В плане массового интереса гипнозом, как неким экстрасенсорным явлением, нужно учесть, что свойства людского мозга, как несоизмеримы, так и скудны. А гипнозу обучиться может каждый, это понимание психики и её проявлений (с учётом того, что она бывает очень разной), её реакций на определённые действия, звуки, слова, смыслы, ситуацию, обстановку. Я встречал людей, которые погружаются в сон в течение 5 секунд из полностью бодрствующего состояния всего лишь присев и расслабившись, при этом что-то рассказывая во сне. Это без гипноза.
Курсов по освоению гипноза нет в виду того, что это скорей врождённо-обретённая способность строить взаимоотношения и влиять на людей, а ни выученная. Есть много психологов, которые знают, что такое практика гипноза (то есть якобы обученные), но толку от этого не много, а есть мошенники, которые с ангельским видом обворовывают людей и порой даже становятся миллионерами. Прежде всего, суггестия (гипноз, внушение), это именно способность видеть и анализировать психику человека, как интуитивно, так и осознанно, интеллектуально, с учётом всех знаний и побуждений (что непосредственно обусловлено нервной системой, цитоархитектоникой головного мозга, его строением и функциями). И опять же, на примере детей и цыган: дети интуитивно добиваются того, что им нужно от взрослых, а цыгане в большей степени осознанно, через образ жизни и наследственные социогенетические формы адаптации. Здесь нужна в большей мере чуткость наблюдения за проявлением людских реакций и ответов психики, нежели знания и обучения этому. Это как бегуны олимпийские – один быстрее, а другой медленнее, здесь многое решают тренировки, но если один из них физиологически наиболее расположен к бегу, он при меньших тренировках добивается лучшего результата, чем тот, у кого физические показатели обусловленные строением тела и его функциями менее предрасположены к бегу, не позволяя бегать быстрее первого бегуна. Это простейший пример. Аналогию можно провести на психические, интеллектуальные и интуитивные способности во всём имеющемся разнообразии их функций, располагающие внушать или видеть внушение, что в буквальном смысле в той или иной степени происходит в каждом разговоре и при каждом контакте (аудиальном, визуальном, ольфакторном, тактильном). Это есть суть психических процессов и филогенеза – восприятие, запоминание, реакция, усвоение и хранение информации в процессе адаптации организма и нервной системы к внешней среде. Все эти процессы, как и психика (нервная система) довольно подробно изучены на сегодняшний день и получили подробное описание в таких науках, как психиатрия, неврология, морфология мозга, психология (к этой науке нужно подходить с пониманием остальных, ибо она больше всего подверглась абстрактному искажению вопреки объективным морфологическим и онтогенетическим показателям функций нервной системы), этология, антропология.
Когнитивный метаморфоз
Страх сублимируется в разочарование граничащее с удовлетворением, когда не оправдан в итоге перед ожиданием, как и разочарование сублимируется в страх, когда не оправдано в итоге перед ожидаемым. Данный тип эмоциональной сублимации вызван глубинным чувством колебания природных стимулов дающих желание и нужду владеть ситуацией, что в виде неоправданных ситуаций, так или иначе причиняет неудобство (страх или разочарование), ибо подвергает сомнению владение ситуацией, как субъективно, так и объективно, ибо субъект всегда претендует на власть объектом, поскольку подвластен объекту и сам является процессом происходящим из объективных причин. Объект всегда задаёт очертания субъекту, мысли, созерцанию, сути, пониманию, поскольку совмещён и неотлучен с процессом, с действием – гнозис и праксис. Доля страха может быть крошечно мала, словно и вовсе его нет, но он есть всегда и его величина определяет глубину и значимость содержания чувств вызывающих его.
Утрата, как и осознание её неминуемого преследования за каждым шорохом и мыслью, как после неё, так и в её всеобъемлющей потенциальной наличности, присуща всему, всему окружающему и наблюдающему за всем, всему процессуальному и присутствующему, воспринимающему, живому и не живому, бытийному и не бытийному. Утрата (как свершившаяся, так и осознание утраты, мимолётностью, безвозмездностью и необратимостью бытия в каждом его шорохе) должна сублимироваться в одержимость, ибо одержимость, это предтеча и основа любого творчества, любого искусства, любого созидания – суть жизни. Будучи живым, вы не можете быть не одержимым жизнью, плотью живущей, иначе вы ещё не живы, не живы когнитивно, даже если сердце бьётся в груди, а лёгкие распахнувшись питают ветром кровь. Рядом и неразлучно с одержимостью бытием (жизнью) интуитивное осознание того, что вы не можете быть должником, как и владельцем, обязанным или обременённым житейскими вопросами, в особенности, когда умираете или больны, (а жизнь – это неминуемая смерть и формирование плоти сквозь боль, сквозь имение понятия смертности, восприятие и повсеместное столкновение с непредугадонностью, с потенциальным ущербом, ведь каждое касание, каждый сдвиг молекулы непредугадан в силу того, что его необходимо воспринять, а значит он не запланирован в качестве управляемого элемента, хотя может быть спрогнозирован, то есть воспринят в качестве закономерности в её развёртывающейся перспективе, но абсолютной предугаданности ещё не существует в природе, и опыт ущерба, как индивидуальный, выработанный при жизни, так и эволюционно формальный, выработанный возникшей когда-то адаптированностью в морфологическом качестве, неотлучно присутствует в восприятии человека, у кого-то больше, у кого-то меньше, имея вариабельность и в своих проявлениях, страх бывает тоже разный формально, в том числе параноидный, возникающий неадекватно ситуации) ведь боль отбрасывает всё, даже плоть в которой рождается. Не говоря уже об общественном мусоре преисполняющем ментальность людей и их влечения, который во многом не имеет отношения даже к житейскому быту в его истинных чертах и уж тем более к высшим сферам психики, ибо современный быт, это порождение прогрессирующей бессознательности (первичных биологических инстинктов в самой примитивной форме). Человек превращается из автоматизированного исполнителя биологических функций в автоматизированного исполнителя индустриальных функций лежащих на пути реализации биологических, то есть во многом преобразуется в своих природных качествах за счёт социальной среды, как изначальное проявление семиотики открыло начало изобразительной письменности и открыло значение информации в росте её количества через передачю от особи к особи в выстраивании взаимоотношений людей, что изменило и ход формообразования нервной системы человека в социогенезе. Интеллект (ассоциативная произвольность, способность выстраивать понимание логически достоверных закономерностей) является природным исключением, становящимся редким явлением в соответствии с ростом населения и автоматизации организации социума по признакам линейной (порой даже с использованием этики) реализации естественных потребностей согласно бессознательной инерции поведения (без апелляции к знаниям и логике событий в конструктивном ключе). И единственное, что позволено умирая, это вспарить, постичь свободу. Поэтому, многие вещи приходят и постигаются лишь через переживание смерти, когда человек остаётся жив, но постигает опасность жизни, подобно девственному восприятию запятнанному однажды болью и страхом, происходит изменение формы психических процессов восприятия через страх и ущерб, с этого начинается и рождение, с импульсов раздражения в нервной ткани. Смерть есть переживание тотальной утраты всего, в первую очередь утратой восприятия и чувства обладания, когда рассудок теряет формальную осознанность, а в обретении прозрения через безумие, через утрату безумия, когда фактор психического сдвига или нарушения заставляет выработать новую форму поведения, словно безумец впавший в сферы психической неупорядоченности прозревает исцеляясь, обнуляя психический эмоциональный или двигательный стимул (в случае существенных психических нарушений, речь о метаболическом нарушении, которое обнуляется не всегда или только с помощью грамотно подобранной терапии, в первую очередь фармацевтической).
Сознанием вырывающегося всплеска сквозь всё былое и небылое, обнажается нечто единое и неописуемое, проникшееся неизбежностью истины в текущем ею моменте пред необъятностью вселенской неограниченности. Это есть перерождение, где из разодранной и испепелённой плоти возрождаясь из пепла вновь обретает жизнь младенец, но уже не из лона матери, а из прогоревших потрохов собственной плоти сделавшейся ему утробой, которую он неминуемо покидает в момент созревания. Словно гусеница пожиравшая однажды листву выросла и окутав себя шёлковым коконом неизбежно избавляется от него, как бы он ни был роскошен, ибо надломив его, расправляется тот, кто способен касаясь ветра вздымать, даже не ведая того, и шёлк, как утраченная навсегда обуза остаётся позади вспорхнувших крыльев. Пробуждение знаменующее когнитивное созревание, готовность избавиться от кокона, от пережитков ментальной плоти, от социальной утробы, где в миг нечто уже не в силах оставаться прежним, вспорхнув отрывается в неизведанность.
Речевой акт
Речевой акт – это не слова, не аудиальные и письменные формы, это действие, органическое действие, включающее в себя сложный процесс взаимодействия нервной системы, всей сенсорики (афферентная и эфферентная система нервной ткани во взаимодействии с внешней средой), внешней среды и речедвигательного аппарата. Проще выражаясь, это процесс, как и всё, что вы видите и можете знать в видимом вам пространстве.
Информационный посыл речи можно разделить в грубой форме на два типа: 1. На тип животного происхождения, не несущий семантический, синтаксический и семиотический посыл, вроде звуков биологических потребностей, угроз, предупредительных сигналов, стонущих опасений, поскуливаний, гавканий и рёва, порой укрытых в облик безтолкового или даже конструктивного набора слов. 2. И на тип действительно несущий, формирующий или указывающий на суть и содержание, конструирующий понимание и имеющий место быть не только в звуках речевого аппарата, но и в непосредственном весомом причастии к закономерностям событий. То есть посыл речи смысловым и указательным контекстом, либо обнажает сокрытое перед внемлющим или сокрытое доселе вовсе, но имеющее неизбежное место в явлении действительности, либо бессознательно скрывает это даже не ведая того, в чём и заключена суть бессознательности (в психической изоляции от явлений природы или от логического обоснования таковых, что отражается и на речевом акте). Бессознательность инстинктов придаёт речи черты, которые не выходят за рамки процесса речевого акта и ассоциативных предубеждений, сугубо использование памяти в адаптации к тому, что не подвергается со стороны памяти осмыслению, здесь нужна существенная рекомбинация на неврологическом уровне, которая даёт построение логической достоверности в отношении событий, без чего в поведении человека превалирует оторванность от понимания природы вещей, мыслительная бесплодность. Проблема в том, что социум взаимосвязан и тенденция бессознательной социализации посредством бесплодной речи быстро распространяется, поскольку прививается этой оторванностью всякому, кто её касается, ибо это анестезирует психику, давая ей лёгкое упоение и безусильное владение моментом/ситуацией под видом вербального гедонизма или конформизма, окутывая всякого мнимым достижением в словоблудливом происке среди представленческих шаблонов. В одночасье это делает психику, речевой акт, а порой и самого человека, ригидными. Это пандемическое состояние современного цивилизованного мира социального характера возникшее как продукт и следствие бессознательной социализации огромных масс людей. Всё зависит от того, кто орудует речью и где он находится – в бессознательности (инстинктивная инертность), или в осознанности (восприимчивость, кропотливое логическое построение понимания всего без исключения).
Например: вечность не в силах порождать мысль о будущем, поскольку это присуще лишь зыблемому, временному, проистекающему. Вечность, есть ни что иное, как выход из будущего и прошлого, то есть погружение восприятия в вечность, в незыблемость, в неиссякаемость, в неизбежность за рамки понятия времени (небытие относительно иллюзий, которые погружены в континуум абстрактной последовательности вне зависимости от природы основ мироздания). Прикосновение зыблемого и живого к вечности даже в мысленной форме, есть прикосновение к истокам мироздания, вечно чередующихся событий, там, где они запечатлены в непрерывной динамике неизбежно идущей в бесконечность, от бесконечности к бесконечности. И если присмотреться, то становится заметным, что вечность, это вполне объективное явление, это не мыслительная абстракция не имеющая ни к чему отношения. Каждое событие по отдельности является зыблемым и ограниченным поскольку вырвано из вечного контекста бесконечности ограниченностью самого восприятия (как временной, так и функциональной ограниченностью), порождающего их органическое воспроизводство в виде образа.
Индивиду не дано вечности, поскольку индивид, как понятие и чувство рамок привычной обстановки фиксирующейся памятью, является продуктом вырванного из контекста безконечности узким восприятием обладания формой безопасности, что по собственной оформленности идентифицирует и тем ограничивает всё вокруг своей органической смертностью, страхом, привычками, не выглядывая за эти рамки даже ассоциативно, логически.
Слова весьма специфическое явление природы, люди эмоционально воспринимают слова, как фактор влияющий на успех в процессе самого произношения, отсюда все заблуждения и вербальная настойчивость, реактивная наивность в отношении семантики, но не стоит и недооценивать фактор формулирования критериев в принятии решений, что есть обозначение логической достоверности, поэтому скрытые и криптологические структуры не преисполняюшие действия детальными критериями будут в значительной степени составлять фактор деструкции, а это значит, что путь логики лежит к научной форме управления, поскольку наука строится на основе детализации критериев в любой плоскости.
Слова, как и любой инструмент имеет форму использования в зависимости от того, кто его использует. Недостаточная апелляция к семантическому содержанию слов и логической последовательности их использования напоминает обезьян руководствующихся тем, что не создано ими, нет ни понимания, ни целевой задачи, с одной стороны безсодержательность без попытки её компенсировать через познание, с другой стороны вербальная напористость и настойчивость инстинктивной манеры возобладать сугубо метаболически, сковывая семантику речи без назначения в достаточно безтолковой манере формулирования повседневных нужд и эмоций. Жизнь имеет свойство продолжаться и распространятся, что с применением разума можно растянуть до вечности. Понимая эти принципы, люди будут сконцентрированы на более значимых вещах, если конечно их не устраивает жить, как живут собачки. Ведь собачкам даже не дано знать о существовании термина "вечность". И в этом контексте имеет место идентифицировать то, что пессимизм по поводу вечности, есть ни что иное, как скудное прикосновение к ней, поскольку сконцентрирован на этом термине в узком контексте ситуативной потребности возобладать инстинктивно. Каждый индивид признающий себя таковым думает, что что-то выбирает, руководствуясь при этом архаичными инстинктами, а ни разумом (высшие функции нервной системы – осознанность на уровне понимания и восприимчивости для формирования понимания). Вам не нужно трудиться на благо вечности, поскольку достаточно понимания критериев истины, чтоб выстраивать продуктивную тактику действий, но социальный фактор стопорит эти критерии в жизни, поскольку социум образован по биологическим законам, а ни по логическим, поэтому если логика не возобладает в становлении социальных структур, человечество просто вымрет. Не бесконечность делает человека человеком, а способность понять, что формируется исходя из неё и следуя в ней. На первый взгляд безконечность с вечностью совершенно разного рода понятия, вечность, это мера (а точнее безмерность) относительно временных параметров, а безконечность относительно пространственных мер, хотя условно безконечность строится относительно вечности, а вечность является гранью безконечности, поскольку временная неограниченность вытекает из пространственной безконечности, а пространственная безконечность по умолчанию вечна. Речь исключительно о стимулах и форме действий, кто-то творит, пытается познавать, продуктивно дополнять цивилизацию, а кто-то испражняется, размножается, кушает, линейно адаптируется к любым ресурсам и всё. Все разные. Вечность невозможно познать и здесь не написано, что это необходимо или требуется. Сама основа этого термина предопределяет, что ваше существование невозможно без вечной череды событий, которую можно наблюдать сейчас. Глупо хотя бы раз в жизни не попытаться предположить, что репродуктивные функции половых органов не имеют ни количественного, ни качественного ограничения. Боюсь и логика варьируется в вариабельности органических структур. Учтите, что желания и рождённые в ходе мышления побуждения зачастую не имеют ничего общего с происходящими обстоятельствами, но, тем не менее, они имеют место быть. Будущее воплощено сейчас воплоти, творением проекций разумом (ЦНС) в его размахе неограниченного потенциала, как в рамках одной жизни, так и в процессе её распространения (безпредельно). Будущее, это искажённое отражение прошлого (иссякшего формально, но принявшего очертания в формациях памяти, в метаболизме нервной системы), но устремлённого спрогнозировать из побуждений и желаний закономерность исхода событий. Будущее и прошлое есть грани одного темпорального цикла варьирующегося в зависимости от проективной идентификации тождественности прошлого и будущего в точке отсчёта событий через восприятие и задействованную в нём память, то есть в точке временного предвкушения смерти, завершения длящегося от и до во временном цикле, скрытого, бессознательного понимания смертности, ограниченности, временности и страха рождающимся этим сокрытым пониманием, обозначающим время, как процессуальное ограничение вопреки вездесущей вечности вселенной. Будущее, это лишь желание восполнить и компенсировать смертность, гедонический стимул уйти от дискомфорта без апелляции к сложностям, что возможно лишь при наличности смертности в ментальности, как ограничивающийся страхом комплекс из опыта боли и ущерба. Но бывает и такое, когда искусство исходит оттуда, где нет проективного будущего (отражения компенсирующего прошлое и его недостаточность под влиянием естественных метаболических потребностей, как анестетик от причиняющего боль осознания смертности и неизбежной ущербности жизни). Что же есть тогда? Есть вечность творческого бессмертия жизни (творение таковой посредством слияния восприятия и мысли, от жизни к жизни, от творца к творцу сквозь прерывание жизненных циклов), как творчество порождающее творчество, где нет ни будущего, ни прошлого, необъятный текущий миг, где нет исключений абстрактного толка, где нужно лишь расширять охват восприятия ситуации на пути к непокорённой безконечности.
Депривации и их вариации
В ходе выявления и выяснения специфики деприваций стоит учитывать, что, как депривация, так и желания/формальная нехватка желаемого (порой даже не столь существенного), но не являющегося убавленным элементом определённых условий, вызывает похожий и одинаковый эффект на психику. Поскольку желание, так или иначе, исходит из органической потребности, что зачастую вызвано уже имеющейся ранее во влиянии на психику депривацией или отсутствием условий необходимых или не необходимых для удовлетворения естественных потребностей организма, что по сути и есть депривация в её разнообразной вариабельности. Основные типы депривации, это депривация пищи, сна, половых утех и депривация естественных условностей, которые имеют огромную вариабельность, учитывая их богатое разнообразие, как социального, так и физического порядка, а депривация в природе стала одним из основных факторов эволюции, воздействующим на форму адаптации. Но здесь необходимо учесть, что для движения жизни необходима постоянная естественная депривация множества факторов. Естественная депривация имеется всегда, то есть вы двигаетесь из-за того, что вам не всегда хватает пищи и тепла, вы не каждую минуту размножаетесь (не беспрерывно), поскольку для этого требуется питание и укромный угол, и окружающие обстоятельства являются далеко не идеальными содержателями необходимых условностей. А желание может возникать не только вследствие появившейся, естественной или искусственной депривации, но и вследствие прямой органической потребности (эндогенно) в условиях требующих от организма адаптации согласно наследственно выработанным механизмам поведения морфологических структур нервной системы. Это может проявляться вне зависимости от окружающих условий, структурно, где организм действует не имея условных триггеров, тем вырабатывая новые механизмы поведения в ходе специфической и неестественной адаптации. То есть структурная особенность начинает воздействовать на окружающую среду, а ни окружающая среда провоцирует работу нервной системы, что может выглядеть как творческая деятельность в отсутствии для этого каких-либо условий (в полной депривации, где по логике вещей организм должен начать компенсировать таковую, но делает совсем другие вещи). Или это проявляется в условиях полного достатка, где естественного стимула (деприваций) просто нет, но нервная система задействует имеющиеся в ней структуры провоцирующие своего рода биологически неуместную деятельность (неадекватность).
В отсутствии условий, к которым у организма имеется структурная или наследственно выработанная адаптация, организм компенсирует их всевозможной специфической и неспецифической деятельностью, что зачастую становится продромом для образования психической патологии или служит выработкой новых приспособленческих качеств к новым условиям. Так желаемое может быть не тем, что входит в потребности организма или быть не единственным способом удовлетворения, а может быть переадресацией уже существующей потребности (структурной, морфологической). Как и депривации может не быть (полный достаток и комфорт), но изрядные попытки (связанные со структурной особенностью нервной системы) добиться желаемого не увенчавшиеся результатом могут вызывать эффект депривации, что изначально вызывает стимуляцию, но может дорастать до психических нарушений и истощений. Это ещё раз подтверждает то, что творческие способности изживаются из общества, поскольку интеллектуальная деятельность мозга становится всё менее и менее востребованной, а обладатели творческих способностей превращаются в ненормальных психопатов не имеющих никаких перспектив на реализацию своих поведенческих качеств, либо они их специфически всё же реализовывают. Реализация случается довольно редко (учитывая редкость появления продуктивного интеллекта и людей меняющих взгляды на вещи открытиями или творчеством), поскольку социальная среда отсекает всякую специфическую деятельность нервной системы, которая не реализовывает напрямую биологические потребности. А то, как реализуются специфические неврологические особенности (интеллектуально, неадекватно, научно и т.д.) зачастую не под силу понять большинству особам, что и становится причиной исчезновения необычайных способностей и огромной преградой для их проявления\воплощения, если не обуславливать биологическую успешность таковых институционально и технологически.
Депривация является основой экзогенного возникновения маний и одержимостей, как и переизбыток/излишество (противоположность депривации) в свою череду способствует выработке отвращения, фобии, астении, депрессивных состояний, психической ригидности. Переизбыток можно назвать «положительной» изоляцией психики от определённых факторов, избавляющей от стимулов посредством наличности определённых условий, а депривацию, «отрицательной» изоляцией, стимулирующей посредством отсутствия определённых условий поведенческое проявление навыков. То есть переизбыток избавляет от нужды, изолирует от определённых стимулов и провоцирует развитие фобических или астенических предпосылок в психике изолированной от тех или иных факторов адаптации, вырабатывая своего рода условную апатию/сензитивность к отдельным признакам и переадресацию имеющихся стимулов в иные формы адаптации. Ну, а депривация провоцирует адаптацию и усиливает нужду стимуляцией условий, в которых организм испытывает нехватку чего-либо, тем вырабатывая повышенную условную чувствительность (сензитивность/апатию) к отдельным признакам и туже переадресацию имеющихся стимулов, но только в ином ключе, поскольку нехватка и переизбыток в корне отличаются экзогенным влиянием и эндогенным эффектом. То есть, и депривация, и достаток стимулируют и изолируют, но разные явления и отличающимися принципами (можно сказать, что стимуляция достатком в большей степени эндогенна, чем экзогенна, а недостатком в большей степени экзогенна, чем эндогенна), вырабатывая сензитивность и апатию к разным факторам, разных неврологических механизмов. Это даёт понимание множества структурных, качественных и поведенческих отличий функций нервной системы в разных условиях. Депривация и излишество в равной степени способны вызывать, как повышенную активность намерений и действий, так и их аннуляцию, в зависимости от психики и условий влияющих на неё в ходе положительной и отрицательной изоляции (наличие и форма условий в соотношении с отсутствием и формой условий), что в пропорциях этих депривационных изоляций между собой, учитывая их специфику и значимость (лимбическую/неокортикальную), создаёт форму поведения и адаптации, где оставшимися определяющими факторами поведения является индивидуальная неврологическая структура нервной системы, возраст и в целом физиологическое/соматическое состояние организма.