Синтез
– Тише, тише, между прочим, она должна быть здесь, – зашушукал журналист.
Максим вздрогнул при этих словах.
– Да насрать мне на то, что она здесь. Всё? Ещё вопросы будут?
– Пожалуй, пока достаточно.
– Ну, и отлично. – Купер положил Максиму руку на плечо и повел его к бару.
– Оставим пару фраз, запихнем в общий фон. Пойдем к следующим. – Журналист отключил микрофон и стал оглядываться по сторонам.
Клуб был переполнен. Максиму было непривычно после клуба Купера, который, кроме того, что был раз в пять меньше, проигрывал настоящему во всём.
– Куда мои бойцы потерялись? Тут четыре бара. Обалдеть! Вот рулят буржуи! Пойду, посмотрю. Макс, ты место тут охраняй, а то скоро плюнуть некуда будет. Хорош?
– Давай, – Максим устало опустился на стул. Последние несколько дней плюс триста грамм виски, лишили его сил.
– Здравствуй, незнакомец. Ты, наверное, с Купером?
Максим обернулся и увидел Джессику. Та была в шикарном вечернем платье и выглядела как истинная королева бала.
– Привет! А ты какими судьбами? – Максим вскочил и ринулся было обниматься, – у него на нее сработал инстинкт, – но та его тут же отстранила.
– Тихо, тихо, ты что? Не здесь. Муж увидит.
– Кто увидит? – озадаченно спросил Максим.
– Я с мужем пришла. Ты разве не знал, что я замужем?
– И кто у нас муж? – поинтересовался Максим.
– Гм. Мой муж – Кац, – с гордостью, не понятой Максимом, ответила Джессика.
– Гм. Ну? Еврей, ну и что?
– Ты не знаешь, какой Кац может быть тут? – удивленно осведомилась Джессика.
– Понятия не имею.
– Давид Кац. Продюсер. Ты знаешь Жанну Роллан?
Максим второй раз за вечер вздрогнул при этом имени.
– Слышал, – ответил он.
– Это его протеже. Слышал. Ты же говорил, что на концерте её был. Не помнишь уже. Ладно, мне пора, встретимся. Ты тут будешь? Всё, убежала.
Максим посмотрел ей вслед, подумав о том, как, всё-таки, тесен мир в этом Городе.
Купер не возвращался. Максим заказал уже четвертый виски и решил прогуляться по клубу. На сцене происходило какое-то не очень интересное, судя по небольшому количеству собравшихся вокруг неё людей, мероприятие. Максим подошёл ближе. Оказалось, что это была официальная часть вечера, и заключалась она в символическом вручении подарков или наград. Он не стал интересоваться. Единственное, что его привлекло, это объявление ведущего, выразившего желание пригласить на сцену для получения приза симпатий клуба, лучшую исполнительницу Города, Жанну Роллан, и горько разочарованного её отсутствием, предложившего получить за неё приз ее продюсеру, Давиду Кацу. Максим увидел поднимавшегося на сцену маленького мужчину лет пятидесяти. В нём он тут же узнал одного из «сильных мира сего», с которыми Жанна Ролан знакомила его на балу в «Рапсодии». «И это муж Джессики? Сколько ж ему лет? Хотя, мне-то какая разница?»
Давид Кац, получив свой приз и что-то протараторив в микрофон, направился к длинному столу, стоявшему справа от сцены, где, как решил Максим, собираются все «сильные мира сего шоу-бизнеса», «акулы». Он хотел разглядеть за столом Джессику, но ничего не увидев, пошёл искать Купера. Потратив двадцать минут на поиски, он плюнул на всё, взял в баре сразу бутылку виски, подумав о том, какое замечательное всё же изобретение, эта гостевая карточка, и, не найдя свободного места, встал в уголке, напротив сцены.
Прошло минут пятнадцать, и его накрыло. Максимом овладел острый приступ мизантропии. Все и всё вокруг ему стало противно. «Сильные мира сего», сидевшие за столом превратились в свиней, жирных, грязных уродливых свиней. Все остальные, бродившие по клубу превратились в овец и баранов, они бегали друг за другом и блеяли. Через мгновение всё вокруг изменилось. Свиньи, овцы, бараны исчезли, а вместо них весь клуб кишел всевозможными страшными, уродливыми существами, недолюдьми-недоживотными. Хаос заполнил всё вокруг. Максиму показалось, что ощутить себе внутри картины Босха было бы гораздо приятней. Его начало мутить. Он оторвался от стены и пошёл, куда глядели глаза, стараясь не касаться попадавшихся на встречу чудовищ. Вдруг один монстр заградил ему дорогу и проговорил ласковым женским голосом:
– Давай отойдем куда-нибудь, где не так шумно.
Максим тряхнул головой и, прищурив глаза, обнаружил перед собой Джессику.
– Ты уже готовый? – она, не дожидаясь его ответа, схватила его за руку и повела куда-то.
Он, с трудом передвигая ногами, еле поспевал за ней. Выйдя из главного зала, они оказались в каком-то коридоре, плотность населения в котором была уже значительно меньше, чем в зале. Джессика потащила Максима дальше. Увидев вскоре проход с правой стороны коридора, она нырнула туда, завлекая за собой Максима. Они оказались в ещё одном пустом, слабоосвещённом коридоре. Джессика отпустила Максима, обхватила руками его голову и впилась ему в губы. Вдруг рядом с ними открылась дверь и оттуда, потирая руки, вышел мужчина. Он прошёл мимо, улыбнувшись, заметив вжавшуюся в стену парочку. Джессика сообразила, что это туалет и рванула туда, толкая перед собой Максима. Не удосужившись проверить, есть ли кто в кабинках, Джессика закрыла входную дверь на защелку, и, набросившись на Максима, начала срывать с него одежду. Он, словно на автомате, совершал то же самое с ней, не забыв при этом осторожно поставить на пол бутылку с виски.
– Я два дня тебя не видела, – дрожащим голосом простонала Джессика.
Через минуту Максим вдруг словно очнулся, резко отстранив от себя Джессику.
– Подожди, подожди. Так ты же замужем?
– Да тебе-то что? – возмутилась та, порываясь вернуться в лоно Максима.
– Как что? То есть, плевать, конечно. А сколько ему лет-то? Продюсеру этому? – у Максима заплетался язык.
– Да что ты пристал-то, пятьдесят пять, какая разница. Возьми меня скорее!
– А зачем ты за него… Он же…Ты же… Ё-моё… – Максим рассмеялся.
– Вот именно. Ты знаешь, сколько у него денег? То-то. Что ты, скис что ли, тигр? Ау? – Джессика потрепала Максима за волосы и обвилась руками вокруг шеи. – Ну, всё хорошо. Давай, милый! – Она начала целовать его лицо, потом шею.
Тут Максим случайно взглянул в зеркало, висевшее напротив, и увидел, как вокруг него обвивается что-то уродливое, склизкое и противное. Он, вскрикнув, резко оттолкнул Джессику, да так, что та упала на пол.
– Ты что сдурел?
– А если и так? Тебе-то что?.. У тебя… муж… – Максим рассмеялся.
– Идиот чертов?! Придурок! – вспыхнула Джессика.
Максим замер, и вдруг захохотал во всё горло:
– Скотный двор какой-то, свиноферма, мать вашу… – Его шатало во все стороны, он прислонился к стене.
– Ну, ты и козел! – заорала Джессика и принялась разглаживать помятое вечернее платье. – Урод! Урод!
– Да пошла ты, – тихо произнес Максим, беря бутылку виски и поднося ее ко рту.
– Пьянь подзаборная! Быдло! – не унималась Джессика, подкрашивая губы.
– Слушай, вали уже, – не выдержал Максим, чем окончательно ввел Джессику в бешенство, и та заорала во все горло:
– Заткни свое хайло! Где тебя, мудака, откопали, вообще? Скотина! Ублюдок!
Джессика резво подошла к двери и дернула ручку так, что оторвалась задвижка:
– Быдло! – и захлопнула за собой дверь.
– Сука, – безразлично резюмировал Максим и подошел к зеркалу, глядя на отражение своих глаз.
Он сделал большой глоток виски так, что чуть не захлебнулся, и поставил бутылку на раковину. Решив закурить, он полез в карман за сигаретами, но вдруг остановился, увидев в зеркале свое лицо, постепенно превращающееся во что-то гадкое и пугающее. Это нечто смотрело на него своими мутными, заплывшими зрачками. Он почувствовал, как его лоб покрылся потом. Он начал протирать глаза, трясти головой, открыл кран и брызнул в лицо водой, но это омерзительное существо, являющееся им самим, продолжало смотреть на него из зеркала. Тут он ясно осознал, что собой представляет. И смотрит он на свое действительное отражение. Комок подступил к горлу, и его тяжело вырвало в раковину.
Придя в себя, Максим поднял голову и встретился с мерзостным взглядом. Он стоял как вкопанный, заворожено глядя на уродливые очертания себя.
– Ты права, Джессика… Урод, – прохрипел он.
Не в состоянии больше видеть монстра, он схватил бутылку виски и со всего размаха запустил ею в зеркало. Оно с грохотом разлетелось.
– 12 –
– Белоснежка о тебе позаботится.
– Я тебе уже говорил, что ты похожа на Холли Берри?
– На одну из самых красивых женщин, которая опустилась на строчку ниже?
– Я не шучу. Почему мне так плохо? Я же ведь не такой урод?
– Ну что ты, конечно нет. Ты просто устал и запутался. Заблудился.
– Извини, Макс, но Купер вчера выступил гораздо круче тебя. Он вчера перебрал колес так, что у него был передоз, это раз, и ещё он пытался поджечь клуб, это два. Ха-ха-ха! – как лошадь заржал Волк.
– А где он?
– У себя отмокает.
– А я где? – Максим осмотрелся и увидел, что сидит на диване в клубе Купера.
– Мы тебя вовремя увезли вчера, а то бы ты затмил всех звезд в их клубе. Ты уже лез на сцену, когда я тебя увидел. «Вы все уроды! Всем уродам смерть! Слабо умереть! Я тоже урод! Хотите, я умру у вас на глазах!» Ха-ха, повеселил. Но, это нормально, мы и не такое выкидывали.
Максим давно потерял счёт времени. Иногда он вспоминал Маргариту, и ему становилось нестерпимо стыдно. Он каждый день вспоминал о встрече на Триумфальной площади, но эта загульная жизнь так затянула его, что он никак не мог собрать себя.
– Джон, какой сегодня день?
– Плевать. После вчерашнего мне уже плевать. Завяжу я с колесами. К черту. Буду вести здоровый образ жизнь. Только «бухло» и немного травы, проверенной. Ты молодец, что не употребляешь.
– Я и без этого на пределе. Мне кажется, я скоро умру.
– Я могу сразу угадать, тебе это кажется каждое утро. Да, Макс?
– Я серьезно. Когда не можешь определиться с целью, смысл существования сводится к нулю. К пустоте, то есть, к остановке всякого движения. Поскольку не ясно куда двигаться, то и двигаться незачем. Все замирает, отмирает, умирает. Наливай. Остается только уходить от реальности, то есть показывать всем свою слабость. Причем не только слабость саму по себе, но и слабость, заключающуюся в неспособности определить свое назначение. Ведь, столько энергии внутри! Ещё немного и разорвет! Но для чего она?.. Вот и гасишь её, чтоб не разорвало. Хотя, может, всё дело в другом…
– У тебя глобальный «стрём».
Этот мир с тобой не дружен
В этом мире ты не нужен.
– Ты ничего не должен этому миру, да и он тебе, в общем-то, тоже. Однако если хочешь, можешь взять у него, что хочешь. Иначе, он возьмёт у тебя всё.
– Зачем?
– Ну, что значит зачем? Нет, не нравится жить – не живи. Боишься жить – не живи. Боишься умирать?
– А есть третий путь?
– Сколько можно сопли распускать?
– Я просто ушел от реальности.
– Это ответ?
– Да здравствует революция! Свобода! Равенство! Братство! Родина или смерть!
– Может, скорую вызвать?
– Насмешка убивает всё, даже красоту. Одна половина человечества всё время хихикает над другой, а та, в свою очередь, над первой. Люди только и делают, что убивают друг друга. Будучи детьми, мы, начиная осознавать окружающий мир, понимаем, что взрослые не принимают нас всерьёз. Мы так привыкаем к этому что, входя во взрослый мир, ведём себя как дети, не ожидая понимания со стороны. Нам становится жалко себя, но, поскольку, все живут также, мы начинаем смеяться. Как-то глупо, верно? Как заставить кого-то понять тебя?
– Ты сам-то себя понимаешь? И зачем тебе нужно, чтобы кто-то тебя понимал? Макс, твоя проблема в том, что ты слишком много думаешь. Особенно, когда выпьешь. Толку-то что? Занимательная философия – ходить от абсурда к абсурду!
– Знаешь, Брат, где истина…?
– А почему так темно?
– Ночь уже.
– Мне тяжело идти. Зачем мы идем? Куда мы идем, вообще?
– Я такси вызвала.
– А куда мы… слушай, Белоснежка, а как тебя, всё-таки, зовут?
– Ты же сам сказал: «Пойдем к тебе, я больше не могу тут оставаться». Вернемся?
– Да? Ну, раз сказал… а у тебя есть чего дома выпить?
– Ха-ха, ты несешь полную бутылку виски, тебе мало?
– Что-то я совсем умер.
Глоток. Сигарета. Жжет. Дым. Запить бы. Глоток. Тепло. Туман. Легко. Сигарета. Много слов. Всё лишнее. Глоток. Абсурд. Абсурд. Абсурд. Тишина. Понять. Тишина.
– Я вот, никак не пойму, есть ли у меня Родина? Есть ли, вообще, Родина? Земля. И, если есть, то, как узнать, где она? А если нет, то, что вместо неё? И, может ли быть что-то вместо неё? И нужна ли она? И что это, вообще?..
– А какой сегодня день? – спросил Максим. Он лежал, закутанный в одеяло, с трудом ощущая своё тело. Впившись щекой в подушку, он никак не мог оторвать от неё голову, и заворожено смотрел на Белоснежку, причесывающую у зеркала волосы.
– Пятница, – ответила та участливым голосом.
– Пятница, тринадцатое?
– Десятое. Мне пора на работу. Извини, я уже опаздываю. Я не успела ничего приготовить. Захочешь позавтракать, холодильник в твоем распоряжении.
– А что это за картина? – не слушая, спросил Максим.
Белоснежка проследила за его взглядом.
– Я рисовала, – ответила она. – Увлекаюсь.
– Потрясающе. А у тебя есть, что выпить? А то боюсь…
– Рядом с тобой вчерашняя бутылка стоит. Эх, рыцарь… всё, я побежала.
Белоснежка сочувственно посмотрела на Максима, наклонилась и поцеловала его в щеку:
– Будешь уходить, просто захлопни дверь. Счастливо!
Двадцать минут понадобилось Максиму, чтобы принять сидячее положение, после чего он, взяв бутылку виски, сделал большой глоток.
– Всё. Больше не могу. Пора заканчивать.
Он оделся, без любопытства осмотрел однокомнатную квартиру, съемную, насколько он помнил, вспоминая рассказы Белоснежки. Рассказы. Ведь были какие-то рассказы. Ничего конкретного в его голове не всплывало. Пора заканчивать. Он подошёл к картине, о которой спрашивал. Это был пейзаж. Морской берег, синее небо, светит солнце, летают чайки. На переднем плане изображены качели, на них сидит маленькая девочка. Дальше, за ними симпатичный домик, у дверей которого стоят, держась за руки, мужчина и женщина. Они, улыбаясь, смотрят на девочку. Красота. Максим обратил внимание на подпись в нижнем правом углу: «Вот оно, счастье. Аманда».
– Ага, значит, Белоснежку, всё-таки, как-то зовут. Не забыть бы. – Он внимательно посмотрел на подпись, словно таким образом пытаясь лучше запомнить имя. – Вот оно глупое счастье, с белыми окнами в сад…
Максим сделал ещё пару глотков виски и сказал своему отражению в зеркале:
– Всё, пора заканчивать. Или, пожалуй, так. Пора уже что-то начинать.
Выйдя на улицу, Максим выяснил, где он сейчас находится, не обрадовавшись тому, что до его отеля ему придется добираться около часа, и отправился в дорогу. Преодолев половину пути на метро, он почувствовал, что организм его начинает сдаваться. С трудом дотерпев до своей остановки, он выбрался на поверхность и побрел к отелю. Бешено, как ему казалось, светило солнце. Он с трудом управлял своим телом. Проходя мимо продуктового магазина, он зашёл и купил большую бутылку воды, которую там же, в магазине, начал лихорадочно открывать, чем привел в изумление продавцов. Руки жутко дрожали. «Допился». Подходя к отелю, он почувствовал, как его тело пробивает дрожь. Войдя внутрь, он уже явственно ощущал судороги. Он никого и ничего не замечал.
– Чёрт, лихорадка, что ли? Что со мной происходит? – попытался поговорить он, но заметил, что с трудом открывает рот. Челюсть свело.
Он остановился. Силы закончились. Поочередно, но очень быстро свело все части его тела. Он начал задыхаться. Опираясь о стену, он продолжил движение. Он с трудом добрался до «ресепшена», возле которого стояла Любовь Кузьминична. По его виду она всё поняла.
– Похоже, мне хана, – всё, что он мог проговорить, после чего свалился в кресло.
– Волков! Максим Сергеевич Волков!
Максим открыл глаза:
– Простите меня, господа, кажется, я вздремнул. – Максим зажмурился от света. По комнате разнесся дружный добрый смех.
– У вас, видать, крепкие нервы, поручик. Невзначай вздремнуть накануне, может быть, вашего последнего боя.
– Бог с вами, князь! Негоже так говорить, – послышался справа от Максима голос Сабурова. – Максим, рассказывай, что тебе приснилось.
– Увольте, господа, я сам толком не разобрал. Чепуха какая-то. – Максим помолчал мгновение. – Признаюсь, очень грустные вещи, навеянные избытком самогона. И всё благодаря вам, Воронцов. Я этого и вообразить не смог бы никогда, при всём желании и самом смелом полете мысли.
– Интригуете, Волков, интригуете. Раскройте ваши грезы, мы будем пытать вас до утра, – потребовал князь Рюмин.
– Так что же, вы поведаете нам о ваших сновидениях?
– Господа, – глухо отозвался Максим, – прошу не забывать, что это был всего лишь сон. И во сне я не мог найти свою землю.
– Простите? – не понял Рюмин.
– Я потерял её. Я сам себе не мог ответить на вопрос: что такое Родина? Я не знал, где её искать. Я не мог её выбрать.
– Что ж, поручик, – многозначительно сказал Воронцов, – смею вас уверить, что это совсем не сон. И вы далеко не один. Все мы последнее время задаемся этим вопросом. Что есть Родина? Давайте лучше выпьем, – предложил он.
– А может мы стали ей не нужны? – задумчиво произнес Максим.
– Волков, я всегда считал вас патриотом, каковым, я смею надеяться, вы и остаетесь, но это заявление, я расцениваю, как малодушие. Не сочтите за грубость, и тем паче, за оскорбление, – сказал Рюмин.
– Господа, прошу вас, – объявил Воронцов, – водка – чудодейственная сила, способная поднять дух, убив разум.
– За Россию, господа!
– А вам не приходило в голову, господа, – сказал Максим, – что мы, защищая Россию, воюем в то же время против неё?
– Вы испортили тост, Волков. Берите за это гитару. Спойте про вашу княжну, или про фею, или ещё про кого, про невесту вашего братца. Как они?
– Ольга в Париже. Володя где-то с нами. Я имею в виду, на фронте. С 1915 года. Пока я…
– Пока вы, милостивый государь, за казенный счет в ссылке прохлаждались.
– Панина потерял еще в девятнадцатом. Но, он, уверен, найдется.
– Вы незаметно ушли от рассказа о вашем сне, Максим Сергеевич.
– Мне больше нечего добавить.
Повисла тишина. Все обратили свой взор к Максиму
– Поднимем бокалы, – объявил он. – Тост, господа! За то, чтобы земли мы своей никогда не теряли, а если и случится такое несчастье, то чтобы в очень скором времени, мы смогли бы её найти!
– Здравствуй, земля! – заключил Воронцов. – В крайнем случае, найдем другую, пусть, чужую, и обоснуемся, не хуже здешнего.
Раздался веселый смех, и зазвенели бокалы.
Глава IV
Ночь. Свеча. Замок. Море. Ветер. Часы.
– В молодости много времени уходит впустую. Когда ты молод, ты этого не замечаешь. Иллюзия того, что впереди вся жизнь, сильно вредит этой жизни.
– Как этого можно избежать, не умея управлять временем?
– Поскольку время твой враг, сражайся с ним, обманывай его, не дай ему взять власть над собой. Сам овладей им и поставь его на службу себе.
– У вас это получилось? И как это, когда время тебе служит?
– Ты способен управлять вечностью.
За окном, в черном небе ярко светили звезды. Они с завистью слушали рассказчика. Им тоже хотелось победить время. Легкий ветерок нагнал облака и закрыл звезды. Они встревожились, боясь не услышать, чем закончится беседа. Человек, сидящий за столом, улыбнулся, заметив их тревогу, и продолжил:
– Это возможно только в том случае, когда ты твердо уверен в своих намерениях. Когда у тебя есть цель. Не бывает недостижимых целей.
– А если нет цели?
– Таких людей мне просто жаль.
Свеча дрогнула. Облака рассеялись. Звезды с любопытством прислушались, пытаясь определить, не пропустили ли они чего.
– А если цель настолько многообразна, настолько неопределённа, что даже выразить её словами невозможно, то её можно почувствовать?
– Это главное. Почувствовать. К чему выражать её словами. Перед кем отсчитываться? Даже если она и многообразна, хотя, для цели, это не совсем подходящая определение, это не значит, что она недостижима. Необходимо сосредоточиться. Самое сложное и ответственное – это сделать первый шаг.
– И время?..
– И время начнет сдаваться. Вскоре ты поймешь, что живёшь по своему, изготовленному тобой времени, а время само по себе тебе и не нужно.
Звёзды задумались. Свеча горела вечно.
– 1 –
Какая же она красивая! Склонив голову немного на бок, сложив руки на коленях, она сидела в кресле. Маргарита спала. Максим заметил, что уже довольно-таки долго заворожено смотрит на девушку. С трудом оторвав взгляд, он попытался понять, где он и что, собственно, произошло. Он огляделся вокруг. Это его номер. Было очень тихо. В окно робко пробивался первый луч солнца. Максим безошибочно определил, что сейчас раннее утро. Он почувствовал ужасную сухость во рту, слабость во всём теле и колючую боль в локте. С трудом подняв голову, он увидел повязку на руке, охватывающую локоть. И тут он обнаружил капельницу, стоящую рядом с ним.
– Вот это я отмочил, – еле прошептал Максим, представив, что тут происходило. Он взглянул на Маргариту, и ему стало так тепло внутри, что захотелось заплакать от радости. В тоже время он ощутил такой стыд, что захотелось вернуться к недавнему состоянию и забыться.
Маргарита вздохнула и проснулась. Максим мгновенно закрыл глаза. Он, не зная, как себя повести, решил претвориться спящим. Он услышал, как Маргарита встала и подошла к нему. Она взяла его руку и нащупала пульс. Ощутив её прикосновение, Максима охватила такая дрожь, что он, не совладав с собой и поняв, что не сможет дальше притворяться, открыл глаза и тут же встретил взгляд Маргариты.
– Доброе утро, – единственное, что он смог прохрипеть.
Маргарита не ответила. Она подошла к столу, налила в стакан воды и подала его Максиму. Он жадно выпил, не отрываясь, и испуганно посмотрел на Маргариту. У девушки был строгий вид. Максим понял, как нелепо он выглядит и ему стало ещё невыносимей. Он собрался с духом и произнес:
– Прости меня.
– За что? – безучастно отреагировала Рита, надевая на плечо Максима манжету тонометра.
– Я… про Триумфальную площадь. Я…
Маргарита ничего не сказала, уделив все внимание измерению давления. Закончив, она кивнула и убрала приспособления на стол.
– Я просто… Я не знаю, как это получилось. Я…
– Не оправдывайся, это твоё дело. Ты ничего не обещал.
– Нет, ну я… а что мы будем делать? Надо же, а что тут…
– Да все замечательно.
– Нет, ну… я загулял, у меня бывает, я…
– Да мне-то что? Делай, что хочешь, – нехотя сказала Маргарита. – Значит так. Сейчас выпьешь вот эти таблетки. Будешь спать дальше. Потом я приду, посмотрю. За тобой наблюдает медсестра из клиники. Я тут на добровольных началах.
– А долго это всё?
– Пару дней будешь спать. Практически всё время.
– Как это спать? – удивился Максим.
– Такое лечение. Вот эти таблетки будешь принимать, как тут написано. Маргарита, закончив объяснять, осмотрелась кругом и вышла из номера. Максим полежал несколько минут в недоумении и заснул.
Максим превратился в овощ. Овощ не покидал пределы своего номера два дня. Овощ валялся в постели и постепенно привыкал отправлять внутрь через ротовое отверстие продукты питания. Продукты питания доставлялись в номер овощу Варварой Кузьминичной. Овощ себя не ощущал. Овощу было стыдно. Овощ хотел стать человеком. В субботу Маргарита пришла к овощу два раза, последний раз вечером. Он очень смутно её помнил, так же, как и эти два дня. В воскресение овощ её не видел. В понедельник овощ, провалявшись в постели весь день, вечером решил стать человеком. Как ему показалось, сонливость прошла. В теле осталась слабость, а в мозгу стыд, чувство вины и депрессия. Овощ не видел Маргариту с субботы. Он не находил себе места. Первый, кто заговорил с овощем, была Варвара Кузьминична. То есть, заговорил первым овощ, а та с удовольствием поддержала беседу.
– Варвара Кузьминична… – начал было овощ.
– Вернулся? – спросила старушка, – слава тебе, господи! Я уж думала, пропал совсем. Какой ты впечатлительный. Ну, вернулся, и то хорошо. А то бывало, гости, в первое время такое вытворяли, что некоторые и не возвращались совсем. Эх, мужчины, мужчины! Как на вас действует перемена обстановки. Я о гостях. Все вы с этого начинаете. Тебе повезло, что вовремя увидели тебя, милок.
– Простите, Варвара Кузьминична, это вы серьезно?
– Что серьезно?
– Ну, про гостей, что они все, именно мужчины, как появляются, так и… уходят… И всё, прям всё, и это как закон, то есть это нормально… это, правда?