В столице Омар Омарычу поначалу было трудно привыкнуть к тому, что частенько на улице, в разных муниципальных конторах и в магазинах прохожие и посетители обзывали его то «гастарбайтером», то «чуркой», то «черным», то «понаехавшим». И это его, молодого врача, который учился восемь лет, спал по четыре часа в сутки и запретил себе до тридцати даже думать о создании семьи! И это в любимой Москве, в городе самых смелых надежд и чаяний, куда он так стремился с детства! Все это было больно и обидно, тем более, что его большая семья и его фамилия были не последними в Киргизии.
В общем, приехав в Москву, Омар Омарыч быстро понял, что в столице его прежние стартовые возможности и связи его большого клана не работают. Пришлось обнулить амбиции и «завоевывать столицу» без бонусов и стартовых очков.
Попасть в знаменитую столичную клинику после медицинского вуза в Бишкеке было нереально. Пришлось поработать врачом на «Скорой», получить кучу дипломов и сертификатов, а также паспорт гражданина России, чтобы в итоге стать своим в этом неласковом и жестоком к «понаехавшим» городе. Попав в Москву, Омар Омарыч понял: чтобы состояться в столице, ему придется лечить пациентов в два, а то и в три раза лучше, чем те молодые выскочки, которые то и дело выпячивали свое столичное происхождение. Его голова и его руки должны были работать безупречно, чтобы коллеги и начальство наконец смирились с тем, что молодой способный доктор иногда делает ошибки в неродном языке, с тем, что он вырос в другой культуре, что у него другие бытовые привычки, даже пищевые пристрастия не совпадают с коренными москвичами. В общем, путь к успеху у Омара Омарыча был один – ежедневно спасать жизни пациентов и делать это лучше, чем местные снобы – столичные потомственные доктора.
В итоге вся его жизнь подчинилась работе в клинике. Омар Омарыч к тридцати годам, как и планировал, женился на симпатичной киргизской девушке, которая родила ему очаровательную дочку Мадину. Семья была счастлива. Родные всерьез боялись, что их Омарчик свихнулся на работе и уже никогда не женится. Доктор Омаров тоже впервые почувствовал себя счастливым и защищенным от агрессивного мира огромного мегаполиса за окном. Клан Омаровых оберегал его от столичных бурь всей историей рода, а теперь – и рода его жены. Их молодая семья вместе с семьей сестры жены снимала маленькую «двушку» на востоке Москвы, и дорога в клинику отнимала каждый день больше часа. Омар Омарыч частенько думал, что он счастливо женился на киргизской девушке, не соблазнившись прелестями симпатичных русских медсестер и молодых докторш. Ни одна русская жена не выдержала бы отсутствия мужа дома с раннего утра и до позднего вечера при скромной зарплате врача, а его Амина сердцем чувствовала, что муж не будет до конца счастлив, пока не начнет сам оперировать. И терпеливо ждала его до позднего вечера, как настоящая восточная женщина. Впрочем, Омару Омарычу было не до абстрактных раздумий. После работы оставалось лишь время не спеша поужинать, поиграть с дочкой перед сном и проконсультировать по телефону парочку свежих пациентов. И все же Омар Омарыч был доволен судьбой. Ему не надо было задумываться о смысле жизни, потому что спасение людей и было этим главным смыслом.
В отделение неотложной хирургии Омар Омарыч приезжал за полчаса до официального начала смены. Ему требовалось немного времени, чтобы после долгой дороги в переполненном транспорте переключиться на работу в клинике. Переодевшись и выпив зеленого чая, доктор с головой погружался в работу, стараясь отодвинуть до конца смены все лишнее и незначительное. Однако в последние дни Омар Омарыч размышлял не только о пациентах и о новых технологиях в кардиохирургии. В клинике определенно творилось что-то странное. Доктор зорким взглядом потомка кочевников подмечал все несуразности, и понимал, что странностей и нестыковок с каждым днем становится все больше.
Рискованная вылазка
– Слушай меня внимательно, Башмачков, – объявила Лина приятелю, вернувшись в палату из перевязочной. – Надеюсь, эта мымра до сих пор не прикончила Бармина тем или иным способом. А если он жив, рыжая ведьма вряд ли прячет его в одном из отделений клиники. Слишком велика опасность, что старика рано или поздно обнаружат.
– Ты можешь наконец четко объяснить, зачем ей вообще сдался этот старый перец? – поинтересовался Башмачков.
– Догадайся с трех раз! Богатый мужчина – во все времена отличная приманка для авантюристок всех мастей. Вероятно, рыжая врачиха где-то пронюхала о том, что наш знакомец довольно состоятельный пенсионер, к тому же, вдовец, и решила прибрать его к рукам. Как? Вот это хорошо бы узнать. Правда, я пока еще не в состоянии пускаться в розыск, так что возьмем небольшую паузу. Кстати сказать, меня на днях выписывают. Надеюсь, ты поможешь мне дотащить до такси мои сумки и добраться домой?
– Яволь! – откозырял Башмачков и попросил Лину полностью на него положиться.
«Скорей бы домой», – подумала она, – здесь от скуки мухи дохнут…
Слово «муха» опять показалось ей знакомым и почему-то вселило в сердце непонятную тревогу. Муха…
«Да ладно тебе, Муха… Не парься, Муха», – эти фразы внезапно вспыхнули в голове Лины, как лампочки, и одновременно в душе зародился и стал стремительно расти сгусток темной тревоги. Он рос и рос, пока наконец не уперся в диафрагму, и Лина почувствовала, что ей стало трудно дышать, а руки сделались влажными. Лина незаметно вытерла их о пододеяльник и тут же в растерянности опустилась на высокую больничную койку. Через секунду она вскочила.
– Реанимация! – истошно завопила Лина.
– Линок! Тебе плохо! – Башмачков уже попрощался с Линой и закрыл за собой дверь, но тут же вернулся. Ее крик достал писателя уже в коридоре, и Башмачков ворвался в палату с паническим выражением лица.
– Сейчас-сейчас, Линок, ты только не волнуйся. Я с тобой. Держись! Побегу позову кого-нибудь.
– Спокойно, Башмачков, никого звать не надо. – Лина перешла почти на шепот. – Муха! Я только что вспомнила, кто такая Муха.
– Кто-кто? – не понял Башмачков. – Ты бредишь? Откуда в этом стерильном отделении муха? Наверное, у тебя опять поднялась температура. Держись, старушка, я сейчас позову медсестру.
– Замри, Башмачков, никуда не ходи, не перебивай и слушай, – велела Лина и, волнуясь, запинаясь и слегка путаясь, рассказала Башмачкову о беседе Мухи и Костяна в реанимации.
– Я вспомнила! Эта рыжая мымра тогда о нашем Бармине Костяну во всех подробностях рассказывала! Типа есть один богатеньких старик, чего зря пропадает. Я сопоставила факты и поняла: других богатеньких старичков у нас в отделении не было. Въезжаешь, Башмачков?
Башмачков взглянул на Лину с жалостью:
– Ты знаешь, под наркозом у людей нередко бывают галлюцинации. Я об этом не раз слышал от врачей. Скорее всего, тебе подобный разговор приснился, а позже, познакомившись с Барминым, ты убедила себя в том, что это было на самом деле. Не переживай, так бывает. Галлюцинации иногда кажутся пациентам очень правдоподобными.
– Ну ты даешь, Башмачков! Люся тоже считает меня больной на всю голову. А я, между прочим, даже в реанимации за свою жизнь боролась, и все, что делалось вокруг, отлично слышала, видела и понимала. Эту самую Муху я даже за халат дергала, чтобы она обратила на меня внимание. Запомни, Башмачков, в наше время всем и везде необходимо руководить самому. Тем более – в реанимации. Короче, господин литератор, мы просто обязаны отыскать этого самого Костяна, кое-что у него разузнать и добраться с его помощью до кровожадной Мухи. Я бы даже сказала, до Мухи Цеце.
– Легко сказать, «добраться» – проворчал Башмачков. – Ты же знаешь, что в реанимацию так просто не попасть, куртка с лягушками тут не поможет. На операционный второй этаж и в саму реанимацию электронный пропуск нужен. Будем смотреть правде в глаза: нам с тобой его никто не даст.
– В морг-то мы с тобой в конце концов попали, правда? А чем реанимация лучше? Я бы даже сказала, что там хуже. В морге хотя бы компания была веселая. В общем, Башмачков, въезжай скорее, не тупи. Мы с тобой по-прежнему – два бестолковых практиканта, которые все путают, всем мешают и крутятся у всех под ногами. Выворачивай свою куртку с лягушками подкладкой вверх и застегивай ее криво, начиная с первой пуговицы.
– Это еще зачем? – не понял Башмачков.
– Не понял? Чтобы за полных идиотов сойти! Ну, таких туповатых интернов, которые вечно везде опаздывают, все путают и даже собственные дурацкие костюмы привести в порядок не могут. От таких чудил проще отмахнуться, чем что-то у них выяснять. Таким, как говорили во времена моей молодости, «легче дать, чем спорить». В общем, Башмачков, чем хуже мы выглядим – тем лучше. Я еще два хвостика на голове завяжу и шапочку на лоб нахлобучу, чтобы уже совсем не возникло вопросов о моей адекватности. А вообще-то, дорогой друг, у меня уже началась предстартовая лихорадка. Очень хочется трезвым взглядом, без наркоза, взглянуть на то гребанное гестапо, где я сутки валялась, связанная по рукам и ногам. Да еще и с кляпом во рту! К тому же терпела хамские реплики этой самой Мухи. Сволочное место, прости господи! Короче, хорош, трепаться, поехали, Гагарин!
Как ни странно, в этот раз проблем с каталкой не возникло. В закутке возле столовой стояло несколько запасных «транспортных средств», грузовой лифт, к счастью, находился неподалеку, даже в коридоре в этот час никого не было… В общем, первая часть операции прошла на удивление успешно. На операционном этаже Лине и Башмачкову также неожиданно повезло. Прямо перед ними врач и сестра, приложив к двери электронный ключ, вкатили в операционную очередного пациента. Не успели они захлопнуть дверь, как Лина завопила деловым тоном:
– Пожалуйста, не закрывайте дверь, нам начальство велело забрать пациента из реанимации.
Врач на ее крики даже не обернулся, а медицинская сестра любезно придержала дверь ногой, пока они вкатывали в операционное отделение пустую каталку. К счастью, их никто не видел. Навстречу попался лишь какой-то медбрат в помятом халате, но он очень спешил и не обратил на Лину и Башмачкова никакого внимания.
– Легко сказать: «Забрать из реанимации», – подала голос Лина, когда другая бригада скрылась из вида. – А где ее тут искать, эту скорбную обитель связанных доходяг?
– Мы сейчас похожи на диверсантов, заброшенных в тыл врага и забывших карту на родине. – хохотнул Башмачков. – Главное – идти уверенной походкой и внимательно читать надписи на дверях. Вот видишь: 1-я операционная, 2-я операционная…Где же эта чертова реанимация?
– Башмачков, тихо! Смотри, в конце коридора приоткрыта дверь. Вон та, без таблички. Буду Волочковой, если это не реанимация… Двигай туда! Только аккуратнее, не спались! Главное, не пялься по сторонам, мы не на экскурсии.
Лина и Башмачков развернули пустую каталку и спрятались за колонной возле приоткрытой двери.
За дверью было тихо. Они постояли пару минут, затем Лина отделилась от стены и, прокравшись на цыпочках, заглянула в большой зал. На двух кроватях лежали прооперированные пациенты. К каждому тянулись провода от приборов, а от ртов пациентов отходили гофрированные трубки, похожие на узкие слоновьи хоботы, они присоединялись к аппаратам искусственной вентиляции легких. Пациенты не шевелились, поскольку руки-ноги у них, как еще недавно у Лины, были привязаны к койкам.
– Странно, врачей вообще не видно, – шепнула Лина Башмачкову, вернувшись в коридор. Пойдем еще раз посмотрим. Только держи, пожалуйста, язык за зубами. Больные в реанимации, хоть и не разговаривают, однако все видят и все слышат, это я по себе знаю.
Лина и Башмачков, стараясь ступать как можно тише, вошли в реанимационное отделение. Лина почувствовала, как по спине потекла тонкая струйка пота.
– Ничего не понимаю, – прошептала она на ухо Башмачков, – где врачи и сестры? Мне казалось, что больных в реанимации без присмотра не оставляют. Велика опасность, что прооперированные больные все разом помирать начнут, и тогда многочасовая работа нескольких бригад хирургов пойдет насмарку.
Лина заглянула за ширму и едва сдержала крик. Она ущипнула себя. Нет, наверное, показалось. Лина схватила Башмачкова за руку и потянула за собой. Через секунду напарник сжал ее руку так сильно, что Лина тихо ойкнула. На полу лежал молодой мужчина в зеленом хирургическом костюме. Его открытые светлые глаза смотрели на Лину и Башмачкова с укором и удивлением. На куртке покойного был приколот бейджик: Константин Петрович Могильный, врач-реаниматолог.
Башмачков стоял и молча смотрел на тело того, кто еще недавно был тем самым врачом-реаниматологом. Сейчас ни один профессор уже не смог бы вернуть доктора Могильного к жизни даже с помощью новейших приборов и чудодейственных капельниц.
– Эй, писатель, чего застыл, как под наркозом, надо срочно когти рвать! – зашипела Лина и потянула Башмачкова в коридор. – Забыл, что мы здесь на птичьих правах? Еще решат, что это мы с тобой его замочили.
Она пнула носком ноги какой-то легкий предмет и автоматически сунула его в карман.
Башмачкова два раза уговаривать не пришлось. Схватив для маскировки пустую каталку, два самозваных эскулапа осторожно выбрались в коридор, стремительно добрались до лифта, опустились на свой этаж, пристроили каталку в той же нише, а потом все тем же путем прокрались в палату. На все-про все Лине с Башмачковым потребовалось не больше пятнадцати минут. Лина с удовлетворением отметила про себя, что сестринский пост по-прежнему пуст и, похоже, их никто не видел.
– Уф, ну ты и даешь, старуха! Такие страсти-мордасти после операции для тебя явно лишние Хвоста не было? – забеспокоился Башмачков.
– Вроде, нет, – задумчиво проговорила Лина. – Зато мы первыми увидели этого бедолагу Могильного.
– Да уж, фамилия Могильный – не самая подходящая для врача-реаниматолога. – философски изрек Башмачков.
– Не в фамилии дело, – Лина внимательно взглянула на напарника. – Константин Петрович…. Костя…Башмачков, да это же тот самый Костян, который с Мухой тогда дежурил! Он еще своим визгливым тенорком ее осаживал, постоянно на с небес на землю спускал. Интересно, что с ним случилось? Неужели сердце? Вскрытие покажет. Доктора нередко сами болеют тем, от чего лечат. Даже примета у них такая.
– А как же пациенты? – забеспокоился Башмачков. – Они же там сейчас совсем одни.
– Не волнуйся, в реанимацию постоянно кого-то привозят из соседних операционных, к тому же туда то и дело заходят врачи и больничное начальство. В общем, с минуты на минуту Костяна найдут. Представляю, как все забегают, потом заберут его в морг и тут же отыщут кого-нибудь ему на замену. Жаль только, что мы уже ни о чем спросить его не сможем. Тонкая ниточка, ведущая к Мухе, оборвалась навсегда. О, слышишь, Башмачков, в коридоре уже о чем-то перетирают? Наверное, «сарафанное радио» только что донесло в наше отделение свежую новость из морга…
Лина осторожно выглянула из палаты. Медсестра Танечка застыла на сестринском посту с таинственным видом. Она сейчас была похожа на роженицу, которая беременна сенсационной новостью. Две другие медицинские сестры из ее смены были с утра заняты на процедурах и, разумеется, оказались не в курсе последних событий. Им явно было не до Лины.
– Девчонки, помните доктора Константина из реанимации? – спросила Танечка зловещим шепотом.
Медсестры уставились на Танечку любопытными взглядами.
– Конечно, помним! У нас неженатые доктора все наперечет! – хихикнула худенькая Валечка в голубом медицинском костюмчике, ловко подогнанном по изящной фигурке.
– А что с ним? – поинтересовалась практичная Альфия в разовом медицинском костюме, не забыв одновременно бросить взгляд в зеркало, спрятанное на сестринском посту под крышкой стойки.
– Наш Омар Омарыч только что отвозил пациента в реанимацию и нашел Константина на полу. Мертвым. Уже вызвали полицию. Говорят, труп только что отправили на судебную экспертизу.
– А в реанимации кого из докторов оставили?
– Хотели, говорят, вызвать Мухину, но найти не смогли. Вроде бы, она взяла отпуск за свой счет и куда-то уехала. У нас всегда так: стоит уйти кому-нибудь в отпуск, и тут же что-то случается. У меня все, – завершила Танечка свое сенсационное сообщение и поднялась со стула:
– В общем, пошла я, пора уколы делать, а вы, девчонки, не болтайте тут лишнего. Омар Омарыч меня строго предупредил. Не дай бог, до пациентов дойдут слухи о смерти доктора в реанимации… Короче, такой негатив ни к чему. Рустам Маратович сказал, что, если информация просочится в прессу, репутации нашей клиники будет нанесен серьезный урон.
Лина прикрыла дверь в коридор и тихонько спросила.
– Как ты думаешь, Башмачков, этот Костян сам умер, или же ему помогли?
– Думаю, сам. Да кому он сдался, этот твой Могильный? – пожал плечами Башмачков. – Этой назойливой Мухе, что ли?
– Ты же сам только что слышал, что доктор Мухина в отпуске.
– Видишь ли, роковая роль Мухи в жизни Бармина у меня теперь вообще под вопросом. Врачу, даже если он в отпуске, не так-то просто попасть в клинику. Его пропуск автоматически блокируется на две недели. Вообще-то в этой клинике пропускная система – как в каком-нибудь атомном центре. Мышь не проскользнет!
– Окстись, Башмачков! Мы же в России, а не в законопослушной Германии! Всегда можно попросить знакомую докторшу заказать пропуск или умолить примелькавшегося охранника пропустить в клинику без этой дурацкой карточки, потому что, дескать, пропуск остался лежать в отделении. К тому же, местные охранники врачей и сестер помнит в лицо…
– В любом случае, судебные медики быстро определят, отчего умер Константин. Мы с тобой его видели всего несколько секунд и за это время никаких следов насилия на его голове и теле не заметили. Может, и вправду это был сердечный приступ?
– Не сбрасывай со счетов яды, – задумчиво проговорила Лина. – Уж кто-то, а медики в них разбираются. Ты знаешь, Башмачков, я должна кое-что тебе показать. На всякий случай я сунула в карман медицинского халата, позаимствованного у Танечки, пластиковый стаканчик. Он там валялся на полу, и я зачем-то решила его прихватить. Ты можешь передать его твоим знакомым судмедэкспертам в лабораторию?
– Ну ты вааще жжешь, Ангелина Викторовна! – простонал Башмачков, однако Лине показалось, что в его глазах мелькнуло искреннее восхищение. – Мои друзья смогут заняться твоим вторсырьем даже не завтра и не послезавтра, а только когда у них появится свободное время. В общем. подруга, давай договоримся по-взрослому. Ты сейчас отдаешь мне этот «особо ценный» стакан и навсегда успокаиваешься с расследованиями. Короче говоря, тихо-мирно готовишься к выписке. Обещаю, я завтра же отдам твой «особо ценный» вещдок знакомым ребятам в полицейскую лабораторию. Ну, а сейчас я отправлюсь в сортир и стяну с себя этих дурацких лягушек. Честно говоря, я устал уже в этом маскараде участвовать.
– Ну да, это тебе не готические романчики кропать, тут головой думать надо, – проворчала Лина и, дождавшись, когда приятель примет нормальный вид, вежливо, но твердо выпроводила его из отделения.
Рыжий ангел в белом халате
Марианна Мухина была в отличном настроении. Надо сказать, в последнее время это случалось с ней нечасто. Доктор Мухина радовалась, что впереди забрезжили хоть какие-то приятные перемены. Надоевшие дежурства временно прекратятся, и, возможно, в ее жизни наступит счастливая полоса. Марианна давно поняла, что люди делятся на тех, кто рискует, и на тех. кто боится малейших перемен в налаженной, хоть убогой и давно постылой жизни. Марианна Мухина относила себя к первому типу людей и не собиралась застревать на выматывающей работе, с которой у нее давно не было взаимности.
Марианне Мухиной давно казалось, что она проживает чужую жизнь. Это неприятное и тревожное чувство не покидало ее ни на работе, ни в общественном транспорте, ни дома. Размышляя, как изменить судьбу, и не находя ответа, Марианна, словно во сне, ходила на дежурства, покупала продукты, сидела в социальных сетях, но давно уже это не приносило ни удовлетворения, ни куража, ни радости. Не говоря уже о том, что на работе платили намного меньше, чем требовалось молодой и красивой девушке для счастливой и достойной, в ее понимании, жизни. Доктор Мухина каждой клеточкой своего стройного тела и даже души, в существование которой она, правда, не верила, чувствовала, что дни пробегают все быстрее и все бессмысленнее. Словно она едет по рельсам, проложенным по замкнутому кругу, в вагоне детской железной дороги, а за окнами мелькают какие-то убогие детские площадки, пыльные деревья и орущие малыши, которые падают на землю и требуют у мамаш, чтобы поезд прибыл немедленно. Марианна решила дождаться подходящего момента и спрыгнуть во что бы то ни стало из этого воображаемого маленького и тесного вагона, который никогда не привезет ее в город мечты…
Иннокентий Бармин очнулся в светлой большой комнате и слабо застонал. Руки и ноги онемели, шея затекла. Сколько же часов он проспал в одной позе?
– Доброе утро! – проворковала докторша в белом коротком халатике. Из-под ее хирургической шапочки выбивалась кокетливая рыжая прядь, а глаза теплого, медового цвета, смотрели с ласковым вниманием.
– Где я? – тихо поинтересовался старик.
– Иннокентий Михайлович, миленький. Не волнуйтесь! Вас перевели в реабилитационное отделение. – ласково отозвалась рыжая врачиха. – Вам все еще необходим постоянный медицинский уход. Словом, домой еще рано.
–– А почему я не помню, как попал сюда? – продолжал осторожные расспросы Бармин.
– Потому что вы пока еще очень слабы, дорогой мой Иннокентий Михайлович. Пришлось сделать вам небольшой укольчик, чтобы вы легче перенесли переезд в другое крыло клиники.
– И все же… Как вас зовут, доктор? – не унимался старик. – Ваш дивный «укольчик» начисто отбил память. Хочется верить, что временно.
– Я ваш ангел-хранитель, – кокетливо улыбнулась девушка. – Вам не о чем волноваться, я обещаю сделать все, что в моих силах.
– А имя у ангела хотя бы есть? – настаивал Бармин.
– Вы можете звать меня просто Мэри, – улыбнулась красавица.
– Да-да, Мэри, начинаю вспоминать, где я вас видел. Во-всяком случае, вы доктор и работаете в этой клинике, это уже кое-что.
Голос Бармина звучал уже не так тревожно, а взгляд смягчился, перестал быть подозрительным.
– После долгого наркоза память нередко вытворяет странные штуки, – терпеливо, как ребенка, успокаивала его девушка низким бархатным голосом. – Впрочем, у нас в клинике нетрудно ошибиться. В медицинских костюмах и в этих шапочках мы все похожи, как близнецы. Я сама, между прочим, нередко путаю коллег со спины.
– Мэри, а где мой мобильный телефон? – внезапно вспомнил Бармин.
– Не волнуйтесь, ради бога, он в надежном месте, – девушка погладила руку Бармина своей прохладной и тонкой, почти прозрачной ручкой с красивыми длинными пальцами и ухоженными розовыми ногтями. – Вам нельзя ни о чем переживать и не стоит пока долго разговаривать по телефону. Скажите, с кем вы хотите связаться, и я отправлю СМС с просьбой вам позвонить.
– Эх, Мэри, одиночество страшная штука. Не с кем мне особенно связываться, – вздохнул старик. – Дочка далеко…
– У вас есть дочь? – искренне удивилась девушка. – Почему же она не навестила отца хоть разок в отделении? Странно, что вы не внесли ее фамилию в медицинские документы…
– К сожалению, Верочка давно уже живет за границей, – вздохнул старик. – Оттуда, сами понимаете, не так просто выбраться, особенно когда есть муж, ребенок, работа…
– Не переживайте, – проворковала девушка, – о вас теперь есть кому позаботиться.
Докторша сняла шапочку, и красивые рыжие волосы рассыпались по плечам. От Марианны не укрылось впечатление, которое она произвела на старика. Она улыбнулась и заботливо поправила пациенту одеяло.
– Вы такая добрая, Мэри, – растрогался старик. – Помните, у Пушкина есть стихи: «Пью за здравие Мэри, милой Мэри моей, доброй, ласковой Мэри!». Мне тоже хотелось бы выпить за ваше здоровье. Раз шампанское пока нельзя, согласился бы на минеральную водичку без газа или сок.
– Гранатовый вам сейчас лучше всего! – обрадовалась Мэри и поднесла старику стакан, в котором искрился на солнце напиток красивого винного цвета.
Бармин поцеловал рыжеволосому «ангелу-хранителю» прохладную узкую ладонь и блаженно закрыл глаза…
Марианна Мухина в отличие от Омара Омарыча никогда не мечтала быть врачом, эта массовая профессия с детства казалась ей скучной, малооплачиваемой и слишком обыденной. Впрочем, никаких особенных талантов у школьницы Мухиной тоже не наблюдалось, посему судьбу ее решило то житейское обстоятельство, что родная тетя девочки работала в медицинском институте. В тот год тетя заседала в приемной комиссии, и это был реальный шанс попасть в вуз со скромными баллами. Мать Марианны, участковый терапевт из районной поликлиники, давным-давно состоявшая в разводе с отцом, сказала, что династии в медицине приветствуются, во всяком случае – врачей в стране всегда не хватает. В конце концов, не все ли равно, где учиться, главное – где потом работать…