное, промерзшее пальто, а затем пошёл в свою комнату. Он лёг на мягкий коричневый диван и закрыл глаза. Алексей не хотел спать, он не устал, но по воле какой-то неведомой силы он сделал именно так. Что-то раздражало. Тишина? Нет, тишину он любил. И тогда Вихров понял, что ему жутко не нравился стук, исходящий от висящих на стене старинных часов. Он посекундно прерывал тишину. Он отвлекал.

Однако Алексей продолжал лежать с закрытыми глазами, некоторое время ни о чём и ни о ком не думая. Сегодняшний встреча с Семёном Андреевичем и его семьей, весь сегодняшний день казались ему просто фарсом, сном, потеряли всякие черты реальности.

Неожиданно он открыл глаза, поднялся и сел на край дивана. Опять стало пусто и легко, и Вирхов облегчённо вздохнул. Он посмотрел в окно и поймал себя на мысли, что, казалось бы, некрасивый день на самом деле красивый. Мрачно и серо? Да. Но ведь была во всём этом какая-то торжественность, пафосность что ли, театральность.

Вихрову захотелось подойти поближе к окну, и он это сделал. Отодвинул мешавшие шторы и стал любоваться грустным вечерним городом. Он смотрел на прохожих и машинально придумывал каждому свою историю. Вон та женщина с девочкой, наверное, дочкой куда-то спешила. Скорее всего, домой. Женщина несла два больших пакета, а девочка, слишком маленькая, чтобы помогать маме, только мешала, крутилась вокруг неё и что-то говорила-говорила. Интересно, где в это время находился её отец, почему не нёс он эти тяжёлые сумки. А может, её мать, та женщина в недорогом пуховике, была разведена, может, и не выходила никогда замуж или муж в это время лежал дома на диване и смотрел телевизор.

Весёлые молодые люди, явно выпившие, шли и распевали песни. Правда, они казались вполне безобидными, просто были весёлыми и молодыми. А больше никого не было, хотя нет…проезжали машины, разных марок, разных цветов…и всё.

Скучно…

Вихров отошёл от окна, задвинул шторы так, что в комнате стало темно, и снова сел на диван. Ему вдруг захотелось сосредоточиться на какой-нибудь мысли. Ему захотелось понять, чем он недоволен, что мешает ему, что раздражает его помимо часов. Ему захотелось понять самого себя. Странно так жить, не зная себя, будто с кем-то чужим и этот чужой, как ни странно, ты сам. Находить общий язык с самим собой, веселить себя, злить, ненавидеть и любить, любить себя сильнее других. Эгоизм? Может быть. Хотя не в нём дело.

Захотелось, чтобы в комнату с громким лаем ворвался его пёс, шестилетний ротвейлер, которого Алексей оставил на попечение своему приятелю. Захотелось, чтобы кто-то прервал заунывную тишину, искренне обрадовался тому, что ты есть, что ты жив; захотелось, чтобы в комнате появился тот, кто тебя по-настоящему любит. Вихров постепенно начинал презирать собственные мысли и чувства, рождённые ими, и, чтобы больше не издеваться над собой, он включил стоявший около окна телевизор.

Как всегда, в преддверии Нового года по всем каналам показывали какую-то ересь. Собственно говоря, все эти передачи Алексей делил на два вида: первый – это там, где много поют под фонограмму, второй – где, пытаются смешно пошутить. И то, и другое, в конечном счете, сводилось к коммерции, к многоуважаемым деньгам, но выбора всё равно не было, а сидеть в тишине и в полном одиночестве становилось неприятно. Телевизор, действительно, отвлекал, чудесным образом притуплял тот поток мыслей и чувств, которого испугался Вихров. Телевизор лечил от неизвестной науке болезни, телевизор помогал убежать от самого себя, разрешал на какое-то время скрыться.

***

В конце концов, Марина, действительно, не знала, как ему помочь, потому и спросила об этом Аллу. Что она должна была сделать? Броситься Мише в ноги, разрыдаться и сказать, что она, Марина, ждала его всю свою жизнь и что без него не представляет более своего существования? Марине стало противно от таких мыслей, и она недовольно фыркнула. Вообщем-то, совсем необязательно, чтобы кто-то был рядом, можно прожить и в гордом одиночестве, не уподобляясь окружающим.

Несколько минут они шли молча. Наверно, Алла слишком хорошо понимала свою подругу, и поэтому знала, что Марина не хотела никого унизить или обидеть своим вопросом, она задала его скорее как риторический просто оттого, что тяготилась им, и видимо, давно искала на него ответ.

В парке становилось холоднее, западный ветер продувал насквозь. И хотелось где-нибудь скрыться, спрятаться от ветра и от снега, который он нёс на своих могучих крыльях.

– Интересно, зачем придумали людей? – неожиданно спросила Алла и посмотрела на бодрую старушку, шедшую им навстречу.

– Посмеяться, – улыбнулась Марина, потуже завязывая фиолетовый шарф. – Хотя, зачем-то, наверное, придумали. Сложно всё-таки человек устроен: печень, почки, желудок, клетки всякие, ткани, суставы. Чтобы просто посмеяться, можно было что-то попроще создать. Иногда возникает такое ощущение, что это ссылка. Знаешь, как наказали. За что-то наказали, разумеется, или по ошибке, что маловероятно. Мне кажется, меня наказали. А насчёт Миши? Ты, конечно, извини. Он твой брат всё-таки.

– Троюродный, седьмая вода на киселе, – добавила Алла и снова улыбнулась. – Еще глупенький относительно тебя. Я не обижаюсь. Я понимаю.

– Да, дело не в этом, – Марина покачала головой. – Не только в этом. Правда, не знаю, что делать. Стыдно как-то. Знаешь? Не люблю и даже не нравится. И что делать? Разве виноват человек в том, что он кому-то нужен, тогда как ему не нужен никто?

– Такими мыслями вы обрекаете себя на фатальное одиночество. Руки замёрзли…жуть. Пойдём отсюда, – сказала Алла.

Марина ещё раз посмотрела на заснеженный бор и стала догонять ушедшую вперёд подругу.

– А вы со мной на Вы? – весело спросила Марина.

– А как же с Вами-то по-другому, когда Вы о таких вещах говорите? Хотя если серьёзно, плохо всё.

– В каком смысле? – не поняла Марина.

– А ведь скоро Новый год, – проигнорировав её вопрос, неожиданно сказала Алла. – Должно же быть что-то хорошее впереди, что-то светлое и доброе? Ты веришь в чудеса?

Марина с надеждой посмотрела на покрасневшую от сильного ветра Аллу.

– Не знаю.

И пока две замёрзшие девушки шли, мелькали мимо них старые полуразвалившиеся дома, и странным было то, что скоро окажутся они в самом центре города среди бесчисленных бутиков и супермаркетов.

***

Непонятное волнение охватило Анжелу после того, как ушёл Вихров. Она и сама не знала, отчего так сильно разнервничалась, и потому никак не могла успокоиться. Анжела ещё раз позвонила своей лучшей подруге и проговорила с ней довольно долго, около двух часов. Конечно, они успели обсудить многое: начиная с нового недавно открывшегося ночного клуба, куда они решили сходить сразу после Нового года, и заканчивая, естественно, Вихровым. Анжела не стала рассказывать Даше, что Алексей ушёл, даже не попрощавшись, даже не взяв с неё обещания встретиться снова (что её сильно обидело). Наоборот, девушка слегка приврала, заявив, что Вирхов обещал ей позвонить.

Анжела думала. Она сидела на своей мягкой кровати, переписывалась с кем-то и продолжала думать. Мысли в голове как-то странно путались, и Анжела не могла ничего понять. Интересно, придёт ли Алексей к ним в гости снова, понравилась ли она ему и как ей вести себя в следующий раз? Подобные вопросы рождались в её голове, и Анжела с лёгкостью находила на них множество ответов. В конце концов, её жутко утомил этот странный процесс, и девушка резко вскочила с кровати, подбежала к окну и настежь его открыла, забыв про то, что на улице царила зима. А вскоре ей позвонил Олег, её новый молодой человек, и Анжела договорилась встретиться с ним через полчаса.

Олег ждал Анжелу с огромным букетом цветов. С одной стороны, это было банально, с другой стороны, приятно. Анжела небрежно поцеловала вручившего охапку цветов Олега. Тот улыбнулся с неохотой и предложил девушке пройтись по городу. Но она настояла на том, чтобы пойти в кино, где в преддверии праздника стали показывать какой-то новый американский фильм с её любимым актёром в главной роли. Олегу ничего не оставалось, как согласиться.

Всю дорогу молодой человек рассказывал Анжеле о том, что позавчера он, наконец, получил водительские права и что на днях обязательно прокатит её на своём автомобиле, дорогой иномарке, которую подарил отец. Анжела невнимательно слушала собеседника, ей было неинтересно и почему-то казалось, что с сегодняшним гостем разговаривать было куда приятнее, по крайней мере, ей.

Всё чаще в своих мыслях Анжела возвращалась к Вихрову. Ей вдруг захотелось, чтобы на месте Олега с ней рядом шёл Вихров и чтобы их увидела какая-нибудь знакомая-сплетница, которая обязательно рассказала бы всем, что Анжела гуляла по городу с взрослым красивым мужчиной. А Анжела бы потом, оправдываясь, что это просто её знакомый, случайно бы обронила, кем он работает. От этих мыслей на душе становилось приторно сладко.

Собственно говоря, Олегу тоже было скучно. Он сжимал холодную руку Анжелы, которая оставила перчатки дома, и думал о том, как вечером поедет с друзьями в загородный дом. Анжелу брать с собой он не хотел, потому что…а он и сам не знал почему. Точнее знал, потому что сегодня они решили собраться чисто мужской компанией, хотя, конечно, в действительности планы могли резко измениться.

Людмила Павловна долго стояла у окна. Она будто замерла на некоторое время. По комнате ходил радостный Семён Андреевич и что-то говорил-говорил. Людмила Павловна не слушала его. Он даже не отвлекал её от собственных мыслей. Неожиданно она заплакала. Семён Андреевич удивлённо посмотрел на жену. А та ничего не объяснив, вышла из спальни и направилась в ванную.

Опять зеркало. Людмила Павловна снова недовольно посмотрела на своё отражение. Ей захотелось разбить висящее на стене дорогое зеркало. Но она этого не сделала, а лишь разрыдалась ещё сильнее. Как сильно она проклинала сегодняшний день и сегодняшнего незваного гостя. День был испорчен, и всё он. Зачем он приходил? Неужели не знал, что она жена Семёна Андреевича? Или знал и специально пришёл увидеть её? Но зачем? Чтобы показать, как молод и красив он даже по прошествии стольких лет? Чтобы задеть её самолюбие и потешить своё? Она не знала.

А ещё память. Да, ещё память. Конечно, она всё помнила. Помнила, как много лет назад он был в неё влюблён. Помнила, что он был красив и тогда, потому она и согласилась с ним встречаться. Помнила, что он часто рассказывал ей странные вещи, делился с ней своими странными мыслями, а она ничего не понимала, и у неё сильно болела голова от разговоров с ним. Помнила, что он хорошо играл на гитаре, хорошо пел и даже пытался написать какую-то книгу. Но он всё время пугал её своим поведением, своим отношением к жизни, он был всегда и слишком чужой. И неужели Семён не знал о том, что они встречались? Правда, встречались они с Алексеем всего несколько месяцев. К тому же её муж был так беспросветно туп, что вряд ли правильно оценивал происходящее.

Всё…Людмила Павловна устала от собственных мыслей, от бесчисленных вопросов, рождённых её подсознанием, и заставила себя прекратить плакать. Она умыла лицо холодной водой, и ей стало значительно легче.

***

Марина пришла домой, когда на часах было полвосьмого. От прогулки очень сильно болели ноги, особенно правая, на которую она неудачно приземлилась, но, в целом, стало значительно легче, а что-то кричащее, орущее, надрывающееся внутри притихло, будто заснуло на короткое время. В квартире было пусто и темно. Марине на какой-то миг сделалось страшно, и она включила свет в спальне, гостиной и на кухне, чтобы создать иллюзию дня. Девушка налила себе горячий, крепкий чай, сделала бутерброд с колбасой, включила стоявший на кухне телевизор и попыталась прекратить думать. Она очень устала от себя, от своих мыслей, которые постоянно рождались в её голове. Странная привычка думать. Хотя, нет. Думать вполне нормально, учитывая, что все люди думают. Но вот над чем? И если бы Марина думала сейчас о том, где купить новую кофточку или с кем пойти на свидание, это было бы вполне приемлемо. А Марина думала не об этом. Её мысли были похожи на бесконечный поток риторических вопросов. А ещё Марине казалось, что в квартире кто-то есть, помимо неё и немых рыбок, кто-то загадочный и невидимый. И от этого ощущения она не могла избавиться, даже включив везде свет.

Пугала пустота. В толпе обычно чувствуешь одиночество, а в одиночестве ощущаешь пустоту. Она свалились неожиданно, как только Марина пришла домой, и блаженно растеклась по телу. Теперь не хватало людей. Но не чтобы с ними общаться, разговаривать, смеяться, а чтобы не чувствовать пустоту. И какое ощущение хуже, девушка не знала. Наверное, потому что оба не нравились ей. Она выключила телевизор, её жутко раздражали многочисленные рекламные ролики, идущие одновременно по всем каналам, глупые бессмысленные песни и такие же глупые передачи. Кричащая сила внутри начинала просыпаться, и уже захотелось гневно спросить кого-то: «А зачем я здесь?». Но Марина ничего не спрашивала, она, молча, ждала ответа. Ответа не было. Тишина угнетала. «Ненормально так жить», – в очередной раз подумала девушка. Как сильно она надоела самой себе, захотелось себя продать, обменять свой мозг на чужой. Но тогда она перестала бы быть собой. И потому умереть тоже не хотелось. А вдруг после смерти теряется сознание, вдруг уже не знаешь, кем ты был, кто ты есть, а вдруг и впрямь ничего нет? В том смысле, что нет памяти, а без памяти нет ничего.