– С вами тяжело говорить, – наконец сказал штатский.
– С вами тоже.
– Мы здесь по делу, – вдруг снова заговорила женщина, – мы не хотим причинять вам беспокойства, но вы должны нам помочь.
«Всем я чего-то должен», – думает Саблин, а на эту красавицу глаз не поднимает.
И тут она вдруг протянула сою красивую руку с тонкими пальцами и коснулась его руки, потрогала так, как будто успокаивала, а он чуть не убрал свою руку, словно испугавшись. Но одумался, чего ему бабы бояться. Отдёрнул бы руку, дураком выглядел бы.
– То существо, с которым вы встретились, было не одно. – Продолжала Панова, а сама ему в глаза заглядывала и не убирала своей руки с руки Акима. – Их было три как минимум. И только два человека, что с ними встретились, выжили. Вы один из них, и вы единственный, кто его видел и кто его уничтожил. Все остальные только радиограммы передавали о плохом самочувствии и о том, что люди сходят с ума и начинают конфликтовать друг с другом.
Она, наконец, убрала свою руку, и Саблину стразу полегчало.
– Как вы себя чувствовали в тот день? – Спрашивает медик, а сам смотрит, словно прицеливается.
Нет, не здоровье Саблина его интересует.
– Ну… Голова болела.
– Голова болела, и всё? – Не верил медик.
– Глаза болели, словно давят на них сверху.
– Боль пульсирующая?
– Да.
– Тошнота?
Саблин показал жестом: ну, была малость.
– Нам говорили, что вы не очень-то разговорчивый. – Произнёс штатский с неудовольствием.
«Уж простите, что не балагур» – подумал Саблин и ничего не ответил.
– Раздражение было у вас? Кто-то из сослуживцев вас раздражал? – Продолжал капитан медицинской службы.
Раздражение. Нет, не раздражение. Саблин с тяжестью в сердце и с чёрным стыдом вспомнил, как стрелял в спину снайпера Фёдора Верёвки. На всю, наверное, жизнь он это запомнил. Аким первой пулей в него попал, он видел это, но стрелял и стрелял ещё три раза, каждый раз попадая. И не чувствовал он тогда ничего, кроме удовлетворения. Разве ж это раздражение. А радиста Анисима Шинкоренко как убивал? Вспоминать не хочется. Он аж зажмурился, да нешто это поможет. А баба чёртова в лицо заглядывает, ждёт рассказа. Он в него четыре пули выпустил, а радисту и перовой хватило. Она в сердце попала. Аким, кажется, даже злорадное удовлетворение получал. Какое же это раздражение? Нет, не раздражение это было. Это была злоба. Злоба тогда его ела поедом.
– Злоба, – чуть осипшим голосом говорит Саблин. – Лютая злоба. Гудит в голове, сначала терпимо, а потом всё тяжелее от этого становиться. Так тяжко, что дышать тяжко. И начинает злость разбирать.
– Дальше, – почти командует медик.
– Под конец, когда все уже мертвы были, я сам застрелиться хотел, лишь бы голова не разрывалась.
– Дальше говорите, – спокойно настаивает капитан.
– Думал, если не застрелюсь, то мне глаза раздавит.
– Почему не застрелились?
– Не хотел…
– Умирать? – Едва не с усмешкой спрашивает капитан.
– Не хотел сдаваться. Понять не мог, что происходит, но вот сдаться не мог. Пистолет разрядил в землю. И ждал, что будет дальше.
Мужчины молча слушали, а женщина что-то быстро чиркала на своём планшете, кажется, каждое слово за ним записывала.
– Как вы убили это существо? – Спросила Панова, отрываясь от бумаги.
– Ножом, – говорит Аким, но тут же исправляется, – вибротесаком её достал в брюхо.
– Патроны кончились? – Спросил штатский.
– Нет, ещё немного оставалось, но я понял, что её так не убить. Я неплохо стреляю, но в неё попасть не мог.
– Она так быстра? – Панова всё записывала.
– Да нет… Не то, что бы быстра. Просто не попадал.
– Почему? – Не отстаёт женщина. – Говорят, что вы хороший рыбак и охотник. Руки дрожали?
– Прицелиться в неё не получалось.
– Но почему?
– Всё в глазах плыло, марево перед глазами, жара.
– Каждое слово из вас тянуть приходиться, дальше рассказываете. – Настаивает штатский. – Объясните.
– Ну… Вроде, выстрелил в неё, а её там нет. Как не было. Целишься – сидит, выстрелил – нету. Как наваждение. По траве все патроны расстрелял, а её, кажется, не задел даже.
– И как удалось убить?
– Устал, сил стоять больше не было, голова разрывалась, лёг на землю, а она и подошла сама.
Все пришедшие молчали, смотрели, ждали.
– Не знаю, зачем она подошла, может, поглядеть на меня хотела, маску с меня стянула, я её за лапу схватил, брюхо распорол ей.
– Она сразу сдохла? – Спросил медик.
– Какой там! Я её ещё картечью добивал… Два или, может, три патрона ей всадил.
– И теперь вы в неё попадали? Вся картечь в цель попадала? – Спросил штатский.
– Да, – Саблин вдруг с удивлением припомнил, что: – Кажется, у меня, как я ей брюхо распорол, голова стала проходить. Да, мне полегче стало. Два патрона я ей воткнул. А потом… Да, а потом подошёл… Она в рогоз пыталась уползти, но я ей голову отрезал. И к лодке её понёс, и выздоровел.
