Полное собрание стихотворений
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Полное собрание стихотворений
Константин Случевский
Полное собрание стихотворений
Ранние стихотворения
Ночь
Есть страшные ночи, их бог посылаетКарать недостойных и гордых сынов,В них дух человека скорбит, изнывает,В цепи несловимых, томительных снов.Загадочней смерти, душнее темницы,Они надавляют бессильную грудь,Их очерки бледны, их длинны страницы —Страшимся понять их, к ним в смысл заглянуть.А сил не хватает покончить мученья,Ворочает душу жестокая ночь,Толпой разбегаются, вьются виденья,Хохочут и дразнят, и прыгают прочь.Затронут на сердце все струны живые,Насилу проснешься, – все тихо во мгле,И видишь в окошке, как тени ночныеДозором гуляют по спящей земле.Стена над кроватью луной серебрится,И слышишь, как бьется горячая кровь,Попробую спать я, авось не приснится,Чудовищный сон тот не выглянет вновь.Но тщетны надежды, плетутся мученья,Ворочает душу жестокая ночь,Толпой разбегаются, вьются виденья,Хохочут и дразнят, и прыгают прочь.Но ночь пролетела, восток рассветает,Рассеялись тени, мрак ночи исчез,Заря заалела и быстро сметаетЗвезду за звездой с просветлевших небес.Проснешься ты бледный, с померкнувшим взором,С души расползутся страшилища прочь;Но будешь ты помнить, как ходят дозоромВиденья по сердцу в жестокую ночь.«Я видел свое погребенье...»
Я видел свое погребенье.Высокие свечи горели,Кадил непроспавшийся дьякон,И хриплые певчие пели.В гробу на атласной подушкеЛежал я, и гости съезжались,Отходную кончил священник,Со мною родные прощались.Жена в интересном безумьиМой сморщенный лоб целовалаИ, крепом красиво прикрывшись,Кузену о чем-то шептала.Печальные сестры и братья(Как в нас непонятна природа!)Рыдали при радостной встречеС четвертою частью дохода.В раздумьи, насупивши брови,Стояли мои кредиторы,И были и мутны и страшныИх дикоблуждавшие взоры.За дверью молились лакеи,Прощаясь с потерянным местом,А в кухне объевшийся поварВозился с поднявшимся тестом.Пирог был удачен. ЗарывшиМои безответные кости,Объелись на сытных поминкахРодные, лакеи и гости.В мороз
Под окошком я стоюИ под нос себе пою,И в окошко я гляжу,И от холода дрожу.В длинной комнате светло,В длинной комнате тепло.Точно сдуру на балу,Тени скачут по стеклу.Под окошками сидят,Да в окошки не глядят,Знать, на улицу в окноИ глядеть-то холодно.У дверей жандарм стоит,Звонкой саблею стучит,Экипажи стали в ряд,Фонари на них горят.А на небе-то черно,А на улице темно.И мороз кругом трещит...Был и я когда-то сыт.Из Гейне
В ночь родительской субботы,Трое суток пропостившись,Приходил я на кладбище,Причесавшись и побрившись.Знаю я, кому придетсяВ этот год спуститься в землю,Кто из смертных, из живущих,Кувырнется, захлебнется.Кто-то лысый – полосатый,В красных брюках, в пестрых перьях,Важно шел петушьим шагом,Тонконогий и пузатый.Кто-то длинный, очень длинный,В черном фраке, в черной шляпе,Шел, размашисто шагая,Многозвездный, многочинный.Кто-то, радостями съеден,В туго стянутом корсете,Раздушен и разрумянен,Проносился вял и бледен.Шли какие-то мундиры,Камергеры, гоф-фурьеры,Экс-жандармы, виц-министры,Пехотинцы, кирасиры.Шли замаранные люди,Кто в белилах, кто в чернилах,Шли забрызганные грязью,Кто по шею, кто по груди.Шли – и в землю опускались...Громко каркали вороны,На болоте выла вьюгаИ лягушки откликались.На кладбище
Я лежу себе на гробовой плите,Я смотрю, как ходят тучи в высоте,Как под ними быстро ласточки летятИ на солнце ярко крыльями блестят.Я смотрю, как в ясном небе надо мнойОбнимается зеленый клен с сосной,Как рисуется по дымке облаковПодвижной узор причудливых листов.Я смотрю, как тени длинные растут,Как по небу тихо сумерки плывут,Как летают, лбами стукаясь, жуки,Расставляют в листьях сети пауки...Слышу я, как под могильною плитойКто-то ежится, ворочает землей,Слышу я, как камень точат и скребутИ меня чуть слышным голосом зовут:«Слушай, милый, я давно устал лежать!Дай мне воздухом весенним подышать,Дай мне, милый мой, на белый свет взглянуть,Дай расправить мне придавленную грудь.В царстве мертвых только тишь да темнота,Корни цепкие, да гниль, да мокрота,Очи впавшие засыпаны песком,Череп голый мой источен червяком,Надоела мне безмолвная родня.Ты не ляжешь ли, голубчик, за меня?»Я молчал и только слушал: под плитойДолго стукал костяною головой,Долго корни грыз и землю скреб мертвец,Копошился и притихнул наконец.Я лежал себе на гробовой плите,Я смотрел, как мчались тучи в высоте,Как румяный день на небе догорал,Как на небо бледный месяц выплывал,Как летали, лбами стукаясь, жуки,Как на травы выползали светляки...«Ходит ветер избочась...»
Ходит ветер избочасьВдоль Невы широкой,Снегом стелет калачиБабы кривобокой.Бьется весело в гранит,Вихри завиваетИ, метелицей гудя,Плачет да рыдает.Под мостами свищет онИ несет с разбегаБелогрудые холмыМолодого снега.Под дровнишки мужикаВсе ухабы сует,Кляче в старые бокаБезотвязно дует.Он за валом крепостнымВоет жалким воемНа соборные часыС их печальным боем:Много близких голосовСлышно в песнях ваших,Сказок муромских лесов,Песен дедов наших!Ходит ветер избочасьВдоль Невы широкой,Снегом стелет калачиБабы кривобокой.«Ночь. Темно. Глаза открыты...»
Ночь. Темно. Глаза открыты,И не видят, но глядят;Слышу, жаркие ланитыТонким бархатом скользят.Мягкий волос, набегая,На лице моем лежит,Грудь, тревожная, нагая,У груди моей дрожит.Недошептанные речи,Замиранье жадных рук,Холодеющие плечи...И часов тяжелый стук.Думы
«Да, я устал, устал, и сердце стеснено...»
Да, я устал, устал, и сердце стеснено!О, если б кончить как-нибудь скорее!Актер, актер... Как глупо, как смешно!И что ни день, то хуже и смешнее!И так меня мучительно гнетутИ мыслей чад, и жажда снов прошедших,И одиночество... Спроси у сумасшедших,Спроси у них – они меня поймут!«Да, нет сомненья в том, что жизнь идет вперед...»
Да, нет сомненья в том, что жизнь идет впередИ то, что сделано, то сделать было нужно.Шумит, работает, надеется народ;Их мелочь радует, им помнить недосужно...А все же холодно и пусто так кругом,И жизнь свершается каким-то смутным сном,И чуется сквозь шум великого движеньяКакой-то мертвый гнет большого запустенья;Пугает вечный шум безумной толчеиУспехов гибнущих, ненужных начинанийЛюдей, ошибшихся в избрании призваний,Существ, исчезнувших, как на реке струи...Но не обманчиво ль то чувство запустенья?Быть может, устают, как люди, поколенья,И жизнь молчит тогда в каком-то забытьи.Она, родильница, встречает боль слезамиИ ловит бледными, холодными губамиЖивого воздуха ленивые струи,Чтобы, заслышав крик рожденного созданья,Вздохнуть и позабыть все, все свои страданья!Невменяемость
Есть в земном творении облики незримые,Глазу незаметные, чудеса творящие,Страшно ненавистные, горячо любимые,.Целый мир обманчивый в этот мир вносяВ жизни человеческой, в важные мгновения,Облики незримые вдруг обозначаются,В обаянье подвига, в злобе преступленияНежданно, негаданно духом прозреваются.С ними все незримое видимым становится,В гробовом молчании разговоры слышатся,Что-то небывалое в жизнь вступить готовится,Все основы мыслей, как тростник, колышутся...Человек решается... и в его решенииМир несуществующий в обликах присутствует,Он зовет на подвиги, тянет к преступлениюИ, совсем по-своему вразумив, напутствует...Нас двое
Никогда, нигде один я не хожу,Двое нас живут между людей:Первый – это я, каким я стал на вид,А другой – то я мечты моей.И один из нас вполне законный сын;Без отца, без матери – другой;Вечный спор у них и ссоры без конца;Сон придет – во сне все тот же бой.Потому-то вот, что двое нас, – нельзя,Мы не можем хорошо прожить:Чуть один из нас устроится – другойРад в чем может только б досадить!«Когда бы как-нибудь для нас возможным стало...»
Когда бы как-нибудь для нас возможным сталоВдруг сблизить то, что в жизни возникалоНа расстояньях многих-многих лет, —При дикой красоте негаданных сближенийДля многих чувств хотелось бы прощений...Прощенья нет, но и забвенья нет.Вот отчего всегда, везде необходимоПрощать других... Для них проходит мимоТо, что для нас давным-давно прошло,Что было куплено большим, большим страданьем,Что стало ложью, бывши упованьем,Явилось светлым, темным отошло...«За то, что вы всегда от колыбели лгали...»
За то, что вы всегда от колыбели лгали,А может быть, и не могли не лгать;За то, что, торопясь, от бедной жизни бралиСкорей и более, чем жизнь могла вам дать;За то, что с детских лет в вас жажда идеалаНе в меру чувственной и грубою была,За то, что вас печаль порой не освежала,Путем раздумия и часу не вела;Что вы не плакали, что вы не сомневались,Что святостью труда и бодростью егоНа новые труды идти не подвизались,Обманутая жизнь – не даст вам ничего!В больнице всех скорбящих
Еще один усталый ум погас...Бедняк играет глупыми словами...Смеется!.. Это он осмеивает нас,Как в дни былые был осмеян нами.Слеза 'мирская в людях велика!Велик и смех... Безумные плодятся...О, берегитесь вы, кому так жизнь легка,Чтобы с безумцем вам не побрататься!Чтоб тот же мрак не опустился в вас;Он ближе к нам, чем кажется порою...Да кто ж, поистине, скажите, кто из насЗа долгий срок не потемнел душою?LUX AETERNA[1]
Когда свет месяца бесстрастно озаряетЗаснувший ночью мир и все, что в нем живет,Порою кажется, что свет тот проникаетК нам, в отошедший мир, как под могильный свод.И мнится при луне, что мир наш – мир загробный,Что где-то, до того, когда-то жили мы,Что мы – не мы, послед других существ, подобныйЖильцам безвыходной, таинственной тюрьмы.И мы снуем по ней какими-то тенями,Чужды грядущему и прошлое забыв,В дремоте тягостной, охваченные снами,Не жизнь, но право жить как будто сохранив...В Киеве ночью
Спит пращур городов! А я с горы высокойСмотрю на очерки блестящих куполов,Стремящихся к звездам над уровнем домов,Под сенью темною, лазурной и стоокой.И Днепр уносится... Его не слышу я,За далью не шумит блестящая струя.О нет! Не месяц здесь живой красе причина!Когда бы волю дать серебряным лучамСкользить в безбрежности по темным небесам,Ты не явилась бы, чудесная картина,И разбежались бы безмолвные лучи,Чтоб сгинуть, потонуть в неведомой ночи.Но там, где им в пути на землю пасть случилось,Чтобы светить на то, что в тягостной борьбе,Так или иначе, наперекор судьбе,Бог ведает зачем, составилось, сложилось —Иное тем лучам значение иметь:В них мысль затеплилась! Ей пламенем гореть!Суть в созданном людьми, их тяжкими трудами,В каменьях, не в лучах, играющих на них,Суть в исчезанье сил, когда-то столь живых.Сил, возникающих и гибнущих волнами, —А кроткий месяц тут, конечно, ни при чемС его бессмысленным серебряным лучом.На публичном чтении
Когда великий ум в час смерти погасает,Он за собою вслед потомству оставляет,Помимо всяких дел, еще и облик свой,Каким он в жизни стал за долгою борьбой.,И вот к нему тогда радетели подходятИ, уверяя всех, что память мертвых чтут,В душе погаснувшей с фонариками бродят,По сокровеннейшим мечтам ее снуют, —В догадках, вымыслах и выводах мудреныхКощунствуют при всех и, на правах ученых,В любезном чаянье различных благостыньНемытою рукой касаются святынь...«Я задумался и – одинок остался...»
Я задумался и – одинок остался;Полюбил и – жизнь великой степью стала;Дружбу я узнал и – пламя степь спалило;Плакал я и – василиски нарождались.Стал молиться я – пошли по степи тени;Стал надеяться и – свет небес погаснул;Проклял я – застыло сердце в страхе;Я заснул – но не нашел во сне покоя...Усомнился я – заря зажглась на небе,Звучный ключ пробился где-то животворный,И по степи, неподвижной и алкавшей,Поросль новая в цветах зазеленела...Будущим могиканам
Да, мы, смирясь, молчим... в конце концов —бесспорно!..Юродствующий век проходит над землей,Он развивает ум старательно, упорноИ надсмехается над чувством и душой.Ну, что ж? Положим так, что вовсе не позорноМолчать сознательно, но заодно с толпой;В веселье чувственности сытой и шальнойЗасмеивать печаль и шествовать покорно!Толпа всегда толпа! В толпе себя не видно;В могилу заодно сойти с ней не обидно;Но каково-то тем, кому судьба – старетьИ ждать, как подрастут иные поколеньяИ окружат собой их, ждущих отпущенья,Последних могикан, забывших умереть!«Кто вам сказал, что ровно половина...»
Кто вам сказал, что ровно половинаЗемли, та именно, что в ночь погружена,Где темнота царит, где звезды светят зримо,Вся отдана успокоенью сна?Бессонных множество! Смеясь или кляня,Они проводят в ночь живую ярость дня!Кто вам сказал, что ровно половинаЗемли вертящейся объята светлым днем?А все образчики классической дремоты,Умов, охваченных каким-то столбняком?Нет! Полон день земли, в котором бьемся мы,Духовной полночью, смущающей умы.«Где только крик какой раздастся иль стенанье...»
Где только крик какой раздастся иль стенанье —Не все ли то равно: родной или чужой —Туда влечет меня неясное призваньеБыть утешителем, товарищем, слугой!Там ищут помощи, там нужно утешенье,На пиршестве тоски, на шабаше скорбей,Там страждет человек, один во всем творенье,Кружась сознательно в волнении зыбей!Он делает круги в струях водоворота,Бессильный выбраться из бездны роковой,Без права на столбняк, на глупость идиотаИ без виновности своей или чужой!Ему дан ум на то, чтоб понимать крушенье,Чтоб обобщать умом печали всех людейИ чтоб иметь свое, особенное мненьеПри виде гибели, чужой или своей!«Где только есть земля, в которой нас зароют...»
Где только есть земля, в которой нас зароют,Где в небе облака свои узоры ткут,В свой час цветет весна, зимою вьюги воют,И отдых сладостный сменяет тяжкий труд.Там есть картины, мысль, мечтанье, наслажденье,И если жизни строй и злобен и суров,То все же можно жить, исполнить назначенье;А где же нет земли, весны и облаков?Но если к этому прибавить то, что было,Мечты счастливые и встречи прежних лет,Как, друг за дружкою, то шло, то проходило,Такая-то жила, такой-то не был сед;Как с однолетками мы время коротали,Как жизни смысл и цель казалися ясней, —Вы вновь слагаетесь, разбитые скрижалиПолузабывшихся, но не пропавших дней.«Край, лишенный живой красоты...»
Край, лишенный живой красоты,В нем намеки одни да черты,Все неясно в нем, полно теней,Начиная от самых людей;Если плачут – печаль их мелка,«Если любят – так любят слегка,Вял и медлен неискренний труд,Склад всей жизни изношен и худ,Вечно смутен, тревожен их взгляд,Все как будто о чем-то молчат...Откровенной улыбки в них нет,Ласки странны, двусмыслен совет...Эта бледность породы людскойРодилась из природы самой:Цепи мелких, пологих холмов,Неприветные дебри лесов,Реки, льющие волны сквозь сон,Вечно серый, сырой небосклон...Тяжкий холод суровой зимы,Дни, бессильные выйти из тьмы,Гладь немая безбрежных равнин —Ряд не конченных кем-то картин...Кто-то думал о них, рисовал,Бросил кисти и сам задремал...На судоговоренье
Там круглый год, почти всегда,В угрюмом здании суда,Когда вершить приходит суд,Картины грустные встают;Встают одна вослед другой,С неудержимой быстротой,Из мыслей, слов и дел людских,В чертах, до ужаса живых...И не один уж ряд именВ синодик скорбный занесен,И не с преступников однихСпадают вдруг личины их:Простой свидетель иногдаВажней судимых и суда;Важней обоих их поройМы сами, в общем, всей толпой!Но в грудах всяких, всяких дел,Подлогов, взломов, мертвых тел,Бессильной воли, злых умов,Уродства чувств и фальши словИ бесконечных вереницХолодных душ и нервных лиц, —Заметна общая черта:Незрелой мысли пустота!Воплощение зла
Читали ль вы когда, как Достоевский страждет,Как в изученье зла запутался Толстой?По людям пустозвон, а жизнь решений жаждет,Мышленье блудствует, безжалостен закон...Сплелись для нас в венцы блаженства и мученья,Под осененьем их дают морщины лбы;Как зримый признак их, свой венчик отпущеньяУносим мы с собой в безмолвные гробы.Весь смутный бред страстей, вся тягота угара,Весь жар открытых ран, все ужасы, вся боль —В могилах гасятся... Могилы – след пожара —Они, в конце концов, счастливая юдоль!А все же надобно бороться, силы множить,И если зла нельзя повсюду побороть,То властен человек сознательно тревожитьЕго заразную губительную плоть.Пуская мысль на мысль, деянье на деянье,В борьбе на жизнь и смерть слагать свои судьбы...Ведь церковь божия, вещая покаянье,Не отрицает прав возмездья и борьбы.Зло не фантастика, не миф, не отвлеченность!Добро – не звук пустой, не призрак, не мечта!Все древле бывшее, вся наша современностьПолна их битвами и кровью залита.Ни взвесить на весах, ни сделать измереньяДобра и зла – нельзя, на то нет средств н сил.Забавно прибегать к чертам изображенья;Зачем тут – когти, хвост, Молох, Сатаниил?Легенда древняя зло всячески писала.По-своему его изображал народ,Испуганная мысль зло в темноте искала,В извивах пламени и в недрах туч и вод.Зачем тут видимость, зачем тут воплощенья,Явленья демонов, где медленно, где вдруг —Когда в природе всей смысл каждого движенья —Явленье зла, страданье, боль, испуг...И даже чистых дум чистейшие порывыПорой отравой зла на смерть поражены,И кажутся добры, приветливы, красивыВсе ухищрения, все козни сатаны.Как света луч, как мысль, как смерть, как тяготенье,Как холод и тепло, как жизнь цветка, как звук —Зло несомненно есть. Свидетель – все творенье!Тут временный пробел в могуществе наук:Они покажут зло когда-нибудь на деле...Но был бы человек и жалок и смешон,Признав тот облик зла, что некогда воспелиДант, Мильтон, Лермонтов, и Гете, и Байрон!Меняются года, мечты, народы, лица,Но вся земная жизнь, все, все ее судьбы —Одна-единая мельчайшая частицаБорьбы добра и зла и следствий той борьбы!На Патмосе, в свой день, великое виденьеОдин, из всех людей, воочию видал —Борьбы добра и зла живое напряженье...Пал ниц... но – призванный писать – живописал!В костеле
Толпа в костеле молча разместилась.Гудел орган, шла мощная кантата,Трубили трубы, с канцеля светилосьСедое темя толстого прелата;Стуча о плиты тяжкой булавою,Ходил швейцар в галунном, красном платье;Над алтарем, высоко над стеноюВ тени виднелось Рубенса «Распятье»...Картина ценная лишь по частям видна:Христос, с черневшей раной прободенья,Едва виднелся в облаке куренья;Ясней всего блистали с полотна:Бока коня со всадником усатым,Ярлык над старцем бородатымИ полногрудая жена....На рауте
Людишки чахлые, – почти любой с изъяном!Одно им нужно: жить и не тужить!Тут мальчик с пальчик был бы великаном,Когда б их по уму и силе чувств сравнить.А между тем все то, что тешит взоры,Все это держится усильями подпор:Не дом стоит – стоят его подпоры;Его прошедшее – насмешки и позор!И может это все в одно мгновенье сгинуть,Упорно держится бог ведает на чем!Не молотом хватить, – на биржу вексель кинуть —И он развалится, блестящий старый дом...В театре
Они тень Гамлета из гроба вызывают,Маркиза Позы речь на музыку кладут,Христа-Спасителя для сцены сочиняют,И будет петь Христос так, как и те поют.Уродов буффонад с хвостатыми телами,Одетых в бабочек и в овощи земли,Кривых подагриков с наростами, с горбамиОни на божий свет, состряпав, извлекли.Больной фантазии больные порожденья,Одно других пошлей, одно других срамней,Явились в мир искусств плодами истощеньяКогда-то здравых сил пролгавшихся людей.Толпа валит смотреть. Причиною понятнойВсе эти пошлости нетрудно объяснить:Толпа в нелепости, как море, необъятной,Нелепость жизни жаждет позабыть.«Да, трудно избежать для множества людей...»
Да, трудно избежать для множества людейВлиянья творчеством отмеченных идей,Влиянья Рудиных, Раскольниковых, Чацких,Обломовых! Гнетут!.. Не тот же ль гнет цепей,Но только умственных, совсем не тяжких, братских...Художник выкроил из жизни силуэт;Он, собственно, ничто, его в природе нет!Но слабый человек, без долгих размышлений,Берет готовыми итоги чуждых мнений,А мнениям своим нет места прорасти, —Как паутиною все затканы путиПростых, не ломаных, здоровых заключений,И над умом его – что день, то гуще тьмаСозданий мощного, не своего ума...Женщина и дети
«Будто месяц с шатра голубого...»
Будто месяц с шатра голубого,Ты мне в душу глядишь, как в ручей...Он струится, журча бестолковоВ чистом золоте горних лучей.Искры блещут, что риза живая...Как был темен и мрачен родник —Как зажегся ручей, отражаяТвой живой, твой трепещущий лик!..«Ты сидела со мной у окна...»
Ты сидела со мной у окна.Все дома в темноте потонули.Вдруг глядим: заалела стена,Искры света по окнам мелькнули.Видим: факелы тащат, гербы,Ордена на подушках с кистями,В мрачных ризах шагают попыИ чернеют в огнях клобуками;Дроги, гроб! И от гроба в огнеБудто зарево нас освещало...Ты так быстро склонилась ко мне,Жить желая во что бы ни стало!«О, в моей ли любви не глубоко...»
О, в моей ли любви не глубоко!Ты мне в сердце, голубка, взгляни:Сколько зависти в нем и порока?!И какие пылают огни?!В тех великих огнях, недвижима,Вся в священном дыму алтарей,Ты, как 'идол пылающий, чтимаБеспредельной любовью моей...«Мне ее подарили во сне...»
Мне ее подарили во сне;Я проснулся – и нет ее! Взяли!..Слышу: ходят часы на стене, —Встал и я, потому что все встали.И брожу я весь день, как шальной,И где вижу, что люди смеются, —Мнится мне: это смех надо мной,Потому что нельзя мне проснуться!Невеста
В пышном гробе меня разукрасили, —А уж я ли красой не цвела?Восковыми цветами обставили, —Я и так бесконечно светла!Медью темной глаза– придавили мне —Чтобы глянуть они не могли;Чтобы сердце во мне не забилося, —Образочком его нагнели!Чтоб случайно чего не сказала я, —Краткий срок положили – три дня!И цветами могилу засыпали,И цветы придушили меня...«Я ласкаю тебя, как ласкается бор...»
Я ласкаю тебя, как ласкается борШумной бурею, в темень одетой!Налетает она, покидая простор,На устах своих с песней запетой.Песня бури сильна! Чуть в листву залетит —Жизнь лесную до недр потрясает,Рвет умершую ветвь, блеклый лист не щадит,Все отжившее наземь кидает...И ты бурю за песню ее не кори,Нет в ней злобы, любви к разрушенью:Очищает прогалины краскам зариИ простор соловьиному пенью...«Тебя он в шутку звал старушкой...»
Тебя он в шутку звал старушкой,Тобою жил для добрых дел,Тобой был весел за пирушкой,Тобой был честен, горд и смел!В него глаза твои светили...Так луч, в глубь церкви заронен,Идет по длинной ленте пылиИграть под ризами икон.Погасла ты, и луч затмился,Мрак человека обуял,И не поверить: как светилсяВ той тьме кромешной – идеал?!В бурю
Я приехал к тебе по Леману;И сердит, и взволнован Леман!И оделись Савойские АльпыВ темно-серый, свинцовый туман.В небесах разыгралася буря,Из ущелий гудят голоса;Опалил мне лицо мое ветер,Растрепал он мои волоса...И гуляли могучие волны,Я над ними веселый скользилИ с вершин их по пенистым скатамГлубоко, глубоко уходил.Буря шла и в тревожном величьеРаздавить собиралась меня;Только смерть от меня сторонилась —Был я весел и полон огня.И я верил, что мне не погибнуть,Что я кончу назначенный путь,Что я должен предстать пред тобою,И нельзя мне, нельзя утонуть!«Вот она, моя дорога...»
Вот она, моя дорога, —В даль далекую манит...Только – с ивой у порогаПодле домик твой стоит.Точно руки, простираетИва ветви вдоль путиИ пройти мне в даль мешает,Чуть задумаю пройти.Днем пытался – сил не хватит...Ночью... Ночью я бы мог,Да вот тут-то кто-то схватитИ поставит на порог.Ну и взмолишься у двери:Ты пусти меня, пусти!Ночь... разбойники и звериРазгулялись на пути!«В костюме светлом Коломбины...»
В костюме светлом КоломбиныЛежала мертвая она,Прикрыта вскользь, до половины,Тяжелой завесью окна.И маска на сторону сбилась;Полуоткрыт поблекший рот...Чего тем ртом не говорилось?Теперь он в первый раз не лжет!«Во всей красе, на утре лет...»
Во всей красе, на утре летТолпе ты кажешься виденьем!Молчанье первым впечатленьемВсегда идет тебе вослед!Тебе дано в молчанье этомИ в удивлении людейХодить, как блещущим кометамВ недвижных сферах из лучей.И, как и всякая комета,Смущая блеском новизны,Ты мчишься мертвым комом светаПутем, лишенным прямизны!«В красоте своей долго старея...»
В красоте своей долго старея,Ты чаруешь людей до сих пор!Хороши твои плечи и шея,Увлекателен, быстр разговор.Бездна вкуса в богатой одежде;В обращеньи изящно-вольна!Чем же быть ты должна была прежде,Если ты и теперь так пышна?В силу хроник, давно уж открытых,Ты ходячий, живой мавзолейРяда целого слуг именитых,Разорившихся в службе твоей!И гляжу на тебя с уваженьем:Ты финансовой силой была,Капиталы снабдила движеньемИ, как воск, на огне извела!Авторизация