Новый Робинзон

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2010

© ООО «РИЦ Литература», 2010

Предисловие

Рассказ, который мы здесь приводим, может поистине считаться историей самых удивительных приключений, когда-либо пережитых человеком. В летописях географии существует только один случай, напоминающий отчасти приключения господина Ружемона; но там человек возвратился в цивилизованный мир беспомощным идиотом, потерявшим рассудок среди ужасных обстоятельств; между тем как господин Ружемон, пробыв тридцать лет вождем в племени людоедов в пустынях неисследованной части Австралии, сделал своим рассказом, независимо от всемирного интереса, возбуждаемого им, без сомнения, драгоценный вклад в науку. Записки его уже рассматривались такими знаменитыми географами, как доктор Ж. Скотт-Кельти и доктор Гюго Р. Милль; они проверили их при помощи своих богатейших коллекций, новейших отчетов, карт и географических сочинений и единогласно признали, что рассказ господина де Ружемона не только совершенно соответствует действительным фактам, но и имеет еще громадное научное значение.

В последнее время подлинность рассказа де Ружемона стала подвергаться некоторому сомнению, но если это и так, то все же, по живости и увлекательности изложения, по верности описаний природы и нравов туземцев, этот труд является, бесспорно, замечательным и может быть с пользою и интересом прочтен каждым.

I

Я родился в Париже в 1844 году. Отец мой был оптовым торговцем обувью и прекрасно вел свои дела. Когда мне было лет около десяти, мать моя, вследствие некоторых семейных несогласий, оставила отца и, взяв меня с собою, переселилась в Швейцарию, где я и воспитывался.

Мальчики вообще рано начинают обнаруживать свои наклонности; я в этом отношении не отличался от других, но у меня они были, – странно сказать, – геологического направления: я постоянно приносил домой кусочки камней, минералов и расспрашивал об их происхождении, истории. Моя дорогая мать всегда поощряла меня в этом, и позднее я часто ездил в Фрейбург, в Шварцвальд, чтобы практически ознакомиться со способами плавления руды. Когда мне исполнилось 19 лет, я получил от отца письмо с предложением вернуться во Францию и поступить рекрутом. Но мать решительно воспротивилась этому. Мне кажется, что отец желал, чтобы я избрал военную службу своей карьерой, но я уступил желанию матери и остался еще несколько времени с нею в Швейцарии. Мы много говорили о моей будущности, и она советовала мне предпринять поездку на Восток, просто чтобы посмотреть, какое влияние окажет на меня путешествие: какого-нибудь определенного плана у нас не было. Действительно, вскоре она вручила мне 7000 франков, и я отправился в Каир, намереваясь посетить затем некоторые французские владения на Дальнем Востоке и, если представится возможность, составить себе там какую-нибудь карьеру. В чудной столице Египта я пробыл только несколько дней; ее космополитизм, шум, давка, а также некоторые соображения вызвали во мне желание поскорее оставить этот город, и я отправился в Сингапур. Через несколько дней по приезде туда я случайно познакомился с голландцем Петером Янсеном, который занимался добычей жемчуга. Это было в 1863 году. Мы скоро подружились с ним, и он сообщил мне, что имеет в Батавии небольшую шхуну в 40 тонн, называемую «Вейелланд», на которой обыкновенно он отправляется в свои экспедиции за жемчугом.

«И теперь, – сказал он, – я собираюсь съездить в некоторые местности около южной части Новой Гвинеи, очень богатые жемчугом; но у меня нет достаточного капитала на предварительные издержки».

Я понял этот намек и предложил присоединиться к нему. Тот сразу согласился, и мы немедленно приступили к необходимым приготовлениям. Тогда желающий нанять людей для добывания жемчуга должен был сначала внести голландскому правительству известную сумму денег за каждого нанятого человека в обеспечение того, что рабочие получат следуемое им жалованье. Поэтому я отдал все свои деньги в распоряжение капитана Янсена с тем, что он даст мне долю в выгодах предприятия, к которому мы готовились. «Не будем заключать контракта здесь, – сказал он, – мы все сделаем в Батавии». И действительно, мы тотчас же поехали туда, заключили там условие по всем правилам и снарядили судно для плавания. Затем мы наняли на островах голландского архипелага сорок опытных малайцев, которые должны были сопутствовать нам. Янсен выбирал людей с большой осторожностью и требовал, чтобы каждый выказал на деле свою способность. Один из них был назначен как бы начальником, надсмотрщиком над остальными; ему позволили взять с собою жену и ее служанку.

Заниматься добыванием жемчуга – дело, вообще говоря, очень трудное и, пожалуй, не под силу европейцам, организм которых редко выдерживает продолжительное пребывание под водой, как требуется от ловцов жемчуга. Поэтому Янсен и остановился на малайцах. Этот народ исстари занимается добыванием жемчуга и, живя на берегу моря, привык к воде. Некоторые представители этого племени достигли в искусстве ныряния замечательного совершенства и могут пробыть под водой столько времени, что европеец, на их месте, давно захлебнулся бы. Однако и на их сильную, выносливую натуру опасное ремесло оказывает гибельное влияние, – и ловцы жемчуга редко-редко доживают до старости; в большинстве же случаев они настолько расстраивают нырянием свой организм, что умирают, едва достигнув средних лет. Вот почему, отправляясь в далекую экспедицию, Янсен тщательно выбирал ловцов.

Но возвращаюсь к своему рассказу.

Наконец все было готово, и мы двинулись в путь. Нас было на шхуне всего 44 человека и, кроме того, еще прекрасная собака, принадлежавшая капитану. Эта собака, игравшая такую важную, – нет, больше, – такую спасительную роль в моей странной жизни, была подарена Янсену в Батавии.

Мое знание морского дела было, как и следовало ожидать, очень-очень ограниченно. Но друг мой, капитан Янсен, так усердно занимался мною, что я очень скоро приобрел много необходимых и полезных сведений. Мы проезжали мимо многих прелестных тропических островов, около одного из них даже останавливались, чтобы запастись свежей провизией, – плодами, птицей и пр. Затем мы направились к берегам Новой Гвинеи. Это путешествие мы совершили без малейших препятствий; наши малайцы проводили большую часть времени, подобно детям, в играх, пении и были вообще в прекрасном настроении. Наше небольшое судно погружалось в воду только на семь или восемь футов, так что рисковало подходить очень близко к берегу, когда это было нам необходимо. Наконец, приблизительно через месяц после отъезда, мы подошли к месту, где, по предположению капитана, можно было найти драгоценные раковины; мы бросили якорь, и малайцы немедленно принялись за работу. Надо заметить, что мы везли с собой большой вельбот и около полудюжины маленьких, легких лодочек для надобностей нашего экипажа.

Ежедневные поездки на ловлю и возвращение домой зависели, понятно, от состояния погоды и времени прилива и отлива. Впереди всех выезжал всегда сам капитан на вельботе, высматривая драгоценные раковины на дне кристально чистого моря. Вода была удивительно прозрачна, и Янсен, склонившись через борт, тщательно всматривался в свой морской телескоп, который представлял собою просто металлический цилиндр с двояковыпуклыми стеклами на конце. За большим вельботом на известном расстоянии следовала флотилия маленьких лодочек, в каждой из которых помещалось от четырех до шести малайцев. Когда Янсен усматривал через свой оригинальный телескоп подходящее место, он делал знак остановиться, и в ту же секунду малайцы бросались из своих лодочек в воду и точно каким-то волшебством мгновенно опускались на самое дно прозрачного моря. По установленному правилу один человек всегда должен был оставаться на поверхности для надзора за лодками в то время, когда все остальные опускались на дно. Эти малайцы не носили никакой особенной одежды и вообще не пользовались решительно никакими средствами, которые могли бы помочь им в их работе. Единственное, что они имели при себе, это маленький нож в ножнах, который висел у пояса на шнурке. Глубина воды обыкновенно не превышала двух-трех саженей, но иногда достигала и восьми саженей, то есть самой большой глубины, на которую когда-либо опускались люди.

Опустившись на дно, малаец ощупью искал там раковины и, как только находил пару их, возвращался на поверхность воды; добычу он держал всегда в левой руке, прижав их к груди, а правая рука оставалась свободной и направляла движения его при плавании. Обыкновенно малаец оставался под водою не более минуты и, возвратившись на поверхность, отдыхал с четверть часа.

Каждый малаец складывал найденные им раковины в отдельную кучу в лодке; эти трофеи строго уважались всеми, и каждый без труда мог всегда указать, кому принадлежит та или другая из них. Дно моря, в местах, где производилась ловля жемчуга, обыкновенно коралловое и усеяно бесчисленными впадинами различной глубины и размеров. В этих-то углублениях и находят, большею частью, лучшие раковины.

Растительность на дне этих морей в высшей степени роскошна; здесь встречаются величественные деревья, покачивающиеся взад и вперед, точно под влиянием легкого ветерка, высокие травы и бесчисленные цветы самых разнообразных форм и окрасок. Наконец, тут можно увидеть коралловые скалы самых ярких оттенков, – желтые, голубые, красные, белые. Но странно, как только поднимешь кусочек подобной скалы на поверхность, прекрасный цвет, которым он обладал под водой, тотчас же начинает блекнуть.

Иллюзия подводного леса усиливалась еще более множеством ярко окрашенных рыб, быстро мелькавших туда и сюда между ветвями.

На ловлю отправлялись обыкновенно во время отлива и возвращались на корабль с приливом. Иногда ловцы заходили в своих поисках довольно далеко от корабля, один раз даже на 10 миль от него. Если море начинало бушевать и малайцы не в состоянии были возвращаться на корабль в своих яликах, они направлялись к вельботу и вскарабкивались на него, а свои ялики тащили за кормой. Но, может, вы спросите, что же делал я все это время? На мне лежала важная обязанность принимать раковины от малайцев и для каждого из них вести отдельный счет поставляемого им товара. Я почти всегда оставался на корабле, один с собакой Янсена, потому что даже обе женщины, бывшие с нами, отправлялись на ловлю; им платили за работу совершенно так же, как и мужчинам. Между прочим, эти малайцы были замечательно добродушны; они, казалось, нисколько не заботились о ценности сокровищ, доставаемых ими со дна моря, и считали свой труд прекрасно оплаченным, если получали вдоволь рису, рыбы, черепашьих яиц и птицы, не говоря уже о такой роскоши, как различные пряности, кофе и пр. Каждая такая вылазка длилась приблизительно часов шесть, и по возвращении обыкновенно каждый малаец вручал мне от 20 до 40 раковин. Я раскладывал их длинными рядами на палубе и оставлял так на всю ночь. На следующий день я очищал их, соскабливал с них остатки коралла и затем открывал их обыкновенным столовым ножом. Не в каждой раковине, понятно, я находил жемчуг; мне случалось иногда открывать сотню раковин, одну за другою, не найдя ни одной жемчужины. Жемчуг обыкновенно скрывается в мясистой части устрицы и извлекается нажиманием ее большим пальцем. Пустые раковины сбрасывались в кучу и потом прятались, так как они сами по себе имеют значительную ценность; в то время (1864 г.) по крайней мере за тонну их платили от 200 до 250 фунтов стерлингов. Все жемчужины я прятал в ящики из орехового дерева, размерами в 14 дюймов длины, 8 ширины и 6 дюймов высоты. Стоимость наших сокровищ, увеличиваясь со дня на день, достигла уже многих тысяч фунтов; но об этом после. Я тогда не имел никакого представления о ценности жемчуга, да и откуда было мне знать это, если я никогда раньше не занимался этим делом. Но капитан Янсен уверял меня к концу сезона ловли, что мы имеем чистого жемчуга на 50 тысяч фунтов, не считая стоимости раковин, которых у нас набралось около 30 тонн. Сами устрицы жемчужных раковин показались нам очень невкусными, и никто на судне не ел их. Некоторые устрицы заключали в себе жемчужину, другие две, три и даже четыре. Попадались экземпляры, заключавшие не менее дюжины прекрасных жемчужин; но это были очень редкие случаи. Самая крупная жемчужина, найденная мною, имела форму кубика, более дюйма величиною. Но она была плохого качества, так что стоила сравнительно немного. Лучший же образчик был величиною с голубиное яйцо, превосходного цвета и вида. Некоторые жемчужины были прекрасного розового цвета, другие – желтого, но большей частью попадались чисто белые.

Величайший враг, которого должны были остерегаться малайцы в тех водах, был чудовищный осьминог, появление которого наводило гораздо больший ужас, чем вид простой акулы. Эти отвратительные чудовища иногда появлялись, забрасывали свои громадные щупальца над лодками, в которых малайцы работали, захватывали ими людей, бывших под водой, и держали их там до тех пор, пока те не умирали. Один из наших малайцев чуть было не сделался жертвой подобного чудовища. Каждый вечер, возвратившись с работы, малайцы связывали канатами все свои ялики вместе и привязывали их к корме шхуны. Однажды ночью поднялся сильный ветер, пошел страшный дождь, так что на следующее утро все ялики оказались в той или иной степени наполненными водой, и капитан приказал малайцам вычерпать ее. Во время этой работы один из них заметил в море какой-то странный черный предмет, который до того возбудил его любопытство, что он бросился в воду, чтобы рассмотреть, что это такое. Не успел малаец нырнуть, как перед ним очутился громадный осьминог и сразу бросился к испуганному человеку. Но тот мгновенно понял угрожавшую ему опасность и с большим присутствием духа быстро поднялся на поверхность воды и вскарабкался в лодку. Страшное чудовище погналось за ним и, к ужасу всех зрителей, вытянуло свои громадные, гибкие щупальца, охватило ими и лодку и человека и потащило все это вниз, под воду. Перепуганные товарищи малайца бросились ему на помощь и сделали попытку убить осьминога гарпуном, но не имели успеха. Тогда некоторые, более находчивые, бросились в воду с толстой сетью из канатов, растянули ее непосредственно под осьминогом и спутали ею чудовище и его еще живую добычу. Затем втащили его, вместе с человеком, на вельбот, и только там уже несчастный, полумертвый малаец был с чрезвычайными усилиями вытащен за ноги из ужасных объятий чудовища. Впрочем, мы скоро привели его в чувство, опустив его в такую горячую ванну, что все тело его покрылось пузырями. В высшей степени замечательно, что он не задохнулся совсем, хотя осьминог удерживал его под водою более двух минут. Впрочем, этот малаец, подобно всем своим товарищам, носил при себе нож, которым успел очень хорошо воспользоваться в первую же минуту, когда чудовище потащило его вниз: он нанес им несколько ран осьминогу, и эти раны заставили животное качаться почти на поверхности воды, так что несчастный человек имел возможность вдыхать время от времени свежий воздух; иначе он неминуемо должен был задохнуться.

Туловище осьминога имело овальную форму и было снабжено некоторым числом щупальцев: шестью громадными и несколькими меньшими, различной величины. Это было отвратительное на вид создание, с гладким, слизистым телом желтовато-белого цвета, с черными пятнами и отвратительным отверстием для рта, без зубов. Ужаснее всего в этом животном его щупальца, обладающие громадной силой.

После этого случая малайцы всегда брали с собою во время поездок топоры, чтобы иметь возможность обрубить щупальца осьминога, если бы он бросился на них. Да и вообще мы видели много очень странных созданий во время нашего крейсерства. Я сам однажды был страшно перепуган во время купания.

Мы бросили якорь на глубине около пяти саженей; я часто плавал поблизости судна. Однажды я отплыл от него довольно далеко, как вдруг громадный, чудовищный зверь, футов в 20 длины, с огромной, покрытой волосами головой и свирепыми, фантастическими усами, вынырнул из воды и поднялся высоко на воздух. Я должен сознаться, что при виде этого чудовища почувствовал полное онемение всех членов, и когда оно, повернувшись ко мне, открыло свой громадный рот, счел себя окончательно погибшим. Впрочем, оно не сделало мне никакого вреда, и я благополучно вернулся на шхуну, но долго не мог оправиться от страшного испуга.

Иногда нас беспокоили акулы; впрочем, малайцы, по-видимому, не особенно боялись их. Напротив, они даже гонялись за ними. Их способ захватывать акул может даже показаться невероятным по своей простоте и смелости. Когда появлялось стадо акул, трое или четверо из наших малайцев выходили на лодке и устремлялись к нему. Подъехав близко, самый сильный из малайцев нагибался через край лодки и старался быстро пронзить первую попавшуюся акулу копьем, захваченным с этой целью. Как только это удавалось ему, все остальные, бывшие в лодке, поднимали страшный крик, визг и били веслами по воде, чтобы этим шумом испугать акул и заставить их уйти. Это им всегда удавалось; но странно, раненая акула непременно возвращается через несколько минут одна, чтобы узнать, кто или что ее ранило. Как только малайцы заметят, что она приближается к лодке, то один из них быстро бросается в воду, вооруженный только маленьким ножом и короткой палкой из твердого дерева, около пяти дюймов длины, заостренной с обоих концов. Человек держится неподвижно на поверхности воды, и акула, понятно, направляется к нему. Как только она откроет рот, чтобы схватить его, хитрый малаец несколькими ловкими ударами левой руки быстро отбрасывается в сторону, а правой рукой в то же время осторожно вставляет заостренную палку в вертикальном положении в рот выжидающей акулы. Результат этого действия прост, но удивителен: акула не может закрыть рта, вода вливается ей в горло, и она погибает. Конечно, такой способ охоты требует громадного хладнокровия и силы; но малайцы видят в нем необычное развлечение и возбуждающий спорт. Когда акула уже мертва, малаец проворно взбирается ей на спину, усаживается верхом и вонзает свой нож ей в голову, пользуясь им как опорой и вместе с тем средством сохранить равновесие, затем, действуя собственными ногами как веслами, направляет труп назад к лодке… Между тем наши запасы пищи и воды стали истощаться. Это вынудило капитана Янсена направиться к берегам Новой Гвинеи, чтобы вновь наполнить свои кладовые. Скоро мы достигли удобного места на берегу и достали у туземцев все, что нам было нужно, посредством обмена. Мы давали им топоры, ножи, железные кольца, бусы, черепах, яркие цветные материи и пр. Скоро наши отношения сделались так дружелюбны, что некоторые из наших малайцев часто отправлялись на берег и принимали участие в различных играх и развлечениях папуасов. Их начальник или глава особенно заинтересовался мною; он постоянно разговаривал со мною и показывал мне все достопримечательности своей страны. Он указал нам известную границу, которую советовал не переступать, так как племя, жившее по другую ее сторону, не подчинялось его власти. Но однажды компания наших малайцев, в том числе и я, неблагоразумно решились проникнуть в заповеданную страну. Скоро мы подошли к деревеньке и остановились около нее. Жители ее сразу отнеслись к нам подозрительно, а когда один из малайцев по неосторожности оскорбил туземца, то половина деревни поднялась против нас, и мы должны были бегством спасать свою жизнь. Изо всех сил старались мы поскорее добраться до берега, где дружественно расположенный к нам начальник выступил посредником между нами и раздраженным племенем, и ему удалось успокоить их. Когда мы возвратились на корабль, Янсен с неудовольствием рассказал мне, что он был почти осажден множеством туземцев, которые настойчиво рвались на судно с плодами и овощами для обмена; он говорил, что был совершенно расстроен видом этой толпы, сновавшей взад и вперед по шхуне, точно они имели на это полное право.

«Мне это не нравится, – прибавил он, – и я постараюсь этого не допустить». Когда на следующее утро появился обычный ряд туземных лодок, мы решили не впускать на корабль ни одного человека и объявили им это. Тогда прибыл сам начальник племени в сопровождении полудюжины самых знатных лиц, большую часть которых я знал: все они были полны достоинства и уверенности в успехе. Но капитан Янсен остался неумолим и не позволил войти ни одному из них. Они уехали в страшном негодовании, и непосредственно за ними последовали все остальные лодки с туземцами. Когда они скрылись из виду, распространилась странная тишина над кораблем, морем и над всем тропическим берегом; всеми нами овладело предчувствие близкой опасности. Мы знали, что оскорбили туземцев, и так как ни одного из них не было видно на берегу, то, очевидно, они обдумывали месть. Мы хотели тотчас же сняться с якоря и уйти в открытое море; но, к несчастью, было полное затишье, и паруса, приготовленные к отплыву, висели как тряпки. С тоской смотрели мы на берег, как вдруг заметили 20 вполне снаряженных военных лодок, в каждой из которых помещалось от 30 до 40 воинов; лодки эти обогнули небольшой мыс, лежавший неподалеку от нас, и направились прямо к нашему кораблю. Мой строгий голландский партнер понял тогда, что туземцы хотят напасть на нас, и ввиду этого вооружил всех малайцев топорами, чтобы быть наготове при малейшем желании туземцев войти на шхуну. Мы сняли также люки и устроили из них своего рода укрепление вокруг колеса.

Сами мы с Янсеном вооружились ружьями, зарядили свою маленькую пушку и приготовились отчаянно защищать свою жизнь в неравной борьбе с врагами, далеко превосходившими нас числом.

II

Несмотря на всю опасность нашего положения, я невольно любовался великолепным зрелищем этой флотилии быстро приближавшихся лодок. Все воины разукрасились перед битвой: смуглые тела их были разрисованы белыми полосами, чтобы внушить ужас врагам. Головной убор их состоял из разноцветных перьев, торчащих над волосами, которые были туго стянуты и стояли совершенно прямо над головой. Нос каждой лодки подымался фута на три и заканчивался вверху искусно вырезанной фантастической головой. Каждая лодка приводилась в движение 12 гребцами. Когда первая лодка приблизилась к нам на расстояние человеческого голоса, я сделал им знак и закричал, чтобы они не приближались более, если намерения их не мирны. В ответ на это они неистово замахали своими луками.

Стало очевидно, что мы должны сражаться с ними; а они явились в таком громадном количестве, что легко могли бы одолеть нас, если бы только им удалось взобраться на палубу. Наше положение было тем опаснее, что с корабля по всем направлениям спускались в воду канаты, по которым обыкновенно взбирались на него малайцы по возвращении с дневной ловли; мы не имели времени повытаскать их, и, конечно, если бы только врагам удалось подойти достаточно близко к кораблю, они не преминули бы воспользоваться ими, чтобы взобраться на судно. Поэтому необходимо было действовать решительно. Пока мы рассуждали о том, с чего бы лучше начать, из передовой лодки пустили в нас целый град стрел; тогда я, не медля более, выстрелил в воина, стоявшего на носу, и убил его. Пуля прошла сквозь его тело и засела в боковой стенке лодки. Замешательство неприятеля, услышавшего выстрел и увидевшего таинственный для себя результат, невозможно описать; между тем, прежде чем они оправились от изумления, Янсен пустил прямо в середину их флотилии заряд картечью; этим выстрелом он разбил несколько лодок и задержал общее наступление.

Я опять знаком предупредил их не приближаться более, и они, казалось, были в замешательстве. Началось шумное совещание; между тем десять новых лодок обогнули мыс, и их появление придало нападающим очередную порцию мужества. Они снова стали приближаться к кораблю; но наша пушка была уже снова заряжена, и я стоял наготове подле нее. С ревом изрыгнула она вторичный смертоносный град, и враги пришли в полное замешательство. Одна лодка была разбита в куски, а почти все находившиеся в ней люди были серьезно ранены, в других лодках также было много раненых. Тогда туземцами овладела паника, и флот пришел в полное расстройство. Они пустили еще один сильный залп стрел; некоторые из последних достигли корабля и вонзились в паруса: но никто из наших не был ранен. Туземцы были слишком напуганы, чтобы рисковать приблизиться к нам более, а так как в это время поднялся ветер, то мы получили возможность спастись от них бегством. Мы подняли якорь и, направляя корабль в открытое море, быстро проскользнули мимо неприятельского флота, пышно разукрашенные воины которого приветствовали нас новым градом стрел, когда мы проходили мимо них. Через полчаса мы были уже в открытом море и могли снова вздохнуть свободно.