Занимательная история Церкви
Наконец, начались казни. В амфитеатре, где собрался жаждущий зрелища народ, был назначен особый день для травли христиан. Первыми вывели Матура и Санкта. Обоих сначала бичевали, потом посадили на раскаленное железное кресло: от горящих тел пошел чад. Матур продолжал молчать, а Санкт повторял те же слова, что говорил прежде на допросах. После нескольких часов страданий, видя, что истязаемые не умирают, их закололи мечами.
Потом вывели Бланднну. Ее привязали к столбу, распяв, как самого Иисуса, и вывели зверей. Те некоторое походили вокруг столба, но женщину не тронули, и Бландину увели назад в тюрьму для последующих пыток. Следующим на очереди был Аттал. В Лионе его многие знали, он считался человеком достойным и известным. Его только обвели вокруг амфитеатра, повесив на грудь табличку «Аттал-христианин»: выяснилось, что он римский гражданин, и его нельзя казнить до решения самого цезаря.
Вскоре пришел вердикт императора: римских граждан казнить мечом, остальных отдать зверям, раскаявшихся отпустить. Наступил праздник, так называемое собрание провинциалов, на который приезжали представители всей Галлии: суд над христианами послужил для них хорошим развлечением. Всех арестованных снова вывели к трибуне и стали допрашивать по одному, обещая отрекшимся свободу. На допросах присутствовал Александр, врач из Фригии; молча поощряя исповедников, он так энергично подавал им знаки, что, по словам историка Евсевия, многие из собравшихся решили, что у него начались родовые схватки. Легат спросил, кто он такой, Александр ответил: «Христианин». Его тут же схватили и приговорили к казни.
Новые казни состоялись на следующий день. На арену вывели Александра и Аттала и начали пытать. Аттала посадили в раскаленное кресло, и когда от него пошел запах жареного, он сказал толпе: «То, что вы с нами делаете, и есть поедание людей; а мы не делаем ничего дурного». Во время пыток его спросили, как зовут его Бога; он ответил: «Бог не человек, у Него нет имени». После долгих мучений обоих закололи.
Все это время Бландину и ее брата Понтика, мальчика пятнадцати лет, как самых слабых, выводили смотреть на страдания других, надеясь, что они утратят мужество и отрекутся. Их повели на казнь последними. Первым погиб Понтик, которого до последней минуты ободряла сестра. Настал черед Бландины. Ее подвергли бичеванию, потом посадили на раскаленную сковороду, затолкали в ивовую корзину и бросили быку. Тот долго играл с ней и подбрасывал рогами, а Бландина молчала, словно оставаясь бесчувственной. Язычники сами признали, что у них ни одна женщина не выдержала бы таких мучений. Когда ее вытащили из корзины, она была еще жива, и ее закололи мечом.
Тела убитых тоже подверглись издевательствам. Все, что осталось от зверей и от огня: обугленные части и куски, руки, ноги и головы, – выбросили на улицу собакам и приставили охрану, чтобы никто не мог их украсть. Их охраняли днем и ночью, так что оставшиеся в живых браться не могли ни уговорить, ни подкупить стражу, чтобы они отдали им останки мучеников и позволили их похоронить. Многие жители города специально приходили, чтобы посмеяться над разлагающимися трупами, проклясть и оплевать их; другие, более добрые и мягкие, с упреком спрашивали христиан, зачем они верят в Бога, который допускает их до таких страданий. Через шесть дней оставшиеся тела сожгли, а пепел смели в Рону, чтобы и после смерти помешать их воскресению.
Коммод и Север
Коммод, сын Марка Аврелия, не унаследовал замечательных качеств отца. Зато он обладал невероятной физической силой, лично участвовал в гладиаторских поединках и ударом копья пробивал насквозь слона. Христианам при нем жилось сравнительно неплохо: вопросы веры его мало волновали, как не волновало вообще все происходящее в государстве. Влюбившись в христианку Марцию, Коммод вернул из ссылки сосланных за веру христиан, но для взбалмошного цезаря это был только каприз, за которым последовали новые мучения и казни. В 180 году были казнены ихлисские мученики в Карфагене: им дали 30 дней, чтобы одуматься и отречься от веры, но ни один из них не отрекся. В то же время в Риме пострадал сенатор Аполлоний, который произнес на суде великолепную речь в защиту христианства. Вместе с Аполлонием был казнен донесший на него раб: ему переломали голени, поскольку доносы рабов на господ были запрещены.
Появление христиан-сенаторов и более близкое знакомство с новым учением заставило римлян задуматься, так ли уже необходимо казнить людей только за то, что они придерживаются другой веры. Противоречие между здравым смыслом и законом стало настолько очевидно, что власти во многих провинциях предпочитали следовать первому, а не второму. Узнавая на деле, кто такие христиане, правители были склонны проявлять мягкость и избегать суровых наказаний. Некоторые проконсулы сами защищали христиан от гонений со стороны народа, заявляя, что потакать таким преследованиям значило бы поддерживать общественные беспорядки. Народ, наоборот, был настроен против христиан и видел в них изгоев и источник всяких бед.
В царствование Септимия Севера (193–211) христианство исповедали уже многие сенаторы. Север вначале питал симпатию к христианам (христианин Прокул излечил его от болезни, помазав церковным елеем) и даже отпустил на свободу несколько христиан-сенаторов, но затем издал суровый указ, запрещавший принимать как христианскую, так и иудейскую веру. Христиан, уже привыкших к относительно спокойной жизни, этот удар застал врасплох. Тогда едва ли не впервые в истории прозвучало мнение, что царство антихриста уже пришло. Во время этих гонений погибла Потамиена, александрийская рабыня и замечательная красавица: ее медленно поливали кипящей смолой с ног до головы, пока она не умерла. Еще больше прославилась знатная римлянка Фивия Перпетуя, которая вела записи и описала то, что с ней происходило, в личном дневнике.
Перпетуя
Когда вышел указ Севера против христиан, Перпетуе – по латыни ее имя значит «вечная» или «постоянная» – было 22 года. Она жила в Карфгене вместе с отцом, недавно родила ребенка (о ее муже ничего неизвестно) и готовилась к крещению под руководством некоего Сатура. Отец долго уговаривал ее отказаться от этой мысли, но Фивия в ответ указала ему на кувшин и спросила: «Можешь ли ты назвать это иначе, чем кувшином?» «Нет», – ответил отец. «Вот так и я не могу назвать себя иначе, чем христианской».
Вскоре Фивию арестовали и посадили в тюрьму вместе с ее рабыней Фелицитой, беременной на 8 месяце, которая тоже собиралась креститься. В тюрьме узники сидели в двух комнатах, тесно набитых заключенными, всегда погруженных в темноту, душных и жарких, почти без воды и без еды. «Я ужаснулась, – писала Фивия в дневнике. – Прежде я никогда не была в такой ужасной темноте… Страшная жара от множества заключенных, жестокое обращение солдат и мучительная тоска о своем ребенке!» Но община христиан не забывала о своих узниках и делала все, чтобы облегчить их положение. С помощью денег они перевели Перпетую в более удобное место, где она смогла кормить ребенка, которого ей приносила ее мать, а потом и взять его совсем. Здесь Перпетуя крестилась вместе с другими оглашенными.
В тюрьме у нее начались видения. Фивии чудилось, что она стоит в начале золотой лестницы, уходящей в небо и такой узкой, что по ней мог пройти только один человек. По краям лестницы торчали орудия пыток, а на верхних ступеньках стоял ее наставник Сатур, призывая ее идти за ним, но остерегаться сидящего внизу дракона. Призвав на помощь Христа, Перептеуя сокрушила голову дракону, поднялась на небо и увидела Пастыря в образе старца с белыми волосами, который доил овец и делал из молока сыр. Он дал ей попробовать кусочек сыра: проснувшись на своем ложе, она еще ощущала во рту его райских вкус.
В другой раз ночью ей в видении явился ее брат Динократ, умерший от раны на лице. Он вышел из темного места, объятый пламенем и мучась от жажды: край колодца, из которого он хотел напиться, был слишком высок, и он не мог достать воды. После молитв Перпетуи о его спасении он явился вновь ей, но уже в светлом месте: его рана почти зажила, колодец был ему по пояс, и он с веселым видом пил из стоявшей на краю золотой чаши.
Перед допросом Перпетую снова посетил отец. Он на коленях умолял дочь об отречении, говорил, что ее казнь покроет позором всю семью, и целовал ей руки, обливая их слезами. «Вспомни, как я носил тебя на руках, как всегда предпочитал тебя твоим братьям. Посмотри на мать, братьев, на своего маленького сына, которому без тебя не жить!» Позже, уже во время суда, отец ворвался в зал с ребенком на руках, протягивая ей сына и умоляя сжалиться над ним. Все эти душераздирающие сцены не повлияли на решимость дочери. Перпетую признали христианкой и вместе с остальными приговорили к казни. Рабыня Фелицитата из-за беременности не могла быть казнена, но преждевременно родила и поэтому тоже подпала под приговор. Роды оказались такими тяжелыми, что даже охрана проявила к ней сочувствие, предупреждая, что на казни ей будет еще труднее. Как же ты собираешься вынести такие муки? – спросили они. Фелицитата ответила: «Сейчас я страдаю за себя, а там я буду страдать за Другого, и Другой примет на себя мои страдания».
Остальное известно по рассказам свидетелей. В день торжеств, устроенных по случаю рождения сына императора, приговоренных вывели на казнь. Мужчин хотели одеть как жрецов Сатурна, а женщин – как жриц Цереры, но христиане попросили власти этого не делать, потому что они умирают как раз за то, чтобы не иметь ничего общего с язычеством. Их просьбу выполнили. Первыми казнили мужчин, которых, по обычаю, сначала пытали. Потом выпустили леопарда, медведя и дикого кабана. Сатур радовался тому, что не попал в лапы медведям, которые вызывали у него особое отвращение: предназначенный для него медведь отказался выходить из берлоги, и вместо этого он был истерзан леопардом. Наслаждавшаяся зрелищем толпа кричала, что он «славно умылся кровью» – так обычно говорили о гладиаторах. Другие добавляли: «Вот теперь он действительно крещен».
Перпетую и Фелицитату, одетых в легкие туники, поставили перед разъяренной коровой. Она опрокинула на землю Фелицитату и несколько раз подбросила на рога Перпетую, разорвав на ней одежду и растрепав волосы. С трудом поднявшись, Перпетуя прикрыла обнажившееся тело и заколола волосы, потом подошла к Фелицитате и помогла ей встать. Оба уже плохо сознавали, что происходит: когда их на время отвели в сторону, Перпетуя спросила, а когда же появится обещанная корова. Поскольку животные их не убили, дело должен был закончить специальный гладиатор; по требованию публики это сделали не в специальном месте, а посреди арены на глазах у всех. Гладиатор был молод, смущен и неопытен: он не смог сразу убить Перпетую и бесполезно колол ее мечом, нанося болезненные, но не смертельные раны. Тогда она сама взяла руками меч и направила его себе в горло.
Глава третья. Императоры и мученики
Цезари добрые и злые
Наследники Септимия Севера, Каракалла и Геолиогабал, не оставили по себе доброй памяти. Один проливал реки крови и перебил почти всех своих родственников, включая родного брата; другой, изнеженный подросток, прославился только роскошными пирами, которыми истощил римскую казну. По своим религиозным взглядам Каракалла был приверженцем культа Исиды, а Геолигабал исповедал финикийский культ Солнца, к которому мечтал приобщить всех римлян. К христианству они оба были равнодушны и почти не занимались делами государства.
Следующий император, Александр Север, двоюродный брат Гелиогабала, человек слабый, но мягкий и незлой, признавал всех богов подряд, почитая таковыми и великих людей прошлого. В его молельне среди прочих стояли бюсты Орфея, Авраама, Христа и мага Аполлония Тианского. Христиане при Александре благоденствовали. Мать императора Юлия Маммея любила беседовать со знаменитым богословом Оригеном, а сам цезарь часто повторял иуйдейско-христианское изречение: не делай другому того, что не желаешь себе, – и даже чеканил его на стенах судов и магистратов. В споре, завязавшемся между христианами и цехом трактирщиков вокруг какого-то земельного участка, Александр Север решительно встал на сторону христиан, заявив, что лучше построить храм какого-нибудь бога, чем трактир.
Преемником Александра стал его полководец Максимин, убивший императора и узурпировавший власть. Он ненавидел как самого Александра, так и все, что с ним было связано, поэтому устроил гонения на облагодетельствованных Севером христиан, в том числе против близкого к императорскому двору Оригена. Но в этих гонениях Максимином руководили скорее личные, чем принципиальные мотивы.
Один из последователей Максимина, Филипп Араб, по легенде сам был христианин. Христианство становилось все сильнее. Церковь пустила глубокие корни в государстве, которое продолжало относилось к ней враждебно, но уже редко проявляло эту враждебность на практике. К тому же, христиане, в отличие от язычников, не стремились к карьере. Наоборот, они избегали высоких должностей, связанных с языческими культами, и порой отказывались от своего имущества, чтобы не быть на них избранными согласно имущественному цензу.
В армии христиане занимали двусмысленное положение. Они были как скрытый враг, который в любую минуту мог быть обнаружен и уничтожен, иногда по чистой случайности. Так, один храбрый солдат получил в качестве знака отличия корону, но во время парада отказался ее одеть, будучи христианином, и был казнен. Отношение самих христиан к военной службе тоже было сложным и противоречивым. Известна история Максимилиана, который во время набора рекрутов отказался служить в армии, ссылаясь на то, что он христианин. Занимавшийся набором проконсул Дион возразил, что в армии служит много христиан, даже в императорской гвардии, но Максимилиан твердил, что не будет служить, потому что не хочет делать зла. «Разве служить на военной службе значит делать зло?» – спросил Дион, на что Максимилиан ответил: «Ты сам знаешь». Дело кончилось казнью, и Максимилиан стал мучеником за то, что отказался быть солдатом. Другой легионер, центурион Маркелл, отказался явиться на торжественный обед в честь вступления на престол императора Диоклетиана: он вышел перед легионом, сбросил пояс и виноградную ветвь и объявил: «Я служу Христу». На суде Маркелл сказал, что он воин Христов и не может служить императору, после чего был казнен. В то же время многие христиане служили в армии, и никто их за это не осуждал.
Деций
Христине уже почти привыкли к мирному существованию в римской империи, когда на трон взошел Деций. Деций был император-идеалист, реформатор консервативного толка, мечтавший о возрождении былой славы Рима. Его заветной мыслью стало восстановление идеалов республиканского правления, основанных на мужестве, патриотизме, личном достоинстве и нравственной чистоте. Будучи единовластным монархом, он отстаивал права римского Сената, ратовал за исполнение архаических законов и пытался обуздать пороки общества с помощью древнего установления – цензуры. В цензоры он назначил сенатора человека с безупречной репутацией по имени Валериан (правда, тот отказался занять пост, сославшись на то, что разложение зашло слишком далеко и исправить нравы граждан уже невозможно). Сам Деций и его сын вели настолько чистую и безупречную жизнь, что в честь императора была выбита специальная монета с надписью «Целомудрию Августа».
Такой император, глубоко нравственный и принципиальный, должен был быть страшен для христиан. И действительно, за два недолгих года его царствования, с 249 по 251 годы, на них обрушилось одно из самых жестоких гонений за всю историю Церкви. Дело было поставлено широко и хорошо организовано. Все христиане – которых местные власти прекрасно знали, потому что они уже привыкли не скрываться, – должны были в определенный день явиться в префектуру или другое официальное учреждение и объявить о своем отречении от христианства, доказав это принесением жертвоприношений богам. Всех, кто отказывался от отречения или просто не являлся вовремя, ждали пытки и казнь.
К тому времени христиане давно забыли об опасности. Христиан было много, и большинство открыто исповедовали свою веру, не сомневаясь, что им ничего за это не грозит. Наступление Деция для них было равносильно нападению врага на расслабленную и деморализованную армию, привыкшую к мирной жизни и разучившуюся воевать. Поэтому в Церкви сразу последовали массовые отречения. Нашлось немало христиан, которые добровольно устремились к языческим алтарям, ведя своих жен и детей. Одни делали это смело и развязно, писал церковный историк Евсевий, другие подходили «бледные и дрожащие, словно не они собрались принести жертву, а сами шли как жертвы на заклание». Христиане-чиновники являлись в префектуры и отрекались от Христа по долгу службы. Некоторых насильно тащили их родственники и друзья, один муж даже принес жертву вместо своей жены, хотя она громко кричала: «Это ты сделал, а не я!» Были и такие, кто вначале отказался отречься, но не выдержал тюрьмы и пыток и все-таки принес жертву. Самому класть жертву на алтарь было не обязательно – достаточно было получить у чиновника справку о жертвоприношении, которая приравнивалась к самой жертве. Многие не делали даже этого и просто подкупом добивались того, что власти вычеркивали их из списка христиан и избавляли от необходимости явиться для отречения. Таких Церковь все равно считала падшими, хотя в менее тяжелой форме, чем других.
Справка о жертвоприношении
«От Аврелия Диогена, сына Сатавута, из деревни Александрова острова, 72 лет от роду, над правой бровью рубец. Я и всегда приносил жертвы богам, и теперь, в вашем присутствии, согласно с эдиктом, я принес жертву и совершил возлияние и вкусил жертвенных мяс. Прошу вас подписаться. Желаю благополучия. Аврелий Диоген подал прошение. Аврелий Сир: свидетельствую в качестве участника, что Диоген принес жертву вместе с нами. В первый год Самодержца Кесаря Гаия Мессия Траяна Декия благочестивого благополучного Августа. Епифи 2 (июня 25)»
.
Церковь переживала тяжелое время. После мученичества римского епископа Фабиана никто в течение года не осмеливался занять его место, и епископская кафедра оставалась пустой. Брошенные в темницу, скончались епископ Александр в Иерусалиме и епископ Вавила в Антиохии: последний провинился тем, что дерзко оттолкнул императора, когда тот после жертвоприношения хотел войти в храм, чтобы сравнить языческие обряды с христианскими. Пострадал и великий Ориген, которому было уже 70: после мучительных пыток ему перебили все кости и отпустили на волю умирать. Другого римского епископа, Моисея, истязали в тюрьме 11 месяцев и 11 дней, после чего он скончался. Святого Трифона, по рассказу очевидцев, сначала волочили, привязав к коню, потом долго водили по городу, вбив в ноги железные гвозди. Вообще, власти старались больше мучить и пытать христиан, а не убивать их. Смерть христиан ничего не давала, кроме появления новых мучеников, которые только укрепляли Церковь: важно было именно добиться отречения. В Карфагене один из узников писал: «По указу императора нас велено морить голодом и жаждой: 8 дней назад нам в последний раз дали, тоже после 5 дней совершенного поста, немного хлеба и мерку воды». Эта тактика часто себя оправдывала: многие христиане, ждавшие быстрой казни и венца мученичества, не выдерживали долгих пыток и отрекались от веры.
Особенно жестокими были мучения в Александрии. Христианке Квинте связали ноги и протащили через город по камням, хлеща бичами, Исихриону вогнали в живот острую палку, старцу Метру искололи тростником лицо и глаза. Аполлонии выбили все зубы, потом разожгли костер и пригрозили сжечь, если она не откажется от Христа, но женщина разбежалась и сама прыгнула в костер. Юлиана и Кронина бросили в негашеную известь, которая сожгла их вместе с костями, а Александра облили известью с ног до головы. Многие христиане сбежали из города в пустыню, где погибли от голода и зверей или попали в рабство к варварам.
Валериан
Власть после смерти Деция и его убийцы Максимина унаследовал сенатор Валериан, который считался воплощением римской доблести. В истории Рима он остался одним из самых благородных и высоких по духу императоров. В первые 4 года его правления общее благоденствие распространилось и на христиан, которые не знали никаких притеснений, но в 257 г. неожиданно вышел эдикт, запрещавший христианам собираться и проводить богослужения. Через год появился другой, более жестокий указ, по которому все епископы, священники и дьяконы, не отрекшиеся от Христа, подвергались смертной казни. Гонения распространились и на мирян, занимавших высокое положение в обществе: сенаторов, всадников, высокопоставленных матрон и чиновников, состоявших на императорской службе. Их лишали имущества и римского гражданства, ссылали и казнили. Удар был направлен против высших слоев общества и верхушки клира.
В эти дни в числе прочих пострадали Фруктуоз, епископ Тарракона, и два его диакона: их сожгли на костре. Чтобы облегчить мучения, Фруктуозу предлагали выпить ароматического вина, но епископ отказался, потому что была пятница, постный день. Знаменитый Киприан Карфагенский был осужден и перед смертью попросил свою паству передать 25 золотых тому палачу, который отрубит ему голову, – за сделанную работу. Гонения перекинулись и в Африку, где некоторые простые христиане нарочно объявляли себя членами клира, чтобы пострадать и принять мученический венец. Диакона Флавиана в народе так любили, что даже язычники пытались спасти его от казни и, собираясь толпами, кричали, что он не диакон, что он на себя наговаривает. Флавиан с трудом убедил судей, что не лжет и должен быть казнен.
Галлиен
Следующий император, Галлиен, сын Валериана, был талантливым художником, поэтом и оратором, который преклонялся перед Афинами и мечтал попасть в списки афинских ареопагитов. По характеру он был добрым, веселым, слегка развратным, любил шутить и пировать с друзьями. К государственным делам он относился с детской беспечностью и только смеялся, когда ему говорили, что от империи отпадают все новые провинции. «Разве мы не обойдемся без египетского льна?» – улыбался Галлиен, когда отпадал Египет. «Разве мы и без азиатских тканей не обойдемся?» – добавлял он, когда скифы напали на Азию. «Неужели так нужны эти арасские плащи?» – шутил цезарь, когда римляне потеряли Галлию. Гораздо больше его интересовало, что подадут сегодня к столу и какие представления будут на сцене. Узнав, что его отец Валериан погиб в плену, он переиначил слова одного древнего героя: «Я знал, что мой отец смертен». Шутки у него тоже были добродушными: когда в цирке неопытный борец не смог убить огромного вола, Галлиен присудил ему корону, объявив, что не попасть в такое большое животное – трудное дело.
Галлиен выпустил несколько эдиктов в пользу христиан, отменив гонения против предстоятелей Церкви и клира. Однако и в правление Галлиена пострадал один богатый и знатный римлянин по имени Марин, состоявший на военной службе. Когда он хотел занять вакантное место центуриона, на которое претендовали многие другие, один из его соперников заявил, что он христианин и не может получить эту должность, поскольку не приносит жертву императору. Марина, который уже стоял в суде, чтобы получить пояс и виноградную ветвь центуриона, спросили, действительно ли он христианин, и он ответил «да». Ему дали три часа на размышление, после чего он должен был либо отречься от Христа, либо подвергнуться казни. Выйдя из суда, Марин встретился с епископом Феотекном, который привел его в церковь и показал ему меч и Евангелие, предложив выбрать одно из двух. Через три часа Марин явился в трибунал и исповедал себя христианином.
Аврелиан
В лице Аврелиана, правившего пять лет, империя обрела еще одного достойного императора. Если Деций только мечтал о римской доблести, то Аврелиан воплотил его мечту. Он с юности был безукоризненно честен, скромен, умерен в одежде и еде, а бедность его была такова, что когда за военные заслуги его наградили консульством, он не смог за свой счет устроить цирковые игры для народа, как это следовало по обычаю, и императору Валериану пришлось оплатить расходы из казны. Аврелиан был выдающимся полководцем, вернувшим все, что отпало от Рима при Галлиене, и восстановившим империю в прежних границах. Солдаты прозвали его «человеком с рукой на железе», восхищаясь его личной храбростью и воинскими подвигами. Историки описывают, как во время сарматского похода он с неудержимой силой врубился в ряды врагов и за один день собственной рукой убил 48 человек. В его войсках царили железная дисциплина и нравственная строгость, отклонения от которых он преследовал с суровостью, доходившей порой до варварской жестокости. Христианство характеру Аврелиана было совершено чуждо, однако он и здесь старался действовать по закону и справедливости. В споре православных христиан с еретиком Павлом Самосатским, который опирался на поддержку местных властей и не хотел оставлять епископскую кафедру, Аврелиан встал на сторону православных и с позором выгнал Павла из церковного дома. Но в общем Аврелиан относился к христианам безразлично, если они не нарушали мира и спокойствия в империи.