Свой среди чужих. Кант и «неклассическая» рациональность
Наблюдение в структуре объективного опыта деятельностно и похоже на творческое созерцание тем, что вносит изменение в объект. Это формирующее изменение придает объекту определенность, теоретическое познание «определяет» предмет. Определенность предмета – это его завершенность, выделенность и неизменность. Для того чтобы достичь такой определенности, нужно «зрение» определенного рода. Такое завершающее, определяющее зрение правомерно для узкой области «явлений» – уже явленных нам так или иначе вещей.
Вспоминается один эпизод из текстов К. Кастанеды, когда после опыта пристального рассматривания камушка учеником дон Хуан велит «похоронить» этот камень. Такое жесткое зрение вносит изменения в предмет, превращая его в «мертвый», достойный похорон или музея. Но существует ли более «умелое» и тонкое зрение? У Канта эстетическое созерцание – не о-пределяет, оно не нуждается в посредничестве понятия. В суждении вкуса мы, хотя по форме и высказываем суждение, похожее на объективное (говорим, что сам предмет прекрасен), на самом деле не приписываем ему свойств «красоты», как если бы мы приписывали ему свойства «реальности», «субстанциальности», «причинности» или давали другие категориальные определения. Мы только ожидаем всеобщего согласия. Суждение о возвышенном также не «объективно»: не может быть возвышенных объектов, возвышенным может быть только состояние души. Возвышает же душу понимание ее соразмерности вещам самим по себе, которые, хотя и остаются непознаваемыми положительно, но отрицательно, так сказать, апофатически, дают о себе знать в том, что не имеет меры, в несоразмерном всему, при помощи чего мы «меряем» явления.
1.2. Не-предустановленная гармония и другие «марсианские» понятия Канта
Почему Кант так решительно выступал против понятия предустановленной гармонии? Какой принцип может служить его теоретической заменой, ведь на тождестве мысли и бытия как одном из вариантов этого принципа держится философия со времен Парменида, в том числе и философия Просвещения: природный разум и разумная природа «заранее» гармоничны и в этой своей разумности взаимно «доступны». Трансцендентный объект становится имманентным знанию, естественность разума гарантирует его законосообразность: разумно-законосообразное тождество мышления и бытия.
Коперниканский поворот Канта, реформирование им классической новоевропейской рациональности выражается в нескольких ключевых концептах его трансцендентализма, которые без учета этого нового способа мыслить кажутся нам, как сказал М. Мамардашвили, какими-то «марсианскими»5 (к ним относятся, например, запрет рассматривать вещь-в-себе как объект, утверждение об идеальности пространства и времени, о том, что рассудок дает природе законы, понятие трансцендентальной иллюзии, непреднамеренной (нецелесообразной) целесообразности природы). Нашей задачей будет попытка понимания этой «марсианской» логики: как и откуда надо смотреть, чтобы так видеть?
С точки зрения классической рациональности, признание всеобщности и необходимости научного знания требует признания какой-либо версии тождества бытия и мышления (то есть предустановленной гармонии двух субстанциальных сущностей). Для Канта утверждение такой гармонии было бы сродни духовидению, мысленному созерцанию ноуменов. Чтобы выдвинуть утверждение о такой гармонии, мы должны были бы обладать бесконечным созерцанием. Только Высшее Существо, созерцая, производит само существование своих объектов, насколько мы можем судить об этом, добавляет Кант6. Таким образом, бесконечное созерцание не зависит от предшествующего существования объектов. Наша же способность представления подвергается воздействию со стороны объекта, и мы можем объективно рассуждать только о том, что воздействовало на нашу чувственность. Чтобы утверждать, что такие не аффицирующие нашу чувственность сущности, как бытие и мышление, вещи и идеи, гармонизированы, надо быть умнее самого Бога. А если окажется, как подозревал, например, Л. Шестов, что Бог и вовсе творит не в соответствии с «идеями» и что источник совершенства всего сотворенного – не в ноуменальных прообразах вещей, а что они «по-милу хороши», по чистейшему Божественному произволу, потому что это Он их сотворил, то есть «потом» хороши, а не «заранее». Может (разве не без-умное предположение?), их и не было в Божественном Уме заранее? То есть, что и для самого Бога и бесконечного созерцания не нужно никакого сравнивания вещей с их идеями, чтобы добиться совершенства и гармонии? Это тоже вполне «марсианское» представление роднит Шестова с Кантом. Исторический элемент, вводящий момент «потом», присущ и трансцендентализму М. Мамардашвили.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Шестов Л. Власть ключей. Берлин: Скифы. 1923. С. 12.
2
Там же. С. 15.
3
Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-аут, 1993. С. 193.
4
Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-аут, 1993. С. 101.
5
Мамардашвили М. Кантианские вариации. М.: Аграф, 1997. С. 172.
6
Кант И. Критика чистого разума / пер. с нем. Н. О. Лосского. СПб.: Тайм-аут, 1993. С. 68 (72).
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги