Общественные палаты в субъектах РФ: между медиацией и имитацией

• Партнерская модель , при которой государственные органы понимают важность независимых неправительственных организаций и не пытается ими управлять, а участвует в различных формах диалога с НКО, в виде «переговорных площадок» и иных форм. Важным критерием для существования подобной модели является понимания ответственными представителями органов государственной власти важности для эффективного демократического государства самого феномена общественного контроля, готовность услышать результаты такого контроля и принять меры для исправления выявленных недостатков.

• «Модель архитектора»: Организации гражданского общества формируют публичную политику, предлагая повестку дня, а также решения определенных проблем, предлагают и участвуют в реализации реформы конкретных институтов государственной власти, участвуют в создании новых органов государственной власти, обучают и воспитывают чиновников государственных структур. Здесь имеется в виду многие законодательные инициативы 90-х годов, в которых активно участвовали многие российские НКО43, а также, например, многолетние усилия СПб общественной организации «Гуманитарно-политологический центр СТРАТЕГИЯ» по развитию института Уполномоченного по правам человека в регионах России44.

Взаимодействие, основное на доминировании власти

• Патерналистская модель . Государство разрешает определенную автономию неправительственных организаций при условии, что те не вмешиваются в дела власти, а также обеспечивают поддержку соответствующих кандидатов на выборах. В обмен на политическую лояльность властные структуры обеспечивают определенную поддержку деятельности подобных организаций – путем представления бесплатных помещений или льготной аренды, путем прямого финансирования, оказание преференций при распределении грантов и иными способами.

• Модель «Приводных ремней ». Эта модель была наиболее ярко представлена в Советском Союзе в 1930-1970-е годы, когда партийно-государственный аппарат рассматривал все общественные организации исключительно как передаточные механизмы от партийного руководства к рядовым жителям страны, при этом ни о какой самостоятельности в этом случае и говорить не приходилось. «Общественные» организации занимали положенное им место винтиков, точнее, приводных ремней в находящейся под полным контролем руководства политической системы.

Отсутствие взаимодействия (игнорирование)

• Модель игнорирования , когда государство не замечает большинства НКО, не мешает, но и не помогает их деятельности. Такая модель может быть реализована в условиях разнообразной негосударственной поддержке деятельности НКО, с одной стороны, и концентрацией власти на разнообразных политических и экономических проблемах, с другой, как это происходило на федеральном уровне власти в России в конце 90-х годов.

Конфронтация

• Модель «Борьбы с противником». В рамках этой модели представители государства видят, как правило, неоправданно, в лице независимых неправительственных организаций, в первую очередь правозащитного толка, не желающих «встраиваться» в патерналистскую модель (и опасающихся ее перерастанию в «Модель приводных ремней»), опасность для собственной власти, и стараются осложнить их деятельность или даже их закрывать. При этом финансирование из международных фондов трактуется как превращение такой организации в «агента иностранного влияния».

• Модель «Гражданского неповиновения». В условиях нарушения властью гражданских прав человека и политических свобод ряд общественных организаций и отдельных избирает тактику гражданского неповиновения – участия в несанкционированных митингах, пикетах, других действиях, вызывающих репрессивные действия власти, переходя тем самым уже в фактически уже в плоскость политической борьбы. Органами власти такое поведения часто трактуется как экстремистское, вместе с тем право на гражданское неповиновения в ряде работ рассматривается как одно из важных политических прав45. Отметим, что поиск границы между обоснованной реализацией этого права и настоящим экстремизмом является сложной задачей.

Важно обозначить, что в реальной ситуации всегда существует сочетание нескольких видов подобных моделей, однако в большинстве случаев можно выделить преобладающую модель.

Если мы обратимся к первому сроку президента РФ В. В. Путина, то ряд событий и действий власти в начале нулевых годов свидетельствовали о возможности реализации партнерской модели. Можно предположить, что в определенной степени новый Президент и его администрация заинтересовались сообществом НКО как потенциальным партнером в реализации проекта модернизации страны. Выражением этого интереса стала встреча Президента РФ В.В. Путина с группой представителей гражданского общества в День независимости России, 12 июня 2001 г. и последующий за ним Гражданской форум, который стал реальным примером развития действительно партнерского стиля сотрудничества. М.Э. Дмитриев, который в то время был Первым заместителем министра экономического развития и торговли РФ, считает, «что была линия Суркова в администрации президента, который полагал, что вот механизмы содействия роли гражданского общества – это некая компенсация дефицита электоральной демократии, которую как бы тогда решили, что называется убрать в небытие. Вот, и этим честно занимались сурковцы, они в это верили»46.

В этот период время, по крайней мере, на федеральном уровне на смену «модели игнорирования» пришла «партнерская модель», которая получила свое максимальное выражение в «переговорных площадках» Московского Гражданского форума 2001 г.47, в Тольяттинском диалоге 2002 г48. и в Российском Форуме в Нижнем Новгороде в 2003 г.49 В эти году начала уже становиться привычной практика создание «переговорных площадок», на которых представители профильных НКО и ответственные сотрудники исполнительной власти соответствующего профиля обсуждали конкретные общественные (гражданские) проблемы и пути их решения, что давало определенную надежду на развитие партнерской модели.

После Московского Гражданского форума относительная доля «модели игнорирования» стала стремительно падать. На региональном уровне партнерская и патерналистская модели конкурировали между собой, в зависимости от регионов. Так, наибольшее развитие партнерская модель (с элементами «модели садовника») получила в Приволжском федеральном округе, в котором существовали целых четыре уровня конкурсной поддержки НКО, тогда как в Дальневосточном федеральном округе преобладала патерналистская модель (Хабаровский край) или даже модель игнорирования (Приморский край). Одновременно, по мере укрепления организационного и исследовательского потенциала ряда НКО, продолжала развиваться и «модель архитектора».

Однако, как выяснилось, далеко не для всех НКО такая модель является предпочтительной, для многих более желательной оказалась модель патерналистская. Более того, противоречия между этой частью структур гражданского общества и тех лидеров и активистов НКО, которые были готовы только на партнерскую модель, были часто более глубокими, чем между ними вместе и властью.

К сожалению, оказалось недолговечной и не смогла стать партнером в диалоге с властью созданная в конце 2000 года широкая коалиция неправительственных организаций под названием «Народная Ассамблея», учредителями которой стали несколько общественных организаций – Общество «Мемориал», Московская Хельсинская группа, Институт национального проекта и ряд других организаций. Это был своего рода круглый стол крупных сетевых общественных организаций, созданный с целью налаживания взаимодействия между организациями разного профиля для решения крупных комплексных задач, а также для объединения организационных ресурсов и обмена технологиями с той же целью. Именно организации «Народной ассамблеи» был партнерами Администрации Президента РФ по подготовке Московского гражданского форума 2001 года.

Л.М. Алексеева, Председатель Московской Хельсинской группы в своем интервью рассказала, что сразу после Московского гражданского форума 2001 г. у Администрации президента было желание строить дальнейший диалог с лидерами НКО на более или менее паритетной основе, то есть так, как готовился сам форум: «именно после этого форума…из Администрации президента последовало такое предложение, что именно этот оргкомитет, который готовил форум, должен остаться постоянно действующим органом. Мы сказали – нет, мы говорили, что мы не выборные…А теперь нас даже по-глупому не выбирали, а мы останемся? Нет, мы отказываемся. Они очень настаивали, им казалось, что это удобнее, им понравилось, как мы переговариваемся50».

На наш взгляд, предложения представителей Администрации Президента РФ сделать оргкомитет Московского гражданского форума, в котором ведущую роль играли организации «Народной ассамблеи», давало реальную возможность реализации в России либеральной версии нео-корпоративизма. Можно предположить, что лидеры правозащитных и других организаций, входящих в «Народную ассамблею», исходили из демократического опыта США, для которой, действительно в силу ряда исторических причин оказалась характерной плюралистическая модель взаимодействия государственной власти и общественных организаций, которая исключает каких-либо стабильных посредников в таком взаимодействии. Опыт же США в то время автоматически распространялся и на все страны, находящиеся в процессе пост-авторитарного перехода. Между тем Филипп Шмиттер уже в семидесятых годах обратил внимание на то, что наряду с плюралистической возможна и нео-корпоративистская модель, которая включает в себя структуры – посредники, типа трехсторонних комиссий, реализующих практики социального партнерства во многих европейских странах51.

Позже, на рубеже первого и второго десятилетий, А.В. Тарасенко показала, что существуют два варианта нео-корпративистской модели – либеральная, которая соответствует партнерской модели взаимодействия, предложенной нами, и государственническая52, которая находится между подданической моделью и моделью «приводных ремней». К сожалению, образцом для лидеров «Народной ассамблеи», была тогда, повидимому плюралистическая модель, а о том, насколько она вообще была применима к России, они скорее всего не думали…

И представители российской власти стали двигаться в сторону подданической модели и тому или иному варианту государственническогонео-корпоративизма. Форма же диалога с МХГ и другими правозащитными организациями была найдена в виде включения их в Комиссию по правам человека при Президенте РФ, которая вскоре была преобразована в Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества53. Этот Совет и сегодня продолжает отчасти действовать в рамках партнерской модели, насколько это вообще возможно в условиях современной России – середины четвертого президентского срока В.В. Путина.

Можно предположить, осень 2003 года стала периодом переходакподданическоймоделивзаимодействиявластииобщества, и знаковым событием стал момент ареста М.Б.Ходорковского. Свою роль сыграли и «цветные революции» в ряде стран СНГ. За некоторыми исключениями стали преобладать патерналистская модель по отношению к готовым принять такую модель организациям, а затем и «модель борьбы с противником» по отношению к остальным. В свою очередь и некоторые общественные организации в такой ситуации начинали всерьез рассматривать себя как оппозицию, причем непарламентскую, переходя к тактике несанкционированных митингов и т.д. В России эта тенденция проявилась весной 2007 года в ходе «Маршей несогласных», что может быть примером проявления «модели гражданского сопротивления». Свою отрицательную роль сыграл и уход большинства зарубежных грантодающих организаций из России, а также отсутствие сложившейся системы частной благотворительности. Все же опыт партнерской модели остался как в памяти участвовавших в реализации такой модели представителей власти и НКО, так и в реальности – в отдельных сегментах общественной жизни на федеральном уровне, а также в некоторых регионах России (например, в Пермской области) и в ее крупных городах. Модели игнорирования и «садовника» в этих условиях практически полностью исчезли с публичной арены, с другой стороны, снова, впервые за прошедшие двадцать лет, проявились элементы «модели приводных ремней», прежде всего в выстраивании многих общественных организаций вокруг «партии власти» – «Единой России». Существенно слабее, особенно, в 2005–2007 гг. стала проявляться и «модель архитектора», что было связано как с усилением закрытости власти, так и с проблемами финансирования организаций, действующих в рамках этой модели.

2.2. Понятие «имитаця» в общественно-политической жизни

Остановимся здесь на таком понятии, как имитация, которое, по мнению ряда исследователей, достаточно точно описывает некоторые характеристики взаимодействия общества и власти в современной России54. Прежде всего отметим, под эти термином сегодня понимают различные процессы.

Во-первых, исходя из смысла латинского термина (imitatio – подражание, подделка), подимитаций в естествознании и технических науках понимают воспроизведение характеристик некоторой системы, ситуации, события или явления в обстановке, отличной от той, в которой протекает реальное явление. И здесь наиболее близким синонимом оказывается понятие моделирование, в рамках которого явление, сложно изучаемое в природных условиях, можно анализировать в условиях лаборатории. Выделяют два типа имитации – физическая и символическая.

Физическая имитация может быть такой точной, что ее бывает трудно отличить от оригинала, который она имитирует. Однако полнота такой имитации как правило не бывает достаточно высокой. Примером могут служить различного рода военные учения, либо деловые игры.

Символическая имитация может быть достаточно полной копией протекающих в оригинале процессов, но наглядного сходства с ним в этом случае обычно не бывает. Примером этого является моделирование реальных процессов методом статистических испытаний, иначе говоря, методом Монте-Карло. Подобные исследовательские подходы описываются также термином «имитационное моделирование».

Во вторых, если приближаться ближе к процессам в социуме, подимитаций в антропологии понимают неосознанное копирование определенных процессов или явлений, которые часто становятся ритуалами. Ярким примером является феномен «Карго культа». Во время Второй мировой войны грузовые самолеты американской авиации, перевозившие различные продукты и товары к сажающимся с Японией вооруженным силам, делали остановку для дозаправки на островах Океании, где спокойно жили туземцы. Для поддержания добрых отношений с местным населением, им оставляли небольшую часть перевозимых продуктов. И туземцы быстро привыкли к этим «дарам, которые привозили небесные птицы». Но война закончилась, и самолеты грузовой авиации с надписями Cargo на борту перестали прилетать. Тогда на одном из таких островов туземцы построили из подручного материала копию/имитацию такого самолета и стали молиться перед ней о том, чтобы «продукты с неба снова прилетели».

Эту историю иногда приводят как пример процесса заимствования уже другими народами из других культур каких-то институтов, например, демократии или правового государства, которые почему то в условиях данной культуры не срабатывают и превращаются в Карго-культ.

Но в этом случае у участников описываемых событий в Океании не было никакого умысла на искажение оригинала – они просто воспринимали явление, как могли. Нас же будет интересовать третий смысли понятия имитации – когда искажения вносятся умышленно, с целью получения определенной выгоды для себя.

В истории нашей страны, истории царской России был пример такой яркой имитации, которая даже осталось в народной памяти с именем ее автора – «Потемкинские деревни». Напомним, что это деревни возникли во время путешествия Екатерины Великой в Крым во второй половине XVIII века, когда светлейший князь Потемкин-Таврический, «дабы не огорчать матушку-императрицу видами бедных российских поселян и их домишек» загодя по маршруту императорской кареты выстраивал декорации зажиточных деревень.

Этот вид имитации как для царствующих особ в царское время, так и для жителей Советского союза (см. послевоенный фильм «Кубанские казаки») стал уже определенной традицией в нашей стране. Именно подобные имитационные практики анализируют в свих работах упомянутые выше исследователи.

Остановимся, прежде всего, на работах исследователя Кубанского университета Т.А. Шалюгиной, которая в 2012 году защитила докторскую диссертацию по социальной философии на тему: «Имитация в современном российском обществе: сущность, субъекты воздействия, социальное пространство проявления». Т.А. Шалюгина определяет имитацию в пространстве социокультурной реальности как социальное явление, проявляющееся в искажении социальной определенности, в основе которого – процессы социального действия, связанные с подменой предметно-смысловой реальности путемконструирования символической социальной реальности, создания видимости, «кажимости»55. Вместе с тем, считает она имитация – это процесс, способствующий «а) символической легитимизации властных субъектов посредством реализации имитационных практик; б) выявлению отношения «массового человека» к власти (если он принимает «квазипарламент», «квазимодернизацию», «квазивыборы», следовательно, доверяет власти и не считает все эти «артефакты» иллюзорными)»56.

В рамках докторской диссертации имитация рассматривается как характерная черта политики как руководства царской России, так и СССР. Автор считает, что «метод Сталина заключался в «имитации гражданской войны в условиях гражданского мира». Милитаристская государственность с сакральным вождем во главе неизбежно включала не только создание образа «осажденной крепости», военно-приказную экономику, милитаристский идеологический язык, сокрытие информации и дезинформацию, но и имитацию гражданской смуты»57.

В современной России, по мнению Т.А.Шалюгиной, власть продолжает рассматривать общество не как полноценный субъект политического действия, а лишь в качестве объекта для своих манипуляций. «Естественно – иронизирует она – власть действует исключительно с наилучшими намерениями и лишь ввиду «исторической незрелости» или «неготовности» общества, пытаясь тем самым помочь ему сделать правильный выбор»58.

Практически одновременно с Т.А. Шалюгиной и. повидимому, независимо от нее проблему имитации в деятельности органов региональной власти и местного самоуправления начал изучать коллектив под руководством д.филос.н., заведующего кафедрой социальных технологий Белгородского государственного национального исследовательского университета В.П. Бабинцева. В 2012 году в журнале «Власть» появились две его статьи, посвященные феномену имитации. Первая из них анализирует имитационные практики в государственном и муниципальном управлении, которые представляют собой «систему действий, в ходе которых реальные значения и смыслы замещаются и подменяются формальным воспроизведением операций и процедур, сопровождаемым их демонстрацией, декларацией и декорацией»59. Автор определяет далее, что он понимает под «демонстрацией, декларацией и декорацией». В результате в региональном социальном сообществе создается своеобразный «имитационный консенсус», в рамках которого субъекты управления формируют благоприятный идеологический фон для своих действий, а общественность старается не замечать элиминации смыслов из управленческого процесса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

www.rapn.ru

2

www.center-strategy.com

3

Публичная политика: от теории к практике: / сост. и научн. ред. Н.Ю.Данилова, О.Ю.Гурова, Н.Г.Жидкова. – СПб.: Алетейя, 2008.

4

Коулбач Х. 2008. Политика. – Публичная политика: от теории к практике. СПб.: Алетейя. С. 44.

5

Colebatch Hal K. Policy. University of Minnesota Press, 1998

6

Роудс Р. Новый метод управления: управление без правительства. – Публичная политика: от теории к практике. СПб.: Алетейя, 2008. С. 51–74.

7

Роудс, с. 70.

8

Heclo H. Modern Social Politics in Britain and Sweden: From Relief to Income Maintenance. NewHaven: YaleUniversityPress. 1974. P. 305.

9

Hall, Peter A. 'Policy paradigms, social learning and the state, 'a paper presented to the International Political Science Association, Washington, D.C. 1988.

10

Lindblom, Charles E. and D. K. Cohen. Usable Knowledge: Social Science and Social Problem Solving. New Haven: Yale University Press. 1979.

11

Rose, Richard 'What is lesson-drawing. 'Journal of Public Policy, 1991. 11:3-30

12

Sabatier P. 1978. The Acquisition and Utilization of Technical Information by Administrative Agencies. – Administrative Science Quarterly. Vol. 23.N 3. P. 396– 417.

13

Сабатье П., Дженкинс-Смит Х. Концепция лобби-коалиций: оценка. – Публичная политика: от теории к практике. СПб.: Алетейя. 2008. C. 94–154.

14

SabatierP. The advocacy coalition frame work: revision sandrelevance for Europe – Journal of European Public Policy. 1998.Vol. 5. N 1.P. 98–130.

15

Сунгуров А.Ю. Как возникают политические инновации: «фабрики мысли» и другие институты-медиаторы. М.: Политическаяэнциклопедия. 2015

16

Guston D.H. 1999. Stabilizing the boundary between U.S. politics and science: The role of the Ofifce of Technology Transfer as a boundary organization. – Social Studies of Science. Vol. 29.N 1. P. 87–112; Guston D.H. 2000. Between politics and science: Assuring the integrity and productivity of research. Cambridge, UK: Cambridge University Press.

17

Cash D.W. In Order to Aid in Diffusing Useful and Practical Information»: Agricultural Extension and Boundary Organizations. – Science, Technology and Human. 2001. Vol. 26. N 4.P. 450

18

Medvetz Th. Murky Power: “Think Tanks” as Boundary Organizations. – Rethinking Power in Organizations, Institutions, and Markets Research in the Sociology of Organizations. 2012. Vol. 34. P. 113–133.

19

Hoppe R. 2009. Scientific advice and public policy: expert advisers’ and policymakers’ discourses on boundary work. – Poiesis& Praxis. Vol. 6. N 3–4. P. 235–263; Hoppe R, Wesselink A., Cairns R. 2013.Lost in the problem: the role of boundary organisations in the governance of climate change. – Wiley Interdisciplinary Reviews: Climate Change. Vol. 4. N 4. P. 283–300.

20

The Politics of Scientific Advice: Institutional Design for Quality Assurance. / Ed. by Justus Lentsch and Peter Weingart. – Cambridge: Cambridge University Press, 2011.

21

Michael Schudson. The Trouble with Experts – and Why Democracies Need Them // Theory and Society, Vol. 35, No. 5/6 (Dec., 2006), pp. 491-506; Mark B. Brown. The Politics of Representation on Government Advisory Committees // Political Research Quarterly, Vol. 61, No. 4 (Dec., 2008), pp. 547-560; RogerPielke Jr. & Roberta Klein. The Rise and Fall of the Science Advisor to the President of the United States. // Minerva (2009) 47:7–29.

22

Mai'a K. Davis Cross. Rethinking epistemic communities twenty years later. // Review of International Studies , Vol.39. N. 01, January 2013, pp 137-160.

23

Clark A. Miller. Civic Epistemologies: Constituting Knowledge and Order in Political Communities // Sociology Compass 2/6 (2008): 1896–1919.

24

Guston 1999.

25

Сунгуров А.Ю. Организации-посредники в структуре гражданского общества. Некоторые проблемы политической модернизации России. – Полис. Политические исследования. 1999. № 6. С. 34–48.

26

Карл Т.Л., Шмиттер Ф. Демократизация: концепты, постулаты, гипотезы. Размышления по поводу применимости транзитологической парадигмы при изучении посткоммунистических трансформаций. // Полис, 2004, 4, с. 6-27; Мельвиль А.Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // Полис, 1998, 2, с. 6–38; Linz, Juan J. &Stepan, Alfred. Problems of Democratic Transition and Consolidation. – Baltimore and London: The John Hopkins University Press, 1996; Ronald A. Francisco. The politics of regime transitions – Boulder, Colo.: Westview Press, 2000.