Unikum ordinarium: СУПЕРМЕН ПОНЕВОЛЕ
С этими словами он открыл папочку и двумя пальцами выудил оттуда желтоватый сморщенный листок, с двух сторон оклеенный целлофановой пленкой.
– А если принять во внимание, юноша, что пометки в этом бесценном документе сделаны старославянской вязью, то это уже говорит само за себя! Да вы подойдите, не стесняйтесь!
Я подошел к столу, осторожно взял пергамент в руки и… ровным счетом ничего не понял! Какие-то непонятные знаки, закорючки, палочки, буквы…
– Иннокентий Вениаминович, а почему вы вообще решили, что это рецепт химсостава? Кто вам это сказал?!
– Потому что в лингвистическом переводе уже присутствуют привычные символы элементов периодической таблицы Менделеева. Не сомневайтесь, молодой человек, я бы не стал заваривать всю эту кашу, если бы не проконсультировался со специалистами.
– Значит, существует и перевод, а то я уж испугался!
– Конечно, мой дорогой! Я просто хотел показать вам оригинал – и только! Он, судя по всему, ровесник моему столу, если иметь в виду, что Менделеев сделал свое открытие где-то в середине прошлого века.
– В 1869 году! – поправил я директора машинально.
Я бегло пробежал документ до самого конца и весь внутренне сжался. То, что я увидел, не походило ни на одно мало-мальски известное мне соединение. Тем более, в рецепте неизвестного порошка – а в конечном итоге должен был получиться именно он – значились довольно редкие, даже экзотичные элементы, среди которых знаменитая «царская водка» выглядела абсолютно обыденной смесью.
– Нет, вы знаете, я вынужден отказаться! Даже в нашей лаборатории я и половины ингредиентов не подберу! А тут нужны еще такие специфические условия… – я был готов завыть от разочарования и досады. – Так что извините, уважаемый Иннокентий Вениамин…
– Три тысячи! – не дал он мне договорить.
– Постойте, – от таких цифр у меня закружилась голова, – но на это ведь понадобится уйма времени, а у меня сессия на носу! Приступить к синтезу этого порошка я смогу не раньше, чем через два месяца, когда у меня начнется летняя практика в лаборатории…
– Согласен! – коротко выдохнул он. – Желаете сейчас получить ваш аванс?..
Я не помню, как вышел из особняка, не помню, как добрался до дому, но все это время мое тело через карман джинсов буквально прожигали деньги, упавшие на меня с неба! Мне не хотелось думать о том, что уже очень скоро придется их отрабатывать, я никак не мог взять в толк одно: как мне, обычному студенту, человеку с улицы, с первого же знакомства удалось настолько произвести впечатление на солидного и богатого работодателя, что без всяких платежных документов мне выдали такую сумму! В штат меня не зачислили, я не подписал ни одного документа, не ознакомился ни с одной должностной инструкцией. Странно это все как-то… Директор лишь снял копию с моего паспорта, да сделал кое-какие пометки у себя в блокнотике… Кому-то рассказать – никто не поверит!..
Лучше не задумываться. Главное, теперь я был богат до неприличия и оставшееся до конца учебного года время мог жить, не заботясь о хлебе насущном. И пусть Васька подавится моей хилой стипендией, а главврачиха – своими приказами!
Увы – все когда-то кончается, как это не прискорбно! Почти обмелела и моя когда-то полноводная денежная река, иссякли мои «баснословные деньжища», оказавшиеся вовсе и не такой уж большой суммой, как мне показалось изначально. Я только диву давался, как быстро растаял мой незаработанный аванс, так сказать, мой «подкожный жир», рассчитанный на беззаботное и продолжительное плавание в суровых водах химической науки! А ведь никаких особых трат я не совершал: ну шиканул пару-тройку раз – сходил в ресторан, ну купил себе очередные джинсы с ботинками, ну побывал на концерте известного исполнителя, ну угостил приятелей пивом с воблой – все это были такие мелочи, а денежки – тю-тю!
Зато теперь, хотя бы, меня ничто не отвлекало от учебы и моей химии! Мощный стимул не пропускать занятия в институте под страхом лишения меня лаборатории во время практики, сделал свое дело. Сессию я сдал довольно прилично и обеспечил себя на следующий семестр стипендией, размер которой вызывал во мне теперь чувство негодования пополам с иронией, да почти оскорблением собственному достоинству.
Мне хотелось продолжения банкета! А еще больше – доказать самому себе, что мне по зубам эта работа. Пока я усердно заканчивал учебу, исправно посещал лекции и коллоквиумы, сдавал зачеты и экзамены, уже потихоньку стал собирать доступные мне препараты.
Своего наставника профессора Калмыкова я решил не посвящать в свои дела, тем более, мне это было строго-настрого запрещено толстяком-работодателем.
«Все должно быть между нами, молодой человек! – сказал мне тогда Иннокентий на прощание. – Надеюсь, что о нашем маленьком дельце не узнает ни одна живая душа. В противном случае, сударь, наш негласный договор аннулируется, а аванс будет у вас немедленно изъят, даже в том случае, если для этого придется продавать ваши органы в розницу!» – Он ласково улыбнулся мне, показывая, что пошутил, но холодный взгляд говорил обратное. Его глаза, глубоко посаженные за набрякшими веками в синих прожилках, сверкнули тогда совсем недобрым блеском… Хотя, возможно, это мне только показалось…
Как бы там ни было, но процесс пошел, и чем больше я втягивался, тем сильнее увлекало меня это действо, тем мощнее охватывал азарт первооткрывателя, тем ярче я проживал каждый свой день.
Декан свое слово сдержал, и уже через неделю после окончания сессии я входил в стены лаборатории полноправным ассистентом профессора Калмыкова. В мои обязанности входило: помогать ему в проведении занятий с первокурсниками, отрабатывающих практику на кафедре фармакологии, содержать в порядке лабораторную посуду, следить за чистотой в помещении и гонять слишком любопытных студентов во внеурочное время, – в общем, ничего особенного.
Мне даже нравилось, когда почти мои ровесники обращались ко мне уважительно, по имени-отчеству – Артем Алексеевич. Мне нравилось важно расхаживать в белом халате по помещениям лабораторного комплекса, нравилось командовать своими беззаботными подопечными, нравилось оставаться одному после занятий… Мне нравилось здесь всё, лишь одна мысль, ни на минуту меня не оставлявшаяся, омрачала радость от занятия делом, ставшим неотъемлемой частью моей жизни. Мысль о своем обещании выполнить задание и той неотвратимой каре, которая меня постигнет, если я это задание провалю.
Уже очень скоро я окончательно понял, что ввязался в страшную авантюру, ведь то, что было написано в рецепте, оказалось едва ли возможным в условиях института. Хорошо, что Андрей Борисович мне полностью доверял и частенько оставлял на меня своих студентов. Если бы не их помощь, один бы я ни за что не управился.
На свой страх и риск я подключил некоторых из них к решению своей непростой задачи. Получение ингредиентов моего Неведомого Состава, оказалось задачей трудоемкой и не терпящей спешки.
Особенно я выделил двух толковых ребят – Димыча и Серегу, которые проявили чудеса изобретательности и смекалки. У Сергея вдобавок отец работал главным инженером на местном химфармзаводе, и некоторые редчайшие составы, которых не было даже в аптеках, были получены с его помощью.
И дело стало потихоньку двигаться. Единственной проблемой, возникшей на этом пути, были вопросы, задаваемые моими помощниками, на которые я и сам не знал ответа. Да и что я мог им сказать? Что согласился синтезировать по древнему рецепту порошок неизвестного назначения? Что уже получил за него аванс, который благополучно проел и пропил почти до цента?
Поэтому мне пришлось им соврать, что я синтезирую эффективный препарат для лечения так называемой «болезни Пика» – мы как раз совсем недавно проходили это заболевание по учебной программе. Удивительным было то, что эта болезнь по необъяснимым причинам заставляла больных есть грязь, глину, клей, бумагу и т. п.!
Как лечить это таинственное и древнее заболевание медицина пока не знает, вот я и провожу научный эксперимент по своей собственной методике и при помощи старинного рецепта, найденного в сундуке моей бабушки. Но это – сугубо между нами! Даже профессор не в курсе! Пусть это для всех будет сюрпризом!
Ребята клюнули на эту чушь и заработали в два раза расторопнее, подключая попутно всех своих друзей, знакомых и родственников.
Мне было стыдно, я чувствовал себя последней сволочью, но не мог остановиться. Любопытство первопроходца было для меня намного сильнее, чем пресловутый страх перед улыбчивым толстяком Иннокентием и его амбалами-охранниками. Что-то будет…
Глава 4
Со стороны мы втроем, наверное, выглядели заговорщиками, ведь нас объединяла одна тайна. Мне порой было смешно наблюдать за моими помощниками, которые были полны важности и окутаны ореолом загадочности. Они деловито обсуждали между собой детали предстоящей вечерней работы и тут же замолкали при приближении кого-нибудь из друзей, не посвященных в их «страшную тайну». При этом они многозначительно переглядывались и косились на меня с видом партизан, посланных на задание в тыл врага.
Я смотрел на них и испытывал двойственные чувства – неловкости за свой вынужденный обман и радости за то, что наделил их прекрасной, пусть и призрачной, мечтой. Я невольно ставил себя на их место и понимал, что и сам точно так же отреагировал бы на предложение принять участие в «открытии века». О пресловутой «болезни Пика» Серега с Димычем уже узнали достаточно, чтобы с умным видом судачить в курилке о проблемах, связанных с ее природой и лечением.
Мало-помалу час «X» приближался. К концу месячной практики мы с ребятами собрали практически все составляющие. Оставалось завершить самую последнюю стадию процесса, заключавшуюся в смешивании всех ингредиентов и выпаривании полученной смеси до образования кристаллического осадка белого цвета – искомого порошка.
Наконец долгожданный день настал. Мы с нетерпением ждали окончания занятий, чтобы уединиться в лаборатории. Профессора в этот день не было, и я своей властью решил пораньше отпустить бедных первокурсников, изнывавших от жары, духоты и лени.
Оставшись одни, мы задернули шторы, заперли двери на ключ и перешли в маленькую подсобку, где все уже было готово к синтезу.
Я сильно волновался, ведь сегодня решалась моя судьба химика. Если все получится, я не только значительно повышу свой статус перед моим работодателем, но и вырасту в собственных глазах, что гораздо важнее, к тому же, меня сильно согревала мысль о второй, более весомой, части гонорара, обещанного мне работодателем.
Осторожно, почти с благоговением, в строгом порядке, предписанном инструкцией, один за другим, мы принялись смешивать наши ингредиенты в специальной реторте из толстого стекла. Словно завороженные, мы следили, как на наших глазах чудодейственный состав причудливо менял свой цвет. Из первоначально красноватого он становился бурым, затем зеленым, потом ярко-оранжевым…, а когда мы всыпали последний ингредиент – кристаллический серо-белый порошок хлората калия или, как его еще называют, бертолетову соль, состав тут же с шипением окрасился в молочно-белый цвет.
– Ух, ты, здорово, – восхитился Серега, – красота какая!
– Еще бы! – важно изрек я. – Только имейте в виду, коллеги, этот невзрачный порошочек – штука довольно опасная, особенно в связке с серной кислотой!
К сожалению, Иннокентий Вениаминович оказался прав: некоторые ингредиенты, действительно, были сильно горючи сами по себе, а в сочетании друг с другом – даже взрывоопасны, поэтому рецептом предписывалось проводить операцию смешивания с предельной осторожностью.
Одним из таких опасных веществ, входящих в состав рецепта, были, как раз, бертолетова соль и концентрированная серная кислота, которые по отдельности с точки зрения химии были вполне безобидны, но их смесь и особенно дальнейшее нагревание могли дать непредсказуемый результат. А ведь нам предстояло выпаривание!
Слава богу, в лаборатории имелись все средства безопасности, включая защитные маски из прочного материала, проволочные шлемы, различные резиновые перчатки и резиновые передники. Имелся даже специальный предохранительный экран из толстого органического стекла, сохранившийся еще с незапамятных времен.
Руководствуясь правилами работы с взрывоопасными веществами, мы включили мощный вентилятор, чтобы создать постоянную воздушную тягу, приоткрыли форточку и поместили нагревательный прибор с нашей ретортой в специальный цилиндр из металлической сетки. А перед прибором для верности поставили еще и защитный экран.
– Неужели может рвануть? – подал голос из-за экрана Димыч, который все это время сосредоточенно молчал. Сейчас он был бледен, как никогда.
– Не говори под руку! – шикнул на него стоящий рядом Сергей. – Видишь Артем Алексеич начал нагрев… Но договорить он не успел. В дверь вдруг кто-то громко и настойчиво постучал.
– Артем, вы здесь? – раздался приглушенный голос профессора. – Откройте сейчас же!
– Атас, Калмыков! – вскрикнул Димыч и неловко всплеснул руками, задев при этом экран. Одна из ножек тяжелого экрана вдруг подломилась, и он всей махиной стал валиться на подключенную к сети плитку, – так химики называют лабораторный нагревательный прибор.
– А-а-а, – заорал я не своим голосом, – ложись! – Находясь сбоку от плитки, я еще успел оглянуться и увидел, как ребята, будто на учениях по гражданской обороне, попадали на пол, прикрывая голову руками. В это время раздался оглушительный взрыв, маленькая комната озарилась ослепительным светом и сразу же наполнилась едким дымом красно-бурого цвета. Посыпались стекла. Неведомая сила, словно щепку, отшвырнула меня к окну. Со всего размаху я крепко приложился затылком обо что-то твердое и… потерял сознание.
…идти становилось все труднее. Я не помнил, когда отдыхал последний раз и перекусывал. Все чаще в моем иссушенном солнцем мозгу возникала мысль о воде – холодной и чистой, как слеза. Да и солнце стало греть мою голову более интенсивно, чем раньше. Я буквально кожей затылка ощущал его обжигающие лучи. Пот стекал по вискам, заливал лоб и глаза, но стереть его я даже не пытался.
В моем старом рюкзачке, вероятно, было что-то из еды и питья, но мне почему-то было невмоготу сбросить с плеча свою тяжелую ношу. Наверное, я просто берег остаток сил и времени, чтобы до темна добраться до… А куда, куда мне нужно было добраться? Я все еще никак не мог вспомнить…
Вокруг заметно потемнело. Я чуть сбавил ход, стал более осторожно переставлять ноги, как будто боялся провалиться в одну из тех проплешин, что внезапно открывались вокруг меня под порывами ветра.
С другой стороны я понимал, что облачное болото, хоть и вязкое, вполне надежное, и бояться нечего. Но чем больше я себя в этом убеждал, тем сильнее нервничал и невольно замедлял шаги…
– Артем! Артем, очнитесь! – услышал я сквозь пелену. Я с трудом разлепил глаза и увидел испуганное лицо профессора Калмыкова, склонившегося надо мной, в руке он держал стакан с водой. Рядом с опущенными головами, в своих смешных резиновых фартуках до пола и проволочных шлемах, словно средневековые рыцари в доспехах, стояли растрепанные и бледные, как смерть, Димыч и Серега.
– Что случилось? – я пошевелился и тут же застонал от сильной боли в затылке. Я осторожно коснулся его рукой, и мои пальцы ощутили что-то липкое и теплое. Кровь!
– Тише, не так резко, – проговорил Андрей Борисович, – возможно, у вас сильное сотрясение мозга. Вас не тошнит? – он помог мне удобнее устроиться у стены, прислонив меня к ней спиной.
Я огляделся. Вокруг был сплошной разгром: повсюду валялось битое стекло; стулья и стол, на котором стояла плитка, были перевернуты; закопченный экран с отломанной ножкой валялся на полу; все стены были в копоти и грязно-серых разводах; оконная рама зияла дырой, пропуская свежий воздух. Я все вспомнил! Взрыв! Рванул-таки проклятый порошочек… Видно сыграла свою роль встряска сильно нагретого состава при падении на плитку экрана. Хорошо еще пацаны не пострадали! Слава Богу, что, благодаря выбитым оконным стеклам, мы все не задохнулись в этом дыму…
– Что же вы натворили, уважаемый ассистент? – покачал головой профессор. – Почему произошел взрыв? Газ, аммониты, селитра?
– «Бертолетка»
– Ясно! Но зачем??? И почему вы не защитили голову, не одели спецодежду?
– Не успел я, Андрей Борисович, все произошло как-то неожиданно. Я просто хотел продемонстрировать ребятам реакцию…
– Превосходно! – не дал он мне закончить. – Продемонстрировали? Кстати, экран этот защищает не от взрыва, а от выплесков жидких составов в результате бурных реакций. Он, скорее, наоборот – сам способен нанести увечья под воздействием ударной волны. И как вам только в голову это пришло? – продолжал причитать профессор, обходя свои сильно подпорченные владения. – Чуть весь институт не взорвали, террористы малолетние! Хорошо еще здание практически пустое…
– Мы все уберем, Андрей Борисович! – подал голос Димыч. – Завтра уже все будет в ажуре!
– И стекло вставим, вы не сомневайтесь! – поддакнул ему Сергей.
– А кто мне возместит ущерб? Менделеев? – профессор горестно обвел рукой помещение. – За ремонт кто заплатит? Лавуазье? Кто мне стены покрасит? Зинин?
– Мы все восстановим, обещаю! – твердо сказал я.
– Не «мы», а вы! Вы один, уважаемый господин Силин, мой бывший ассистент. Ребятам и так досталось, напрактиковались вволю, хорошо, что живы остались! А теперь, – обратился он к моим помощникам, – марш по домам. Через два дня у вас зачет по практике. А с господином Химиком нам еще предстоит долгий разговор…
Глава 5
…Когда у профессора, наконец, закончился запас весомых аргументов в отношении моей «беспечной халатности, беспрецедентной безответственности и необоснованной самоуверенности», у меня, видимо, было такое выражение лица, что он сменил гнев на милость и даже перешел на «ты», что в отношении своих студентов делал чрезвычайно редко – когда хотел показать высокую степень доверия:
– Ладно, я вижу, ты осознал, а теперь ответь: чем на самом деле вы с Соболевским и Конкиным здесь занимались? Ты думаешь, я не замечал ваших переглядок, недомолвок и полунамеков? Правда, к слову сказать, наметилась и определенная польза: середнячок Дмитрий Соболевский вдруг воспылал любовью к моему предмету. Итак, я жду правды.
Я угрюмо молчал. И чем больше длилась пауза, тем сильнее мрачнел профессор. Наконец, поняв, что от меня ничего не добиться, он процедил сквозь зубы:
– Я даю вам двое суток, молодой человек! – снова перешел на «вы» Калмыков. – Потрудитесь сделать так, чтобы к началу зачета здесь все было вылизано, а у меня на столе лежал полный перечень испорченного вами имущества, возмещение стоимости которого будет происходить за счет вашей же стипендии. Да-с! Будьте уверены! Желаю творческих успехов! – он демонстративно развернулся и покинул разгромленную подсобку – поле битвы его величества Химии с горе-химиком Артемом Силиным, человеком без средств, наставника и перспектив на будущее.
К сожалению, в этой дуэли я оказался побежденным. Мало того, что не сумел получить порошок, я лишился самой возможности повторить этот эксперимент! Теперь Калмыков не подпустит меня к своей лаборатории и на пушечный выстрел! Что мне делать? Что???
Я старательно гнал от себя мысли о скорой расправе, но они наступали мне на пятки, дышали в затылок, сверлили мозг, мешая сосредоточиться. Трусом я себя никогда не считал, к тому же, прекрасно понимал, что лихое время начала девяностых уже прошло, когда большинство вопросов решалось по известному сценарию: нет человека – нет проблемы! Но, тем не менее, выхода из данной ситуации я пока не видел.
Я обреченно потрогал здоровенную шишку на затылке. Кровь давно запеклась, но рана продолжала саднить. Я осторожно встряхнул головой и к своему удивлению, уже не почувствовал боли. Вот тебе и сотрясение мозга! Да, моей головой можно таранить любые стены!
С кряхтением я поднялся с пола. Сегодня надо хотя бы убрать все стекла и проверить оборудование. Какое счастье, что все реактивы хранятся в несгораемых сейфах, которые практически не пострадали. Представляю себе, что бы произошло, попади они в эпицентр взрыва! А так – я взглянул на чуть опаленные бока сейфов – они все целехонькие.
Если не считать перебитой лабораторной посуды, стоявшей в открытом стеллаже во всю стену, старой деревянной мебели, изувеченной плитки с сетчатым цилиндром, да покореженного экрана, ничего особого и не случилось. Подумаешь, немного запачканы стены, чуть закопчен потолок, да слегка прожжен линолеум на полу… Завтра же куплю краску и кисти, найму стекольщика… Я скрипнул зубами – а деньги?! Каким же я был идиотом, что так бездумно потратил весь свой аванс! Я стал судорожно прикидывать, сколько у меня осталось денег, и настроение вновь испортилось.
Ладно, хватит нюни распускать. Ну-с, с чего начнем? Я подошел к экрану и с трудом его приподнял. Под ним валялось донышко от некогда крепкой реторты, в которой мог бы быть порошок – мой билет в счастливое будущее…Понятно теперь, почему он повалился от легкого толчка: металлическая ножка, прикрепленная к основанию экрана, держалась на честном слове и отвалилась, стоило его немного потревожить.
Кое-как, волоком я перетащил экран, прислонил его к стене, затем с сожалением поднял то, что раньше называлось лабораторной ретортой, и… с удивлением обнаружил, что все дно покрыто плотной кристаллизованной массой, толщиной примерно в пять миллиметров. Не веря своим глазам, я осторожно колупнул ногтем запекшийся верхний белесый слой…
Не может быть! У меня перехватило дыхание, и мое сердце бешено заколотилось в груди, отозвалось молотом в моем мозгу, выбивая из него одно лишь слово: по-ро-шок , по-ро-шок, по-ро-шок!..
Я получил древний порошок! Ура! Дело сделано! Я – победил! Я – гений! Я – великий Химик! Пусть и ценой разгромленной подсобки, я сумел-таки синтезировать неведомый состав по старинному рецепту.
Немного упокоившись, я осторожно пересыпал порошок в одну из чудом уцелевших мензурок, плотно заткнул ее пробкой и опустил во внутренний карман свой куртки, тщательно застегнув его при этом, что никогда прежде не делал. Но ведь и сама ситуация была исключительной!
После этой процедуры я, наконец, выдохнул с облегчением: всё, баста, закончились мои страдания! Теперь мне не страшен ни черт, ни дьявол, ни отлучение от «церкви», то бишь, от лаборатории! Теперь я могу смело потратить оставшиеся деньги на восстановление этой рухляди!
А на сегодня с меня достаточно. От переполнявших меня эмоций у меня не было ни сил, ни желания заниматься уборкой. Всё завтра. А теперь скорее домой – ужинать, отдыхать, предаваться безделью и радости жизни! Жаль, что у меня не осталось дома ни капельки спиртного, чтобы отметить мой триумф. Сейчас было бы самое время!..
Перед уходом я последний раз окинул взглядом основное помещение лаборатории, ни чуть не пострадавшее от взрыва в подсобке, если не считать отвалившегося с потолка большого куска штукатурки, и с удовлетворением закрыл дверь на ключ.
– Медик, я дома! – как обычно, поприветствовал я кота, который развалился на моем рабочем столе – своем излюбленном месте. – Сегодня, брат, мы будем с тобой пировать! – я подмигнул ничего не подозревавшему Медику и достал НЗ – импортный кошачий корм, который я купил когда-то по случаю, наслушавшись навязчивой рекламы по ящику. – Для тебя сочное мясцо вместо сухого корма, а для меня… – я задумчиво посмотрел на кухонные полки и видавший виды хозяйский холодильник, – …придется что-нибудь прикупить!
Обеспечив праздничным ужином кота и переложив драгоценную ампулу на рабочий стол, чтобы после сытной еды уже внимательно рассмотреть порошок, я со спокойным сердцем и с сознанием выполненного долга, постучался к соседке, что жила напротив – бабе Вале – пожилой доброй женщине. Занимал я у нее очень редко. Только в особых случаях. И сейчас был именно такой.
Вернулся я в прекрасном расположении духа, несмотря на то, что после покупки закуски и бутылки марочного конька – чего там мелочиться! – денег хватило бы разве что только на проезд. Возместить весь ущерб полностью я рассчитывал из второй части честно заработанного гонорара. В душе я надеялся, что Иннокентий Вениаминович на этом не остановится и на радостях подкинет еще какую-нибудь работенку, оплачиваемую столь же щедро.
Я взглянув на свой стол и обомлел: пробирки не было! Зато на нем в луже затхлой воды валялась опрокинутая ваза со сморщенным цветком, который уже давным-давно я собирался выкинуть.
Я с ужасом перевел взгляд на пол, и мне сделалось совсем дурно: моя пробирка с драгоценным порошком, вернее, то, что от нее осталось, валялась на полу среди жалких осколков рядом с лужей, натекшей со стола.
Бросив пакеты, я бросился к столу. И лишь убедившись, что драгоценный продукт, просто рассыпался по полу, облегченно перевел дух.