Манок на рябчика
– Ты всё хорошеешь, пончик…
Лора весила на пять кило меньше Аньки, но при этом была на сантиметр выше.
– А то! Что нам остается. Ой! Знакомьтесь. Это наш дружок Андрюха.
Дружок Андрюха отложил карты, встал. Монахов протянул ему руку.
– Виктор.
– Очень приятно. Андрей. А по отчеству вас? – спросил кавалер.
– У меня длинное отчество. Поэтому давай без отчества.
– Неудобно как-то…, – Он слегка замялся.
– Удобно, удобно, – весело сказала Анька.
– Это ничего, что мы тут вот пульку расписываем? – спросил Монахова юноша. Так серьезно спросил… Приятный парнишка. Не всякий одиннадцатилетний играет в живой преферанс, сейчас в моде больше виртуальные игры.
– Расписывайте на здоровье.
– Пап, а ты в курсе, что послезавтра утром мы едем… Куда, Лор, мы едем?
– На Тархан-кут. На подводные съемки.
– В курсе, в курсе. Отпросил уже тебя Николай Эдуардович под свою ответственность. Только я тебя умоляю!
Он строго погрозил Ане не совсем прямым указательным пальцем.
– Пап, мне вообще-то 19 лет уже, – усмехнулась Анька.
– Вот именно поэтому.
– У нас мужчина есть, – Лорка кивнула на Андрея. – Он нас в обиду не даст.
– Ну, это само собой…
– Я уже страшно взрослый, – отозвался мужчина, – скоро двенадцать стукнет. И в обиду я их не дам…
– Да, не молод уже…
Монахов внимательнее посмотрел на Андрея. Взрослости в мальчишке было не больше, чем на двенадцать лет, и потрепанным жизнью ребенком он не выглядел. Но движения его рук, глаз, вдумчивое покачивание головой указывали на человека вполне самостоятельного. Он в свои почти двенадцать уже принимал решения, и, наверное, не только в картах. Самое забавное, что Аня, будучи в его возрасте, тоже принимала решения вполне адекватные и одобрение отца ей нужно было лишь формальное…
Казалось, что Андрей немножко напрягается от столь пристального взрослого взгляда. Видимо, это показалось и Аньке – она среагировала моментально.
– Андрюш, ты папу не бойся. Если б ты ему не понравился, он бы себя по-другому вел, поверь мне.
– Да я и не боюсь…
– Кстати, пап. Оказывается, Андрей наш сосед. Вот, через стенку. Он с мамой отдыхает.
– Теоретически…
– Это как? – переспросила Аня.
– Мама отдыхает теоретически. Она работает на самом деле.
Монахов сделал вид, что удивился. Ему не очень было интересно, работает мама или отдыхает, но что она понятия толком не имеет, куда собрался ее сын, это сто процентов. Но отпустит его на Тархан-кут… Не без опаски, но отпустит. Решение им принято, а формальное согласие мама уже дала, по словам Баранова. Значит, верит сыну, как Виктор верит своей дочери.
– А у вас очень знакомое лицо, – сказал Андрей, чуть покраснев, – я вас точно видел… Вот где не помню… Но я вспомню…
– Да не парься, Андрюхин, – прыснула Лорка, – по телевизору… Дядя Витя иногда и в кино снимается… Жаль, нечасто… Твое слово, вообще-то…
– Семь первых… Точно… в кино…
– Вот так вот сразу и семь первых. Я пас.
– Я тоже, – Лорка задумчиво почесала нос, – ляжем, Ань?
Аня согласно разложила карты.
– Своя игра… Согласен? Восемь не дадим…
Монахов смотрел на всю компанию, не зная, чем заняться. Молча созерцать карточную игру не хотелось, и он решил поинтересоваться, каким образом Андрей познакомился с Лорой.
Спросил он у Андрея, но ответила Лора:
– А я сама с ним познакомилась. Папе нужен был мальчик на эпизод, вот я Андрейку-то и нашла. И очень рада. Он меня еще и плавать подучил. Он, кстати, разрядник.
– Быстро ты тут сориентировалась после «трагедии».
– Дядя Вить, я вас очень прошу: не сыпьте соль на рану…
– Молчу… А тебе, Андрюш, дебют в кино как?
Андрей посмотрел на Виктора и опять немного покраснел. – Если честно – доволен страшно. Интересно, правда…
– Самое интересное, что мне в следующей картине нужен плавающий мальчик твоего примерно возраста.
– «Юность Ихтиандра»? – усмехнулась Лорка.
– Ну да, что-то такое… Согласен, Андрей, сняться у меня?
– Конечно, согласен. Только я не в Москве живу – в Питере.
– Так сам Бог велел! Я как раз там и собираюсь снимать…
– Меня так папочка ни разу не снимал, – возмутилась Анька, – Ой, а я, похоже, упала…
Андрей и Лора многозначительно переглянулись и сказали, что не возражают. После прикупа и сноса Лора улыбнулась. – Ну-ка ложись, Эндрю. Сейчас мы ее слегка… Дядя Вить, посмотрите на дочь в роли тонущей девочки: может, пригодится…
Детки давно разошлись. Анька честно уснула от избытка впечатлений за первый день отдыха, Монахов же ходил по своей комнате из угла в угол без всякой цели. Он привык работать по ночам, а здесь надо было отдыхать. Может быть, к лучшему, что Анька уедет: на Тархан-куте будет не до него. Он топтал диагонали уже почти час и всё никак не мог сформулировать вопрос себе самому, множество вопросиков двигались в голове броуновскими молекулами, но четкий нужный не выстреливал.
«Провоцирует она, видишь ли… Задело тебя? Задело… Взбесило?.. Да вряд ли… Это ведь, по сути, нормально.
Нет, что-то определенно витает в атмосфере. И воздух вроде свежий морской, не душно, но тумблер какой-то щелкает. А что… Если любви все возрасты покорны, то женитьбе и подавно. Может, и вправду – пора? И дело даже не в любви и не в женщине… Нет, подожди, а в чем же тогда дело? Именно в любви, именно в женщине! Это ж надо найти женщину, полюбить или сначала полюбить, а потом найти. А где найти и как полюбить? Где полюбить – понятно. Как найти – да как-нибудь. Всё сводится к элементарной, банальной пошлости. А если серьезно, женитьба предполагает комфорт, а будет ли покойно душе часто видеть предмет вожделения? Слова-то какие многозначительные… Предмет… Вожделение… Но как-то больше пары дней… Нет, конечно, можно и больше, но… Анька никогда не была злой… Чего она вдруг? А может быть, Костя всё-таки болтанул лишнего? Нет… Исключено! Но имя-то прозвучало? Ну и что! Нет… Чушь всё это… Ничего, дорогуша… Послезавтра уедешь, поплаваешь в чистой водице, рыбок посмотришь, впечатлений нахватаешься и забудешь… А если не забудет? Ну, почему здесь-то?! Почему сейчас?! Действительно! Если жениться, то почему не здесь, не на отдыхе?! Найду женщину где-нибудь в Гурзуфе, за киоском. Будем жить-поживать, добра наживать, купим яхту (кстати, мысль!), домик у моря и окочуримся в один день! Как красиво… Нет, это надо выпить. Вот так и спиваются люди: не от творческих мук, не от того, что тебя все не поняли, не от горя, а вот от таких праздных вопросов в лоб. Почему не женишься, папа? Да не хочу, бл…! Да, я понимаю: Аньке плохо без матери, она не может сказать мне то, что сказала бы ей. Но это же еще надо так вписаться в интерьер чужой тёте, чтобы моя Аня, мое создание, могла ей сказать какие-то заветные слова. Но Аня не твое создание, Витя… Нет… Это нет, это невозможно… Это мое, мое создание! Хорошо, не запил, сильным оказался, но яхта, домик и всё прочее сияние – не я, мой портрет в интерьере! Пусть мастерски сделанный, пушистый и вполне белый, но… ради дочери… ради дочери… Нет, выпить все-таки надо. В бар, пропустить стаканчик джина!»
Но дошел Монахов только до лифта. Постоял немного возле шахты и побрел в самую глубь коридора, в самый торец, к мягкими креслам и столику, загончику для таких вот, ищущих. Усевшись в кресло и воровато осмотревшись, он положил ноги на столик, вытащил из кармана телефон и набрал брата. – Костя… Это я…
– Ни за что бы не догадался.
– Вопрос один есть… Мне тут Анна заявила, что она всё знает, что Костя ей всё рассказал…
– А что конкретно она знает и об чем ей Костя рассказал?
– Что конкретно, не сказала… Спросила, почему я не женюсь…
Монахову показалось, что Костя ухмыльнулся.
– А она тебя в первый раз об этом спросила?
– Представь себе, в первый…
– Ну и зря… Я бы на ее месте спрашивал бы каждый день, раз по пять, пока не сломаешься. А кстати, почему бы тебе не жениться, ты надоел уже.
– Кость… Я серьезно с тобой разговариваю. Не ляпнул ты часом ей чего-нибудь такого… Или Ленка?
– Витя… Я б тебе сам ляпнул щас… Звонит в час ночи, несет пургу какую-то… Девочка задала тебе нормальный взрослый вопрос. Ей девятнадцать лет уже… Девятнадцать! Она хочет понять своего придурочного отца. Она же не знает, что у него случаются подружки-забегушки иногда…
– Я не пойму, ты завидуешь?
– Причем тут я?! Не я задаю вопросы. Аня мыслит глобально, как все дети. Она же знает, что в шоу-бизнесе половой вопрос решен полностью и окончательно, вот и волнуется.
– Причем тут шоу-бизнес?
– Витя, мы сейчас не о терминологии говорим, а о серьезных вещах, как ты сам выразился… Анечка прощупывает почву.
– Анечка не дура!
– И я о том же! Ты спросил – я ответил. Вот и иди в жопу, а лучше к доктору. В Крыму, говорят, доктора хорошие, классическая советская бальнеология. Загляни на досуге!
Костя отключился. «Смешно… Отчего-то всплыли барановские слова о мадам Ломбер, о секретах Полишинеля. Изабелла Марковна молодец, правильно всё поняла, вот и пусть себе болтает, слухи же без преград. И будешь ты, Анька, француженкой, хотя бы наполовину. Вполне забавно. Пургу я ему несу! А сам он не пургу?! Родной братец! А может, он прав насчет почвы? Обложили, суки, со всех сторон… Хэнде хох, брат, капитулирен! Отползай к бару… Надо всё это пресечь на корню!
* * *Витя добрел до окна, взялся за ручку, но не решился открыть. Обычно растворял окно настежь, вдыхая свежее утро отдохнувшего за ночь города, а сегодня уже не утро, дневной воздух ничего не изменит. Зверски хотелось не столько свежести, сколько чего-нибудь кисленького: вишенок, например, мясистых или алычи. А не было даже простого лимона… «Что мы тут пили вчера? Ром, что ли, кубинский? Да… Ходили к таксистам, не хватило, водки не было, взяли ром. Прояснилось, как взяли ром, а дальше – провал… Не хватало еще амнезиями страдать для полного счастья. Этот ром – чародей, этот ром – баловник, давал же зарок пить только водку и виски, ром – не твоя стихия. Еще не известно, что с лицом: а если перекос, а если мешки, а если уши вскинулись…»
В зеркале виднелись, на удивление, лишь легкий отек и незначительные потертости. Больше впечатлял прочный классический дыб вместо вчерашней укладки, который не поддавался средствам малой механизации… «Ух-ух-ух… Что ж тут вчера творилось? Спросить не у кого. Где люди?.. Кто их видел? Может, на кухне? Все страждущие утром стекаются на кухню в поисках заветного «а вдруг!?». Но и там безлюдно, и мерзко смердили бычки, уплотненные почему-то в литровую банку. Недоеденный салат тоже оптимизма не прибавлял… Кухня, его гордость, тщательно отделанная, выстраданная кухня… В мойке гора посуды с разбитой чашкой на вершине; на разделочном столе растекшийся, начинающий усыхать помидор; в открытой хлебнице осиротело розовел совсем не глубокий бюстгальтер, чего им можно прикрыть, непонятно, потому, наверное, и валялся здесь среди крошек… Витя нервничал, не способный к деяниям. Единственное, на что хватило, – стереть со стола помидор содержимым хлебницы и закрыть литровую банку с бычками пластиковой крышкой… На этом синдром Золушки иссяк, выдавливаемый более серьезным синдромом. Телодвижения не радовали внутренние органы, сосуды на висках пульсировали с опасной частотой. Выход был только один – большая вода, суметь дотащиться триста метров до канала, а там что-то улучшится.
До канала Витя добирался медленно, истекая потом. Полотенце на подходе к воде было уже практически мокрое. Но добрался. Вышел на пляж. Абсолютно пустой пляж! Лето, солнце и никого! Никак от кубинского и глаза лопнули… Он завертелся во все стороны света, присматриваясь, узрел всё- таки одну лежащую фигуру, успокоился и рюхнулся в воду. В воде Витя оживал, всегда оживал, почти сразу, фыркал, крутился, плавал всеми стилями, постепенно возвращаясь в себя. Но когда выбрался на сушу – моментально оценил пустоту пляжа, обдало таким ледяным ветерком, что возвращенное тело тут же упало на полотенце. Именно такого ветерка и надо было! Все негативные вещества выдулись, охватило сказочное позитивное блаженство, и закрылись замутненные пока еще глаза… Он уснул… Но ветер со временем усилился, начал надоедать и зло будить. Витя приподнял голову, увидел, что совсем рядом сидит в позе лотоса совершенно незнакомая девица, разглядывает сверху его спину, рисуя что-то на песке, и снова опустил голову на полотенце – не держалась пока голова.
– Привет! Мертво спишь… С бодуна?
Милый участливый голос, чуть низковатый и не бесит, даже греет на ветру.
Витя не ответил, не напрягся, только глубоко вздохнул.
– Поняла… Скажи хоть, какой это берег – левый или правый? Мне, на самом деле, всё равно, я в контакт пытаюсь войти. Здесь в пустыне больше не с кем общаться.
Говорить Витя не хотел, но не слушать повода не было.
– Вот я и смотрю, такой понятливый человек. Дай, думаю, пойду пообщаюсь.
«Скажи бедной девочке честно: у тебя есть где жить?
Он не поднял головы, промолчал. Что тут скажешь, Москва – город маленький, город улыбок…
– Я серьезно…
«Серьезно… Забавная девчонка… Шорты с лямочками, белоснежная футболка «Адидас», настоящее всё, новенькое, чистенькое.
Витя, ты интеллигентный человек, хоть и полугнилой, конечно, хоть и с похмелья, но… Надо подняться на ноги, свернуть полотенце, накинуть рубашку, надо идти домой, если объект не опознан, сделать вид, что спешишь». Он поднялся, свернул, накинул и вдруг алчно захотел горячего супу. Дома не было супа, но очень захотелось похлебать.
– Супу хочешь? – спросил Витя.
Она улыбнулась – не виновато, не обиженно… А Витя, смахнув песчинки с бровей, посмотрел на ее руки – не специально, просто попались на глаза.
– Не хочу…
Она по-гусарски приложила ко лбу два точеных пальца и зашагала к своему логову – сумке и большому пляжному полотенцу. Аккуратно запихала в баул полотенце, выпрямилась, заложила руки за голову, скрестив на затылке ладони, и продолжала стоять к нему спиной, обдуваемая ветром.
Витя сделал шаг и еще один, пошире… Будь пляж хотя бы чуть-чуть заполнен, пусть десятком всего человечков, самых любых, самых никаких, невзрачных, он бы не двинулся в ту сторону. Но было всего двое – водитель и пассажирка. Он делал шаги из-за контраста. Через пять минут всё могло бы измениться бог весть в каком направлении, запросто могло.
«Пять минут, пять минут»… Он переставлял ноги по песку, в движении взвесил на ладони ее сумку.
– Цветные металлы?
Девушка вздрогнула. Не заметила его.
– Напугал…
– А ты вся в себе? Пошли… Или ты роль на мне разучиваешь?
– Почему роль?
– Тогда пошли… Тебя как звать-то, странница?
– Доздраперма.
Он шел в среднем темпе, «тетенька» шла рядом и молчала… Она вполне могла сказать: «Ну, ладно, я пошутила» или спросить: «А куда мы идем?» Тогда бы Витя просто разжал руку, сумка упала бы на тротуар характерным шлепком, а он почапал бы дальше не оборачиваясь.
Витя открыл дверь, занес сумку и поставил ее под вешалку. – Заходи, не стой под стрелой! Будь как дома, но не забывай, что в гостях.
– А ты… один?
– Нет, к сожалению. Отец, мать, две сестры, брат с женой, племянник. Они на работе сейчас все, племянник в лагере в пионерском. Но это ничего. Семья у нас простая. Живи на здоровье, пока не приперлись, а там, как повезет, может отобьешься… Ты, вообще, животных-то любишь?
– Я же сказала, что есть не хочу.
– Прекрасно, тогда нас ждут великие дела…
Витя обвел рукой объем комнаты, стоя спиной к гостье.
И, не поворачиваясь, спросил, есть ли у нее паспорт.
– Есть… Показать?
– Да шучу я, зачем мне твой паспорт. И так ясно, что ты Доздраперма.
– А я так полагаю, что не совсем!
И таким нержавеюще-стальным прозвучала фраза, что Витя из интереса повернулся.
На его доброе лицо совсем недобро глазело блестящее дуло дамского «вальтера».
– Шутить буду я теперь…
– О! Злая какая. И это стреляет?
– Само нет, но если на курок надавить слегка пальчиком…
– Разве что слегка… На всю родню, милая, патронов не хватит. Ты чего, в ГИТИС какой-нибудь не поступила?
– Ты уже спрашивал… не угадал…
– Не наскучило еще шутить?
– А ты прямо и не боишься?
– А я прямо и не боюсь… Уж очень он деревянный. Из дуба?
Она протянула ему пистолет несколько разочарованно.
– Из груши… Как догадался, что он деревянный?
– Долго объяснять, знаешь, и нудно. Хотя впотьмах, пожалуй, проканает. Как тебя зовут-то, на самом деле?
– На самом деле Марина…
– А меня зовут Виктор Станиславович…
Марина тут же встала по стойке смирно.
– Очень приятно, Виктор Станиславович! Разрешите пожить у вас недельку, Виктор Станиславович?! А там придумаю чего-нибудь…
– Чего ты придумаешь? Как говорят французы, ne pari muru. Выгнать я тебя всегда успею. Может быть, я к тебе привыкну. Здесь три комнаты.
– Разрешаете?! За… услуги?..
– А ты на халяву хотела отсидеться? Нет, дорогуша. Швабра в ванной, мешать не буду. Ты извини, я очень спать хочу…
Он действительно хотел спать. И очень… Марина чего-то еще говорила, но слова уже не занимали. Сон сшиб мгновенно, как только он прикоснулся спиной к кровати.
Спал долго. Наверное, долго… Телефон разбудил. Витя, тяжело вздохнув, недобро хмыкнул в трубку.
– Здорово… Конечно, разбудил. Не, я не пойду. Не хочу. Мне еще бардак разбирать. Какие телки! Не надо никаких телок. Я сам разгребусь. Гош, отстань, а?.. Давай завтра. Звони завтра. Пока.
Трубку он положил, попытался встать, но ватная голова будто приклеилась к подушке.
– Начались в деревне танцы… – пробубнил он в потолок и закрыл глаза. Но ненадолго, сон ушел, как последняя гадина. Витя лежал с открытыми глазами, осознавая, что надо вставать, убирать жилище, а голова мутная, полночь не за горами, и вообще…
– Проснулись, Виктор Станиславович? Как спалось?
Витя крайне удивленно повернул голову на голос. Он вспомнил, не сразу, но вспомнил. Это ж надо было так отрубиться. – Спалось, – ответил он – Представляешь, из башки вылетело, что я тут не один.
– Представляю… Может, водички?
– Да, может и водички.
Витя все-таки заставил себя сесть, пока гостья ходила за водой. Он жадно выпил полный стакан, с шумом выдохнул, медленно поднялся с кровати и направился к туалету.
Витя смачно таял, как сдувающаяся камера, и автоматически приходил в себя. Войдя из туалета в ванную, он слегка остолбенел: все сияло и страшно радовало глаз. Он аккуратно помыл руки, вышел в коридор, оттуда в гостиную – всюду была нереальная чистота. И как же эта чистота называется? Неловко, надо вспоминать… Мария… Маша!.. Нет, что-то морское… Марина! Точно, Марина.
– Нет, слов… Марина…
Витя выдержал небольшую паузу – имя не уточнилось. Значит, правильно вспомнил. Есть еще похрен в похреновницах!
– Шикарно! Спасибо тебе… Большое человеческое спасибо! Чего ты там давеча говорила?.. Недельку? Живи себе спокойно сколько хочешь и не придумывай. Правда, тут не всегда тихо, набеги бывают, кочевники всякие, блядуины. Но к тебе они и близко не подойдут. Давай я за это тебе что-нибудь приготовлю. Уж это я умею!
– А всё уже готово, Виктор Станиславович.
– Не понял – и поесть можно?! И вкусно?
– Ну, это уж как покажется…
Показалось как подобает. Витя уплетал настоящие вареники с картошкой, обсыпанные золотисто-обжаренным лучком, походя в профиль на дикого, дорвавшегося до еды барбоса. Когда глаза осоловели и уплотнение желудка достигло нездорового максимума, он откинулся на спинку стула и легонько похлопал себя ладонью по груди.
– Вот теперь я понимаю людей, которые не нахваливают повара. Кому по настоящему вкусно – тот молча жрет и боится чего-нибудь упустить. Уважила! Честное слово! А руки-то у тебя зо-ло-тые! Вареники, пистолет… Или пистолет не ты смастерила?
– Я. Что-то меня приперло пистолеты варганить. Шесть стволов друзьям раздарила, и все разные, точные копии, между прочим…
Витя недоверчиво посмотрел на ее руки, которые отметил еще на пляже.
– Вот этими вот ручками?
– Вот этими вот самыми. А за орудием производства надо ухаживать.
Витя встал и поклонился в пояс.
– Одно только смущает меня во всей истории. Что если твои родители тебя, такую золотую, хватятся и загребут восвояси? И не будет больше вареников и чистой квартирки. А деньги ты не рисуешь?
– Какой же вы, Виктор Станиславович, циник.
– Да я, вообще, малоприятный тип. А так с виду не скажешь, да?
– Почему… Типичный такой с виду малоприятный тип… Как ты меня сюда впустил-то?
– Да я и сам не понимаю. Считай, что с большого бодуна. А назад дороги нет! Москва позади…
* * *Дело шло уже к полудню, но вчерашний слишком мощный и неожиданный электролиз мозга опустошил и расслабил. Пустому и слабому всё равно, куда катится день, – к полудню или наоборот. Отрывать голову от подушки не хочется, руки-ноги сгибать в локтях и коленях… Не то чтобы нет сил – как раз есть. Вопрос – зачем те силы нужны, коли так всё запущено. И еще гадкий желудок взывает к завтраку, который безнадежно пропущен. На калории намекает, мало ему. Да… Не голодовку же объявлять! Пусть первый вечер комом, но остальные должны быть простыми и здоровыми, если уж и следовать намекам родных и близких… Это у Горького «человек выше сытости» – так то на дне, я на плаву пока. Рука потянулась, обняла мобильный, выключенный накануне. Тут же квакнула эсэмэска. От Аньки… «Папа, что происходит? Здесь тебя все ищут!»
Кто еще?! Монахов, возмущенный, тут же оказался на ногах. Кто?! Черт возьми, здесь, на отдыхе?! Только этого не хватало! Был порыв позвонить, возмутиться, но разумнее незаметно подойти к пляжу и оценить ситуацию на месте, а, оценив найти уголок, где искать его никому в голову не придет. Правда, в таком уголке и перекусить вряд ли удастся, но до обеда можно и дотерпеть в крайнем случае.
Монахов вполне конспиративно окучивал взглядом пляж. Деток он заметил под теневыми решетками. Они сидели в шезлонгах, лицом к морю, и мило беседовали, причем в центре сидел Андрей, а по бокам девушки. Парню явно фортило в этом сезоне. Но более никаких знакомых лиц Монахов не узрел. Он тихо подошел, можно сказать подкрался, к детям, и, стоя за Анькиным шезлонгом, тихо спросил у дочери: «Ну и как понимать твои послания?» Аня вздрогнула от легкого испуга, но тут же сориентировалась и сказала, но не отцу, а Лорке:
– Ну что, проспорила, Лорштейн?
– Ладно, с меня причитается…
– Ты мне-то ответь, – еще раз спросил Монахов.
– Это, пап, мы тут поспорили, как тебя вытащить на пляж. Я говорю, что пошлю эсэмэску, которую ты прочитаешь и сразу же проснешься от возмущения. Сработало же!
– Сработало, радуйся… Я, между прочим, проснуться-то проснулся, а вот на пляж бы взял да не пошел бы…
– Ну а куда б ты делся, пап? Что тут еще делать? Сам сказал – тупо будешь лежать на пляже…
– Да… Действительно… Ну и на кой я вам тут нужен? Лежу себе и лежу – никого не трогаю.
Он присмотрел рядом свободный топчанчик, положил на него полотенце, присел и спросил, есть ли в пляжном баре кофе.
– Есть, – ответила Лора, – хотите, мы принесем…
– Хочу… И мороженое хочу… Вы пока несите, а мы с Андреем сплаваем. Пойдешь, пловец?
– Пойдемте, – охотно отозвался Андрей.
Разумеется, Аня не просто так выманила отца на пляж. Она от своей идеи не отступилась. Между разговорами с друзьями она активно присматривалась к загорающим женщинам, выделяя одиноких. Одинокими для нее были те, кто загорали без мужчины. Истинную степень их одинокости Анькин «опытнейший» взгляд вряд ли бы определил, но тем не менее она выделила из довольно приличного количества дам всего трех, которые ей внешне приглянулись. Очень хотелось увидеть их реакцию на папу, ну а если повезет, то и папину на них.
Виктор с Андреем, довольные, взбодренные хорошим заплывом, подходили к логову. На топчане стоял поднос с кофе и мороженым.
– Вот это сервис… Спасибо, девчонки, – тепло поблагодарил их растроганный отец, присаживаясь на топчан.
– Как сплавалось, папа́?
– Шикарно, просто сказочно. Бодр, где-то даже весел. Кстати, Андрюха-то и вправду силен. Меня легко обошел. Всё, брат, заметано, уже окончательно. Будешь сниматься.
Монахов удовлетворенно вкусил ложечку мороженого.
Аня хоть и спросила, но ответ слушала вполуха; пристальное внимание было сосредоточено совсем на другом. Она вычислила, кто из трех выбранных «жертв» наиболее часто присматривается к их компании. Лежбище было так удачно расположено, что если смотрели в их сторону, то смотреть больше было не на кого: ни за ними, ни рядом с ними никого не было. Ну а на кого в такой компании приличная дама будет смотреть? Только на папу. Когда папа уходил к морю, взгляд был обращен опять же на него.
Часа через полтора решили отправиться на обед. После обеда вернулись, конечно, не сразу, но опять в насиженное местечко. Ни одной из трех дам на пляже уже не было. Аня повертела головой, но тщетно. «Ну и ладно… Невелики птицы», – отметила она про себя разочарованно. Андрей принес игру «Пентаго», которую знала, кроме него, только Лора. Но игрушка увлекла и Аню, и Монахова. Поскольку играть можно было только вдвоем, стали играть на победителя, периодически окунаясь в море. Монахову, как новичку, везло: он выиграл три раза подряд и попросил Аню сходить в бар за водичкой. Аня послушно туда направилась, но вдруг в этом самом баре она увидела предмет своих наблюдений и даже немножко обрадовалась возможности разглядеть поближе. Девушка встала из-за столика и направилась к пляжу, к тому самому месту, где и была. Она, видимо, только что пришла. На ней был такой элегантный морской костюмчик, в руках большая красивая пляжная сумка, не дешевая, как показалось Ане.