Правнук брандмейстера Серафима

Глава 1

Боги

Двое сидели за столиком дешевого кафе, откуда открывался чудесный вид на Гангу, и ели рис со шпинатом. Трудно было представить более непохожих собеседников.

Первый – молодой красавец в темных очках, чье суровое лицо словно сошло с киноафиш Болливуда. На крепкой шее – серебряная цепочка с жутковатыми подвесками. Стоило ему пошевелиться, начинали покачиваться крохотные черепа, искусно вырезанные из кости.

Второй – смешной толстячок неопределенного возраста с круглой лысой головой, огромным носом и оттопыренными, как у слона, ушами. Он сидел, терпеливо сложив пухлые руки на большом животе, и его маленькие умные глазки с грустью смотрели на молодого спутника. – Никак не могу привыкнуть к твоему новому виду, – заметил первый, захватывая лепешкой рис и отправляя в рот. – Рассказывай, что там у тебя стряслось.

– Ваша жена беседовала с Бр… – робко заговорил толстячок глуховатым голосом.

– Называй его господин Б, – поморщился собеседник. – В конце концов, это мой город и мои правила.

– Хорошо, – послушно согласился тот. – Так вот, она попросила господина Б. продолжить историю ракшасов с момента гибели Раваны…

– Но зачем? – поразился молодой, переставая жевать. – Как ей такое в голову пришло?

– Ей скучно. Не сочтите за дерзость, но вы так редко бываете дома.

– Женщины! Ей скучно! Прекрасная причина перевернуть мир вверх дном! Надеюсь, наш великий творец ей отказал?

– К сожалению, не сумел. Вы знаете его доброту…

– Его доброта у меня поперек горла! – молодой, словно ему не хватало воздуха, рванул ворот рубашки, открывая на шее большое родимое пятно чернильного цвета. – В прошлый раз он подарил Раване, как бы это сейчас назвали…

– Полный иммунитет, – почтительно подсказал собеседник.

– Точно! – согласился красавец. – А до этого похожую шутку он проделал с асурами. И нам пришлось здорово потрудиться, чтобы решить проблему. Уму непостижимо, как можно раздавать такие обещания!

– Вы правы, но…

– Вот уж новость так новость, – словно размышляя вслух, заговорил молодой. – Равана мертв, но его сторонники только и ждут, чтобы вырваться из своих нор. На них тоже распространяется этот проклятый иммунитет. Того и гляди начнется новая война, а у нас связаны руки… – Война неминуемо начнется! – огорченно откликнулся толстячок. – Господин Б. дал обещание, и оно уже запустило цепь событий. Хотя какое-то время у нас есть.

– А почему нельзя прекратить это в самом зародыше? – крылья точеного носа красавца побелели от сдерживаемой ярости.

Он произнес свои слова, не повышая голоса, но разговоры за соседними столиками внезапно смолкли, потому что люди почувствовали, как тяжело стало дышать. Спешивший с заказом официант замер посреди зала, хватая воздух разинутым ртом.

– К несчастью, даже вы не в силах повлиять на сценарий новой истории, – успокаивающе заговорил его спутник. – Сценарий пишут не люди и не боги, линия судьбы сама решает, каким ему быть.

– Но хотя бы выбрать главного героя? Уж на это-то мы способны? В конце концов, все будет зависеть от того, как новый Рама сыграет свою роль! – молодой с трудом взял себя в руки.

– Нет, – покачал головой толстячок, – максимум, что мы можем – это попытаться его найти до того, как наступит кульминация.

– Вот и займись этим, – мрачно посоветовал красавец, отставляя в сторону пластиковую тарелку, – а то пока мы треплемся, как два кинопродюсера, мир катится в пропасть!

Глава 2

Горящая путевка

Внутреннее «я» Славы Танюшкина, который в свои тридцать три отличался завидным ростом и разворотом плеч, раскололось на две неравные части.

Один Танюшкин, маленький, словно игрушечный оловянный пожарный, сейчас пробирался к выходу из подвала горящего здания, волоча за собой беcчувственное тело начальника караула Рожнова.

Пот горячими ручьями тек по лбу, щекотал брови и ел глаза. Он ослеп в дыму и почти оглох. Слышал только рваные всхлипы собственного дыхания в легочном автомате и пронзительный свист сигнального устройства.

Сигнализатор надрывался уже целую вечность. Воздух в баллоне заканчивался, и Танюшкин знал, что времени у него оставалось в обрез. Однако он медленно и упрямо пер на четвереньках вперед, и ему не приходило в голову перерезать веревку, на которой он тащил начкара, и выбираться одному.

Танюшкин, тот, который игрушечный, не думал о смерти, ему было не до того. Он работал: сосредоточенно шарил по стене рукой, нащупывая дорогу, рывком подтаскивал неподъемную тушу Рожнова, останавливался передохнуть и стучал пристяжным карабином по гулкой кафельной плитке. Не терял надежды, что ребята из его отделения услышат и придут на помощь. Мысли в оловянной голове ворочались самые простые:

«Ну что за человек Рожнов! Как в отпуск, так Танюшкин не заслужил, а как в подвал, так – Танюшкин, за мной!»

Другой Танюшкин, такой большой, что его невидимые плечи упирались в стены коридора, видел и слышал все. Он физически ощущал, как дым перестает течь и, повторяя форму параллелепипеда коридора, застывает в жарком пространстве, упругий и плотный, как поролон.

Он смотрел, как внизу движется по длинному коридору его игрушечный близнец, мокрый, словно его окунули в купель с горячим потом, как страшно хрустят у него под боевкой лопатки, мышцы ног сводит судорогой, а сильные руки дрожат и предательски подламываются. Видел под маской синюшные губы и липкую восковую щеку Рожнова, знал: инфаркт, начкара не спасти.

Он чувствовал, как истончается и тускнеет нить человеческой жизни, как прозрачные невесомые молекулы воздуха вырываются из горла стального баллона и неумолимая стрелка манометра движется по красному сектору к мертвой нулевой отметке.

Он видел, как огонь настороженно наблюдает за ним, прячась за раскаленной кирпичной кладкой и дубовыми, сделанными на совесть, перекрытиями потолка. Будто гигантский рыжий пес, который изготовился к прыжку и вдруг замер, бешено раздувая ноздри, пробуя на вкус знакомый запах, который всколыхнет в его сознании сотни размытых образов.

Он ясно различал светящуюся фигуру высокого человека в пожарной каске с гербом, какие носили брандмейстеры в начале двадцатого века. Отсветы пламени плясали на крутом медном гребне и вспыхивали в густых огненных усах. Мерно поскрипывали сапоги гармошкой из лоснящейся хромовой кожи. Человек медленно шел по коридору, мягко ступая по скользкому кафелю, и его потное медно-красное лицо было торжественным и суровым.

Рядом с ним, ничего не замечая вокруг, теряя последние силы, полз на карачках к выходу упрямый оловянный Танюшкин. Полз и тащил за собой тело хмурого неуживчивого начкара Рожнова, тяжелое, как кожаный мешок, набитый охотничьей дробью.

А потом воздух в баллоне закончился, и оба Танюшкиных, и большой и маленький, перестали существовать…

– Посмотри, на кого похож! Тебя, как курицу, на кухонных весах можно взвешивать! – бушевала старшая сестра, яростно запихивая джинсы Танюшкина в потертую красную сумку с белой надписью «Спорт». – Два дня как из больницы, а заладил: «Индия, Индия»!

Мать, такая же маленькая, ершистая, помалкивала, недовольно поджимая губы.

– Так я что… я ж не говорил ничего… – виновато бубнил Слава, провожая взглядом исчезающие в сумке джинсы, которые он как раз собирался надеть.

– Чем тебе, скажи на милость, наша средняя полоса не угодила? А прививки? Там же малярии всякие!

– Да спрашивал я насчет прививок, спрашивал. Сказали, на море не надо. Гоа – вообще не Индия, – примирительно отвечал Слава, терпеливо извлекая из сумки только что засунутые сестрой джинсы и сочиняя на ходу: – Здоровый сухой климат…

Он провел ладонью по ежику выгоревших волос, снова с огорчением отметив, что на макушке они продолжают редеть, и неопределенно пожал широкими плечами. Его добродушное лицо выражало мучительную растерянность.

Танюшкину было стыдно. С отпусками в их семье дело обстояло непросто. Мать и старшая сестра Наталья полагали, что он в свои тридцать три еще недостаточно взрослый, чтобы самому выбирать, когда идти отдыхать. И без него все давно распланировано – каникулы у племянников, дача, огород. Спорить с ними было себе дороже.

Однако на этот раз вмешались обстоятельства. Сначала Рожнов порвал его заявление на отпуск, а потом случилась вся эта история с пожаром в гостинице, занимавшей бывший купеческий особняк, и он оказался на больничной койке…

Танюшкин тяжело вздохнул, вспоминая недавний разговор с командиром отделения Чижовым. Тот пришел проведать его в госпитале перед выпиской.

– Черт-те что творится! – начал он, бухая на тумбочку увесистый пакет с богатырскими красными яблоками, густой аромат которых сразу поплыл по палате, побеждая едкие больничные запахи. – Похоже, теперь на начкара всех собак повесят! В городе уже пошли разговоры: мол, неверно оценил обстановку, вторую категорию пожара объявил, когда уже полыхало так, что мама не горюй!

– Рожнов-то чем виноват? – не поверил Танюшкин. – Он с этажей всех людей вывел, лично проверил, что все чисто. Мы с ним замыкающими шли, когда нас огнем отрезало и пришлось через подвал…

– Ты классный тушила, Славка, – перебил его Чижов, – но ты ни хрена не разбираешься в политике!

– В какой еще политике? – не понял Танюшкин.

– Владельцы здания верещат как недорезанные. Мол, мало пожарных расчетов прислали. Страховая сильно недовольна. Ясное дело, им платить не хочется. Экспертов нагнали, под ногами так и шастают.

– А наше начальство что?

– Они ж тоже люди. Если бы ты Рожнова живым доставил, тебе, как герою, медаль на грудь. А так – для отряда ЧП в квадрате! Он – на кладбище, а тебя нашли с пустым баллоном и еле откачали. Сказать по правде, ты сейчас не герой, а нарушитель техники безопасности.

– Слушай, забыл поблагодарить! Это ж ты меня вытащил! – неловко спохватился Танюшкин.

– Врачам спасибо скажи! – отмахнулся Чижов. – Ты, Славка, всегда был везучим! Но вот что странно: ты до двери пять шагов не дошел, вырубился. А позади вас обрушились перекрытия. По всем законам физики огонь должен был рвануть к выходу и накрыть вас к чертовой матери, а он, наоборот, отступил!

– Чего только не бывает, – вяло согласился Танюшкин, и мысли его переключились на другое.

О смерти Рожнова он узнал на второй день. Только пришел в себя на больничной койке, а уже начал живо представлять, как ему вручают медаль за спасение начкара. Освещенная сцена, он в форме, в зале отец с матерью, сестра с племянниками. Брат одобрительно кивает. У него самого, подполковника ВДВ в отставке, два ордена…

А потом зашла медсестра поставить ему капельницу. Он, расплываясь в дурацкой улыбке, спросил ее о Рожнове, и она будничным тоном, словно отвечая на вопрос о погоде, сказала, что пациент с такой фамилией вчера умер.

Теперь, когда он вспоминал свои глупые мальчишеские мысли о медали, в памяти укором всплывало багровое бульдожистое лицо начкара, и уши горели от стыда, будто у подростка, которого родители впервые застукали с сигаретой на балконе. Когда волок тяжелое тело Рожнова, ни о чем таком не думал, а вот поди же…

– Что ты сказал? – спросил он, поняв, что Чижов давно и увлеченно о чем-то рассказывает.

– Побудь пока шлангом, Славка, – посоветовал тот. – Смени обстановку! Больничный тебе продлили. Помнишь пожар на Ленина? Мы тогда бухгалтершу из турфирмы с третьего этажа снимали? Пока ты тут прохлаждался, заходила благодарить, сказала, есть горящая путевка по смешной цене.

«Горящие путевки. Для пожарных. Уже смешно», – отрешенно подумал Танюшкин и сразу представил, как берет в руки пылающий листок бумаги с надписью «путевка», опасаясь, что огонь перекинется на одежду и он вспыхнет, как факел. Вслух же спросил:

– В Крым?

– Бери выше! На Гоа!

Глава 3

Хитрый слон

Напрягало, что рейс ему достался не прямой, а с пересадкой в Дохе. Осторожный Танюшкин не любил лишней беготни и неожиданностей. К счастью, сразу после приземления в столице Катара выяснилось, что до вылета в Гоа целых три часа.

Танюшкин забросил на плечо красную сумку и двинулся сквозь пеструю толпу пассажиров мимо кричащих витрин. В глазах рябило от конфет, духов и женских платков.

Он зачарованно наблюдал, как в сопровождении усатых мужей проплывали индуски в своих невероятных сари, и золотые браслеты позвякивали на их смуглых запястьях. Потом внимание Танюшкина привлекли арабы в белых балахонах, которые величественно шествовали по залу, а за ними семенили женские фигуры, закутанные с головы до ног в черное.

Он так засмотрелся на диковинную процессию, что едва не столкнулся со здоровенным мулатом. В следующий миг огромная ручища ухватила Славу за локоть и легко передвинула на полметра вправо.

– Не загораживаем проход, амиго, – посоветовали ему на чистом русском.

Танюшкин остолбенел от удивления, а верзила смерил его насмешливым взглядом черных глаз-маслин и, ухмыльнувшись толстыми губами, лениво отвернулся.

Слава, который при своих метр восемьдесят восемь привык глядеть на окружающих сверху вниз, почувствовал себя рядом с ним как ученик пятого класса, уткнувшийся на перемене в живот старшеклассника.

Обычно миролюбивого Танюшкина так раздосадовало это происшествие, что он покраснел и с детским вызовом уставился в широкую спину неторопливо удаляющегося гиганта. Словно почувствовав между лопаток чужой взгляд, мулат обернулся и дружески подмигнул Танюшкину, чем сразу обезоружил того и поверг в страшное смущение.

Потолкавшись у витрин с золотом, Слава вернулся к выходу на посадку, нашел свободное кресло-шезлонг и с удовольствием вытянулся во весь рост. До отлета оставалось около часа. Главное – не заснуть. Он оглянулся на пассажиров: нет ли кого из русских поблизости, попросить, чтобы разбудили, если что… Да куда там! Одни иностранцы! На всякий случай завел на телефоне два будильника и стал лениво просматривать газету, которую догадался прихватить из самолета. Клонило в сон, но он держался. Скоро посадка, лететь долго, еще выспимся…

Человек-слон появился перед ним незаметно. Секунду назад его не было, а вот уже сидит напротив – голова большущая, хобот длинный, морщинистый. Сложил пухлые, как у младенца, руки на огромном животе и с хитрецой посматривает на Славу маленькими умными глазками. – Море любишь? – и вопрошающий взгляд на Танюшкина.

– Очень! – расплылся в улыбке Слава и добавил застенчиво: – Я на Гоа лечу.

– На Го-о-а? – с деланным удивлением протянул слон. – А разве не в Варанаси?

– Ва-ра-на-си? – в свою очередь непритворно удивился Слава, точно пробуя на вкус незнакомое название. – А там тоже море?

– Не-е, – слон покачал большущей головой, – в Варанаси моря нет. Но ты не волнуйся! Там удивительная река!

Пробуждение вышло внезапным. Танюшкин вскочил на ноги, и, хотя еще толком не проснулся, шестое чувство взвыло как сирена сигнализации – проспал!

Так и вышло. Не далее как полчаса назад его самолет бесследно растворился в голубом пространстве, направляясь к песчаным пляжам и пальмам Гоа, а неудачливый пассажир Танюшкин остался на катарской земле.

Твою ж… Он, точно раненый бизон, заметался по аэропорту от одной информационной стойки к другой, наводя своей несчастной физиономией ужас на окружающих пассажиров.

Наконец удалось выяснить – рейсов на Гоа в ближайшее время нет. Однако через час будет самолет до Дели. Оттуда летают на Гоа – каждые полчаса. Выходило, что ситуация неприятная, но вполне поправимая. Билет Танюшкину перерегистрировали, но сумма на кредитке серьезно уменьшилась.

К новому рейсу Танюшкин примчался заранее. Когда их наконец запустили в самолет, то, упав в заскрипевшее под его тяжестью кресло, Слава думал, что сразу заснет. Как бы не так! Сна ни в одном глазу! От нечего делать он стал глядеть по сторонам.