Разные судьбы

– А, Сережа, ты что так долго? Мы уже с Иваном Матвеевичем начали было беспокоиться, – говорила Анастасия Филипповна, уходя на кухню. – Ты голоден?

– Не очень.

– Иди в ванну, помойся, и садись ужинать.

Сергею показалось, что она как-то искусственно подобрела.

– Сережа, зайди, пожалуйста.

Сергей зашел в кабинет Ивана Матвеевича.

– Вот что, Сергей, не скрою от тебя. Я был в общежитии, просил, чтобы тебе дали общежитие и представь, просьба была удовлетворена. Понимаешь, если б я жил один, я бы с удовольствием, а вот жена все беспокоится, что не сможет за тобой ухаживать, как твоя мама.

– Не беспокойтесь, Иван Матвеевич, я даже рад, что буду жить в общежитии.

– Но только, Сережа, прошу тебя, не обижайся и заходи к нам. Хорошо? Ну, ступай, поужинай и отдыхай.

Лежа в кровати, Сергей думал о своих новых друзьях. Удивительная встреча, хорошие люди. Счастливые они – Андрей и Надя. Они рядом, вместе. И он, вдруг, вспомнил о Вере. Наутро Сергей взял чемодан и, как можно деликатнее, простился с хозяевами и ушел в общежитие. «Скорей бы начались занятия. За учебой время пойдет быстрее», – подумал Сергей. В общежитии Сергей полностью отдался воспоминаниям того вечера, который они вместе провели с Верой накануне отъезда. Сергей сразу же решил написать письмо.

После того, как председательский газик, увозя Сергея, скрылся из виду, люди, пришедшие проводить его, стали расходиться. Остались стоять только Евдокия, дед Спиридон да Вера. Но, постояв еще немного, они тоже решили, что пора идти.

– Ну, что же, Евдокиюшка, ничего, выучится, приедет, пройдет время. Учиться тоже надо, а то как же. Пошли домой, внучка, пошли, а ты, Евдокия, не кручинься, а как затоскуешь – к нам иди.

И они пошли.

– Заходи, Евдокия, слышишь?

– Зайду, спасибо!

Подходя к дому, Вера и дед услышали гул машины.

– Слыш, внучка, что это председатель гонит сюда машину. Никак от Сергея чего передать хочет.

Вера остановилась, сердце ее заколотилось. Машина затормозила и из нее вышел человек с чемоданом и плащом в руках. «Папка, папочка мой приехал», – радостно прошептали Верины губы и она кинулась навстречу отцу. Михаил целовал дочь и не мог ею нарадоваться.

– Доченька ты моя, какая же ты стала совсем взрослая! Красавица моя!

Михаил повернулся к отцу.

– Здравствуй, отец!

– Здравствуй, сынок!

– Надолго к нам?

– Совсем, отец, совсем.

– Слава Богу, слава Богу, – проскрипел старик, припадая трясущейся головой к широкой груди сына.

Вера подскочила к ним.

– Правда, папка, навсегда? – радостно спрашивала Вера отца.

– Навсегда, дочка, навсегда.

– А как же Вовка, а, сынок?

– Вовка! А что Вовка. Он уже большой, он меня понимает. Мы с ним договорились, как закончит школу, приедет к нам.

– Нелегко тебе, Михаил.

– Что делать, пап, видно мне уготована судьба такая. Не довелось нам с Наташей испить до конца чашу счастья, хотя и было между нами согласие. А с Юлей вот ничего не получилось. Прожили мы с ней пятнадцать лет, а все впустую. Остается нам одна радость – дети. – И он при этом крепко обнял дочь. – У каждого человека своя судьба. У одного она сладостная, у другого… – Михаил не закончил свою мысль.

– Вот Евдокия, разве не была счастлива за Степаном?

– Была, конечно, уж я-то знаю. И Степан был счастлив, а ведь не пожилось. А все она – судьба, как распорядится, так и будет. И кто знает, как бы перенесла она этот удар, когда их покинул Степан, если б не было у нее сына. Ведь только он удержал ее. Хорошего парня вырастила она. Видел я его сегодня на станции. Учиться поехал. Председатель хвалил его.

Вера внимательно слушала отца. Из его слов она поняла, как тяжело ему пришлось в жизни. Она была рада, что наконец-то ее отец, которого она так ждала и любила, вернулся домой навсегда.

– Да что же это я совсем забыл. – И Михаил достал подарки дочери и отцу.

Вера с подарком скрылась в соседней комнате. Вскоре она вышла в новом платье. На плечах у нее также была накинута новая косынка.

– Ну, дочка, ей Богу, как будто на тебя мерил, как угадал. Нравится?

– Очень! – и Вера поспешила поцеловать отца.

– Отец, как ты смотришь на то, если вечером к нам зайдет Егор Матвеич с женой? Посидим, приезд отметим, поговорим.

– А что ж можно.

– Конечно, можно пригласить и т. Дусю. Ей сейчас так одиноко, – не замедлила вставить Вера.

Вечером в доме Плетневых долго горел огонек. После первых двух рюмочек у мужчин завязался разговор. Говорили о разном: о войне, о трудном и голодном послевоенном времени, о предстоящей работе.

– Я тебе так скажу, Михаил, где ни живи, где ни работай, а свой край, есть свой край. Здесь ты был поставлен на ноги, здесь ты дал свои корни, сюда ты должен вернуться, где бы ты ни был и сколько бы ты ни жил в чудом краю. Вот и ты вернулся. Помнишь, как после войны мы колхоз свой восстанавливали? Тяжело было, голодно, а все-таки радостно, что мы, и такие как мы, поднимали хозяйство, на ноги его становили. Я верил, что ты вернешься, Михаил, верил. Потому как человек ты для колхоза нужный и вовсе даже не чужой.

– Завтра же приду, оформляй меня, кем хочешь.

– Заговорились мы тут, а время, однако, домой пора, – сказала Евдокия.

– Да, пожалуй, и мы пошли разом, Борисовна.

За окном заиграла гармошка, звонкий девичий голос пропел частушку.

– Катерина Седова вся в мать, бойкая дивчина. Та в молодости тоже такая же была, никому не уступит, – заметил председатель.

Евдокия замедлила шаг, домой идти не хотелось. Начинающаяся ночь была теплой, хотя небо и было обрызгано звездами. Легкий ветерок перебирал траву, будя кузнечиков, которые, как бы, подпевали заливистой гармошке. Гармошка возвращала Евдокию в далекие, памятные, суровые, но все же счастливые послевоенные времена, когда в их село приехал Степан, отставной солдат-фронтовик, который подарил ей, Евдокии, то незабываемое счастье, длинной в три года. И если б не та злая судьба, укравшая у Евдокии то самое счастье, нанеся ей тяжелую душевную рану, оставившую глубокий след на всю жизнь. Как могло быть хорошо. Евдокия давно уж примирилась со своей судьбой, но от воспоминаний избавиться она не могла, да и не хотела. Так велика была ее любовь к этому человеку, который бросил ее с маленьким тогда еще сыном. Как бы не шоферы, которые приехали тогда к ним в село из Астрахани, все было бы хорошо. Евдокия вдруг встрепенулась. Сергей ведь поехал в Астрахань. Может и Степан там? Как бы Сергей узнал, может и разыскал бы его там. Написать бы надо сыну. Ведь он так мечтал встретить отца. Да только стоит ли все это делать? Столько лет прошло. Если жив и живет там, то наверняка у него семья. Нет уж, пусть живет, а я уж не хочу разбивать чужое счастье.

В общежитии Андрей быстро сошелся с ребятами, а вскоре и начались занятия. Время было заполнено работой и скучать особенно было некогда. В училище все были удивлены и обескуражены сходством Андрея и Сергея. Поначалу никто не хотел верить, что они чужие друг другу люди. Ребята-однокурсники даже интересовались украдкой, почему они не живут вместе. Так братьям нельзя. «Да мы не братья, ребята! Мы на самом деле всего лишь знакомые. Просто вот такое удивительное сходство», – говорили они.

Как-то раз после занятий ребята решили поехать на море и выкупаться. Сергей с радостью откликнулся на это предложение. Он ни разу не видел море. Ожидая автобуса, из-за домов ребята, вдруг, заметили клубы черного дыма.

– Где-то горит!

Ребята переглянусь и, не сговариваясь, бросились туда, где бушевал пожар. Ребята подбежали к горящему дому.

– В доме есть кто-нибудь? – спросил Сергей.

– Все сейчас на работе, – ответил кто-то из женщин. – Но здесь живет еще один больной старик. Он-то, может, и не успел уйти из дома.

Мимо ребят проходила женщина с ведрами. Сергей остановил ее, облил себя с головы до ног и ринулся в горящий дом.

– Сергей, остановись, – закричал Андрей. Но поздно Сергей скрылся за жаркими языками пламени. Женщины так и ахнули от сильного поступка юноши.

– Ой, пропадет парень, – завизжала какая-то глупая бабенка. Но окружающие люди так глянули на нее, что она тут же притихла.

В доме послышался треск балки, рухнувшей на пол. Андрей ринулся в дом на помощь Сергею, но чья-то сильная рука остановила его.

– Ты куда? Не видишь, что творится?

– Там мой брат! – закричал Андрей. Он рванулся с такой силой, что треснула его курточка.

– Да погоди же ты!

И в следующую секунду он почувствовал, как его облили холодной водой. Андрей быстро скрылся в проеме горящего дома.

– С ума сошел, должно быть, – не замедлила вставить все та же бабенка.

– Да замолчи же ты, окаянная! Брат его там.

Ребята хотели было пойти вслед за Андреем, но их не пустили. В доме то там, то тут рушились горевшие балки. Андрея, вбежавшего в дом, охватил ужас. Невозможно жгло. Разбушевавшийся пожар мешал смотреть. Прикрывшись рукой, Андрей побежал по лестнице. Он чуть было не столкнулся с Сергеем. Тяжело ступая, Сергей нес человека.

– Давай его мне! – закричал Андрей, принимая на руки старика.

Он вынес его на улицу и положил на землю. Люди стали обливать их водой. Андрей оглянулся и нигде не заметил Сергея, он закричал и вновь скрылся в доме. Во второй раз Андрею уже легче было ориентироваться, он повернул на лестницу и на горящих ступеньках заметил Сергея. Он поднял его на руки и вдруг почувствовал нестерпимую жгучую боль на спине. Андрей понял, что он горит. С трудом они с Сергеем выбрались из горящего дома. В ушах стоял шум, гул, глаза плохо различали виденное. Навстречу людям из огня шел огонь. Людей охватил ужас, они не видели ничего подобного. Еще секунда и они, вырвавшись из оцепенения, ринулись к ним, сбивая с них водой огонь. Подъехала скорая помощь и их, беспамятных, увезли в больницу.

Люди долго не расходились, они говорили о тех ребятах, которые, рискуя собственной жизнью, не задумываясь, бросились в бушующее пламя, чтобы спасти жизнь чужого для них, даже незнакомого, пожилого человека. Николай и Вадим были очень потрясены смелым поступком своих товарищей.

День был в разгаре, и они решили разыскать отца Андрея и сообщить ему о случившемся. Они пришли в училище рассказать там обо всем и, узнав адрес Андрея, поехали к его отцу. Ребята позвонили в квартиру Андрея. Дверь открыл человек высокого роста с густой проседью. Его лицо было настолько схожим с лицом Андрея, что встретив его на улице, можно было бы без труда догадаться, что это его отец.

– Здравствуйте, ребята! Вы, вероятно, к Андрею? Но его нет дома. Проходите, он скоро должен прийти. Сам его жду.

– Степан Андреевич, – робко начал Николай, – с Вашим сыном случилось несчастье, но он жив. Он сейчас в больнице.

– Что вы говорите, понимаете?!

И ребята рассказали ему о случившемся, о том, как они с Сергеем спасли человека, вытащили его из горящего дома. Степан Андреевич был так потрясен.

– Какой Сергей?

– Мы вместе учимся, а Ваш Андрей так похож на Сергея, что у нас все вначале думали, что они братья.

Степан Андреевич, выслушав ребят, накинул пиджак, и выбежал из дома. Он забежал в ближайшую будку и позвонил в больницу.

– Слушаю Вас, – послышался в трубке нежный девичий голос.

– Девушка, это больница?

– Да.

– К вам поступали сегодня двое обгоревших ребят?

– Да, поступали.

– Как их самочувствие? Они в сознании?

– Да, в сознании.

– К ним можно сейчас?

– А вы кто будете?

– Отец.

– Вы можете приехать, но Вас к ним сейчас все равно не пустят.

Степан Андреевич вышел на улицу, его сильно волновала судьба сына, но ловил себя на мысли, что судьба незнакомого юноши волнует его никак ни меньше, чем судьба собственного сына. Каким-то невиданным для него чувством, он догадался, что этот юноша в его жизни оставит глубокий след.

В больнице ему врач сказал, что состояние его сыновей средней тяжести, но не безнадежное. Обещал впустить сразу же, как только им будет лучше.

Степан Андреевич понуро шел по улице. На одной из остановок он услышал разговор.

– Ребята какие, не побоялись, в самое пекло полезли. Такие молодые. Каково родителя? Говорят, они братья.

Услышанное сильно подействовало на Степана Андреевича. Мысль о том юноше, который лежал сейчас в больнице с его сыном, тревожила его. Он его ни разу не видел, но переживал за него, как за Андрея. Внезапно он вспомнил, как несколько дней назад коллега подвозил одного парня, который был похож на его сына, и который долго не выходил из его головы. И приехал он из той местности, с которой у него после войны была завязана самая тесная связь. Степан Андреевич пытался представить их вместе рядом. Оба высокие, черноволосые, похожи друг на друга. Мысль о новом друге сына отнесла его в далекие годы в деревню Скосырскую. Он, молодой, здоровый, приехал в село Скосырское. Вот он знакомится с молоденькой красивой девушкой, которая затмила перед ним все и всех. Он даже забыл ту, которая провожала его на фронт и ждет его в Астрахани. Ждет и любит его больше своей жизни. Евдокия за его любовь дарила ему любовь. После свадьбы, как и полагается, через положенный срок у них родился ребенок. Евдокия подарила ему сына. На него, на Степана, был похож сын. Счастлив был тогда Степан. Ох, как счастлив! Он и не мог подозревать, что его счастье могло так легко ускользнуть. Назвать себя предателем он не мог, но и не мог оказаться подлецом. А в это время, пока он копил свое счастье, в Астрахани его ждала девушка. Девушка, которая не видела жизни без Степана. Она скучала без него, тосковала и с тоски по нему таяла. И единственным лекарством от ее болезни было его возвращение. Вот тогда-то случайно встретившие шоферы-земляки и рассказали ему все. Они и позвали его с собой. Но как он мог уехать отсюда, ведь у него здесь семья. «Нет-нет и не уговаривайте и не просите. Не хочу, и точка!». А потом он согласился. «Съездишь, она тебя увидит. Скажешь ей что и как. Успокоишь и вернешься». На том и порешили.

Любу он застал в постели. Боже! Как же она изменилась! А Люба, как заметила его, так и протянула к нему руки.

– Степушка мой приехал! Что же ты так долго добирался до меня? Аль, не любишь совсем? – и отвернула залитое слезами лицо.

Хотел он ей сказать всю правду, да не мог. Пожалел свою прежнюю любовь. Думал, не переживет. Думал, пусть окрепнет, а уж потом. Евдокии же решил пока не писать, зная ее чувствительный характер. Так и стоял он как над пропастью, не решаясь ничего придумать. Прошло время и Люба родила сына. Степан Андреевич потерял всякую надежду на свое возвращение к первой семье. Люба как будто была довольна жизнью, но задумчивость Степана терзала ее сердце и она незаметно таяла. Это заметил Степан. Он стал к ней добрее, больше с ней проводил времени. Но это ничего уже не могло изменить. Люба медленно уходила из жизни.

– Трудно тебе со мной, – как-то раз сказала она Степану.

– Что ты, что ты, родная! Ты поправишься, вот увидишь.

Но Любе не суждено было поправиться. Утром она, попросив у Степана пить, сказала ему:

– Тяжело тебе, Степан, со мной. Ты прости, Степушка, не смогла я тебя счастьем одарить.

– Ну что ты, Люба! Это я у тебя прощения должен просить. Слеп я был к тебе. Не заметил твоей любви. Казню теперь себя за это. Но мы молоды еще и у нас все впереди.

– Нет, – сказала Люба, слабо улыбаясь сквозь слезы. – У меня впереди уже нет ничего.

Степан вызвал врача, но врач, выйдя из ее комнаты, только развел руками, как бы объясняя всю безнадежность ее состояния. Степан вошел к Любе.

– Ну, вот видишь, доктор сказал, что это временное явление. Скоро пройдет, – и нежно погладил ее худую холодеющую руку.

Люба не дожила до вечера. Она умерла, когда солнце весело заглядывало в ее комнату. Умерла она тихо и спокойно, как заснула. После смерти Любы Степан и вовсе замкнулся. Раньше, еще когда Люба была жива, он думал о возвращении к своей семье, а сейчас эта мысль покинула его и вовсе. «Что подумают люди? Скажут сжил со света». Так и решил воспитывать Андрюшку один. Андрюшка был так похож на его первого сына. И Степан незабвенно и безгранично любя его, забывался. А по ночам он долго не мог заснуть. В мыслях он уходил туда, к своим родным. Много раз он порывался уехать туда, но смерть Любы лежала на его совести тяжким грузом. (Он считал, что в смерти Любы повинен только он, Степан).

Вскоре Степану Андреевичу разрешили посетить ребят. Войдя в комнату, он увидел ребят. О, Боже! Как они похожи! Правы же были те ребята и врачи, приняв их за братьев. Задержавшись у дверей на некоторое время, Степан Андреевич подошел к ребятам.

– Андрюша! Ребятки вы мои, – говорил он легонько, обнимая их.

Долго они сидели и разговаривали о разном.

– Папа, ты знаешь, Сергею нужно написать письмо домой, а он не может и я, как видишь, тоже.

Степан Андреевич посмотрел на ребят и улыбнулся. Даже в несчастье своем они были похожи.

– Конечно же напишу. Я рад помочь.

Когда письмо было написано, Сергей продиктовал адрес. Услышав адрес, Степан Андреевич сменился в лице и побледнел. Андрей никогда ранее не замечал в отце таких перемен.

– Что с тобой, папа?

Степан Андреевич взял себя в руки.

– Ничего-ничего, ребятки. Это, видно, от волнения.

Пришло время прощаться. Степан Андреевич, тепло простившись с ребятами, вышел из больницы. Он вернулся домой и лег на диван. «Сын-сын, мой Сережка!» – стучало у него в висках. «Двух мнений быть не может. Его мать – Евдокия Николаевна Зацепина. Ведь такая только одна. Боже мой, что же делать? Как мне себя вести? Как рассказать об этом Сергею? Поймет ли меня? Да и захочет ли понять, что я тогда не мог поступить иначе? Ах, Евдокия-Евдокия, милая ты моя Евдокия, сколько же я тебе принес горя?! Но не мог же я тогда стать убийцей над человеком, который меня любил, и от разлуки по мне заболел неизлечимой болезнью, названье которой – тоска. О, Боже, за что вы меня так любили?! А вот теперь и плата за вашу крепкую любовь. Лучше бы было, если б я никогда не знал этого чувства. Но я что? Я, может, выдержу удар такой силы. Когда ты сможешь простить меня за мой добрый порыв и непоправимый грех?!». Он еще долго думал, терзал себя мыслями, а под утро забылся, перенося себя к той единственной и незабвенной и до селе недосягаемой любимой женщине.

Прошло уже две недели со дня отъезда Сергея, а Евдокия до сих пор не могла привыкнуть к одиночеству. Впервые за много лет она осталась наедине со своими мыслями. От Сергея, как он уехал, было одно письмо. Сколько раз она перечитывала, прижимала к груди, и вновь принималась читать. Прибегала к ней и Вера поделиться своей радостью. Как-то раз Евдокия шла с работы домой. Ее нагонял Михаил.

– Евдокия, – окликнул он ее, – здравствуй, соседка!

– А, Михаил, здравствуй.

– Что такая понурая, думаешь о чем?

– Думать есть о чем. Дум много, одолели просто. А ты как, Михаил, привыкаешь?

– А мне что привыкать. Я ведь домой вернулся. Здесь у меня отец и дочь.

– А там, на Севере? Там ведь у тебя тоже сын и жена.

– Не вышло там ничего. Пятнадцать лет впустую, сын там – Вовка. Обещал приехать. Дружим мы с ним. Трудно мне без него.

– А то нет, – вторила ему Евдокия. – Конечно трудно. Дети ведь наши. Я по себе знаю. – Голос Евдокии дрогнул.

– Трудно тебе, Евдокия.

– Трудно, Миша! Ох, как трудно!

– Ты, Евдокия, думай, что хочешь, но не верю я, чтобы Степан подлецом оказался.

– И я не верю, Миша, потому и люблю его до сих пор.

– Ох, как бы я хотел, чтобы ты, Евдокия, вновь была счастлива, чтобы вы нашли друг друга.

– Ой, Михаил, да возможно ли это? Может ли это случиться? Это ты от доброты своей желаешь такого. Если б это могло случиться, я бы ему все забыла. Все на свете. – И она не выдержала, уткнулась ему в грудь и разрыдалась, да так, как плачут люди, которые долго терпят, в себе копят, а уж потом избавляются за раз от слез. Евдокия плакала именно так. Не могла она плакать по-другому. Евдокия отстранилась от Михаила. – Прости, Миша, что я тебя так вымочила. Ни с кем я так не говорила откровенно, а вот с тобой смогла. Ты меня понял. Спасибо тебе. Мне даже легче стало. В себе носила эту тяжесть, а ведь это так трудно. – На этом месте они расстались.

Михаил обернулся и увидел быстро и легко шагавшую Евдокию. Она, как бы, на самом деле сбросила с себя тяжелый, никчемный груз, долгими годами лежавший на ее плечах. Михаил шел и думал о Евдокии и Степане. «Эти люди должны обязательно найти друг друга. Эх, Степан, друг ты мой фронтовой! Как тебя здесь не хватает, если б ты только знал!»

Время шло, ребята поправились. И вот сегодня Степан Андреевич едет за ними в больницу. Он везет им костюмы, пальто. Он приобрел для них все одинаковое. Каждый раз, когда он бывал в больнице, он порывался признаться Сергею в том, о чем сам уже давно догадался, но решил сделать это дома. Войдя в палату, он застал ребят у окна.

– Ну, ребятки, вот и я. Одевайтесь и домой.

Дверь распахнулась и палату вошел доктор.

– Ну вот, орлы, вы и здоровы! Доброго вам пути.

– Спасибо, доктор, Вам за все.

– Я что? Это моя работа.

У выхода было людно. Вдруг какая-то женщина вышла навстречу ребятам. Она плакала, обнимала, целовала ребят, говорила какие-то слова благодарности. И только когда к ним подошел пожилой человек и стал их так же благодарить, они поняли, в чем дело. Голова его слегка покачивалась. Он обнимал ребят.

– Спасибо вам, сыночки мои, спасибо! Если б не вы, я бы не стоял сейчас здесь перед вами. Вы обрели себе хороших друзей.

К приезду ребят Степан Андреевич все подготовил. Посреди зала стоял накрытый стол. Все сели за стол и выпили по рюмочке. Домашняя семейная обстановка помогла Степану Андреевичу разрешить давно наболевший вопрос.

– Сережа и Андрюша, я хочу рассказать вам нечто очень важное, особенно для меня и Сергея, да и для Андрея тоже.

Было видно, что Степан Андреевич волновался.

– Было это давно. Вот с этого дома уходил я на фронт. Шел мне тогда двадцать второй год. Провожать меня особенно некому (отец уже воевал): мать, брат, двое товарищей, да соседская девчонка Люба. Ну, что, посидели мы, выпили, станцевал я с этой Любой пару раз, да и все на этом, куда еще. Не ахти какое веселье, а на утро – на сборный пункт. Попрощался я с матерью, друзьями, а тут и Люба эта самая. И откуда ей взяться-то было?

– Степан Андреевич, я буду ждать Вас с войны, – говорит, а у самой слезы в глазах.

А я ей говорю:

– Да что ты, мы ведь с тобой и не встречались даже. Да ты, пока я воюю, еще встретишь кого-нибудь, да замуж выйдешь.

А она:

– Нет, Вас только Вас буду ждать!

Обхватила меня за шею и шепчет на ухо:

– Люблю я Вас, Степан Андреевич, миленький, люблю!

– Ошеломила она тогда меня, ох, как ошеломила. Ну, я так легонько отстранил ее от себя. Поцеловал в лоб, словно передо мной ребенок стоял, и пошел. Ничего ей тогда конкретно не обещал. Война есть война, всякое может быть. А как только сел в вагон, то вскоре и забыл про нее. Ну ладно, время идет, война к концу. Еще в сорок третьем узнал, что мать погибла во время бомбежки. Отец тоже погиб под Кенигсбергом, брат пропал без вести. Один, как перст, остался. Куда податься? А тут Михаил, друг мой фронтовой. Он и увез меня к себе на Родину.

– Там у меня, говорит, есть соседка. Познакомлю я вас.

– Так и решили. Приехали туда: голод, разруха. Надо начинать все с начала. Впряглись в работу. Восстанавливаем технику, пашем, сеем. Председатель тут наш и вздохнул посвободнее.

– Что б я без вас делал, мужики? – говорил он.

– А тут праздник – годовщина Великой отечественной войны. Собрание, речь, ну, устроил он нам что-то вроде вечеринки. Отвлек людей маленько от тяжких мыслей. Гармонь заливисто играет. Тут я и познакомился с девушкой, о которой мне Михаил говорил. Уж поздно вечером проводил ее до дома. Встречаться после стали. Любили мы друг друга и вскоре поженились. Как мы жили, как любили друг друга! Сына она мне подарила. Радости не было конца! Сын! Ведь это ж надо! Сын! У меня сын! Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Видно, ей было угодно нанести страшный удар. Удар, который расколол пополам наше счастье. Прибыли тогда в наше село шоферы – мои земляки. Посидели, выпили мы тогда. И напомнили они мне тогда про Любу. Сказали: «Помнишь, она тебя провожала? Жить без тебя не может. Болеет сильно, болеет от тоски по тебе». Вспомнил я, наконец, ту девочку, которая провожала меня на фронт. Я-то только вспомнил, а она, оказывается, ни на минуту меня не забывала. Не забывала с того самого дня, когда на фронт меня провожала. Любила, значит, она меня, не детское у нее было воображение. И так мне ее стало жалко, что, выпив следующую порцию водки, меня уже не надо было уговаривать. И я поехал. А чтобы не раздумал, они мне постоянно подливали, поддерживая мое хмельное состояние. Так и увезли они меня. А немного отрезвев, предстал я перед Любой. Боже мой, в кого же превратила болезнь ту хорошенькую девушку, которая провожала меня на фронт. Сердце сжалось у меня, когда она посмотрела на меня лицом, отмеченным печатью тоски и сострадания. Не решился я ей тогда сказать всей правды. Этой правдой я ее мог тогда убить. Решил после. Окрепла немного Люба, но сказать я ей обо всем так и не смог. А прошло время и у нас родился сын. После рождения сына Люба стала таять, как свечка. Сын рос, а мать хворала. Чем дальше, тем сильней. Мне было очень жаль ее, я старался с ней быть добрым, ласковым, но тщетно. Исход ее был известен. Я чувствовал, что жить ей оставалось самую малость. И мне от этого становилось так тошно, что и не передать. Ведь я чувствовал, что в ее смерти виновен лишь я один. Люба скоро умерла и вместе с ее смертью я потерял всякую надежду на возвращение домой, боясь склочных разговоров в мой адрес. И уже, спустя годы, я так и не решился уехать, думая, что меня никто не поймет и по дурному расценят мой поступок там – дома. А сейчас вижу, что зря. Так и остался наедине со своими мыслями и мечтами на свое возвращение. А единственным утешением было воспитание моего сына – Андрюшки, который был так похож на моего далекого сына Сережку, жившего в далеком селе Скосырском Волгоградской области вместе со своей матерью.