Стихотворения (1884 г.)

Ужели знатный человек?В нем вовсе нет дворянской спеси,Я думал – он из нашей смесиПростонародной.

Гоше

Я спешуВ Рюэль, и вас сказать прошу:Куда ваш путь?

Незнакомец

Да я – туда же –В Рюэль. Притом скажу вам даже –И я по крайности почти.

Гоше

Так вот – нам вместе б по пути!Я – человек нецеремонный,И если вы так благосклонны…

Незнакомец (в сторону)

Когда б он знал, кто я!

(Вслух.)

ВесьмаПриятно ваше предложенье,Но – этой бури кутерьмаМеня пугает. Приглашенье,Сказали вы, торопит вас.Меня ж в Рюэль влечет приказ.Я тороплюсь по тяжкой службе,Которой сил нет выносить.А вы?.. Могу ли вас спросить?..

Гоше

Да как сказать-то вам? – По дружбеНедавней, новой для меня.В Рюэле, с нынешнего дня,Каким-то случаем, мне темным,Попасть я должен в знатный круг.

Незнакомец

Позвольте… Быть боюсь нескромнымЧерез такой вопрос… Ваш друг…Он кто такой?

Гоше

Не бойтесь! – ТайныТут нету. Это так – случайноВсё вышло. Переход мой быстр.

Незнакомец

Так кто же?..

Гоше

Кардинал-министр,Сам Ришелье. Да.

Незнакомец (встает)

Извините!А я так запросто…

Гоше

Сидите!Всё вздор! Не лезть же мне в князьяИль графы! Выслушайте: яМещан лишь знаю – нашу братьюИ не якшался век со знатью.Куда мне? Боже упаси!У герцогов МонморансиСлужили, правда, поварамиОтец и дед мой, – вот вся связьМоя со знатными домами –И та злой казнью прерваласьНад герцогом. Я просто – скудныйРемесленник парижский. Тут,Я говорю вам, случай чудный –И только. Вдруг мне подаютЗаписку. Развернул – зовутМеня… Не знаю – видно, нуженЯ кардиналу стал… на ужинК нему сегодня. Боже мой!Всё закружилось в околотке, –Кричат, разинулись все глотки:«Смотрите! Экой ведь какойГоше счастливец-то на свете!»Я одурел. Жена и детиЗасуетились и сейчасДавай мне туалет мой ладить,Скоблить и чистить, мыть и гладить;Всё приготовили как раз.Гляжу – ну просто чародейство!Вы понимаете? У вас,Быть может, также есть семейство,Которое вас любит, ждет…

Незнакомец

Жена и дети есть.

Гоше

Ну вот,Как нас судьба во всем сближает!Так ваше сердце понимает,Что чувствует теперь мое!Да, быть кому господь назначилОтцом… Позвольте – как я началРассказ-то? – Да! Мой фрак, белье –Всё приготовлено, и стеклаОчков протерты – ну, взглянуть,Так любо! Снарядился в путь –И вот – извольте! – всё промоклоНасквозь. Чай, бедная женаИ дочери теперь в тревоге.Но я не стану на дороге –Нет, я до цели доберусь,Хоть мокрой курицей явлюсьНа приглашенье кардиналаС ним ужинать. Такая честь,Вы согласитесь, ведь немалоИ пользы может мне принестьСущественной: мои делишкиПоправятся, теперь нуждаИ недостатки – а тогда,Надеюсь, будут и излишки.Тогда и ближним услужу,Жену, детей принаряжу;Гордиться, право, я не буду,И вас, поверьте, не забудуПри случае.(Подает Незнакомцу руку.)Коль у двораУпрочу я себе местечко –В виду имейте человечка!Однако мне пора, пора!Прощайте! Продолжать беседуМне больше некогда. Я еду.

(Гоше надевает на себя верхнюю одежду, берет шляпу, встряхивается и оправляется, а между тем Незнакомец рассуждает сам с собою.)

Незнакомец

Мне жаль его. Какой добряк!За что погибнет он? Конечно,За вздор! И как бесчеловечноСмеются! Ужинать беднякГотовится и ожидаетВеликих милостей; семьяЕго с восторгом провожаетВ дорогу… Боже мой! И яБыть должен гибельным орудьемПодобных дел! И правосудьемЗовут их! Нет, не потерплю!Нет! Я его остановлю.(Громко, к уходящему Гоше.)Послушайте! эй, воротитесь!

Гоше (остановясь в дверях)

Но… я спешу.

Незнакомец

Не торопитесь!Два слова выслушайте!

Гоше (возвращаясь)

ЯВас слушаю.

Незнакомец

Душа мояПолна невольным к вам участьем.Не думайте, что вас за счастьемЗовут в Рюэль! На ужин тамЛюдскою кровью хлебы месят.Туда опасно ехать вам.

Гоше

Что ж мне там будет?

Незнакомец

Вас – повесят.

Гоше

О, это слишком уж… За что?

Незнакомец

Да так. Быть может, и за то,Что вы Монморанси жалелиКазненного.

Гоше

О, слова нет!Жалел. Ведь мой отец и дедПри кухне герцогов имелиМеста и должность, и всегдаПревозносили их. О, да!Как не жалеть! Притом казненныйТакой был добрый, благосклонныйК нам – беднякам.

Незнакомец

Быть может, вслухВы сожалели, хоть невольно!

Гоше

Да, помнится, но лишь при двухИль трех приятелях.

Незнакомец

Довольно,И даже слишком.

Гоше

НеужельИз этого весь случай вышел?Я говорил тайком.

Незнакомец

Он слышал.

Гоше

Издалека…

Незнакомец

Дошло в Рюэль.

Гоше

Помилуйте! Ведь каждый дышит,

Вздыхает…

Незнакомец

Кардинал всё слышит.

Гоше

Да разве страшен я ему?Что мой ему ничтожный говор?Я говорил лишь потому,Что мой отец – любимый поварБыл герцога. Поплакал я,Ручей из глаз невольно вытек.А то мне что? Я не политикИ дел их хитрых не судья.Что мне политика? Да рухниОна совсем!

Незнакомец

А иногдаУ кардинала не чуждаОна ни поваров, ни кухни.Он зорко смотрит и туда,И там всё чует, слышит, видит.Вы плакали, – он ненавидитИ смех, и слезы. Ни того,Ни этого, и ничего –Не нужно.

Гоше

Знаете его,Как видно, вы весьма подробно.

Незнакомец

Да. Мне рассматривать удобноЕго с изрядной высотыПри зрелищах его любимых.Его трудов неутомимых.Я вникнул в красные черты.

Гоше

Но кто ж вы? Мне понять вас трудно.Всё это странно мне и чудно,Я столько вижу тут задачМудреных. Боже мой! Откройтесь!Скажите: кто вы?

Незнакомец

Я – палач.

Гоше в ужасе отступает.

Нет, это ничего, не бойтесь.За откровенность вашу яВам заплачу теперь своею.Действительно, судьба меняСближает с вами. Я имею,Как вы, призвание в Рюэль.В одну и ту же метя цель,2 От общей бури мы укрылисьВ одной гостинице, – и вотМы здесь сошлись, разговорились,И сердце сердцу весть дает.Скажу, откинув лицемерье, –Мне кажется, я вам доверьеК себе внушил, и вы мне тож.При первом взгляде узнаешьИного и готов до гробаЕму служить. Семейны обаМы с вами, счастливы в семьяхИ в небольших живем кругах –В простонародье, но со знатьюПодчас знакомят нашу братью.Вот вы на ужин собралисьБлестящий, где меж господамиСидеть предполагали сами;Но – вы мечтою увлеклисьИ были б жертвой вероломства;Мои ж со знатными знакомстваИзвестны всем. Кровавый путьНазначен мне судьбой моею:Пред ними все сгибают шею –Я ж должен сам им шеи гнутьМоими рабскими руками.Мы оба с челядью в смеси:Отец и дед ваш поварамиУ герцогов МонморансиСлужили; сам я был в работеПри герцоге, на эшафотеЕму служа в последний раз.Теперь в Рюэль – вы всё сравните –Вы быть повешенным спешите.Туда ж я призван вешать вас.Но – нет! Я лучше сам в удавкуПойду! Уж я давно хотелПроситься в чистую отставкуОт множества нечистых дел.Злодеев истинных немало, –Пусть их бы. Обществу служитьВедь надо ж чем-нибудь – и житьС семейством; но у кардиналаТакие прихоти порой,Что я не в силах… Он игройСчитает это!.. ПоезжайтеСкорей в Париж – в обратный путь,А там и дальше как-нибудь,И никому не открывайте,Что здесь вы виделись со мной,Ни даже искреннему другу, –Иль я погибну за услугу,Кадош-палач.

Гоше (с чувством пожимая ему руку)

Спаситель мой!

(Поспешно удаляется.)

Между 1842 и 1850

Два клада

Старый Ян имел два клада,Не доступных никому,И одна была отрадаВ них на старости ему.Первый клад, что рыцарь в латах,Был – окованный сундук,Где чистейшее в дукатахБереглось от хищных рук.Клад второй была младаяСветлоликая жена,Чистотою – ангел рая,Обольщеньем – сатана.Два голкондские алмаза –Глазки, глазки – у! – беда!Грудь – фарфоровая ваза,Зубы – перлы в два ряда.И ценя такие блага,И не ведая утрат,Посвятил им старый скрягаХилых дней своих закат.Заберется ль в кладовую –Он целует все места,Пыль глотает золотую.Золотит свои уста.Всё сочтет, – сундук заветныйЗакрепит тройным замком,Подрожит – и, неприметный,Ускользает вон тайком.После старческие ласкиОн жене своей дарит,Подойдет, ей взглянет в глазкиИ лукаво погрозит.То, как ценный самородок,Кудри взвесит на руке,То возьмет за подбородокИль погладит по щеке.Клад и этот цел – он видит,И старик безмерно рад,Подрожит и, скорчась, выйдет,Но замкнет и этот клад.Между тем проходят годы,Он дряхлеет каждый миг,И могильный зов природыСлышит трепетный старик.Жалко старому два кладаБросить в мире – приуныл.Первый клад он в угол садаНочью снес и там зарыл.Не ходи в людскую руку!Спи тут! Дело решено…Но – куда другую штукуСкроешь? – Вот что мудрено.Как бы женку-то припрятать?Как бы эту запереть,И замкнуть, и запечатать,А потом уж умереть?Вот давай ее он кликать:«Душка! Эй, поди сюда!Жаль мне – будешь горе мыкать:Я умру – тебе беда!Попадешь в чужие люди, –Ведь тебя не сберегут,Пух твоей лебяжьей грудиИзомнут и изорвут.Ты слыхала ль от соседок?Ведь другие-то мужьяЖен своих и так и эдак…Уж совсем не то, что я!Ты была мне что невестаОт венца до этих пор,Я тебе и честь, и место,Да и двери на запор.А умру – подобной честиНе дождешься никогда.Знаешь что? – Умрем-ка вместе!Смерть ведь, право, не беда.Согласись, мой розан алый!Средство мной уж найдено», –Та в ответ ему: «Пожалуй!Хоть умрем – мне всё равно»,«Ну, так – завтра. Ты покайсяПрежде мне, открой себя, –Ведь сосед-то наш, признайся,Подговаривал тебя?»«Что. таить, коль дело к смерти?Я не отопрусь никак».– «Ишь соседи! Эки черти!Я уж знал, что это так.Он хотел тебя, как видно,Увезти, скажи, мой свет!»– «Да; но мне казалось стыдно…У него ж деньжонок нет;Сам раздумает, бывало,Да и скажет: «Подождем!Ведь у скряги-то немалоКой-чего – мы всё возьмем»».«Ах, бездельник голоперый!Ишь, так вот он до чего!Человек-то стал я хворый,А не то – уж я б его!»«Успокойся же, папаша! –Яну молвила жена. –Вспомни: завтра участь нашаБудет смертью решена.Ты и сам, быть может, грешен.Как меня ты запиралИ замок тут был привешен –Ты куда ходил?» – «В подвал».«Может, душенька какаяТам была… признайся, хрыч!Тяжкий грех такой скрывая,Адской муки не накличь!Ведь из аду уж не выдешь!Что ж там было?» – «Ну… дитя…»– «Незаконное! – вот видишь!Говори-ка не шутя!Грешник! Бог тебя накажет».– «Что ты, дурочка? Мой сынМной не прижит был, а нажит –Не от эдаких причин».Призадумалась в кручинеЖенка Яна, а супругПродолжал ей речь о сыне,Разумея свой сундук:«Мой сынок в пыли валялся,Был в оковах, мерз зимой,Часом звонко отзывался,Желтоглазый был такой;Не гульбу имел в предмете,На подъем нелегок был, –И уж нет его на свете:Я его похоронил».Тут порыв невольный взглядаПри улыбке старикаОбратился в угол садаНа могилу сундука.«Что туда ты смотришь зорко? –Подхватила вдруг жена. –Там – в углу как будто горка, –Не могилка ль там видна?Не сынок ли твой положенТам, куда ты так взглянул?»Ян замялся – и, встревожен,Помолчав, рукой махнул:«Всё земля возьмет. И самиМы с нее в нее пойдем.После все пойдут за нами:Те все порознь, мы – вдвоем.Завтра кончим!» Но насталоБожье утро, Ян глядит:Женки словно не бывало,Угол сада весь разрыт.Что-то хуже смерти хладаОн почуял и дрожит.Вдруг пропали оба клада.На столе письмо лежит.Ужас кровь ему морозит…То рука жены его:«Твой сосед меня увозитС прахом сына твоего».Между 1842 и 1850

Звездочет

На острове Гюэне, близ Копенгагена, находилась обсерватория Тихобраге, устроенная для него королем Фридрихом II. Здесь знаменитый астроном занимался наблюдениями в течение двадцати лет. По смерти Фридриха Тихобраге должен был искать другого пристанища. Через 50 лет и следов огромного здания обсерватории уже не было, но остался еще один старец, который показывал любопытным место, где-то здание находилось, и рассказывал об астрономе, которого помнил.

Супротив столицы датскойЕсть неважный островок.Жил там в хижине рыбацкойСедовласый старичок –Стар-престар. Приезжих двое,Путешественники, что ль,Кличут старого: «ПозвольСлово молвить!» – «Что такое?»– «Ты ведь здешний старожил,Объясни ж нам: здесь каменья –След какого-то строенья.Что тут было? Кто тут жил?»– «Рассказать вам? Гм! Пожалуй!Человек я здесь бывалый.Был тут, видите, дворец!» –Старец молвил наконец.«Как? Дворец?» – «Ну да, чертогиС башней. Было тут тревоги,Было всякого трудаПри постройке. Сам тогдаЗдесь король быть удостоил;Фридрих наш Второй и строилВсё своей казною». – «Вот!Кто же жил тут?» – «Звездочет.Весь дворец с огромной башнейБыл ему что кров домашний,Я прислуживал ему;Вырос я в простонародстве,А уж тут и в звездочетствеПриучился кой к чему.Служба всё была средь ночи.Часом спать хочу – нет мочи,А нельзя, – звезда идет!Иногда, бывало, грезишь,А за ним туда же лезешь:Уж на то и звездочет!Только он ее завидит –Дело кончено! ТогдаПросто наша та звездаУж, сердечная, не выдетИз-под глазу – нет! Куда?Хоть с другими вровень светит,А уж он ее заметитИ включит в свой список – да!Нам, бывало, с ним в привычкуОт поры и до порыПоименно перекличкуЗвездам делать и смотры.Был я словно как придверникНеба божьего, а самЧто хозяин был он там –Уж не то что как Коперник!Тот, вишь, выложил на план,Что Земля вкруг Солнца ходит.Нет, шалит он, колобродит –Как не так! Держи карман!Вот! Ведь можно уперетьсяВ Землю, – как же ей вертеться,Если человек не пьян?Ну, вы сами посудите!Приступал я и к нему –Звездочету своему:«Вот, мол, батюшка, скажите!Не попасться бы впросак!Говорят и так и так;Мой и темный разум сметил,Что молва-то нас мутит.Ведь – стоит?» И он ответилУтвердительно: «Стоит».У него ведь как в карманеБыло небо, лишь спросить;Он и сам весь мир на планеРасписал, чему как быть.Я своими сам глазамиВидел план тот. Эх, дружки!Всё круги, круги с кружками,А в кружках опять кружки!Я кой-что, признаться стыдно,Хоть и понял, да не вплоть;Ну, да где ж нам?.. Так уж, видно,Умудрил его господь!Нам спроста-то не в примету,В небе, чай, кругов не счесть,Смотришь так – кажись, и нету,А ведь стало быть, что есть.Да чего! Он знал на милиСмерить весь до Солнца путьИ до Месяца; смекнутьВсё умел. Мы вот как жили!Да к тому же по звездамРассчитать судьбу всю намМог он просто, как по пальцам,Наверняк. Не для того льЗдесь его и постояльцемВо дворец пустил король?Умер Фридрих – и прогналиЗвездочета, приказалиИзломать его дворец.Я прощался с ним, – мудрец0 Был спокоен. «Жаль, ей-богу, –Снарядив его в дорогу,Я сказал. – Вам до концаЖить бы здесь! Теперь такогоНе добыть уж вам другогоВидозвездного дворца!Просто – храм был!» Он рукоюТут махнул мне и сказал:«Этот храм всегда со мною!» –И на небо указал.1 Грустно было мне. ОсталсяЯ как будто сиротой.После ночью просыпался,Смотришь – нет уж башни той,Где и сон клонил, бывало;Тут – не спится, дашь глазамЧуть лишь волю, – те – к звездам!Все знакомки ведь! НемалоЯ их знал по именам,Да забыл теперь; и входитДума в голову: наводит,Чай, теперь свой зоркий глазТам он, звездочки, на вас!На которую – не знаю…Вот смотрю и выбираю, –А узнать дай силу бог, –Так бы вот и впился глазом,Чтоб смотреть с ним вместе – разом;Может, я б ему подмогИ отсюда!.. Глупой мыслиНе посмейтесь, господа!» –И рассказчик смолк тогда,Две слезы с ресниц навислиИ слились исподтишкаПо морщинам старика.Между 1842 и 1850

Стихотворения 1860-1870-х годов

И. А. Гончарову

(Перед кругосветным его путешествием)

И оснащен, и замыслами полный,Уже готов фрегат твой растолкнутьСедых морей дымящиеся волныИ шар земной теченьем обогнуть,Под бурями возмужествуй упрямо!Пусть вал визжит у мощного руля!Вот Азия – мир праотца Адама!Вот юная Колумбова земля!И ты свершишь плавучие заездыВ те древние и новые места,Где в небесах другие блещут звезды,Где свет лиет созвездие Креста.Поклон ему! Взгляни как триумфаторНа сей трофей в хоругвях облаков,Пересеки и тропик и экватор –И отпируй сей праздник моряков!И если бы тебе под небесамиНеведомых антиподов пришлосьПереверстаться с здешними друзьямиНогами в ноги, головами врозь, –То не роняй отрады помышленья,Что и вдали сердечный слышен глас,Что не одни лишь узы тяготеньяВсемирного соединяют нас.Лети! – И, что внушит тебе природаТех чудных стран, – на пользу и доброПусть передаст, в честь русского народа,Нам твой рассказ и славное перо!Прости! – Вернись и живо и здоровоВ суровые приневские края,И радостно обнимут ГончароваИ Майковы, и все его друзья.Сентябрь – начало октября 1852

Человек

Много жизненных вопросовТем решив, что всё пустяк,Жил когда-то грек-философ –Удивительный чудак.Он ходил как жалкий нищий,Полунаг и босиком,И питался грубой пищей,Сыт был брошенным куском;В бочке жил; лучами солнцаОсвещаем и согрет,Он героя-македонца,Покорившего весь свет,И царя, и полубога,Гордой просьбой удивил:«Отодвинься, брат, немного, –Ты мне солнце заслонил».О, давно минувши лета!Незапамятная старь!Днем, при полной силе света,Диоген зажег фонарь,И в толпе народа шумнойОн идет, кругом глядит.«Ищешь ты кого, безумный?»– «Человека», – говорит.Строгий циник видел грекаИ в хитоне, и в плаще,Но не видел человекаИ искал его вотще.Если б шел он в век из векаВплоть до нынешних времен –И доныне человекаВсё искал бы Диоген!Ход веков мы видим ясно,Нам истории скрижальОткрывает беспристрастноДней давно протекших даль.Что ж там? – Несколько сокровищ,Много хламу жизни сей,Много там людей-чудовищ,Лжелюдей, полулюдей;Всюду брани, козни, ковы,Видны – римлянин суровый,Грубый скиф и хитрый грек;Много смертных полудиких,Много малых, горсть великих…Где же просто человек?Был один. Он шел без грома,Полон истины огнем.Можно было «Ессе homo!»Смело вымолвить о нем.Он на всех смотрел с любовью,Всех к бессмертью, как на пир,Призывал, и чистой кровьюОн своей опрыснул мир.Этот мир был им испуган;Он был схвачен, был поруган,Был оплеван, был казненОт ватаги фарисейскойСмертью крестного, злодейской,И в венке терновом онОцет пил средь смертной жажды…«Человек, однако, могНам явиться хоть однажды?»– Нет, о люди, то был – бог!Не позднее 25 апреля 1853

Звездочка

День докучен, днем мне горько.Вот он гаснет… вот угас….На закате меркнет зорька…Вот и звездочка зажглась.Здравствуй, ясная! Откуда?И куда? – А я всё тут.На земле всё так же худо,Те же терния растут.Над землей подъемлясь крутоК беспредельной вышине,Что мелькаешь ты, как будтоВсё подмигиваешь мне?Не с блаженством ли граничишьТы, приветная звезда?И меня ты, мнится, кличешь,Говоришь: «Поди сюда!Круг разумных здесь созданийПолон мира и любви,Не заводит лютых браней,Не купается в крови.Здесь не будешь горе мыкать,Здесь не то, что там у вас.Полно хмуриться да хныкать!Выезжай-ка в добрый час!Тут нетряская дорога,Легкий путь – ни грязь, ни пыль!Воли много, места много».– А далёко ль? Сколько миль?Ох, далёко. Нам знакомыВерсты к Солнцу от Земли,А с тобой и астрономыРассчитаться не могли.Соблазнительным мерцаньемНе мигай же с вышины, –Благородным расстояньемМы с тобой разделены.Сочетаньем кончить сделкуТрудно, – мы должны вестиВечно взглядов перестрелкуМежду «здравствуй» и «прости».Знаю звездочку другую, –Я хоть ту достать хочу –Не небесную – земную, –Мне и та не по плечу!Так же, может быть, граничитС райским счастьем та звезда,Только та меня не кличет,Не мигнет, – поди сюда!Блещет мягче, ходит ниже –Вровень, кажется, со мной,Но существенно не ближеЯ и к звездочке земной.И хоть так же б кончить сделку,Как с тобой, – с ней век вестиХоть бы взоров перестрелкуМежду «здравствуй» и «прости»!Не позднее 25 апреля 1853

Три власти Рима

Город вечный! Город славный!Представитель всех властей!Вождь когда-то своенравный,Мощный царь самоуправныйВсех подлунных областей!Рим – отчизна Сципионов,Рим – метатель легионов,Рим – величья образец,В дивной кузнице законовС страшным молотом кузнец!Полон силы исполинской,Ты рубил весь мир сплечаИ являл в руке воинскойВсемогущество меча.Что же? С властию толикойКак судьба тебя вела?Не твоим ли, Рим великой.Лошадь консулом была?Не средь этого ль Сената –В сем чертоге высших дел –Круг распутниц, жриц развратаМеж сенаторов сидел?И не твой ли венценосныйЦарь – певун звонкоголосныйЩеки красил и белил,И, рядясь женообразно,Средь всеобщего соблазнаГордо замуж выходил,Хохотал, и пел, и пил,И при песнях, и при смехеЖег тебя, и для потехи,В Тибре твой смиряя пыл,Недожженного топил,И, стреляя в ускользнувших,Добивал недотонувших,Недостреленных травил?Страшен был ты, Рим великой,Но не спасся, сын времен,Ты от силы полудикойГрозных севера племен.Из лесов в твои границыГость косматый забежал –И воскормленник волчицыПод мечом медвежьим пал.Город вечный! Город славный!Крепкий меч твой, меч державныйНе успел гиганта спасть, –Меч рассыпался на части, –Но взамен стальной сей властиТы явил другую власть.Невещественная сила –Сила Римского двораКлюч от рая захватилаУ апостола Петра.Новый Рим стал с небом рядом,Стал он пастырем земли,Целый мир ему был стадом,И паслись с поникшим взглядомВ этой пастве королиИ, клонясь челом к подножьюВластелина своего,С праха туфли у негоПринимали милость божьюИль тряслись морозной дрожьюПод анафемой его.Гроб господен указуя,И гремя, и торжествуя,Он сказал Европе: «Встань!Крест на плечи! меч во длань!»И Европа шла на браньВ Азию, подобно стаду,Гибнуть с верою немойПод мечом и под чумой.Мнится, папа, взяв громадуВсей Европы вперегиб,Эту ношу к небу вскинул,И на Азию низринул,И об гроб Христов расшиб;Но расшибенное тело,Исцеляясь, закипелоНовой жизнию, – а онСам собой был изнурен –Этот Рим. – С грозой знакомый,Мир узрел свой тщетный страх:Неуместны божьи громыВ человеческих руках.Пред очами света, явно,Римских пап в тройном венце –Пировал разврат державныйВ грязном Борджиа лице.Долго в пасть любостяжанийРим хватал земные даниИ тучнел от дольних благ,За даянья отпираяДля дающих двери рая.Всё молчало, – встал монах,Слабый ратник августинской,Против силы исполинской,И сильней была, чем меч,0 Ополчившегося речь, –И, ревнуя к божьей славе,Рек он: «Божью благодатьПастырь душ людских не вправеГрешным людям продавать».Полный гнева, полный страха,Рим заслышал речь монаха,И проклятьем громовымГрозно грянул он над ним;Но неправды обличитель1 Вновь восстал, чтобы сказать:«Нам божественный учительНе дал права проклинать».Город вечный! – Чем же ныне,Новой властию какой –Ты мечом иль всесвятынейПокоряешь мир людской?Нет! пленять наш ум и чувстваПризван к мирной ты судьбе,Воссияла мощь искусства,Власть изящного в тебе.В Капитолий свой всечтимыйНа руках ты Тасса мчалИ бессмертья диадимойПолумертвого венчал.Твой гигант Микель-АнжелоКупол неба вдвинул смелоВ купол храма – в твой венец.Брал он творческий резец –И, приемля все изгибыИ величия печать, –Беломраморные глыбыНачинали вдруг дышать;Кисть хватал – и в дивном блескеГлас: «Да будет!» – эта кистьПревращала через фрескиВ изумительное: «Бысть».Здесь твой вечный труд хранится,Перуджино ученик,Что писал не кистью, мнится,Но молитвой божий лик;Мнится, ангел, вея лаской,С растворенной, небом краскойС высоты к нему спорхнул –И художник зачерпнулСмесь из радуг и туманаИ на стены Ватикана,Посвященный в чудеса,Взял и бросил небеса.Рим! ты много крови пролилИ проклятий расточил,Но творец тебе дозволил,Чтоб, бессмертный, ты почилНа изящном, на прекрасном,В сфере творческих чудес.Отдыхай под этим ясным,Чудным куполом небес!И показывай вселенной,Как непрочны все мечи,Как опасен дух надменный, –И учи ее, учи!Покажи ей с умиленьемSanto padre своего,Как святым благословеньемПоднята рука его!Прах развалин КолизеяЧужеземцу укажи:«Вот он – прах теперь! – скажи. –Слава богу!» – Мирно тлея,Бойня дикая молчит.Как прекрасен этот вид,Потому, что он печаленИ безжизнен, – потому,Что безмолвный вид развалинТак приличен здесь всему,В чем, не в честь былого века,Видно зверство человека.Пылью древности своей,Рим, о прошлом проповедуй,И о смерти тех людейНаставительной беседойЖить нас в мире научи,Покажи свои три власти,И, смирив нам злые страсти,Наше сердце умягчи!Чтоб открыть нам благость божью,Дать нам видеть божество, –Покажи над бурной ложьюКротких истин торжество!1852 или 1853

Его не стало (написано на смерть В. А. Каратыгина)

Его не стало… Нет светила русской сцены –Первослужителя скорбящей Мельпомены.Плачь, муза сирая, – его уж в мире нет.Фингал, Донской, Ермак, Людовик, Лир, Гамлет,Цари, что из гробов им к жизни вызывались,Вторичной смертию все ныне в нем скончались. –Здесь ревностный денщик великого Петра,Там бешеный игрок, ревнивый мавр вчера,Сегодня он – король, вождь ратный иль посланник,А завтра – нищий, раб, безумец иль изгнанник,Там в пышной мантии, а тут в лохмотьях весь,Но истинный артист везде – и там, и здесь,С челом, отмеченным печатаю таланта;Везде в нем видел мир глашатая-гиганта,В игре, исполненной и чувства и ума,Везде он был наш Кин, наш Гаррик, наш Тальма,Мне видится театр. Все полны ожиданья.Вдруг – поднят занавес – и взрыв рукоплесканьяРаздался, – это ты, ты вышел, исполин!Обдуман каждый шаг, ряды живых картин –Его движения и каждый взмах десницы;В бровях – густая мгла, гроза – из-под ресницы.Он страшен. На лице великость адских мук.В его гортани мрет глухих рыданий звук,Волнуемая грудь всем слышимо клокочет,И в хохоте его отчаянье хохочет.Он бледен, он дрожит – и пена на устах,И, судорожно сжав в трепещущих перстахСосуд с отравою, он пьет… в оцепененьеСледите вы его предсмертное томленье –Изнемогает… пал… Так ломит кедр гроза.Он пал, с его чела вам смотрит смерть в глаза,Спускают занавес. Как бурные порывы:«Его! Его! Пусть нам он явится! Сюда!»Нет, люди, занавес опущен навсегда,Кулисы вечности задвинулись. Не выйдет!На этой сцене мир его уж не увидит.Нет! – Смерть, которую так верно он не разВо всем могуществе изображал для вас,Соделала его в единый миг случайныйАдептом выспренним своей последней тайны.Прости, собрат-артист! Прости, со-человек!С благословением наш просвещенный векНа твой взирает прах несуеверным окомИ мыслит: ты служил на поприще высоком,Трудился, изучал язык живых страстей,Чтоб нам изображать природу и людейИ возбуждать в сердцах возвышенные чувства;Ты жег свой фимиам на алтаре искусстваИ путь свой проходил, при кликах торжества,Земли родимой в честь и в славу божества.Середина марта 1853