Мертвячка из озера

А теперь – отправка. Готово. Осталось… подождать.

Ждать сидя она не смогла, и так и ходила по кабинету, покусывая губы, и кидая взгляды в окно. Проклятый пруд был виден как на ладони – сегодня он весело отблёскивал солнечными зайчиками.

Но вот и звонок! Надо постараться, чтобы голос звучал как всегда.

– Да, дорогая?..

– Привет! Нет, у меня всё нормально. Видишь – даже переслала тебе фото картины, которая висит у меня в спальне…

Возмущение в голосе подруги было неприкрытым:

– Это такие картины у тебя в спальне?!.. И как же ты можешь рядом с этим спокойно спать?! Ах, никак… Только сегодня заметила? Хм!.. Вот как?!.. Говоришь, лица не было видно… Ну, не знаю, не знаю – вот если бы ты догадалась заснять вчера… или когда приехала… Нет, мне такие изменения в картинах не встречались. Никогда! Но я бы уж точно с такой рожей рядом не легла!.. И даже не встала… А что говорит твой муж? Ещё не звонила… А собираешься?..

Тягостный разговор продолжался ещё минут пять, после чего Кэролайн не выдержала – сослалась на головную боль и закруглилась.

Зря она позвонила. Теперь задолбает напускной озабоченностью… Тоже мне, подруга.

А чего она ещё могла ожидать от этой дуры? Конечно, та не эксперт по старинным холстам и рамам. Да и она сама – ничего в этом не понимает.

Но… Всё – и рама и холст – вроде, то же, что и вчера, и позавчера…

Кроме того, что изображено.

Ну-ка, отошлёт она эту картинку мужу!

Его звонок раздался почти сразу.

– В чём дело, дорогая? Зачем ты прислала мне эту картину?

– А ты сам не видишь?

– Э-э… нет.

– То есть как – нет?! Тут же ясно видно приподнимающееся лицо! И глаза – вот чёрт! Они такие мертвецкие, жуткие… Неужели ты не помнишь – раньше их не было!!!

В тоне супруга проскальзывало теперь почти неприкрытое беспокойство и озабоченность:

– Дорогая! С тобой всё в порядке? Хочешь, я приеду немедленно? А хочешь – привезу и врача? В твоём положении лучше поберечься!

Уже чувствуя себя глупой истеричкой, она как могла спокойно, ответила:

– Нет, милый, не надо. Я знаю – у тебя сегодня важное совещание. Вот и проводи его. Я как-нибудь разберусь сама с… этой картиной и своим самочувствием. – ощущая вину за грубоватую отповедь, она всё же добавила, – Но я не буду сильно возражать, если ты вечером захватишь какие-нибудь пирожные… и ещё – кальмаров. Что-то меня на морепродукты потянуло!..

Милый облегчённо вздохнул, и поспешил уверить, что он непременно… Разобьётся в лепёшку… И т.п.

Уже успокоившись в достаточной степени, она всё же заставила себя вернуться в спальню, и ещё раз придирчиво и почти спокойно осмотрела предмет своих терзаний.

Странно. Нет же – рама точно эта же самая: тут трещинка, и тут – пятно от восковой свечи. Холст… Да нет – он покрыт точно такой же патиной, как и раньше. Чёрный лес. Отражение лица в озере. Хм. А если…

Придвинув стул, она забралась на него, и поковыряла ногтем краску на лице фигуры.

Ничего! Краска явно старая. И трещинки на месте. Никто тут ничего не подрисовывал. Да и трудно представить, чтобы Майра, Ганс, или шеф-повар ковыряли что-то кистями в мольберте, и подправляли старинный «шедевр»…

Тем не менее, мертвенно-блёклое лицо с белёсыми глазницами явно раньше не существовало. А сейчас оно нахально и злобно пялилось провалами с поволокой на месте глаз словно в самую её душу.

Чувствовалось какое-то мерзкое и кровожадное предвкушение в этом безликом взоре. Рот искажала кривая и недобрая ухмылка.

Нет, так не пойдёт. Особенно «в её положении»!

Ганс если и удивился её очередному приходу, весьма умело это скрыл.

Зато не смог остановить непроизвольного приподнимания бровей, когда она сказала, чего хочет. Вытерев руки от машинного масла, и сняв резиновые сапоги, он молча прошел за ней из гаража на второй этаж, а затем и в спальню.

Ни стул, ни ящик с инструментами ему не понадобились.

Придирчиво осмотрев картину сзади, чуть отодвинув ее от стены, он просто приподнял её и опустил на пол. Буркнув что-то вроде «Подумаешь, всего один штырь!», он перехватил тяжеленную раму поудобней, и с некоторыми усилиями вынес в коридор.

– Да, замечательно! – прокомментировала Кэролайн, когда картина была подвешена на почти такой же штырь, запримеченный ею раньше в одной из комнат нижнего этажа. – Пусть так и висит! Спасибо.

– Всегда к вашим услугам, миледи. – в тоне Ганса вообще ничего нельзя было почувствовать. Но если он и подумал что-то про капризы и нервозность хозяйки, вслух, естественно, об этом не сказал.

После того, как маньяк-автомеханик ушёл к своей железяке на подставочке, Хозяйка замка с изрядной долей мстительности буркнула:

– Вот здесь тебе самое и место! – после чего гордо развернулась, и «проследовала» к себе.

«Дорогой» с видимым удовольствием наблюдал, как она с неподдельной жадностью расправляется с немаленьким кальмаром. После того, как тот побывал в волшебных руках шеф-повара, его резиновое мясо почти можно было есть.

Кэролайн отметила не без удивления, что у неё даже раздуваются ноздри: с таким аппетитом – вернее даже, вожделением – она раньше не относилась ни к одному деликатесу.

Нет, это точно – беременность изменяет её в самом непредсказуемом направлении.

Отужинав, она поковыряла и пирожное, но больше половины не одолела – «жор» прошёл.

Ладно. Теперь-то тебе, милый, не отвертеться… Она провела его к картине.

Картину сэр Генри рассматривал с неподдельным интересом. Покачал головой:

– Знаешь, дорогая… Я должен тебе честно сознаться – этой картины я у дядюшки не помню. Собственно, когда я бываю в твоей спальне, тоже не слишком-то смотрю по сторонам. Да и вообще – рассматривать там что-то кроме тебя – глупо и… и по меньшей мере невежливо! Ты – моё самое совершенное произведение искусства!

Так что извини – если она и изменилась, я ничего не заметил. И какой она была – не помню.

Вот паршивец. – вяло подумала она. – Отмазался. Эстет чёртов. Ладно, ночью ему не отвертеться!

А картина… Чёрт с ней. Пусть висит здесь – назад уж точно сама не придёт!

Утром дорогой уехал чуть свет – даже её не будил. Да и правильно – нельзя будить уставшую женщину. Так что встала она в десятом часу.

Ну что? Будем придерживаться предписаний мужа и доктора?

После завтрака она погуляла – на этот раз по лесу. Не-е-т, с ним точно надо что-то делать. Конечно, он и тенист, и пахнет грибами, и мох просто замечательный… Но уж больно стыдно такой показывать будущим гостям.

Набежавшие тучи заставили её вернуться в дом. Вновь пошёл дождь.

Удобно расположившись с книгой – вязание она на сегодня отложила – в оранжерее, она подумала, какая молодец была эта Рэчел – и хозяйственная, и мужественная. Ещё бы – столько времени терпеть нападки свекрови, и всё ещё желать добра её сынку. Да и всему роду…

Ей в этом смысле повезло: мать Томаса возвращаться из своего швейцарского шале явно не собиралась никогда. Так что хоть с этим всё в порядке: замок хоть и запущенный, но – полностью в её распоряжении.

Чтение всё никак не шло. Она то прислушивалась к тому, как порывы ветра кидают крупные капли на стекло скошенного потолка, то невольно морщилась, разглядывая скрученные листья фикусов-пальм. Вот, решено: она посадит здесь бананы. Говорят, они даже плодоносят.

Просидев до обеда, она всё же не выдержала.

Вот уж синдром синей Бороды: если чего-то нельзя, или – лучше не делать, и знаешь, что лучше не делать – так ведь изведёшься, пока не сделаешь!..

Лицо на картине не изменилось. Но поскольку висела она теперь внизу, и окна коридора, выходящего на лес, частично затенены, видно всё тоже было похуже. А мобилу она не взяла – без подсветки ничего не заметно. Чувствуя себя идиоткой, она проследовала в обеденный зал, и позвонила. Майра сказала, что на обед – суп со спаржей, и ирландское рагу.

Отлично. Вкус оказался восхитителен. Или… Впрочем, так вот, сразу, она свои привычки вряд ли изменила бы… Значит – точно, это плод! Сегодня ему подавай мяса!..

После обеда она завалилась как была – прямо в роскошном халате и турецких туфлях – на старинное покрывало, и занялась телефоном. Да, она, конечно, свинья – но она ведь была так занята!..

СМС трём подругам, звонок бывшему однокашнику… Звонок бабушке.

Всё прошло традиционно. Она пожаловалась на скуку, и некое запустение своего нового «Родового логова». Впрочем, про странную картину рассказала только однокашнику – бабушку волновать зря не хотелось. Поэтому ей она рассказывала про старинные гобелены первого этажа.

Потом телефон как-то сам прилёг рядом с ней на постели. И глаза почему-то стали слипаться… А что – она здесь Хозяйка! Может поспать и прямо так.

Проснулась она уже в девятом часу, от стука в дверь. Со второй попытки крикнула:

– Войдите! – и стала соображать, сколько же она проспала? Ого – пять часов! Что же она будет делать ночью? Нет, что будет делать – понятно. Но вот как же потом уснуть?

– Привет, ласточка моя! – дорогой был в плане комплиментов не оригинален, и новых ласкательных прозвищ не искал (Странно, да? Председатель правления банка – и так мало воображения!..), да и выглядел уставшим, – Ну, как мы сегодня? – он указал глазами на её животик.

– Привет, милый! Мы сегодня… изволили откушать супу. А рагу – даже попросили добавки. – она, зная, что ему будет приятно, погладила то место, куда он смотрел, – А ещё – мы спали!

– Ну, превосходно. А ужинать мы собираемся?

– Да, собираемся. А что там на ужин?

– Как – что? Ты же заказала украинский борщ и котлеты по-киевски?.. Ну, Эндикотт и постарался – не одну книгу рецептов перерыл. Идём?

– Идём! – не то, чтобы предложение снова есть вызвало бурный энтузиазм, но она знала – поужинать надо. Не хватало ещё бегать по замку ночью, и искать в холодильнике, чем бы заглушить сосущее чувство в кишечнике!.. А так бывало иногда, когда она не ела на ночь.

На лёгкую головную боль она решила внимания не обращать, приписав её необычному послеобеденному сну.

Сэр Генри торжественно подал ей руку, и она, войдя в роль, с королевской грацией соизволила покинуть монументальное ложе.

Ужин сегодня, для разнообразия, проходил при свечах – так распорядился Томас.

Ей не слишком понравилось – и так высокие потолки было плохо видно, а сейчас они словно вообще исчезли – одна чернота наверху. Словно сидишь в глубоком, пусть фамильном, но – склепе. (Тьфу-тьфу!)

Оживляли обстановку лишь отсветы в гранях роскошных семейных фужеров, куда Майра подливала: хозяину – сухое вино, хозяйке – сок.

Вяло поковыряв изящной ложкой из старинного серебра в вожделенном ещё шесть часов назад борще, Кэролайн, однако, весьма бодро разобралась с котлетой – сочное и восхитительно пахнущее мясо так и таяло во рту! (Она не знала, что за специи применил шеф-повар, но толк и в этом деле он явно знал!)

Дорогой, который хмурил брови, пока они ели первое, приободрился, глядя, как последняя крошка мяса была обглодана с обязательной косточки.

– Отличная котлета! – Кэролайн не скрывала энтузиазма, – Но добавки попросить не рискну… А то спать не смогу! Майра! Будь добра – передай мою благодарность Шефу!

– Обязательно, миледи! Ему будет приятно! – лицо самой Майры, впрочем, улыбалось явно механически. «Миледи» приписала это усталости и мерзкой погоде. Впрочем, дождь уже закончился – в окна не стучало.

В спальне она немного постояла перед пустующей стеной. Нет, натюрморт повесить придётся – стена без ничего выглядит глупо.

Пока они ужинали, окна оставались закрытыми, и сейчас ей захотелось вдохнуть пусть влажный, но хотя бы не спёртый воздух. Она распахнула створки обеих окон.

Стоять, облокотившись о подоконник, и нюхать запах, оставшийся после дождя, было приятно. Хоть здесь и скучно, и ощущается отрыв от цивилизации, но… Свои прелести есть и в «дыре».

Её философствования нарушил «дорогой», явившийся сегодня даже раньше обычного.

Решив, что сам напросился, она «смело» загнала его на кровать.

– Эльза… Эльза! – вот чёрт, ошибиться нельзя! Голос тот же, и звучит словно бы ближе – как будто прямо из-под окна.

Кэролайн не была напугана – скорее, раздражена. Она только-только провалилась в полудрёму, и уже только когда голос зазвучал, поняла, что спит. Вот ведь дерьмо…

Обидно. Почти два часа она ворочалась, считала овец, играла в слова и перемывала кости подругам и родным… И – всё насмарку!

Подойдя к окну, она не удивилась, увидав фигуру в рубашке посреди озера, словно бы парящую над водой, и сказала довольно сердито, словно соседке в метро:

– Женщина, вы ошиблись! Никакой Эльзы здесь нет!

Чёрт!.. Показалось ей, или…

Фигура словно растерялась?!

Плечи дёрнулись, и руки чуть опустились… Ночная визитёрша даже замолчала, оставшись стоять с чуть приоткрытым ртом. Отлично. Придётся добить:

– И вот ещё что. Я хотела бы вас попросить – чтобы вы не приходили больше! Я не могу вам ничем помочь. А если не прекратите свои «посещения», я просто уеду. И мужа заберу.

Странно. Теперь фигура опустила протянутые руки, и словно бы выругалась. Причём – по-немецки! Почему это еврейка – разговаривает на немецком?!..

Поразмышлять над этим вопросом Кэролайн не удалось – под ягодицы её подхватила чья-то мощная рука, другая рука придержала её за плечо – и вот она уже летит прямо через окно!

Головой вниз она вонзилась в омерзительно холодную и вонючую воду. Только-только успела вдохнуть перед тем, как погрузиться! Проклятье!

Никак, её хотят утопить?!

Ладно, разбираться будем потом! Сейчас главное – выплыть! Шок и, вероятно, маленький помощник там, в её животе, не позволили впасть в панику, а заставили быстрей работать руками, в могучие гребки вкладывая волю к жизни, к материнству!..

Но что-то, или кто-то, схватив её снизу за подол ночной рубашки, не давал ей подняться к поверхности, упорно утягивая вниз – к тьме и тине. К смерти…

Сильно лягнув ногой, она почувствовала босой пяткой скользкую и холодную резину, и сделала ещё попытку вырваться, упёршись уже обеими ногами в эту ненадёжную опору!

Что-то разорвалось, она чуть продвинулась… Но тут воздух в горящих огнём лёгких закончился, и ей пришлось вдохнуть мерзкую воду – потому что ничего другого вокруг не было…

Джейсон неторопливо оглядел через ветровое стекло всю так называемую деревню.

Руки он продолжал держать на руле, и даже выйти из машины не соблаговолил.

Констебль О,Рафферти буркнул:

– Всего четырнадцать человек. Да и те – сплошь старики.

Джейсон кивнул. Равнодушным тоном поинтересовался:

– Здесь все дома заняты? В-смысле, во всех живут?– даже деревенскому полицейскому было понятно, что на самом деле горожанину глубоко наплевать на трудности местного быта, и он спрашивает только чтобы как-то поддержать не слишком интересный разговор.

О,Рафферти покачал головой:

– Нет. Вон тот… и тот – пустуют уже давно: лет шесть, и, значит, восемь. Хозяева умерли, а дети из города вселиться не спешат.

– Хм. Не могу их за это винить. – Джейсон говорил ровно, и как-то бесцветно. – После города здесь точно будет скучновато.

Он тронул машину, и медленно, явно оберегая подвеску, проехал через большую лужу прямо на окраине. Впрочем, он не слишком гнал и всю дорогу. Спокойно и не торопясь осматривал окрестности. Если что-то интересовало – спрашивал. Но констебля это уже слегка напрягало – складывалось впечатление, что его собеседник не слишком-то и прислушивается к тому, что ему отвечают.

Так что к концу получасовой поездки они не беседовали, а перебрасывались редкими и весьма банальными фразами. Конечно, когда Джейсона не интересовал местный быт.

– От деревни до поместья около двух миль? – О,Рафферти видел, что Инспектор уже глянул на спидометр, и, следовательно, всё выяснил, и спрашивает только из вежливости. Поэтому он тоже довольно равнодушно подтвердил:

– Да.

Поняв, что расширенного комментария не последует, Джексон решил уточнить:

– То есть, если даже кричать изо всех сил, в деревне криков не услышат?

– Ну… Скорее всего, нет. Разве что ветер будет дуть именно в ту сторону.

Джексон вновь кивнул:

– Понятно.

Припарковался он не доезжая до крыльца, под старым, и с частично обломанными ветвями, дубом. Всё так же не выходя, спокойно огляделся.

Только потом открыл дверцу, и, внимательно глядя под ноги – явно, чтобы не перепачкать дорогие туфли глиной – аккуратно вылез. О,Рафферти тоже вышел из машины.

– Значит, кроме повара, шофёра и горничной здесь всё это время никто не жил?

– Точно. Они и присматривали за поместьем все девять лет. Ну, правда, месяцев пять назад начались перестройки – готовили комнаты к приезду молодой миссис Томас Генри. Вот тогда здесь проживало пять строителей. Я отлично это знаю – у одного из них были просрочены въездные документы, и мы возили его в участок, а затем ему пришлось ехать даже в своё посольство – продлить визу. Я сам и отвозил его до станции. Иначе – только пешком.

– И – как?.. Продлили ему визу?

– Да. Он потом зашёл показать. И поблагодарить.

– Понятно. А не припомните, как была его фамилия?

– Ещё бы не припомнить! У нас и в протоколе есть… Шмидт. Имя – Андреас.

– И, значит, все строители были из одной фирмы?

– Да.

– И закончили работы месяц назад?

– Да.

– Отлично. – равнодушный тон инспектора немного не совпадал со значением этого слова.      Они как раз добрались, обходя редкие лужи, до массивной двери, и Джексон постучал в неё дверным молотком. Через полминуты створка отворилась.

– Добрый день, джентльмены.

– Добрый день, Мерчиссон. – О,Рафферти, уже побывавший в доме с утра, вежливо кивнул, – прошу вас, сэр… Это – Мерчиссон, дворецкий сэра Томаса Генри. А это – инспектор Джексон, из Скотланд-Ярда.

Инспектор вежливо кивнул, Мерчиссон, не изменив каменного выражения лица, тоже. Протянуть руку для приветствия никто из мужчин не удосужился.

– Прошу прощения, джентльмены, – введя посетителей в холл, Мерчиссон как бы чуть расслабился, – Сэр Генри будет только после семи. После того, как… забрали тело, и констебль всё осмотрел, – снова вежливый кивок. – он поехал в город. У него Совет Директоров.

– Понятно. – инспектор неторопливо осматривал интерьер, – Но нам, собственно, сэр Генри пока и не нужен. Я приехал не только побеседовать с ним, но и осмотреть – извините, констебль, – вежливый поклон О,Рафферти, – помещения.

– Понятно. Прошу вас…– Мерчиссон явно замялся, но привычка победила. – сэр. Куда хотите пройти? Я провожу вас.

– Благодарю, Мерчиссон. Если не возражаете, я бы хотел начать с покоев леди Генри, после чего и решу – что мне понадобится осмотреть ещё.

Попав в гостиную, Джексон прошёл в первую очередь к окну. Осмотрел затянутый ряской пруд за ним. Повернулся к дворецкому:

– Мне бы хотелось осмотреться внимательней. Поэтому не смею вас, Мерчиссон, задерживать – как только мы всё закончим, я спущусь к вам сам.

Лицо пожилого дворецкого не изменилось, но в глазах что-то промелькнуло.

– Да… сэр. Буду ждать вас внизу. – он медленно вышел, осторожно прикрыв за собой дверь

О,Рафферти достал было сигарету, но под брошенным на него сразу же предостерегающим взглядом поспешил засунуть её обратно в пачку.

– Констебль. – что звучало в голосе инспектора – равнодушие или привычка, определить было трудно, – Прошу вас присесть в это кресло, и по возможности расслабиться. Я предпочитаю осматривать всё так, как привык.

Следующие двадцать минут О,Рафферти вначале с интересом, а затем и с иронией наблюдал за, вроде бы, бессистемными переходами городской ищейки: от бюро – к дивану, и от телевизора – к окнам. В довершение инспектор с хорошей лупой осмотрел полы возле дверей, окна и подоконники.

Затем они перебрались в спальню. Констебль продолжил наблюдения из другого кресла, куда был снова вежливо усажен.

В спальне они задержались чуть дольше – инспектор куда большее внимание уделил подоконникам и… углам. В одном из них он даже постоял, почти прижавшись носом к стене, и дольше обычного глядя вверх.

Постель заинтересовала Джексона куда меньше – он даже не заглянул под неё.

Покои сэра Генри вообще не привлекли его внимания – бегло обойдя обе комнаты, инспектор сразу прошёл на первый этаж, и попросил констебля показать «ту самую картину».

Предмет мистических беспокойств молодой хозяйки О,Рафферти изучил ещё утром, поэтому мельком скользнул по ней равнодушным взором, куда больше внимания уделив тому, как инспектор возится с какими-то ватными тампонами, во что-то их обмакивая, проводя по раме и полотну, и пряча назад в контейнеры-тюбики, извлеченные из внутренних карманов добротного пиджака.

В завершение осмотра Джексон попросил помочь ему, и они вдвоём аккуратно сняли картину, после чего инспектор придирчиво осмотрел её оборотную сторону. Заняло всё это три минуты, включая сюда и манипуляции с тампонами.

После чего картину вернули на штырь.

В кухне, куда инспектор зашёл уже в сопровождении Мерчиссона, он осмотрел печи (снова манипуляции с тампонами) и окна. Вопрос шеф-повару он задал только один:

– Когда всё отопление и топки плиты перевели на газ?

– Пять лет назад.

Повернувшись к Мерчиссону, инспектор уточнил:

– Трубу провели от восточного газопровода?

– Да… сэр.

– А сэр Томас Генри перебрался из восточного крыла в западное недавно?

– Э-э… Да, сэр. Но он не перебирался. Он ведь здесь не жил. Комнаты оборудовали, когда он собрался жениться. Сам не въехал, а только бывал наездами. А ремонт в покоях… леди Генри начали только когда был назначен день свадьбы. Да, именно тогда он и велел всё переделать.

– Но ведь в том крыле не проведено отопление. Не проще ли было отремонтировать комнаты здесь, над кухней?

– Н-не знаю, сэр. Он… Может быть, боялся, что кухонные запахи будут… Э-э… Нет, не знаю. Сэр Генри не обязан делиться с нами своими планами и мотивами.

– Хорошо. Спасибо, Эндикотт. Не смею больше отрывать от дел.

Инспектор с констеблем вышли. Шеф-повар, мрачно поглядев им в след, переглянулся с дворецким, и вернулся к огромной плите, на которой что-то шипело и пузырилось. Мерчиссон развернулся и торжественно проследовал за представителями Закона.

В комнате Майры было буквально не повернуться – там еле помещалась постель, шкаф и стол со стулом. Сама хозяйка, когда инспектор с констеблем вошли, стояла возле изголовья кровати, сцепив руки на груди.