Причина Пандемии №20

Часть 1.

Великий момент.

Холодный пол…

Несмотря на это пот струйками стекает у него по телу. Где-то рядом находится котельная. Он чувствует запах горячей влаги и утомительное тепло. Конечно, многое к его состоянию прибавил укол. Они не ведают что творят, а он даже не мог разобраться, хотел ли сам чинить им препятствия и были ли они не правы….

Когда он познакомились с ней, Глеб не помнил, это был август или сентябрь, а может даже июль. Да, скорее всего июль. Боливийские индейцы, расположившись посреди главной площади города, предоставляли на суд слушателей свои песни. Мозг начинал усиленно вспоминать, какой температуры был воздух и дул ли ветер. Был ли он счастлив, спешил куда-нибудь, или просто слонялся по городу без дела. Помнится, что подошел к телефонной будке… Или это была остановка? Железо сильно накалилось на солнце, и он чуть обжег руку. Нет, многие факты реальности были стерты, навсегда, хоть мозг последним усилием и пытался вытащить их наружу, как понравившийся сон из подсознания. Он даже не задумывался о сути своего существования. Кажется, он даже не верил, что у него есть какое-то предназначение. Сложно вспоминать.

Глеб замер, услышав где-то знакомый мотив. Он невольно заслушался. Когда-то именно под эту песню их взгляды пересеклись. Он никогда не запоминал людей, лишь их энергетику. А тут понял, что взгляд был до боли знакомым. Нет, он не клялся бы, что видел ее в этой жизни, да и что касается инкарнации, то он не получил ни единого разумного факта, чтобы увериться в ее существовании. Он просто выделил ее среди зевающей толпы. Сначала просто выделил. Так бы он сказал раньше. Теперь-то он понимал, что слова «ПРОСТО» не существует. Вернее слово-то существует, но не существует простых совпадений, случайностей. Есть то, что должно произойти, и оно происходит. Однако он ни в коем случае не хотел, чтобы его принимали за фаталиста. Глеб никогда не верил в то, что если в книге твоей жизни написано, что на голову тебе упадет камень, он должен упасть. Все намного проще. Если ты заслужил этот камень, то он упадет, пусть даже он будет не камнем, а трамваем, чьи рельсы врежутся в твое мясо как нож в масло и похрустят твоими косточками, он может быть и неизлечимой болезнью. В жизни нет ничего того, чего нет. Звучит странно, но другими словами в нашей жизни есть все, что только может быть, а есть все. Все что рождает наше сознание, уже кто-то когда-то придумал и лишь ждал время, чтобы вложить это в наши головы. Иногда он вкладывает это почти одномоментно, тогда идут глупые споры и бесконечные суды, которые выясняют, кто же был плагиатором. Именно по этой причине законы физики имеют двойные имена – Бойль-Мариотт, Джоуль-Ленц. Люди верят гадалкам, которые предсказывают будущее. Что ж, и он верил. Глеб был воочию убежден, что и такие способности даны людям. Одному из его старых знакомых нагадали скорую несчастную смерть. И это произошло. Правда, гадалка могла бы предсказать в следующий раз другой исход, и он тоже осуществился бы. Люди меняют свою судьбу каждый день. Каждый день несет жизнь или смерть в зависимости от того, что они выбирают. Но он опять отвлекся от главного, того, что так занимало его сейчас. Что же было в ней, почему он выделил ее? Что-то в ней было не так. Как если бы вся площадь, не исключая его, была одним механизмом, выкрашенным в серый цвет, а она была маленьким винтиком, но выкрашенным в ярко-зеленый или кричаще красный. Девушка кидала мелкие, где-то даже злобные взгляды на поющих, а увидев, что он пристально ее изучает, подарила и ему целую серию. Он смущенно отвернулся, или скорее опустил взгляд в пол, изучая истоптанные шлепки на грубых волосатых ногах и аккуратненькие босоножки на ножках стоящей рядом с шлепками барышни. Конечно, этого всего могло бы и не быть, но так уж рисовало его сознание их первую встречу, и у него не было ни сил, ни желания с ним спорить. Как бы то ни было, вскоре он увидел и ее улыбку. Она склонилась над длинными круглыми палками, поверх которых в ряд были повязаны цветные феньки. По ее взгляду он понял – что-то в них ее привлекло. Глеб с трудом пробрался сквозь толпу и очутился рядом. В нос ударил этот странный запах, который до сегодняшнего дня ассоциировался у него с самыми ужасными событиями в его жизни. Она опять кинула на него «знакомый» взгляд и недобро сжала губы.

– Понравились?

Он кивнул на цветные товары.

Ее губы чуть расслабились, но из взгляда все еще не исчезала враждебность.

– А если да? Купите мне?

Парень слегка опешил, его рука, находящаяся в кармане принялась судорожно пересчитывать мелочь. К лицу начала подступать краска. Он понимал, что слишком мало взял наличных. Впрочем, учитывая его зарплату, ему приходилось изрядно экономить, и он брал ровно столько купюр, сколько необходимо было на еду и те и другие жизненно необходимые принадлежности. Он почувствовал, как на его спине выступил пот, и руки стали дрожать. Ибо содержимого его карманов не хватало бы даже на половину безделушки.

– Ну, так купите? – напирала девушка.

Ему ничего не оставалось, как покачать головой.

Она криво ухмыльнулась, и ее взгляд говорил ему: «я так и знала, чего от тебя ждать». А потом она произнесла вслух то, что дало ему уверенность в его собственных способностях чтения мыслей.

– Жалкий обыватель!

– Что?

Он растерялся. Слово обыватель никогда не казалось ему оскорбительным, но в этот раз он понял, что его обозвали. Понял по ее тону.

– Я просто забыл взять…

Она прервала его смехом и, растолкав возмущенную толпу, выбралась на свободное место. Он прошествовал следом.

– Я забыл… – произнес он, разводя руки.

Но в этот раз слова его прозвучали как-то вяло.

– Ты не забыл, ты просто не взял. Ты купил хлеба, чтобы вечером покушать с ним жалкого супа. На твоем пальце нет кольца, значит, ты не женат, и ты тощ, как селедка, значит, питаешься дешевой лапшой из супермаркетов!

– Неправда, я слежу за фигурой…

На этот раз Глеб замолчал сам, ибо это было ложью. Любой прохожий определил бы его аморфность по тощим, без намеков на мускулатуру, рукам и чуть обрюзгшему, хоть и не толстому, животу. Он неловким движением спрятал пакет с хлебом за спину.

– Иногда у меня бывают деньги.

Он уже захлебывался словами, даже не спрашивая себя, почему сейчас стоит перед ней как школьник и оправдывается.

– Я и не говорю, что их у тебя не бывает! Я о ДРУГОМ, дурик! Все, что у тебя есть, расписано с точностью до копейки. А если ты взвесишь чуть больше пельменей в магазине, ты побежишь их отсыпать.

Тут он сдался. Она читала его как раскрытую книгу. Как букварь. Ему даже показалось тогда, что она за ним долго следила. Небольшой, болезненный укольчик от паранойи.

– Я могу взять немного денег из дома и купить тебе.

Тут растерялась она. Ее глаза сделались круглыми и большими, именно такие глаза рисуют рождественским ангелочкам или анимешным персонажам. Он невольно залюбовался и понял, что попал.

– Ты серьезно?

Глеб кивнул и опустил глаза. И опять ему в нос ударил этот странный запах.

– Чем ты душишься?

Она нахмурилась.

– Я не душусь, еще хочу пожить.

Он смутился, понимая, что это был полу-вежливый посыл, но отчего-то продолжил.

– Каким парфюмом пользуешься?

Девушка нетерпеливо вдохнула и посмотрела на него как на сумасшедшего.

– Я не пользуюсь парфюмом.

Как-то странно выглядело ее упрямство, но она явно не хотела посвящать его в эту «страшную» тайну. Тогда ему это показалось смешным. Тайной девочки-подростка.

– Ладно, чем от тебя пахнет?

Ее глаза сделались совсем черными.

– Что тебе дался мой запах? Ты знаешь, что человеческий мозг может уместить в себя только определенную долю информации? И я не думаю, что информация о моем запахе так жизненно важна!

Она наступала на него, и он чуть попятился, даже защищаясь, выставил вперед руки.

– Ладно, но учти и любой другой спросил бы тоже самое!

Девушка подарила ему одну из столь редких улыбок.

– Все, кто спрашивали, мертвы.

Он тоже улыбнулся. Однако она, спрятав улыбку, серьезно смотрела на него, подтверждая искренность своих слов. Тут она заливисто засмеялась, не так как хохочут торговки на базаре, а искренне, нежно, в таком смехе хочется утонуть. Он даже тогда не знал, что в ней его привлекло, но понимал, что больше не хочет расставаться с этим человеком.

– Знаешь, я не хочу покупать эти цацки, мне они ни к чему. А вот в барчике я посидела бы.

Увидев его беспокойный вид, она поспешила утешить.

– У меня есть деньги. Но на будущее носи с собой всегда наличные. Вдруг тебе захочется купить бегемота или покататься на воздушном шаре? – она опять рассмеялась.

И он поддержал.

Так они стали встречаться. По крайней мере, в его понятии это было так. Между ними не было только интимной близости, все остальное было. Они встречали рассветы и провожали закаты, держа друг друга за руку. Она часто смотрела на него с улыбкой и пусть эта улыбка была чуть загадочной, а взгляд отсутствующим и редко останавливающийся на нем, он понимал, что они вместе. Его смущали только два факта. Она могла исчезать без предупреждения на пару дней, не отвечая на звонки. Если же он пытался стучать в ее деревянную дверь, ее кошка мурлыкала и скреблась, будто желая усиленно доказать ему, что хозяйки и правда нет дома. Вторым являлся ее запах. Он не оставлял ее ни на минуту, тогда как он, незаметно обшарив всю ее сумочку, никаких духов не обнаружил. Он был терзаем дурными предчувствиями. Никогда не жаловавшийся на сон ранее, он стал страдать бессонницей. Что-то подсказывало ему, что далее его ждут совсем не радостные события. Он чувствовал, что отсчет уже пошел.

В ту ночь он как всегда не спал. Она исчезла на три дня, оставляя в памяти лишь свою улыбку и воспоминание об упавшем на землю мороженном при их последней прогулке. Он лежал в темноте и, под тихую электронную музыку, смотрел в потолок, думая о том, почему он лежит тут и почему один? Голова не успела распухнуть от нахлынувших ответов, как раздался тихий, шпионский стук. Он встал и, не одеваясь, открыл дверь. На пороге стояла она, мокрая и… испуганная.

– Можно? – спросил бедный ребенок.

Глеб шире распахнул дверь, приглашая ее войти.

– Что произошло?

Она вошла и уселась в кресло, поджав ноги. Запах, распространившийся по квартире, стал еще более едким. У него закружилась голова.

– Скажи, наконец, что происходит. Я уже схожу с ума.

Она прижала палец ко рту и стала затравленно осматривать комнату, насмешив его комичностью своего вида.

– Я попала в беду. Они могут слышать.

– Не понимаю!

Глеб на шатающихся ногах подошел к ней и обнял, присев рядом.

– Не могу говорить, дай лист бумаги!

Он уловил в ее тоне приказ, и только сейчас увидел, что тушь на ее глазах размазана от слез.

– Сейчас.

Он быстро выдрал пару листов из ежедневника и подал плохо подточенный карандаш. Через несколько секунд он мог созерцать это непонятное, неожиданное, как удар молнии и страшное сообщение.

«Я в опасности, они мощная организация. Их цель превратить в рабов или свести с ума и уничтожить человечество».

Он выхватил у нее карандаш и спросил:

«Кто они и кем они инвестируются, знаешь?»

«Вроде, американцами. Часть денег приходит из Германии и Японии. Но стоит во главе другой. Для них нет понятия как их страна и чужая. Они планируют стать властителями всей земли. Большинство из них ученые, разгадавшие почти все тайны вселенной. Для них нет неизлечимых болезней, но лечат они только своих. Они контролируют человеческое сознание. Каждую нацию убивают согласно ее слабости, через алкоголь, наркотики, распущенность и расположенность к болезням, оставляют сильных, способных работать. Они слышат и видят все. Без их ведома не пролетает муха».

Глеб медленно встал. В груди его поднимался жар. Он понимал, что это не может быть правдой, ведь если это такая опасная и властная организация, они бы не позволили ей узнать то, что она знает и тем более, не позволили бы прийти и все ему рассказать. С другой стороны и что с того, что она все рассказала ему? Ведь он сам же не поверил ей, как не поверит никто, если он будет это подтверждать. Пребывая в мрачных думах, он вышагивал по комнате, пытаясь заставить работать мозг. Ведь он сотни раз мечтал о случае, способном оправдать его жизнь. И вот, когда он произошел, Глеб стоит в раздумьях как теперь жить? В сомнениях и всяческих переживаниях за будущее. Но разве оно стало для него в эти секунды ценней, кажется, нет, наверное, дело в другом. В том, что он боится взять ответственность за ее жизнь, боится ее потерять. Увидеть глазами ее смерть, нет, лучше отвернуться.

«Что теперь делать?» – спросил он в записке.

«Тебе затаиться. А мне исчезнуть из города, возможно навсегда» – ответила она, легко улыбнувшись, отчего сделалась похожей на грустного ребенка.

Его малодушие приготовилось кивнуть, но его гордость, где-то смелость, но большую часть взяла тревога и забота о ней, не позволили этого сделать.

«Я поеду с тобой. У меня есть кое-какие деньги».

«Нет,– выводились красивые буквы на исполосованным линией листе, – ты должен остаться в городе. Так они поймают нас вдвоем. За мной уже давно следят».

Она поднялась и попрощалась. Но даже когда стих звук опускаемого лифта и стук удаляющихся каблуков, Глеб не мог перестать думать о ней…

Сейчас, слушая индейцев, воспоминания всплывали так легко и были такими отчетливыми, как если бы он смотрел фильм. Теперь-то он все знал. Дело было в ее дяде, точнее опекуне. Оникс, так ее звали, была сиротой. Она выросла в сиротском доме. Глеб ни разу не был в таких учреждениях. Но Они все рассказала про них. Холодные простыни, опостылевшая, почти безвкусная еда по расписанию. Никакой ласки, никакого понимания среди взрослых воспитателей, которые смотрели на часы в ожидании окончания смены и спешили домой к своим детям. Именно им они дарили свою любовь. Их слегка шлепали, а не больно пинали за провинность, их расцеловывали и задаривали подарками, а не отделывались кубиком-рубиком и тарелкой жаренной картошки с газировкой. Иногда туда приходили пары и одинокие люди, они уводили счастливцев. Ее несколько раз тоже уводили, все-таки она была красивой девочкой, но потом быстро приводили обратно. Приемные родители выбирают детей как лошадей на ипподроме. Им и так будет нелегко полюбить чужого ребенка, а тут еще и больного. Девочка имела проблемы с сердцем и страдала, по их мнению, аутизмом. Она плохо контактировала со своими сверстниками, могла из-за рассеянности не слышать вопросов. И отвечала односложными фразами. Казалось, мир вокруг нее свернулся. А остальной мир существовал где-то там, и с ним она не хотела иметь дел. Что ж, в чем-то они были правы. Оникс действительно отрицала реальных людей и отношения, но не из-за поставленного кем-то впопыхах диагноза – шизофрения.

Она была и остается самым могущественным существом на этой земле. Именно такие и были нужны ее «дяде».

Есть такое понятие, как Эгрегор – это душа вещи, мистерии, веры. Дядя является повелителем Эгрегора. Если один человек поверит в примету, то примета будет действовать только на него, обычное самовнушение и программирование себя на неудачу и наоборот. Если же в эту примету поверят сотни, тысячи, миллионы, то примета начнет жить своей жизнью, подчиняя вас своим законам. Мы видим мир таковым, каковым желает его видеть большинство. Об этом нам твердят многие авторы, тот же Карлос Арана Кастанеда. Если человек захочет вырваться из норм и границ этого, смастеренного общим сознанием мира, он становится изгоем. Даже если все видят ложь, а один ты правду, забудь, именно они видят истину, имя им – Большинство. Большинство всегда угнетает меньшинство. Вот здесь и таится разгадка, к которой путем долгих размышлений шел этот человек. Большинство лишь питает Душу «Правды» своей энергией, когда начинает в это верить. И чем больше становится эта квинтэссенция веры, тем все больше людей она порабощает. Это как снежный ком. А вера наказывает, так как у веры должен быть кнут, иначе она перестанет быть верой. Какой бы религии не придерживался человек, он всегда должен знать, что существует наказание. Наказание должно присутствовать и в мире физическом путем воздействия на твое земное тело, и в тонких мирах, воздействуя на твои нематериальные тела. Проще говоря, и воздействием на тело и воздействием на душу. И даже наказание у каждой веры свое за каждый проступок. На земле существует три кита, которые поделили энергию людей на три части. Самый большой кит – это Христианство. Маленькие секты можно даже не брать в расчет. И к чему сводятся выводы? Дядя понял, что главное собрать эту энергию. С чего начинается большой снежный ком? Правильно, с маленького, слепленного ребенком комочка. Дети, вот не паханное поле энергии, они еще не успели ни во что поверить, они как незаполненный сосуд. И они отдадут все тому, кто первый его откроет. А дети этого века с самыми большими накоплениями – это просто кладезь неиспользованной энергетики. Дядя собрал вокруг себя властных и готовых идти до конца людей. Они ходили по приютам и отбирали нужные экземпляры. Что говорить, дядя видел все насквозь, а дети, они еще не умеют маскироваться и лгать. И все они хотели уйти из приюта. Они смотрели на него своими большими глазами, в которых таилась надежда. Он взял бы и осчастливил их всех. Это и было его первоначальной целью, когда он начал осуществлять свою идею. Взрослые уже не попадали в его рай, может только некоторая категория, категория мыслящих и развивающихся. Если человек делает своей целью яичницу по утрам, работу и футбольный матч по выходным, то он также спокойно может жить и в клетке, зачем ему свобода? Он променял ее уже давно на жизнь раба. Винтика в системе. А роли раба никогда никто ни у кого не отнимал.

Взять всех он не мог, хотя, предполагал, что все они будут впоследствии спасены. С Они он встретился, когда ей было уже одиннадцать лет. Она была уже слишком взрослой для его планов, однако, слишком надолго задержал он на ней свой взгляд, слишком долго, чтобы прочитать ее глаза… ее душу. Она, привыкшая, что ее, симпатичную девочку, часто берут, но также часто возвращают, а это еще хуже, чем, если бы тебя не брали вообще, пряталась в дальнем углу. Ей надоело постоянно возвращаться в это место, видеть насмешливые взгляды старших девочек, которые несколько дней смотрели на нее с завистью. А здесь она вышла из укрытия, должно быть, тоже что-то почувствовав. Что-то родное. И она улыбнулась ему так, что это заметила даже воспитательница, питавшая к ней добрые чувства.

– Смотрите, она вам улыбается, она никому так не улыбалась.

Улыбка, сколь мало она значит во многих случаях и сколь много в отдельных.

Она быстро попала, как говорят в свою колею. Освоившись, она стала предводителем остальных детей. Они полюбили ее за непосредственность и кроткий нрав, который соседствовал с напористостью и смелостью в отдельных случаях, когда это было нужно. По большому дому и прилегающему к нему участку, огороженному колючей проволокой, она бродила точно королева, и нужно сказать, у нее были все на то основания, дядя наделил ее особой властью. Она сразу стала его любимицей с первого взгляда, с первой улыбки. Раньше у него была цель превратить мир в подобие рая. При этом мудрый творец не посягнул бы даже на счастье обезьян, просто ограничил бы их возможности. Обезьянами дядя называл винтики системы, иначе говоря, обывателей, премудрых пескарей. А здесь появилось желание, даже потребность заботиться об этой девочке.

И тут настала пора рассказать немного о нем самом. Его звали Адам. На вид ему было лет двадцать пять, но на самом деле он разменял четвертый десяток лет шесть лет назад. У него были свои нормы поведения, свои принципы, своя мораль. У всех, кто появлялся в его доме, должны были быть перестроены все ценности, они должны были отбросить догмы и условности внешнего мира. Адам знал, что рай, когда он наступит, придет из его дома.

А потом появились эти люди. Сначала они пришли с проверкой. Это была пара из органов опеки. Мужчина высокий и стройный, в опрятном костюме, во всех его движениях чувствовалась манерность аристократа. С ним была девушка, очень красивая, какие смотрят на нас с обложек глянцевых журналов. Они мило улыбались, особенно девушка, пытаясь покорить обитателей райского дома. Но в их расположении было что-то странное и пугающее. Их взгляды хитро блуждали по интерьеру дома, они задавали детям каверзные вопросы.

– В какой школе обучаетесь?

– Сколько раз в день гуляете?

– Довольны ли питанием?

Дети отвечали то, что им было сказано. Именно эта слаженность в ответах, как слаженность и безошибочность заводских станков, и насторожила разведчиков.

После них было еще пятеро. Они больше не хотели говорить с детьми. Только с опекуном. Они говорили долго, полдня. Ни Оникс, ни другие дети не знали, о чем был этот разговор. Просто увидели осунувшегося опекуна, после изнурительной беседы и полуигриво – полуугрожающе постукивающего его по плечу старого знакомого. Они вышли от них, заключив какой-то пакт перемирия. Далее, Оникс с остальными часто с ними встречалась. Но это все он узнал немного позже. Когда кинулся на ее поиски. Когда сидел у ее дома, карауля ее. Когда увидел ее силуэт на фоне мрачного неба с золотистой луной. Когда пошел за ней, когда сел незаметно в автобус, когда шел за ней по полю, уже сам не зная куда. И когда она, наконец, обернулась. Он понял, Оникс с самого начала знала, что он следует за ней. Однако не подала вида.

– Что ты здесь делаешь?

– Шел за тобой!

Он попытался изобразить на лице самое сильное беспокойство. Однако она все еще хмурилась.

– Не нужно было. Я не хотела твоей смерти. Теперь ты почти подписал себе смертный приговор.

– Но…

– Плачь и смейся. Ты в капкане! – закричала она, и Глеб попятился в испуге. – Захотел стать героем? Но только супер-герои никогда не умирают. Ты комиксы не читал?

Он смотрел на нее тогда и не мог понять, предостерегает она его или пугает. Ее взгляд ничего не выражал, кроме дурного веселья, сдобренного хорошей порцией агрессии. Но, все же он пошел за ней. И совсем не потому, что заблудился, а потому, что уже не представлял, чем заделать ту огромную брешь в душе, что останется после ее ухода.

Они шли быстро, пугая кузнечиков и иногда, по неосторожности, давя жуков. В другое время он назвал бы это райской прогулкой. Погода была великолепная, дул переменный теплый ветер, яркое солнце загораживали увесистые деревья, создавая тень на их пути. Но самым красивым было птичье пение. Он даже не мог бы сказать, сколько именно птиц его воспроизводило, но он никогда не слышал столь звонкой свирели. Вскоре показался небольшой флигель, или изба, кому как угодно. Они, не стучась, вошли туда. Он был пуст.

– Располагайся, это одно из наших мест.

Глеб устало кивнул. Он не смотрел на убранство комнатушки, она этого и не требовала. Он не сводил взгляд с Они. Она это заметила и чуть смущенно улыбнулась. Это была ее вторая роль, разнящаяся с сумасшедшим холериком.

– Прости, – сказало милое существо и скромно опустило глазки, он готов был обожать ее вечность.

– Похоже, у меня сдают нервы. Скоро сюда прибудет один человек.

Да, этим человеком и был дядя. Знакомство с ним у Глеба прошло спонтанно. Дверь неожиданно распахнулась, на пороге возник довольно высокий человек. Что-то в нем удивляло и даже настораживало. Чуть позже Глеб понял. Дядя был, как будто бы самым обычным, даже неприметным человеком. Но с другой стороны, он был строен и красив той аристократической красотой, что вызывает испарину у дам. По логике этого человека нельзя было не заметить, однако, он был невидимкой. Казалось, он привык к запаху Они.

– Доброго вечера, сударь, – поклонился он им.

Парень даже привстал, потворствуя хорошему тону.

– Рад видеть Вас в нашем скромном жилище.

Оникс уткнулась ему в грудь. Нужно сказать, что при его появлении она подлетела к нему, как раненная птица. От них исходило что-то общее, помимо их ужасного химического запаха. Это были настроения холериков или их жесты или взгляды, он бы не сказал точно, но что-то роднило их.

– Хорошая девочка.

Дядя слегка погладил ее по голове и в тоне, обращенном к ней и в его взоре, было столько нежности. Он протянул ей небольшой футляр, она покорно его взяла и вынула содержимое. По спине Глеба прошел холодок, когда он увидел в ее руках шприц, на ее лице засияла обреченная улыбка.

– Так надо…

Далее, он просыпается в душном подвале. Над ним склоняется Оникс. Ее лицо не выражает ничего.

– Проснулся?

– Что происходит, Они?

Она выдавливает кривую усмешку.

– Ничего, кроме скорой смерти, попавшейся на крючок рыбки.